Текст книги "Нежное насилие"

– Но я ведь так и делаю, дорогая. Просто я смотрю на это более рассудочно.

– Разве не лучше опираться на две ноги, а не на одну? Основная моя опора – работа в «Вязальне», вторая – в журнале «Либерта».

– Если бы ты только возвращалась оттуда не такая измотанная…

– Это не повторится, мама. Обещаю тебе: следующий раз я за собой послежу. Длинных ночей за рабочим столом не будет.

Когда прислали вызов на заседание редакции в Гамбурге, был уже март. Катрин отправилась на север в своей машине. Если учесть время на различные формальности и ожидания, то такая поездка по шоссе продолжалась ненамного дольше, чем перелет. Погода на пороге весны стояла солнечная, дороги были сухие, а на лугах проглядывала первая зелень. Катрин ехала в хорошем настроении, готовая к предстоящей работе.

Она очень старалась не показать матери, как рада в очередной раз уехать из дома. Правда, от таких ощущений она испытывала угрызения совести. Они ведь так хорошо жили втроем! Почему же ее постоянно тянуло куда-то прочь?

Как ни странно, боли в желудке снова стали ее беспокоить. Кажется, они усиливались по мере того, как отступала ее грусть из-за разрыва с Жан-Полем. Причину она понять не могла, да и не пыталась. Просто тяжесть в желудке была чем-то таким, с чем ей приходилось существовать, как другим, скажем, с зубным протезом. Дело привычки.

Ранним утром, когда Катрин неслась по автостраде, ею владело чувство освобождения. Она так расшалилась, что даже громко запела.

К середине дня она без всяких происшествий доехала до Гамбурга, осторожно проманеврировала по оживленному центру и припарковала машину на стоянке «Герхардт-Гауптманн-Платц». Пешком, с чемоданом в руке, она дошла до улицы Паульштрассе и позвонила в тяжелую дверь «Пансионата Кройц», который всегда был готов к приему гостей. Катрин вошла в маленькую мрачную приемную и поздоровалась с хозяйкой пансионата. Госпожа Кройц, энергичная, уже немолодая женщина, чуть напоминала Хельгу Гросманн, быть может, потому, что носила очень похожую прическу из обесцвеченных волос, а может быть, и другими чертами.

– Вы, конечно, хотите позвонить в Гильден? – спросила она.

– Да. А откуда вы знаете?

Госпожа Кройц самодовольно улыбнулась.

– Ну как же, госпожа Лессинг. Вы обычно делаете это прежде всего.

– Это чтобы мама не беспокоилась.

– Очень хорошо с вашей стороны. Сейчас молодые люди не слишком-то часто помнят о таких вещах.

«Да, – подумала Катрин, – но не так уж много и матерей, которые на этом настаивают». Но этих слов она не произнесла, не желая портить хорошее впечатление, произведенное ею на госпожу Кройц.

Хозяйка пансионата проводила Катрин на третий этаж.

– Это та же комната, что и в ваш прошлый приезд, – заметила она. – Номер двадцать шесть.

– Очень хорошо.

Дощатые полы, покрытые стоптанным сисалевым ковром,[31]31
  Волокно американского алоэ.


[Закрыть] потрескивали под их ногами. Госпожа Кройц сначала открыла дверь комнаты, потом коробку с телефоном, стоявшую на ночном столике. Катрин сняла кожаную куртку и положила чемодан на постель. Комнату она знала. Это было спартански обставленное маленькое жилище, в котором стояли только односпальная кровать, ночной столик, стул и большой античного стиля шкаф. У окна колыхался белый тюль.

На каждом этаже пансионата было по такой комнате для одиноких приезжих. Катрин подозревала, что когда-то они предназначались для мальчиков на посылках. А маленькая душевая и туалет в одном из углов комнаты были, наверное, встроены позднее, отчего она казалась еще теснее, чем когда-то, в ее первоначальном виде.

Но для Катрин это не имело решительно никакого значения. Пансионат располагался в центре и отличался чистотой. Только это и было важно.

– Спасибо, госпожа Кройц, – сказала она и сразу подошла к телефону. Хозяйка пожелала ей приятно провести время.

Хельга Гросманн в Гильдене ответила немедленно.

– Катрин, ты? Что-нибудь случилось?

– Нет, кет, мама. Я уже на месте.

– Слава Богу! Я и не ожидала, что это будет так скоро.

– Я ехала без всяких происшествий. Надеюсь, не прервала ваш обед?

– О нет, мы еще не начинали.

– Дома ничего за это время не произошло?

– Ничего такого, чтобы обсуждать по телефону.

– Ну, хорошо. Я только хотела, чтобы вы знали о моем прибытии.

– Катрин, – заторопилась Хельга, словно опасаясь, что дочь сразу положит трубку, – какие у тебя планы?

– Я их еще не обдумала.

– Ведь заседание редакции начнется только во второй половине дня, так?

– Да, мама. В четыре.

– Тогда тебе следовало бы что-то перекусить, а потом прилечь, чтобы быть в форме, когда начнется работа.

– Да, мама. Скорее всего, я так и сделаю.

– А если вернешься в гостиницу поздно, то позвонишь, да?

– Я еще точно не знаю, в котором часу вернусь, мама.

– Неважно, дорогая, пусть даже среди ночи.

– Ну, так поздно я не засижусь.

– Надеюсь. Но из-за меня, конечно, тебе нечего торопиться. Я не хочу портить тебе вечер.

– Речь идет о деловом заседании, мама, – напомнила Катрин.

– Во всяком случае, жду звонка.

Хельга положила трубку. Разговор вызвал у Катрин одновременно чувство досады и улыбку. Сколько себя помнила, она всегда знала мать именно такой сверхозабоченной. Хельга, конечно, никогда не изменится. Значит, нечего и волноваться по этому поводу.

Катрин открыла свой чемодан, вынула костюм фасона «Пепита», который собиралась надеть после обеда, и повесила его на плечики. В душевой вымыла руки, расчесалась и подвела помадой губы. В машине Катрин ехала в своих фланелевых брюках, желтом шелковом пуловере, кожаной куртке и спортивных полуботинках. Для прогулки по Гамбургу в полдень такой наряд был приемлем.

Катрин вышла из пансионата и через несколько минут была на Баллиндамм – великолепной улице, протянувшейся по западному берегу одного из рукавов реки Альстер, известного как Бинненальстер («Альстер Внутренняя»). Вода сверкала на солнце. Часто останавливаясь и рассматривая витрины, Катрин подошла к мосту Ломбардсбрюкке, а оттуда вдоль самой воды поспешила назад, чтобы свернуть к спуску Юнгфернштиг. Воздух был удивительно прозрачен, насыщен запахом соли и моря. Тут она наконец ощутила голод.

Катрин зашла в «Альстер-Павильон», не смущаясь своей неподходящей одежды. Она была рада, что ей досталось место за столиком, откуда открывался вид на Бинненальстер, заказала себе копченую сельдь с яичницей и чай с булочкой, которую здесь называли «кругляш». С аппетитом поглотив все, она отметила, что желудок никак на это блюдо не реагировал.

Потом вернулась в пансионат и попросила госпожу Кройц, чтобы та разбудила ее в три часа.

– Но это только на самый крайний случай, – добавила она, – вообще-то я в это время никогда не сплю.

– Отдыхайте спокойно, госпожа Лессинг, и можете на меня положиться.

– Да, это уж я знаю.

Катрин приняла у хозяйки ключ, поднялась в свою комнату, разделась и легла в постель. Она не собиралась спать, хотела только расслабиться. Несколько раз равномерно вдохнула и выдохнула воздух… В голове проносились, ускользая, тысячи образов. Она чувствовала себя вырванной из рутины повседневности и наслаждалась этим.

Еще до того, как зазвонил телефон, она потянулась и встала.

– Спасибо, госпожа Кройц, – ответила Катрин на сообщение хозяйки, что на часах ровно три, – я сейчас соберусь. Можно мне, уходя, взять с собой ключ от входных дверей дома?

– Ну, разумеется, деточка. Иначе после десяти вечера вам попасть в дом не удастся.

Катрин еще раз поблагодарила, разделась донага, заправила свою черную гриву под пластиковый чепец и пошла под душ.

Через полчаса она спустилась в зал пансионата. На ней был приталенный костюм «Пепита», под ним блузка из нежно-розового шелка, подходящего цвета перчатки, а на ногах элегантные лакированные лодочки. Черная блестящая грива обрамляла ее светлое лицо, словно темное облако, а серые глаза были тщательно подкрашены.

– Порази меня гром, детка, – восхитилась госпожа Кройц, – умеете вы, однако, себя подать!

– Что, слишком расфуфырилась? – спросила Катрин, смущенная не столько оценкой ее внешности, сколько фамильярностью тона.

Госпожа Кройц оценивающе склонила голову набок.

– Может быть, многовато губной помады. – Она сунула руку в стол, за которым принимала гостей, и подала Катрин бумажную салфетку.

Катрин сложила ее вчетверо и промокнула губы.

– Теперь лучше? – спросила она, комкая салфетку, на которой остался след помады.

– Безупречно, детка. Если женщина так красива, как вы, то нет необходимости употреблять слишком много косметики, иначе это будет смотреться чересчур вызывающе.

Катрин засмеялась.

– Красавицей меня до сих пор никто не считал.

– Наверное, вам этого просто не говорили. Но вы для меня просто Золушка на балу, госпожа Лессинг.

Редакция журнала «Либерта» располагалась на улице Мёнкбергштрассе, недалеко от пансионата. Катрин пошла пешком. Комнаты редакции находились на четвертом и пятом этажах делового здания современной архитектуры. Катрин поднялась на лифте: нажала на кнопку звонка, подождала, пока не раздастся звук зуммера, вроде пчелиного жужжания, и лишь после этого вошла в кабину.

Молодая женщина при входе в редакцию внимательно взглянула на посетительницу и улыбнулась, узнав ее. Сидела она на высоком круглом табурете за дугообразным пультом: телефон слева, телефон справа и еще компьютер.

– Добрый день, госпожа Фельберг, – поздоровалась Катрин. – Вот и опять я у вас.

– Добро пожаловать в Гамбург, госпожа Лессинг. – Молодая женщина взглянула на часы. – Сейчас, видимо, будут начинать.

– Есть ли еще пара минут, чтобы заглянуть к госпоже Пёль?

– О, конечно. Ровно семь минут.

Встреча с руководительницей отдела «Рукоделие» получилась несколько более прохладной. Госпожа Пёль, на несколько лет моложе Катрин, работала с двумя помощницами в узкой, вытянутой, очень светлой комнате, где стояли письменные столы, канцелярская техника и чертежный стол. У Катрин с самого начала ее контактов с журналом создалось впечатление, что госпожа Пёль в глубине души считает возможным полностью отказаться от каких бы то ни было предложений и проектов со стороны, между тем как Катрин, в свою очередь, придерживалась мнения, что штатным сотрудницам отдела явно недостает творческой жилки.

Госпожа Пёль, с подколотыми кверху светлыми волосами и двухрядным жемчужным колье, выглядела очень элегантно. Изящно скроенное платье полностью скрывало ее беременность. Катрин была рада, что тоже позаботилась о своей внешности.

Обе женщины обменялись – впрочем, не очень искренне – взаимными комплиментами. Потом Катрин дружески поздоровалась с обеими помощницами – госпожой Мёбиус, немолодой женщиной, работавшей ранее учительницей рукоделия, и Гезиной Шмитт, очень юркой стажеркой. Ильза Мёбиус, ценившая таланты Катрин, не скрывала своей симпатии к ней, а Гезина Шмитт, чувствуя, что отношения между госпожой Пёль и Катрин достаточно прохладные, вела себя сдержанно.

Катрин сделала вид, что не ощущает никаких подводных течений, попрощалась с обеими помощницами, поскольку участие Ильзы Мёбиус и Гезины Шмитт в редакционном заседании не планировалось.

– До скорой встречи, госпожа Пёль! – произнесла она, выходя из комнаты, и постучала в соседнюю, с табличкой «Заместитель главного редактора».

Услышав приглашение войти, она открыла дверь.

Заместителем главного редактора была Эллен Ригер. Она же отвечала за публикацию статей литературного и развлекательного содержания. Это была стройная и очень высокая женщина с коротко подстриженными волосами и характерными, почти мужскими чертами лица. Когда вошла Катрин, она подписывала письма, сложенные в специальную папку, которые споро перелистывала ее секретарша.

– Смотри-ка, – промолвила она, бросив быстрый взгляд на вошедшую, – наш вундеркинд из провинции снова здесь. – Она продолжала подписывать письма.

Катрин ощутила потребность защититься.

– Я по вызову, – заметила она.

– Вы говорите так, дорогая моя госпожа Лессинг, словно я этого не знаю.

«Тогда почему вы так странно меня встречаете?» – чуть не проговорила Катрин, но прикусила язык и вместо этого произнесла:

– Я всегда с удовольствием приезжаю в Гамбург.

– Надеюсь, что это действительно так, – равнодушно ответила Ригер.

Катрин почувствовала себя лишней в этом кабинете.

– Ну, так я, пожалуй, пойду в конференц-зал, – сказала она.

– Нет, нет, погодите, госпожа Лессинг. Сейчас пойдем вместе. Еще минуточку – и идем.

– Спасибо, – откровенно обрадовалась Катрин, – это и мне было бы гораздо сподручнее.

Эллен Ригер хмыкнула.

– Есть проблемы?

– Вы ведь сами заметили: я – провинциалка.

– Хорошо уже то, что вы не пытаетесь выйти на первый план в качестве крупного деятеля.

– Я? – удивилась Катрин. – С какой стати?

– Благодаря оказываемой вам протекции.

От неожиданности Катрин присела на стул.

– Надеюсь, вы не хотите сказать, что принимаете мои работы только под давлением сверху?

– Конечно, нет. У нас демократическая редакция, и каждый отвечает за свой участок работы. Я бы ни в коем случае не могла себе позволить принимать к печати всякую чушь.

– Тогда при чем тут… – начала Катрин и запнулась.

– Люблю пошутить.

– Ах, вот как, – промямлила Катрин, которой намеки госпожи Ригер вовсе не показались смешными.

– Ну, не будьте же столь сверхчувствительны! – Госпожа Ригер закрыла авторучку, положила ее на стол и поблагодарила секретаршу. – Ну, вот и все. – Она поднялась. – Теперь можно идти на заседание. Вы уже виделись с шефом, госпожа Лессинг?

Встала и Катрин.

– Нет! – ответила она, а после короткой паузы спросила: – Надо было к нему зайти?

– Это зависит только от вас.

– Вы ведь работаете в редакции столько лет! Не можете ли вы посоветовать мне, как здесь надо держаться? Вы-то знаете, как полагается вести себя в этих стенах, а я нет.

– Ну, зачем же так робко? Как только начнете у нас работать, быстренько научитесь. Вы ведь возглавите отдел рукоделий, так?

– Откуда такие сведения?

– Сорока на хвосте принесла.

– Но это не так! Я не могу уехать из Гильдена.

– Вот как! Не можете? – Госпожа Ригер с издевкой усмехнулась. – Жаль. Это очень разочарует нашего дорогого Эрнста Клаазена.

Катрин и госпожа Ригер вошли в конференц-зал последними. Катрин села с госпожой Пёль – стул был зарезервирован именно для нее. Госпожа Ригер, как заместитель главного, села по левую руку от Эрнста Клаазена. Оба они кивали входящим в ответ на приветствия и улыбались так таинственно, словно на что-то намекали.

В редакции ежедневно назначалось два дежурных из числа руководителей отделов. Сегодня это были ответственный секретарь по макету и редактор по медицинским и техническим вопросам. Обе присутствовали на заседании. Здесь же были руководители отделов информации и сбыта, а всего в зале сидело десять человек. Они расположились за общим длинным столом с расставленными на нем пепельницами, стаканами, бутылками с водой и фруктовым соком.

Главный редактор открыл заседание. Предстояло обсудить в общих чертах содержание трех очередных номеров: «Либерта» выходила ежемесячно.

Дискуссия шла очень вяло, но потом, когда сцепились ответственный секретарь и заведующая отделом информации, обстановка очень накалилась.

Катрин сознательно держалась в тени, хотя охотно выступила бы за одну из сторон. Она, как и заведующая отделом информации, полагала, что оформление на страницах журнала цветных иллюстраций оставляло желать лучшего, можно было бы их подать ярче и остроумнее. Но конкретных предложений у нее не было, да и не хотелось вмешиваться в чужие функции, поэтому она держала язык за зубами.

Но уж когда разговор зашел о рукоделии, Катрин включилась в полной мере. Она открыла свою папку и пустила по рукам эскиз за эскизом, на которые – там, где это требовалось, – были наклеены образцы ниток и тканей. Было ясно, что не каждый эскиз встречает единодушное одобрение, но она этого и не ожидала. Во всяком случае, она выиграла неофициальное состязание с госпожой Пёль, у которой было куда меньше предложений.

– Поздравляю, – прошипела та сквозь искривившиеся от злости губы, – успех полный.

Катрин делала заметки на возвращавшихся к ней листах.

– Пожалуйста, не воспринимайте это в столь личном плане, госпожа Пёль.

– Отчего же?! Я так рада, что скоро разделаюсь со всей этой галиматьей!

– Могут услышать, – предостерегла ее Катрин.

– Да что я, не знаю что ли, что вы ждете не дождетесь, чтобы освободилось место!

Катрин отказалась от попытки разъяснить госпоже Пёль, что вовсе не собирается занимать ее место: личные усобицы во время заседания были уж совсем некстати. Поэтому Катрин снова сосредоточилась на выступлении главного редактора, который как раз в этот момент попросил высказывать предложения по тематике воспитательных и литературно-развлекательных материалов.

– Солнечные ванны, – предложила госпожа Ригер. – Опасность и польза, озоновые дыры в атмосфере, рак кожи и прочее в этом роде.

– Звучит не слишком-то привлекательно, – произнес Клаазен.

Катрин было неловко просить слова в присутствии всех ответственных лиц журнала, но она все-таки собралась с духом:

– Тема интересная. Следовало бы разъяснить читательницам, что нагота это еще вовсе не эротика.

– Вы находите, что это вещи разные? – спросил Клаазен.

Катрин продолжила свою мысль:

– Безусловно. Я могу себе представить, что женщина обретает некое особое чувство свободы, снимая верхнюю часть купальника «бикини», то есть лиф…

– Вы сами этого еще никогда не делали? – прервала ее госпожа Ригер.

– Нет, – призналась Катрин.

– Тогда и судить об этом не можете.

– Могу все же, госпожа Ригер. Пусть не как практикующая нудистка, а лишь как зритель. Если одна женщина из десяти скинет с себя одежду, она привлечет всеобщее внимание независимо от того, красива ее грудь или нет. Но если в полуголом виде выступают многие, то это уже не дает привлекающего эффекта, а действует отупляюще. И тогда интереснее для посторонних будет как раз та, которая оставит на себе верхнюю часть купальника, а еще лучше – та, которая появится в сплошном, закрытом купальном костюме.

Госпожа Ригер явно хотела еще что-то сказать по этому поводу, но Клаазен сделал жест рукой, означающий, что все ясно.

– Достаточно, – резюмировал он. – Изложите ваши соображения письменно, госпожа Лессинг. Затроньте при этом все, что вам покажется нужным.

– Может быть, следовало бы поместить этот материал в том же номере, где мы предлагаем связать крючком купальники «бикини»?

– Очень хорошо. Что у нас дальше? Представлялись, обсуждались, отвергались или принимались прочие предложения. Катрин живо все это воспринимала, но через некоторое время в голове у нее зашумело. Постепенно устали и другие присутствующие. Ответственный секретарь совсем замолчала и начала рисовать на бумаге человечков, редактор информационного отдела неприкрыто зевала, а госпожа Ригер все чаще поглядывала на часы.

Первой подала сигнал к закрытию совещания госпожа Пёль – не потому, что ей подобало это сделать, а потому, что она уже наполовину ушла в свою личную жизнь.

– Как ни жаль, друзья, – сказала она, – но с меня хватит. Не могу больше заставлять мужа ждать, пока я изволю явиться.

– Ах, он, бедняжка, – съязвила госпожа Ригер.

– Легко говорить тому, кого дома никто не ждет! – парировала удар госпожа Пёль и встала со стула.

– По существу-то вы правы, – признала заместитель главного, – уже совсем поздно, и вспышки нашей мысли становятся все слабее. Вот только приведенная вами причина более чем наивна для женщины-служащей.

– Ну, скоро я таковой уже не буду, – кичливо ответила госпожа Пёль и сделала шаг к двери. – Всем спокойной ночи.

– Значит, заканчиваем?

Клаазен произнес это в форме вопроса, обращенного к заместителю, но все восприняли его слова как сигнал отбоя. Одни поторопились исчезнуть, другие еще потягивались на своих местах, обмениваясь частными замечаниями.

Хотя для Катрин совещание прошло вполне успешно, она ощущала легкое разочарование, сама не понимая, откуда оно взялось. Пожелав всем спокойной ночи, она направилась к выходу.

– Госпожа Лессинг! – крикнул ей вслед Клаазен. – Подождите минутку!

Ее сердце забилось чуть быстрее. Она очень медленно повернулась к нему.

– Да?

– Вы еще долго пробудете в Гамбурге?

– Как получится. Я бы хотела еще раз переговорить с госпожой Пёль о моих эскизах.

– Наша примерная ученица! – съязвила госпожа Ригер, стоявшая рядом с Клаазеном.

– Я полагаю, – продолжила Катрин, – что легче все это оговорить на месте, чем заниматься перепиской по почте. Но если вы считаете, что в этом нет необходимости…

Клаазен прервал ее:

– Вы же знаете, что, с моей точки зрения, было бы лучше всего, если бы вы постоянно жили в Гамбурге, госпожа Лессинг.

– Но из этого ничего не получится, потому что она не может уехать из Гильдена, – объявила госпожа Ригер. – Ну ладно, доброй ночи вам обоим!

Госпожа Ригер вышла из конференц-зала. Катрин и Клаазен остались вдвоем.

– Зайдем куда-нибудь перекусить? – спросил он. Она подумала о своей матери, которая, видимо, уже ждет звонка – стрелка часов перешагнула за десять.

– Или у вас другие планы? – снова спросил он.

– Нет, – отвечала Катрин, – и я бы с удовольствием немного поела…

– Есть какие-то «но»?

– Хотелось бы позвонить домой, сказать несколько слов матери.

Клаазен указал на телефон, стоявший в конце стола.

– Спасибо! – Катрин сняла трубку и набрала номер. Код она помнила наизусть.

Хельга Гросманн подошла сразу же.

– Алло, мама! Заседание окончено. Все прошло хорошо. Звоню, только чтобы сообщить об этом.

Катрин взглянула на Эрнста Клаазена, который ждал у двери, делая вид, что не слушает. Он был в серой тройке, в рубашке с галстуком – такой же элегантный и незаметный, каким она его знала всегда.

– Нет, – сказала Катрин в трубку, – нет еще, мама. Я хочу пойти перекусить. Нет, больше сегодня звонить не буду. Это совсем ни к чему. Нет, мама. Поцелуй Даниэлу и ложись спать. Да, да, я знаю, что звонок тебя не обеспокоит, но мне звонить будет неудобно. Доброй ночи, мама. Завтра позвоню еще. – Она со вздохом положила трубку.

– Отлично сделано, – произнес он, даже не давая себе труда изобразить улыбку. – Заняли круговую оборону, так?

– Значит, подслушивали?

– Это было неизбежно.

– Но вы могли оставить меня одну?

– Мог бы, – произнес он без всяких колебаний, – но вы должны понимать, какой интерес я проявляю к вашим маленьким тайнам.

– А никаких тайн и не было. Я днем обещала матери, что позвоню, как только вернусь в пансионат, но решила сделать это уже сейчас.

Он понимающе глядел на нее своими светло-голубыми глазами.

– Иначе беспокойство могло бы испортить аппетит!

– Да, – призналась она, удивленная его проницательностью. – Меня угнетала бы мысль, что это мне предстоит еще сделать.

– Ну, этот ухаб вы счастливо преодолели. Могу предположить, что теперь вам хотелось бы освежиться?

Лишь теперь до сознания Катрин дошло, что за всю вторую половину дня она ни разу не забежала в туалет.

– О да, – промолвила она с благодарностью. – Хорошая мысль.

– Я подожду вас у выхода.

Стоя над умывальником, Катрин внимательно рассмотрела свое отражение в зеркале. Выглядела она не такой вялой, какой себя чувствовала. Скорее возбужденной. Тщательно подведенные тушью серые глаза лучились. Чего она, собственно, ожидала от предстоящего ужина с Клаазеном? Этого она не знала, но подумала, что была бы очень разочарована, если бы он не пригласил ее.

Ресторан, в который повел ее Эрнст Клаазен, находился на улице Ратхаузштрассе, совсем близко от редакции. По дороге он рассказал, что имеет обыкновение часто заходить сюда в обеденный перерыв или по окончании рабочего дня. Впервые за время их знакомства Катрин спросила себя, женат ли он, но вслух вопросов ему не задавала. Против предположения, что он женат, говорило то, что он явно не спешил домой.

Ресторан оказался элегантнее, чем она предполагала, и уж вовсе не таким местом, где можно было бы наспех проглотить кусок и бежать дальше. Спустившись на несколько ступенек от входной двери, посетитель оказывался у гардероба, где молодая миловидная женщина готова была принять у него пальто. Но Клаазен и Катрин пришли без верхней одежды.

– Добрый вечер, господин Клаазен, – почтительно приветствовала гардеробщица гостя.

– Добрый, Герда, – ответил он.

Хозяин заведения, появившийся перед ними в хорошо сшитом смокинге, также назвал гостя по имени и проводил к заранее заказанному столику на двоих, около бара. Значит, приглашение на ужин было вовсе не импульсивным, а заранее подготовленным решением. Стол был накрыт безупречной белой скатертью, на которой, словно часовые, стояли накрахмаленные, сложенные остроконечным конусом салфетки. Когда они сели за столик, кельнер зажег свечи в серебряном подсвечнике.

– Надеюсь, вам понравится этот захудалый погребок, где я – постоянный гость, – произнес Эрнст Клаазен.

– Захудалым погребком я бы назвала что-нибудь куда более простенькое.

Он сразу же приподнялся.

– Пойдем в другое место?

– Нет, это совершенно ни к чему. Здесь очень мило. Но я, конечно, так голодна, что достаточно было бы и простого гамбургера.

– Вы его получите.

– Здесь?

– Почему бы и нет? Но сначала побалуемся рюмкой арманьяка, так?

– Согласна, – сказала Катрин.

Правда, к крепким напиткам она не привыкла, но сейчас была вполне готова к тому, чтобы снять с себя напряжение, зная, что ее жилище находится всего в двухстах метрах.

Официант подал бутылку на пробу Эрнсту Клаазену (у Катрин при этом возникло впечатление, что арманьяк, должно быть, достаточно выдержанный и качественный), а потом налил две полные стопки.

Они подняли их «за все хорошее» – и вот уже приятное тепло разлилось по всему телу, поднимаясь все выше, к голове.

– Возьмем по порции бифштекса по-немецки? – спросил он.

– Если таков ваш выбор, то да.

– Но ведь вы хотели гамбургер?

– Может быть, это одно и то же?

– Бифштекс – это жареная говядина с луком, – пояснил он.

– Звучит приятно.

Он улыбнулся, глядя на нее.

– Вам понравится.

Эрнст Клаазен заказал бифштексы, а потом, не заглядывая в меню, красное вино «шатонеф дю пап» 1984 года.

– Так это правда? – спросил он, когда официант отошел от столика.

– Что именно?

– То, что вы не можете переехать в Гамбург.

– Я бы сделала это с большим удовольствием, – призналась она, – но и мама, и дочь категорически против.

– А поступать по своему усмотрению вы не можете?

– А вы разве можете? – парировала она.

– Что вы имеете в виду?

– Но это же ясно. Если бы вы пожелали переселиться в Мюнхен или в Нью-Йорк, могли бы это сделать, не обращая внимания на те или иные издержки?

– Вполне, – ответил он. – Я свободен.

– Хорошо же вам живется! – Его ответ ее обрадовал, но, подумав, она добавила: – А вам не бывает подчас трудно оставаться совсем одному, быть предоставленным лишь самому себе?

– Такова судьба всякого взрослого человека.

– Нет, в это я не верю. Одни живут с родителями, многие состоят в браке или связаны с другими людьми еще каким-то образом.

– Вы в том числе?

Вопрос был столь неожиданным, что она, не отвечая, уставилась на него с открытым ртом.

– У вас есть друг? – спросил он еще более прямо.

– Я недавно с ним порвала.

– А почему?

– Это трудно объяснить.

– А вы попытайтесь.

Чтобы набраться мужества, Катрин проглотила остатки арманьяка.

– Он собрался разводиться, или, может быть, развода хочет его жена – я не совсем в курсе. Но как бы то ни было, дело не обходится без метаний из стороны в сторону, доставляющих массу неприятностей. Я не хочу быть втянутой в эти дрязги.

– А то, что он женат, вас, значит, не беспокоило?

– Беспокоило. Но приходилось с этим мириться.

– А теперь, значит, когда начались осложнения, вы предпочитаете уйти в кусты?

Ее серые глаза вспыхнули.

– Если вам нравится так это называть, дело ваше.

– Пожалуйста, не обижайтесь.

– Я вовсе и не обижена. Сказанное вами звучит, правда, довольно сурово, но, возможно, что вы попали в самую точку.

– Ах, так? – спросил он, сдержанно улыбаясь.

– Он много для меня значил. Но, в моих глазах, никогда не был человеком, за которого можно выйти замуж.

– Покидать мать из-за него не стоит?

– С моей матерью это никак не связано.

Подошел официант с завернутой в салфетку бутылкой красного вина, плеснул Кдаазену глоток на пробу, а когда тот удовлетворенно кивнул, наполнил бокалы и удалился. Оба выпили. Вино отличалось какой-то особой медвяной густотой.

– Изумительно! – похвалила она его выбор.

– Это мое любимое.

– Вкус у вас просто превосходный.

– В противоположность моим рассуждениям?

– Этого я не говорила. Но только… вы хотите так много знать обо мне, а о себе совсем ничего не говорите.

– Ну, как же? Я уже рассказывал. Вы знаете, что я ни с кем не связан.

– Мне это кажется забавным.

– Забавным?

– Да. Мужчина в вашем возрасте… – Она умолкла, заметив, что становится бестактной.

– Сколько же лет вы мне дадите?

Она чуть подумала.

– Тридцать с небольшим?

– Тридцать два.

Она глотнула вина и отважно продолжила:

– Мужчина тридцати двух лет должен иметь какие-то отношения с женщинами.

– Да, они существуют. Это я вовсе не отрицаю. Но никаких обязательств.

– Такое положение, наверное, результат случайного стечения обстоятельств?

– Нет, это не так. Признаю: я влюбляюсь, как и любой другой мужчина. Но как только моя партнерша начинает предпринимать попытки свести дело к браку – а раньше или позже это делает каждая, – я сразу же прекращаю всякие встречи.

– Это значит, что вы еще никогда по-настоящему не любили.

– Точно так же, как и вы.

– Нет, со мною несколько иначе. Я была очень влюблена, и, кажется, это во мне еще не угасло до конца. Но я на собственной шкуре убедилась в том, что он как супруг недостаточно надежен. Нет. Я не хочу выходить за него замуж, как не хочу и быть втянутой в эту грязную историю с разводом.

– А я в принципе против брачных уз.

Официант поставил на столик бифштексы на горячих тарелках с поджаристым, хрустящим картофелем, и некоторое время они молча их поглощали.

– Я еще никогда не испытывала такого голода, – призналась Катрин, – или, может быть, никогда еще еда не казалась мне такой вкусной.

– Бифштексы – патентованное блюдо этого дома, – пояснил он. – Здесь не пропускают мясо через мясорубку, как это распространено в наше время. Его отбивают. А затем отдельно готовят картофель в мундире, сдирают шкурку, разрезают и добавляют к мясу в качестве гарнира.

– О, это, наверное… – начала Катрин, но вовремя умолкла. Она хотела было сказать «заинтересовало бы Жан-Поля», но нашла подобную сентенцию неуместной. – Кажется, вы понимаете толк в кулинарии, – промолвила она вместо этого.

– А вы нет?

– К сожалению. Я охотно читаю кулинарные рецепты, но исполнение оставляет желать лучшего.

– Готовит мать?