Текст книги "Весенний марафон"

– Здравствуйте! – прозвенел мелодичный девичий голосок.

Катерина посмотрела, не узнавая – девицу в ярком бело-оранжевом брючном костюме она видела впервые.

– Вы меня не узнаете? Я у вас в редакции на практике была… – расстроилась девушка. – Я Бабина. Снежана Бабина. Женя, иди сюда! – закричала она, обернувшись назад.

Катерина тоже обернулась. И увидела Бабина, который шел к ним в сопровождении двух крепких парней, которые без усилий тащили по два огромных чемодана каждый.

– Женя, смотри, я встретила Екатерину Викторовну! – защебетала девица, кажется, Снежана. – Вы с нами вместе летели? Как жаль, что мы вас не видели. Правда, мы в бизнес-классе, а вы, наверное, в эконом? Вообще, такой ужасный был полет. Бизнес-класс, а духота как в общем вагоне. Я думала, не долечу, измучилась вся, Женю издергала, да, Женечка?

Она, кокетливо вздохнув, положила руку на свой живот, и только тогда Катерина увидела, что Снежана Бабина глубоко беременна. Женечка тоже вздохнул и молча кивнул Катерине, здороваясь. Вид у него был совсем не такой цветущий, как у «измученной перелетом» супруги.

– А зачем же вы летели? – из вежливости спросила Катерина.

– Ой, вы знаете, мы в Москве прожили все лето, там и рожать хотели, хороший роддом, там все приличные люди рожают, – зачем-то принялась добросовестно объяснять Снежана. – Врач хороший, профессор. Нам через месяц рожать, да, Женечка? Говорят, будет мальчик. Но попкой пока вперед лежит, может быть, еще перевернется, так бывает. И вдруг мне так домой захотелось, прямо сил нет! Думала, умру там в той Москве. Хотя мы, конечно, за городом жили, такой клубный поселок, и река, и яхты, и все, но меня тошнит на яхте, ужас. Я звоню папе, говорю – не могу больше, домой хочу, а он говорит – ну и черт с этим роддомом, у нас не хуже можно все устроить, если за деньги. Я Жене говорю – полетели, а он говорит – давай поездом. А поездом я бы вообще умерла, меня в поезде почему-то еще хуже, чем в самолете, укачивает…

– Ну и хорошо, что решили самолетом, – не выдержав, невежливо оборвала бесконечное щебетание Катерина. – Вы нас извините, мы торопимся. До свидания!

Подойдя к своей машине, Катерина все же оглянулась: бело-оранжевая Снежана усаживалась на заднее сиденье черного джипа, охранники кидали чемоданы в бездонный багажник, а Бабин потерянно стоял в сторонке и смотрел им с Дашкой вслед. Катерина помахала ему рукой, он тоже поднял руку, но невысоко, так, чтобы сидевшая в машине щебетунья Снежана этого жеста не заметила.

Весь вечер Катерина потратила на педагогическую деятельность и была страшно довольна своей изобретательностью. Еще днем она получила по электронной почте письмо от Ральфа Уилсона из Австралии, но прочитать на бегу английский текст не получилось, поэтому она его распечатала, а листочек принесла домой и вручила дочери.

– Дашунь, я совсем язык забыла, каждое слово в словаре ищу, а ты ведь у нас теперь полиглот…

– Кто? – насторожилась дочь.

– Человек, который знает несколько языков, – терпеливо пояснила Катерина, даже не вставив к случаю свою обычную реплику о царящих в подростковой среде бескультурье и неразвитости.

– Так я же только английский знаю, – уточнила Дашка.

– Еще и русский… немного. Короче говоря, вот тебе письмо из Австралии, давай переводи, мне по работе надо.

– Ну ма-ам… – заныла было Дашка.

Но Катерина имела в запасе еще один козырь.

– Даш, это такая интересная история – про любовь, между прочим. Получше твоих киношек.

– Какая? – заинтересовалась дочь.

Катерина кратко изложила историю своего с Ральфом знакомства, и заинтригованная Дашка, прихватив толстый англо-русский словарь, уже час пыхтела в своем углу, грызла ручку и записывала на листочке перевод.

– Мам, готово. Слушай. «Дорогая Кэйт! Я часто вспоминаю вас и тот спектакль, на который мы с вами ходили. Спасибо вам за дружбу и гостеприимство, которые вы мне подарили. Марина и Костя прислали мне статью, которую вы про меня написали. Моя мама читала и плакала, и сестра тоже плакала. Вы очень хорошо написали, и все это правда. Вам, наверное, будет интересно узнать, как мои дела. Этим летом ко мне приезжала одна девушка, Наташа. Я познакомился с ней через брачное агентство, чтобы не повторять свою ошибку, потому что в Интернете много не очень честных людей. И на этот раз я купил Наташе билет, чтобы она сама приехала ко мне в Перт и посмотрела, как я живу. Наташа приехала, прожила у нас дома два дня, а потом сказала, что она очень честная женщина и не хочет меня обманывать, но я ей совсем не нравлюсь. А еще ей не нравится то, что я живу с мамой и сестрой. И она пошла в то брачное агентство, которое нас с ней познакомило, и там ей предложили фотографии еще многих мужчин, и она с ними знакомилась. А потом уехала. И еще у мамы пропало кольцо, оно недорогое, но старинное, досталось ей от ее матери, моей бабушки. У мамы болело сердце, и она плакала, но я не знаю адреса Наташи. А в агентство писать не хочу, вдруг она не брала кольца, и получится, что я обвиняю ее напрасно. Она же сама сказала, что она честная женщина и обманывать не хочет. Очень жаль, что мне так не везет. Но настоятель нашей церкви сказал мне, что Господь испытывает меня и проверяет, насколько серьезно мое решение. Еще он сказал, что все в руках Божьих, и если я уверен, что хочу жениться на русской женщине, то я не должен отчаиваться. Я теперь не знаю, как мне быть. Дорогая Кэйт, нет ли у вас знакомой женщины, которая согласилась бы со мной познакомиться? Вы говорили, что помогаете многим людям найти себе мужа или жену. Может быть, вы поможете и мне? Я очень жду от вас ответа. Искренне ваш, Ральф Уилсон».

– Хороший перевод, – рассеянно похвалила Катерина. – И вообще все очень мило. Выходим на международный уровень.

– Мам, а чего он такой тупой? Что он, в Австралии себе найти жену не может? Наши так и будут его дурить. Был бы он миллионер, чтоб вилла у него с бассейном, «феррари», яхта, самолет – так они бы сразу, а так – кто он там, шофер, что ли? Больно надо.

– Почему тупой? – обиделась за Ральфа Катерина. – Он очень даже славный. Просто верит в то, что его любимая живет в России. И ищет. Это, по-твоему, тупость? Ты правда считаешь, что без виллы и бассейна никак?

– Нет, можно и без бассейна, – рассудительно сказала дочь. – Но без бассейна и у нас женихи есть, чего в Австралию тогда переться? И потом, ты же сама папе всегда говорила, что если он нормальный мужик, то должен или деньги зарабатывать, или карьеру делать, или хотя бы кандидатскую писать, а не делать дурацкую работу за копеечную зарплату, потому что ты не лошадь работать на трех работах.

– Я так говорила?! И про лошадь? – поразилась Катерина. – Кошмар какой…

– Да правильно все, – утешила дочь. – Только это не про папу, папа и так у нас хороший. А этот твой Ральф что – ни денег, ни карьеры, вот я за такого замуж выйду и буду работать, как лошадь, да? И еще в Австралию от тебя уеду.

– Фигушки тебе, а не Австралия! – обиделась Катерина. – Один в Канаду, другая – в Австралию собралась, а я тут сиди. Дома себе жениха найдешь. И глупости не говори, кстати. Я не потому работаю на двух работах, что мы иначе с голоду умрем, а просто… я люблю свою работу. Даже если бы у меня муж был миллионер, я бы все равно работала.

– А чего ты тогда папу ругала?

Простой вопрос поставил Катерину в тупик. Сказать: «Потому что дура была» – было бы непедагогично, так как подрывало бы ее авторитет. Но других вариантов на ум не приходило, а ведь еще совсем недавно собственная правота казалась ей неоспоримой и незыблемой. Но и молчать было нельзя, раз уж сама затеяла такой разговор. И Катерина принялась мямлить, надеясь по ходу дела обрести верное направление:

– Понимаешь, женщина всегда должна вдохновлять мужчину, определять ему какие-то цели, чтобы он двигался вперед…

Дашка смотрела скептически, да Катерина и сама понимала – неубедительно. Вдохновлять и устраивать скандалы по поводу маленькой зарплаты – не одно и то же. Поэтому звонку в дверь она обрадовалась как возможности замять беседу, принявшую нежелательный оборот.

На пороге стоял начальник службы безопасности Ивашова Игорь, он же, как успела понять Катерина, – друг и доверенное лицо. Он всегда был одет в дорогие костюмы, но, глядя на его выправку и манеру держаться, Катерина почему-то всегда думала, что он бывший офицер. По отношению к ней Игорь всегда держался подчеркнуто ровно и отстраненно-доброжелательно. Скажи мне, кто твой охранник, и я скажу, кто ты, усмехнулась Катерина, вспомнив, какие угрюмые терминаторы сопровождали Сан Саныча Фирулева в редакции и встречали его драгоценную Снежану в аэропорту.

– Здравствуйте, Екатерина Викторовна! – наклонил голову Игорь. – Извините, что без звонка. Решил заглянуть наудачу.

– Проходите, – предложила Катерина, насторожившись, она как-то сразу поняла, что заглянул Игорь не по собственной инициативе, а от имени и по поручению, и поручение это вряд ли заключалось в том, чтобы вручить ей букет роз, хотя бы потому, что никаких роз при Игоре не наблюдалось.

– Нет, спасибо, – отказался он. – Кирилл… Сергеевич просил вам передать вот это.

С Ивашовым они не виделись больше месяца, со дня того самого злополучного свидания, испорченного театрализованной примеркой «платья ее мечты». Расстались они, как ей показалось, довольно натянуто, потому что, видимо, она была плохой актрисой и все положенные по сценарию эмоции в тот раз сыграла неубедительно. Впрочем, она знала и то, что у Ивашова в последнее время были проблемы: и с милицией, запустившей в прессу очередную непонятную историю с наркотиками, и по партийной линии – из Москвы было дано указание вычистить из предвыборных списков людей с криминальным прошлым, и журналисты тут же припомнили Ивашову его карьеру мелкого воришки и небольшой, но реальный срок…

Она взяла протянутый Игорем конверт – он был не запечатан, на то и доверенное лицо. Видало это «лицо», судя по всему, и не такие коллизии. Катерина достала оттуда фотографию: она сама в том самом белом платье, стоит возле камина, изящно опершись на полочку, и рассматривает так понравившиеся ей тарелки. Немного манерно, но в целом ничего. Очень мило. На обороте было что-то написано. Включив бра, Катерина прочла стихотворные строчки – и почувствовала, как у нее покраснели щеки.

 
Ты помнишь запахи сирени
В омытом утреннем саду?
Я преклонил свои колени
У всех прохожих на виду.
Спасибо за блаженство и отраду,
Что вдруг соединили нас,
Сметая глупые преграды —
Пусть лишь на миг или на час.
Ведь время, жалости не зная,
Скрывает все в кромешной мгле.
Не обещал я деве юной
Любови вечной на земле.
 

Вот что было там написано четким ивашовским почерком. Чернильной ручкой – других он не признавал.

– Спасибо, – не глядя на Игоря, произнесла Катерина. – Я позвоню Кириллу.

– У Кирилла Сергеевича, – с нажимом сказал Игорь, – теперь другой номер телефона. И в Карасьеозерск вам не стоит приезжать, номера вашей машины больше нет в списке гостей.

– Ого, какая оборона! – удивилась Катерина. – Кажется, я повода не подавала. Бывалые вы люди.

Игорь молчал, улыбался. Вполне возможно, он получил указание досмотреть спектакль до конца и запомнить все реплики, ежели таковые последуют – режиссер Ивашов был любопытен.

– Хорошо: звонить, писать, приезжать и караулить его возле общественной приемной не буду, – пообещала Катерина, почти физически ощущая прилив веселого вдохновения. – Честное слово. Только вы заберите, пожалуйста, книгу, которую он мне давал. Мне неудобно оставлять у себя чужую вещь. И ему она наверняка понадобится. Одну минуту, я сейчас найду.

И, оставив Игоря стоять в коридоре, она вернулась в комнату. Не отвечая на вопросительный взгляд Дашки, отыскала увесистый серый томик «Словаря рифм и поэтических терминов» из серии «Библиотека школьника», который сама лично покупала Дашке в прошлом году для уроков литературы. Схватила со стола ручку и, секунду подумав (сказалась старая школа редакционных капустников, лихо сочиненных за полчаса до начала), набросала на полях одной из страничек, мимоходом усмехнувшись по поводу попавшегося на глаза абзаца «кульминация – иллюминация, реставрация, рация, нация, кремация, акация»:

 
Я не юна, увы, не дева.
Имею право я на «лево».
И незачем читать мне лекции —
сам Ивашов в моей коллекции!
 

Ужасно довольная собой, весело подмигнула Дашке, еще секунду постояла, пристраивая на лицо обиженно-растерянное выражение, приличествующее, как она понимала, случаю, и вышла в прихожую.

– Вот, пожалуйста. А то как он без этого? Рифма – дело такое…

Игорь посмотрел внимательно и вдруг от неловкого движения томик выпал у него из рук и тяжело плюхнулся на пол обложкой вверх, сминая страницы.

– Ох, извините! – нагнулся за книгой Игорь и, поднимая, уронил еще раз, и опять обложкой вверх.

– Да нет там никакой записки! Не роняйте больше бедную книжку! – расхохоталась Катерина, разгадав его маневр.

Сконфуженный Игорь топтался на пороге. Катерина впервые видела его таким, отчасти растерявшим свою невозмутимость, и от этого ее настроение стало еще лучше. Она протянула ему руку и улыбнулась вполне искренне, даже сочувствуя, что ему приходится выполнять такую щекотливую миссию.

– До свидания. Мне было очень приятно с вами познакомиться. И передайте Кириллу, что все будет в порядке. Даже вот так, для гарантии, чтоб у меня не было соблазна его шантажировать картинками в декорациях его гостиной…

Она аккуратно разорвала присланный снимок пополам, потом еще раз, а неровные кусочки двумя пальцами, как фокусник, демонстрирующий публике, что никакого подвоха нет, вложила в словарь, который Игорь теперь крепко держал в руках.

– Если хотите, можете это выбросить по дороге и Кириллу не передавать, никакой демонстрации в этом нет. Словом, как хотите. Я не знаю, какие у вас инструкции. Главное, книжку передайте, чтоб я не осталась ничего должна.

– Мне тоже было приятно познакомиться с вами, – некстати сказал Игорь. – Вы красивая и умная женщина.

Что было для него вопиющим нарушением субординации и лояльности.

Закрыв за гостем дверь, Катерина вернулась в комнату и плюхнулась на диван. Глаза ее сияли.

– Мам, ты чего? – тоже улыбаясь, поинтересовалась Дашка.

– Так просто. Настроение хорошее!

Катерина сказала чистую правду – настроение у нее вдруг сделалось совершенно замечательным. С одной стороны странно: ее только что бросил любовник, причем какой любовник! Даже не бросил, а официально сообщил об отставке, как, наверное, полагается у них, у дворян. Такое с ней случилось впервые в жизни, учитывая, что и любовников у нее до Ивашова не было. Но зато ей больше не придется подыгрывать, подстраиваться, изображать из себя черт-те что. Оказывается, ей так надоело быть тренажером для волшебника! Она привыкла все свои мечты исполнять сама, и ничего в этом сложного нет. А Ивашов найдет себе другую модель тренажера. И будет спать с ней не за деньги (невыносимо пошлый расклад для тонкой поэтической души), а за мечту. К тому же сплошная экономия. Вот она почти год была любовницей настоящего миллионера, а в подарок ей показали лошадь и дали померить платье. Впрочем, зря она так, вроде бы жизнь уже настучала ей по носу, объясняя доходчиво, что не в деньгах счастье, а она опять за свое! Вполне возможно, Ивашов был искренен в своем желании облагодетельствовать очередную Золушку или Ассоль. Мужик он, конечно, необыкновенный, но ей, Катерине Титовой, совершенно неподходящий.

– Знаешь что, Дашунь? А давай мороженого налопаемся, еще банан туда накрошим и шоколад сверху натрем – я купила, – предложила она дочери.

– Ура! – завопила Дашка. – А что ты молчала?! У меня теперь тоже хорошее настроение!

Василий переминался с ноги на ногу на крылечке возле Дома кино: сегодня с утра подморозило, а он был без шапки и в ботинках на тонкой подошве. Еще на нем была новая куртка с воротником, как сказала продавщица, «под нерпу», из которой он, глупый, вчера вынул подстежку, потому что вчера еще было бабье лето, а сегодня оно уже закончилось.

– А н-ничего, что я б-без галстука? – повернулся он к стоявшей рядышком Катерине.

– Нормально, – заверила она. – Просто красавец! Да не волнуйся ты так, все нормально будет. Давай я тебя лучше сфотографирую…

Василий, приосанившись, встал поближе к стеклянной витрине с афишей. На афише было написано: «Сегодня в Доме кино премьера документального фильма Андрея Урванцева «Весенний марафон», кинокомпания «Уралкинопродакшн». Начало в 19 часов». Катерина щелкала фотоаппаратом так и сяк, Василий изо всех сил улыбался и покорно принимал нужные позы.

– Ты вообще – артист! – похвалила его Катерина. – Ой, а вон Светка с Дашей идут! Вась, мы пойдем в бар, ладно? Мои все пришли уже. А то я тоже замерзла.

Дамы ушли, а Василий остался, и не сказать, что в одиночестве. На премьеру фильма, про который знал весь его гараж, да что там – весь молокозавод! – он пригласил человек сто, и теперь очень опасался, что кому-то не хватит места. Правда, Урванцев его успокоил, сказав, что на таких премьерах зал всегда полупуст, потому что приходят только свои, но сам Василий в Доме кино никогда не был, сколько мест в зале, не знал, и очень опасался, что погорячился с приглашениями. Тем более что на премьеру пришли семейно, мужики из гаража – с женами (а трое – с женщинами, которых им «сосватал» сам Василий), женщины из цехов и из заводоуправления с мужьями. Явился и инженер Палыч, который давным-давно, еще в начале Васиной плейбойской карьеры, учил его жить и пользоваться дезодорантом – с женой и двумя взрослыми дочерьми, и начальник юротдела – со сногсшибательной блондинкой в короткой шубке, и все женщины оглядывались не то на блондинку, не то на шубку. Пришли и Раиса с Вовой, и директор завода пришел, и начальник гаража, и под конец Василий так разволновался, что ему даже стало жарко в курточке без подстежки.

Без минуты семь из вестибюля выскочил Урванцев и утащил Василия в зал, по дороге наказав мальчикам на входе «всех пускать, никого не выпускать, пока кино не кончится!». Катерина со Светкой и Галиной Ивановной Травкиной сидели в первом ряду, и Катенька помахала рукой, чтобы он шел к ней, потому что она оставила ему место. Урванцев поднялся на сцену и говорил какие-то слова, но Василий от волнения ничего не разобрал. Он схватил Катерину за руку так, что она поморщилась (но руки не отняла), и едва удерживался, чтобы не стучать зубами. Никогда в жизни он не испытывал ничего подобного, и был ужасно рад, когда в зале потушили свет и никто больше не мог видеть его сведенную нервной гримасой физиономию.

Когда на экране появились первые кадры – раннее утро, из гаража выезжают первые машины, в них грузят ящики с продукцией, – в зале оживились и зашумели, а когда в кадре возник Василий (он ехал по утреннему городу и мурлыкал себе под нос какую-то песенку), зал взорвался оглушительными аплодисментами. Себе Василий понравился: он выглядел солидно, не суетился и не нервничал, говорил все правильно, и вообще было снято красиво, молодец Урванцев, свое дело знает!

Сорок минут пролетели незаметно, и когда на экране появились финальные титры, все вскочили на ноги и так захлопали, что у Василия едва не заложило уши. Поднявшийся на сцену режиссер, похоже, тоже не ожидал такого оглушительного успеха, был несколько смущен и с большим трудом успокоил почтеннейшую публику, прежде чем смог сказать хотя бы слово среди всеобщего ликования. Он пригласил на сцену всех членов съемочной группы, и Травкину, и Василия с Катериной. Они кланялись, и всем подарили цветы, свои Василий тут же отдал Катеньке и ручку ей поцеловал, едва сдерживая слезы счастья. Потом Василий вместе с режиссером стояли в фойе у выхода из зрительного зала – наверное, так полагалось, потому что все знакомые Урванцева делали одно и то же, как будто выполняли какой-то им известный ритуал: пожимали ему руку, целовали в щечку и говорили несколько слов. Урванцев не усмехался, а расцветал милой смущенной улыбкой, благодарил и кое-кого просил спуститься в бар, на фуршет.

Василию пришлось хуже, потому что насчет него никаких ритуалов, видимо, не было, а поток желающих поздравить именно его, походил не на ручей, как у Урванцева, а на довольно бурный поток. Василия обнимали, теребили, хлопали по плечу, мужики жали руку, женщины растроганно и подробно целовали, все что-то говорили, смеялись, и Василий от всего этого совершенно потерялся и только глупо улыбался в разные стороны. Он и подумать не мог, что настоящая слава – это так волнующе и приятно.

Но, наслаждаясь порцией народной любви – каждый своей, – Урванцев и Василий совершенно забыли про Катерину, и когда они наконец спустились в бар Дома кино, где их ожидал обещанный и никогда не виденный Василием фуршет, автора сценария там не было. Урванцев принялся было ей звонить, но ее сотовый был выключен. Василий не поленился даже сбегать на стоянку, но Катенькиной машины там не оказалось. Час спустя Урванцев уже изрядно напоздравлялся с коллегами, о Василии все забыли, и он отправился домой, тоже едва держась на ногах – хотя не выпил ни капли.

А Катерина со Светкой уже давно сидели дома, у Катерины на кухне. Вернее, сидела Светка. А Катерина носилась по комнате, сшибая мебель, которую Светка не успела отодвинуть. В общем, сцена повторилась точь-в-точь как в тот раз, когда Светка вернулась из Италии, выяснив, что мужчина ее мечты Владик предпочитает представителей сильного пола, только ролями они поменялись.

– Ка-ать, да нормальное кино, чего ты дергаешься… – в десятый раз говорила Светка, чтобы хоть что-то говорить.

– Нормальное?! – немедленно взвивалась Катерина. – Я писала про любовь! Про лю-бовь, понимаешь? А он про что снял?

– Про любовь, – как будто нарочно подливала масла в огонь недогадливая Светка, которой фильм понравился.

– Это не любовь! Это какой-то козел таскается по бабам и никак не может остановиться, хотя уже давно женат. Это б…во, как говорил твой бывший супруг, светлая ему память!

– Кстати, а его жены не было? Васиной? – совсем некстати заинтересовалась Светка. – Ты не видела?

– И слава Богу, что не было! Я бы со стыда сгорела. Она ведь подумала бы, что это я понаписала. А там от моего сценария рожки да ножки! Это безнравственно! Это просто свинство!

Под «безнравственным свинством» Катерина имела в виду режиссерскую трактовку в целом и финал картины в частности. В конце фильма Василий, уже нашедший свою любовь и официально зарегистрировавший брак (его супруга, Людмила, тоже снималась в картине – волнующая сцена в ЗАГСе), якобы приходит к ней, Катерине, в редакцию – и снова звонит по объявлениям! И его гнусный голос с маслеными интонациями плывет над городом (только уже не утренним, а вечерним, в сполохах электрических огней и рекламы, и готовым, надо понимать, погрузиться в пучину разврата). Город был снят с высокой точки, а фоном звучала какая-то совершенно демоническая музыка, придавая матримониальным забавам Василия зловещий неземной масштаб.

– Как так можно, скажи мне?! – продолжала орать Катерина. – Все передернуть ради какой-то своей идеи! «Весенний марафон» – круче некуда! Собачья свадьба, вот это что!

– А я не поняла про марафон, – призналась Светка, отщипывая куски от лежавшего перед ней батона и отправляя их в рот. – То есть про марафон понятно – бегает по бабам, бегает и остановиться не может. А весенний? Вы же летом снимали. Там от весны только яблони, а так же видно, что лето. Особенно в Куяше этом вашем.

Светка, не сдержавшись, хихикнула, и Катерина рассвирепела еще больше – вот какую реакцию вызывает фильм, в котором она хотела рассказать о высоких порывах человеческой души, о поисках любви и счастья! Да чтоб они все провалились!

– «Весенний марафон» потому, что есть такое кино – «Осенний марафон», – изо всех сил сдерживаясь, начала она объяснять Светке. – Там герой Басилашвили – такой нерешительный интеллигент, который никому ни в чем не может отказать, и все на нем ездят. И не может выбрать между женой и любовницей, потому что боится обидеть и ту и другую. И мается.

– А Василий не мается, любит всех – и дело с концом? – уточнила Светка.

– Ну да! Такой «анти-Бузыкин». Тот – интеллигент, этот – пролетарий, тот рефлексирует, этот – скачет, как кобель по весне, хвост пистолетом. Другие времена – другие фильмы. Знала бы – свое имя в титрах ни за что не поставила бы, пусть снимает себе, что хочет. Тьфу, позорище! – Катерина плюнула и скривилась от досады.

– Катьк, так это же хорошо, – неожиданно заявила Светка.

– Что – хорошо? – подозрительно посмотрела на нее Катерина.

– Видела я это кино, не такая уж я серость, как ты вечно думаешь, – проницательно заметила Светка. – Бузыкин этот противный, никому от него ни тепло, ни холодно, бабы у него обе дерганые, сам еле ноги переставляет, он так долго не протянет, точно. А Вася твой – красавец, бабы его любят, несмотря на его красоту, ну и пусть себе бегает. Говорит же он – ему всех жалко. И вообще, весна – дело хорошее, я весну люблю.

Пока Катерина, наконец остановившись, обдумывала дебют Светки в кинокритике, подруга, устав отщипывать кусочки, взяла нож и порезала батон на щедрые куски.

– Катюх, кончай про кино. Давай чаю попьем, а то я с работы и с утра не ела ничего, кроме того бутербродика в баре. И девчонки голодные. У тебя масло есть? И колбаска какая-нибудь? Тем более что кино правда хорошее. Не по-твоему, вот ты и злишься, но все равно хорошее.

– И мне колбаски, – заглянула в кухню пережидавшая грозу Даша. – Я возьму и к Ленке пойду, можно, тетя Света? Мамуль, тетя Света правильно говорит, хорошее кино. И Василий твой играет классно, как артист. Бабушке с дедом тоже понравилось, бабушка говорит, они с дедом смеялись очень. А варенье есть?

Катерина открыла было рот, чтобы продолжить дискуссию, но Светка ловко всунула ей в руку увесистое сооружение из хлеба, масла и колбасы. Катерина на нервной почве автоматически отхватила кусок, и говорить стало неудобно, а когда она прожевала, то забыла, что именно хотела сказать, а Дашка уже рассказывала Свете о Ниагарском водопаде. И когда часов в одиннадцать до нее наконец дозвонился Урванцев, с трудом складывавший слова, она не стала ничего объяснять. Сказала, что ей все понравилось и что у нее просто от волнения заболела голова.

– Везет тебе, Дарья, – говорила тем временем Светка, рассматривая принесенные Дашей фотографии. – Я всю жизнь мечтаю Ниагарский водопад увидеть, с тех пор как в школе про него рассказывали и в кино потом видела. Какое-то кино про шпионов, но они ползают там на фоне водопада – не помнишь, Кать? Я раз десять ходила смотреть. Катюх, давай съездим, а? Деньги у меня есть, а Олег твой нам приглашения сделает. Ты ему напиши, спроси, ладно?

Катерина представила себя, Дашку и Светку возле ревущего Ниагарского водопада – и Олега, конечно, рядом – и обещала позвонить непременно. А что такого? Запросто!

Но не позвонила. Время от времени он сам звонил Дашке, и когда попадал на Катерину, они старательно выстраивали вежливый диалог, всегда один и тот же: привет – привет – как дела – нормально – а у тебя – тоже нормально. Для того чтобы между делом спросить про Ниагарский водопад, сперва надо было затеять легкую беседу, потому что просить напрямую было невозможно, он ей теперь ничего не должен, это Дашка ему дочь, и это неизменно, а она – жена бывшая, то есть никто. Катерина была мастер на такие беседы и любого собеседника могла подтолкнуть в нужное русло и заставить сказать именно то, что она хочет услышать, именно так и делаются интервью в большинстве случаев, если, конечно, ваш собеседник не титан мысли и не отец русской демократии, но на таких персонажей журналистам везет редко. А вот с Олегом так не получалось. То ли потому, что все ее хитрости он обычно разгадывал еще до того, как она начинала хитрить, хотя почти всегда великодушно позволял ей считать себя непревзойденным дипломатом и знатоком мужской натуры. То ли оттого, что нужное настроение в разговоре с ним все никак не приходило: требовались легкость, ирония и самоуверенность, да просто кураж, черт возьми! А ничего этого в последнее время не было, как будто подступавшая осень проникла не только в город и в дом, но и в душу.

Так прошли октябрь и ноябрь. За это время произошло множество всяких событий, но не с ней, а вокруг, ее лично не задевающих. Светка работала, как швейная машинка, параллельно сдала на права, купила машину и теперь присматривала новую квартиру: деятельное расположение к ней немедленно уехавшего в Италию Владлена Георгиевича и небольшой кредит в банке позволяли рассчитывать на скорое новоселье. У Бабина родился сын, а сам он теперь подвизался в роли пресс-секретаря своего тестя, благо фирм у того было несколько, и вполне солидных. Евгений Николаевич, с которым Катерина периодически встречалась на разных городских тусовках, был как денди лондонский одет и ездил теперь на «БМВ», но глаза его уже не горели прежним блеском азартного любителя прекрасного пола и прочих маленьких радостей жизни, которые он позволял себе до того, как неосмотрительно принял участие в создании наследника Фирулевской империи. Лишенный всего этого, он стал респектабелен и скучен даже сам себе. К тому же его везде неотлучно сопровождала юная любознательная супруга, обожающая взрослые тусовки, поэтому с Катериной он только издали раскланивался.

Режиссер Урванцев, еще до начала съемок фильма предрекавший ему популярность, будто в воду глядел: «Весенний марафон» уже показали по одному из федеральных каналов, на двух фестивалях он получил призы зрительских симпатий, и теперь Урванцев собирался с ним куда-то за границу, не то в Прагу, не то в Лейпциг. Но Катерину эти новости не радовали: она так и не привыкла считать этот фильм своим, к тому же дальнейшее развитие событий показало, что насмешник и циник Урванцев понимает в жизни куда больше, чем она, романтическая дурочка, зависнувшая в амплуа тургеневской девицы. Катерина сделала этот печальный вывод, отнявший еще несколько баллов у ее и без того невысокой в последнее время самооценки, после беседы с Василием, когда он через три дня после премьеры притащился к ней домой, уже на правах старого друга, с цветами, конфетами, тортом и шампанским.

После премьеры Катерина чувствовала себя виноватой перед Василием, которого Урванцев, с ее, как ни крути, подачи, выставил, как сказал один ее знакомый, «бедным, но благородным кобельеро». К тому же еще неизвестно, как к такому повороту сюжета отнеслась его супруга, которую он предусмотрительно не взял на премьеру, но которой вполне могли доложить многочисленные доброжелатели. Поэтому Катерина приняла Василия с преувеличенной любезностью, пытаясь хоть этим загладить свою вину. Но Василий, как выяснилось, никаких претензий не имел и трактовкой своего образа на экране был совершенно доволен. Катерина быстро поняла, что смысл происходящего на экране Василия не занимал совершенно, он упивался созерцанием своей физиономии во всевозможных ракурсах. Кроме того, нахлынувшая на него волна славы и всеобщего женского обожания закрутила Василия и подняла в его собственных глазах на головокружительную высоту – на работе у него даже брали автографы!