Текст книги "Русские суеверия"

К ветрам обращены не только промысловые, хозяйственные, но и любовные заговоры. «На море, на океане, на острове Буяне живут три брата, три ветра, один северный, другой восточный, третий западный. Навейте вы, нанесите вы, ветры, печаль, сухоту рабе Божьей [имя], чтобы она без раба Божьего [имя] дня не дневала, часа не часовала. Слово мое крепко» (воронеж.).

В Новгородской области записан упоминающий о ветрах «заговор на мужа»:

 
От двенадцати ранних утров
Прилетите двенадцать холодных ветров,
Отнесите мое тоску-печаль мужу [имя],
Чтоб он думал и не забывал о жене своей.
 

Обращая к ветру мольбы и заговоры, крестьяне стремились заручиться его благоволением. Однако изменчивая, двойственная стихия ветра оставалась непредсказуемой и опасной.

Согласно поверьям, распространенным повсеместно, мор, эпидемия приносились ветром и даже были ветром, откуда и названия эпидемий – «поветрия». Причина острых заразительных болезней – наказание Божие или «злое поветерье» (волог.). «Дурной ветер» – источник многих инфекционных заболеваний 〈Попов, 1903〉.

Ветрянка, притча ветреная (яросл., волог.), ветреное, ветряный, ветряной – «болезни от дурного ветра» (арханг., тобол., иркут.); поветрен(н)ица, пошерсть (новг.), повируха, помируха (волог.) – болезни, распространяемые ветрами; моровое поветрие – чума; летячка – ветряная оспа и сходные с ней сыпи; ветряной перелом – острый суставный ревматизм 〈Высоцкий, 1911〉.

Грыжа, язва, удар, а также «общие и неопределенные заболевания» («хитки и притки, скорби и печали») также могли произойти «с ветра». Болезнь от неизвестной причины «прикидывается с ветру»; в заговорах упоминается «ветроносное язво».

Посредством ветра распространяют порчу колдуны, ведьмы. «Колдун зайдет на ветер… так чтобы ты стоял под ветром, и пустит на тебя ее (порчу) с этим ветром» (вятск.). В рассказе из Пермской губернии «страшный колдун», волхит, пускает килу на ветер: «Что-то прошептал на палку да и дунул на кончик, чтоб кила-то по ветру понеслась и села кому-нибудь».

Несомое ветром вредоносное слово (урок) в поверьях и заговорах нередко изображается как ветер, стрела; «сильное слово, урок, конечно, [представляется] по связи стрелы с ветром» 〈Потебня, 1914〉. Человек, напускающий по ветру порчу и болезни, мог именоваться ветряным. Одно из заболеваний «с ветру» называлось «стрелы» или «стрелье».

«Эта болезнь обнаруживается внезапным колотьем во всем теле больного и оканчивается смертью. Однако ж не всегда бывает она смертельна, смотря по тому, как была „напущена“. По народному мнению, стрелы напускаются волшебником двояким образом: 1) для мести какому-либо лицу; 2) просто из удовольствия на какое-нибудь имя. Первого рода стрелы бывают смертельны, а последние не так опасны. Уверяют все испытавшие эту болезнь, что при лечении ее посредством вытирания тела выходят из него кусочки стекла и оленья шерсть. Присутствие их объясняется самым действием, как пускаются стрелы. Именно: волшебник берет пустой коровий рог, наполняет его песком, шерстью и стеклянными обломками, потом говорит заклинание, становится по направлению ветра и, приложив ко рту узкое отверстие рога, дует в него. Все вещества вылетают; ветер подхватывает их и в тот же миг мчит болезнь к лицу, заранее на нее обреченному злым волшебником. Если стрелы были обыкновенные, то есть пущены не для мести за обиду, то им подвергается всякий первый встречный» (арханг.) 〈Верещагин, 1849〉.

Дела «о пускании порчи по ветру» разбирались в московских приказах XVII в. «Ведун Яшка Салаутин рассказывал: „Портил де я изо рта, пускал по ветру на дымкою, ково увижу в лицо, хотя издалеча“. Колдун Терешка Малакуров „стал пускать на ветр на собаку“. На близком расстоянии порча передавалась через простое дуновение. В 1676 г. добренская женка Аринка, желая „испортить“ попадью, обратилась к помощи своей свекрови; последняя научила ее: „Как де попадья пойдет из хором, и ты де пойди ей встречу, и молви ей тихонько приговор, и дунь на нее, и ее де отшибет обморок“» 〈Черепнин, 1929〉.

В быличке, записанной на Терском берегу Белого моря (конец XX в.), летучий «портёж» невидим, но слышим. «Я, етово, работала сторожем в ночи, в церкви. А уж такой тихой вечер! Вышла на угор вот здесь. Вышла на угор, стою. Вдруг слышу, на этом кладбищи как свист какой-то! И пошло через реку. Засвистело и через реку полетело. И меня… Що-то тако со мной вот получилось, шо я пришла заболела – со спиной или чем ли. А потом вот говорила Платонида, шо вот это портёж шел… „Летел через реку, – говорит, – не в ту сторону летел. Если бы в ту, он на тебя бы, может быть. Может, на Колонихи… На другое имя летел, дак“» (мурм.).

Как и ветер, несомая ветром порча стихийна: порча в виде заклятия и данная в пище и питье неизменно входит в тело того, кому «дано», а пущенная по ветру и по воде – «на кого попадет» 〈Попов, 1903〉.

«Ветроносные килы» перемещаются в воздухе, становясь особо опасными в «недоброе» время. «В сутках три минуты есть плохие. Когда из дому выходишь поутру, то надо сказать: „Тпру-килу, тпру-килу, тпру-килу“. Потому как неизвестно, на какую минуту попадешь (от килы, пущенной по ветру)» (волог.).

Лечение принесенных ветром болезней включало относ (подарок) вызвавшему их ветровому духу, ветру, сопровождаемый обращением к нему. «Хозяин-батюшка, прости раба и рабу. Вот тебе хлеб и соль и низкий поклон от раба Божьего [имя]! Ты, и крестовой [дух на перекрестке дорог], и пудовой [устрашающий], ты, дворовой, и северный, и южный, и западный, и всходный, и лесовой, и полевой, и водяной, и ночной, и полуночный, и денной, и полуденный, и все вы меня, грешного, простите!» (смолен.) Заговор произносили трижды, обводя «крайчиком» (краюшкой хлеба) вокруг головы больного. Затем «крайчик» клали слева от занедужившего человека – для ветрового.

От портежа с ветра архангельские крестьяне «берут из трех прорубей или колодцев воду, которою окачивают больного по три раза. При черпании воду всегда размахивают на посолонь, а почерпнувши, приговаривают: „Царь речной! Дай воды неболтаной, на леготу, на здоровье рабу Божьему [имя]!“». Когда несут воду, со встретившимися людьми не здороваются и не говорят.

Порчу, пущенную по ветру, изгоняют лук, чеснок, редька: «запаха луку и чесноку будто бы не любит нечистая сила» (волог., вятск., костр.) 〈Попов, 1903〉.

Ветер – не только самостоятельное живое существо. Он сопровождает леших, покойников, нечистую силу, чертей, которые вызывают ветер либо становятся им.

Леший – ветер, вихрь в представлениях крестьян XIX–XX вв. зачастую заслоняет лешего – «хозяина» леса. «Ветер – это леший с крыльями, который, когда разыграется и начнет сильно кружиться и махать крыльями, производит вихрь» (тульск.). Один из традиционных обликов лешего – летящий «как ветер» конь, всадник либо кучер на тройке быстрых коней.

Воздух – необходимое условие бытия всего сущего; ветер – движение воздуха, «вздох», дыхание мира, «с прекращением действия которого в природе как бы все засыпает» 〈Соболев, 1913〉. Одновременно это и дыхание человека, залог его жизни. «Душа по выходе из тела и до соединения с ним есть ветер» 〈Потебня, 1914〉.

Завывание ветра считают плачем покойников; срывание бурей крыш – их недовольством; бури и ветры производят удавленники и утопленники, «так как душа таковых людей в бурном полете устремляется в небесные пространства» 〈Соболев, 1913〉.

ВЕЩЕ́ЛЬ, ВЕЩЕВРЕМЕНЕ́Ц, ВЕЩЕВРЕМЕ́ННИК, ВЕ́ЩЕЦ, ВЕ́ЩИЙ, ВЕЩУ́Н – знахарь; ведун, колдун; предсказатель, прорицатель; отгадчик.

«Маленькие дети – вещуны: когда что узнать хочешь, спроси у махонького дитенка» (смолен.); «Дворовый и домовой вещают» (калуж.); «Сердце – вещун, чует добро и худо» 〈Даль, 1880〉.

Вещунам (ведунам, колдунам, ведьмам) открыты грядущие и прошлые события. Вещий – тот, кому все ведомо. Вещба – прорицание, заклинание, а «вещать», «вещевать» означает «предсказывать».

Вещель упоминается в историко-литературных памятниках начиная с XI в. Роль всеведущих людей в Древней Руси, да и позже, была значительной: провидя будущее, они могли влиять на настоящее. К вещунам-гадателям крестьяне обращались вплоть до начала XX в., правда более за объяснениями событий, уже происшедших.

В поверьях XIX–XX вв. способностями к вещбе наделены маленькие дети, а также птицы и многие мифологические персонажи. Ср.: «Ворона вещует – дождь будет» (воронеж.), «Нынче ночью домовой вещевал, целую ночь стонал на дворе» (калуж.).

ВЕ́ЩИЦА-СОРО́КА, ВЕ́ЩИЦА – знахарка; ведунья; ведьма; колдунья; предсказательница, ворожея.

«Сорока-вещица села на кол да щекочет: гостей сказыват. У его да в широком дворе летают да сороки-вещицы» (перм.); «Не обвернешь ты как Добрыни добрым молодцом, обверну тебя сорочкой-вещицею» (из былины) (арханг.).

Представления о птице-предвестнице, предсказательнице и об оборачивающейся сорокой ведьме-вещице объединены распространенным в поверьях XIX–XX вв. образом вещицы, вещейки (реже – вещуньи).

Сорока – один из традиционных обликов ведьмы. Упоминания о нем нередки в историко-литературных памятниках. В XIV в. митрополит Алексий заклял ведьм-сорок.

«Когда в Москве был Иван Васильевич Грозный, то на Русской земле расплодилось всякой нечисти и безбожия многое множество. Долго горевал благочестивый царь о погибели народа христианского и задумал наконец извести нечестивых людей на этом свете, чтобы было меньше зла, уничтожить колдуньев и ведьм. Разослал он гонцов по царству с грамотами, чтобы не таили православные и высылали спешно к Москве, где есть ведьмы и перемётчицы. По этому царскому наказу навезли со всех сторон старых баб и рассадили их по крепостям с строгим караулом, чтобы не ушли.

Тогда царь отдал приказ, чтобы всех привезли на площадь. Собрались они в большом числе, стали в кучку, друг на дружку переглядываются и улыбаются. Вышел сам царь на площадь и велел обложить всех ведьм соломой. Когда навезли всех ведьм и обложили кругом, он приказал запалить со всех сторон, чтобы уничтожить всякое колдовство на Руси на своих глазах.

Охватило полымя ведьм – и они подняли визг, крик и мяуканье. Поднялся густой черный столб дыма, и полетели из него сороки, одна за другою – видимо-невидимо… Значит, все ведьмы-переметчицы обернулись в сорок и улетели и обманули царя в глаза. Разгневался тогда грозный царь и послал им вслед проклятие: „Чтобы вам, – говорит, – отныне и до век оставаться сороками!“ Так все они теперь и летают сороками, питаются мясом и сырыми яйцами. До сих пор боятся они царского проклятия пуще острого ножа. Поэтому ни одна сорока не долетает до Москвы ближе шестидесяти верст в округе» (тамбов.).

В сороку будто бы обратилась Марина Мнишек.

По свидетельству Татищева, в 1714 г. женщину приговорили к смерти за колдовство и оборачивание в сороку (в ее способность к такому превращению поверил даже фельдмаршал Шереметев).

Архангельские крестьяне считали, что сороки – бывшие киевские ведьмы. Здесь же записана быличка «О старухе-волшебнице» – сняв с себя платье и «упав на поветь», она «превращается сорокою», «летая этою птицею одни сутки». По мнению жителей Орловщины, все женщины, занимающиеся колдовством, превращаются в сорок. В одном из рассказов, записанных в Тульской губернии, старшая ведьма появляется сорокой.

Обернувшись сороками, ведьмы-вещицы – чаще всего их две – действуют как «обычные» ведьмы: выдаивают коров, портят людей и пр. В Вятской губернии «вещичать» означало «колдовать», в частности обращать людей в лошадей и ездить на них (см. ВЕДЬМА).

Своеобразное занятие, характеризующее сороку-вещицу (обычно бесхвостую), – похищение плода из чрева беременных женщин. Ведьмы-сороки летают ночью по домам и крадут еще не родившихся младенцев, заменяя их головнями, вениками, кусками сырой свинины (перм.); голиками, краюшками хлеба, льдинками, головнями (вятск., томск., забайкал., оренб.); лягушками (забайкал.); кирпичами (томск.); «голиками или головешками, которые потом и рождаются с даром слова» (самар.).

В Сургутском крае верили, что ведьма в полночь оборачивается в подполье через двенадцать ножей. Верхняя ее половина становится сорокой, а нижняя половина туловища, пока ведьма летает, хранится в подполье, под поганым корытом. Вещицы летают с едва заметным синим огоньком. Они попадают в дом, приподнимая передний угол. Появляясь в избе, ведьма может обернуться повивальной бабкой. По поверьям Томской губернии, ведьмы-вещицы проникают в дом через неблагословленные трубы. Если на сеннике ночью стрекочет сорока, это ведьма, которая хочет похитить плод у беременной, и выходить к ней опасно (вятск.). В. И. Даль считает такое поверье общерусским 〈Даль, 1880〉.

Две ведьмы-сороки особенно опасны для беременной в отсутствие мужа. Однако по рассказу, записанному в Восточной Сибири, даже мужу с трудом удается изгнать вещиц (вещеек) выстрелами из ружья – и только во время третьей беременности жены.

Ведьмам-вещицам подвластны те, кто не крестится на ночь, спит без креста, без пояса, навзничь. «Знаешь, лежит этак женщина-то в полночь, пробудилась, хвать – мужа-то уж на следку нет… Смотрит: прилетели две вещицы, глядят на нее, а она на них. Хотела реветь, а не ревется; хотела соскочить, да не встается – и шевельнуться не может. Вот вещицы подошли к ней, выняли ребенка из брюха, одна и говорит: „Положим заместо ребенка голик!“ А другая: „Краюшку!“ И давай спорить промежу собой. Оно, конечно, ладно, что та переговорила, положила краюшку. А сделайся-ка навонтараты [наоборот]?»

В забайкальском сюжете беременная женщина видит похищающих ребенка сорок-вещиц, но не в силах шевельнуться и отогнать их: «Она могла рассказать об этом только утром, а через три дня умерла».

Подложенная вместо ребенка краюшка хлеба относительно безвредна, но от голика и льда женщины мучаются, могут умереть. Похитив ребенка, вещицы иногда съедают его тут же, на печном шестке. «Делают это вещицы без злобы, – считали в Сургутском крае, – так как питаются таким образом».

Согласно забайкальским поверьям начала XIX в., от вещиц женщину оберегает гасник мужа (шнур из его штанов). Сходные представления бытуют в Томской области 〈Бардина, 1992〉 и некоторых других районах России. «Вещицы являются в виде сорок – в величину лукошка, садятся где-нибудь на крыше и щекочут. Если кому случится увидеть эту щекотунью, то следует только разорвать на себе рубашку, или разломить вилы, или переломить на колено лутошку, и тогда ведьма из оборотня падает к ногам обнаженная и просит помилования – и в это время можно что угодно делать с ней» (оренб.). «Если ведьма летит в образе сороки, то стоит по направлению к ней „наотмашь“ [от себя] бросить обломком дуги или обруча, как сейчас же у нее получится перелом крыла, и она не в состоянии будет летать. Только упомянутый обломок должен быть случайно найденным где-либо на дороге. Вот почему жители описываемой местности часто подбирают на своем пути и хранят подобные обломки» (забайкал.) 〈Логиновский, 1903〉.

В поверьях крестьян Архангельской губернии вещицы (ведуницы) – болезни, схожие с лихорадками: они «представляются старыми, безобразными и злыми женщинами с котомками за плечами, как странницы, и больные знатоки, видевшие их лицом к лицу во сне или в горячечном бреду, уверяют, что они, когда находят на человека, бывают приветливы и целуются, а когда отходят, бывают сердиты, ругаются и часто сказывают больному, что им не по сердцу, чего они испугались и отчего уходят. Вещицы не имеют оседлого жительства во Вселенной, а странствуют из государства в государство, из края в край, и горе тому народу, который они полюбят» 〈Ефименко, 1877〉.

Слово «вещать» может означать и «говорить», и «предсказывать, ворожить, чародействовать, лечить» 〈Буслаев, 1861〉. «Замечателен остаток седой старины в некоторых местах Новгородской губернии, где лекарство называется вешти, вешетинье, а самое слово „лечиться“ заменяется словом „ворожиться“: „Уж чем-чем не ворожился, а Господь не прощает грехов, не дает здоровья“» 〈Попов, 1903〉. Как и вещица-ведьма, вещица-болезнь – сверхъестественная причина и воплощение неотвратимых бед.

Вмешательством сорок-вещиц крестьяне объясняли отклонения в течении беременности и родов. Вещица предопределяет, «вещает» участь матери и младенца, она – их персонифицированное будущее, удел (см. УДЕЛЬНИЦА).

Птицей (птицей-вертеницей, еретницей) в русских загадках нередко именуют смерть. Вещица, птица-людоедка – воплощенная судьба и смерть одновременно (представления о смерти как о похищении, поедании традиционны). Согласно особой «мифологической логике», божества, которые способны похитить роженицу и ребенка, опасны, но необходимы. Образ, подобный вещице, объединяет божество, дарующее жизнь, и божество, ее отнимающее: смерть предполагает жизнь. Дабы внести в мир живое существо, его необходимо «иметь в себе» (поглотить, «съесть»). Женщина или птица-женщина уносит и хранит в себе жизнь, душу.

Подобный образ женщины-птицы отмечен в палеолите Евразии. В Центральной Европе (бронзовый век) существовали погребальные урны в виде грубоватых женских фигурок с крыльями 〈Рыбаков, 1987〉.

У русских XIX–XX вв. сходные воззрения (возможно, оказавшие влияние на формирование образа сороки-вещицы) прослеживаются отрывочно. Вещица «вбирает в себя», уносит человека, но она персонаж отрицательный, губительный. Однако две сороки-вещицы, пожалуй, единственный в традиции XIX в. отчетливо «парный» женский персонаж, который соотносим с двумя птицами (как и с двумя богинями) – традиционной формулой русской народной вышивки, росписи. Можно предположить, что роль такой пары птиц-женщин была многообразной и значительной, связанной с «магией жизни», где крылатое женское божество – хранительница начал бытия.

ВИРИ́ТНИК – колдун, обладающий особенно «сильным» или недобрым взглядом.

Виритник (еретник?) может мгновенно сглазить человека: «отойдя на три шага», он «устремляет будто бы такой взгляд на противников, что те тотчас же начинают кричать: „Прости нас! Не будем тебя бить, только вынь свой яд!“ В эту минуту они ощущают ломоту во всем теле, появляется боль в сердце, а руки каменеют так, что не только бить, но и поднять их кверху нельзя. Если виритник рассердится на целую деревню и пожелает ее извести, то может в течение одного месяца истребить всю, со всем скотом и всей живущей в ней тварью. Даже птицы, которые будут в это время пролетать через деревню, и те попадают на землю мертвыми. Такое же свойство во многих местах приписывается глазу св. Кассиана. Если он взглянет на людей, начинается мор, на скотину – появляется падеж, на хлеба – они пропадают» (рязан.) 〈Попов, 1903〉.

Сглазу приписывали и легкое недомогание, и заболевания, «причина которых является для крестьянина неясной и темной» (параличи, внезапные тяжелые болезни, сопровождающиеся сильным жаром) (пенз., калуж., яросл.). Особенной восприимчивостью к сглазу отличались, по мнению народа, дети, которых, боясь как порицания, так и похвалы, нередко избегали показывать посторонним.

ВИХРЬ, ВИХО́РЬ, ИХО́Р, ВИ́ХОРНЫЙ, ВИХРОВО́Й, ВИ́ХРИК – «живой» вихрь, дух-вихрь; нечистая сила, имеющая облик вихря или обитающая в вихре.

«Ветры, вихори, отнесите от рабы Божьей [имя], изо всех ее членов и суставов, и снесите в черные грязи, и поразите ее в грязи топучие ветром, чтобы не вынесло, и вихрем, чтобы не выдуло: исчезнет и погибнет нечистая сила» (из заговора) (волог.); «Вдруг Вихорь набежал, схватило обеих сестер и понесло. Все гости кричат, сделался необыкновенный крик. А Вихорь их несет все выше и выше» (нижегор.); «Пошли они в чисто поле, Вихорь и спрашивает: „Как будем сражаться, как будем разъезжаться?“» (онеж.); «Зазнобил сердце он, повысушил, суше ветрушка, суше вихоря, суше той травы, да подкошенныя» (из песни) (арханг.); «Вихор ее знает! Ну те к вихру!» (рязан.).

Сильный стремительный ветер, вихрь в крестьянских верованиях – живое существо. При усиливавшемся ветре говорили: «Вихрь, тебе дорога, мне другая», надеясь, что он услышит и отвернет (перм.). Если же вихрь проклинали, то, «оскорбившись», он начинал буянить: раскидывать сено, срывать крыши. Стремясь остановить вихрь, ему угрожали, ругали, призывали: «Аминь, аминь, аминь, рассыпься!» (волог.).

Облик разрушительного духа-вихря обрисован в заговоре-отсушке, направленном на уничтожение любви. «Пойду я в поле на травы зелены, на цветы лазоревы. Навстречу мне бежит дух-вихорь из чистого поля со своею негодною силою, с моря на море, через леса дремучие, через горы высокие, через долы широкие; и как он бьет травы, и цветы ломает и бросает, так же бы раб Божий [имя] бил, ломал раба Божьего [имя] и бросал и на очи не принимал, и до себя вплоть не допущал, и казался бы тот человек пуще змея лютого, и жгло, и палило бы его огнем, громом и молнией. Тому слову моему нет края и конца, ни переговору и недоговору» (Южная Сибирь).

К могучим, всесокрушающим вихрям обращен заговор-«присуха». «На море на окияне, на острове на Буяне стоят три дуба зеленых, под темя тремя дубам зеленым – цари ветрам, цари вихорям, цари царевичам, короли королевичам; а я, раб Божий, подойду, поклонюся – вашей вере приложуся: уж вы, батюшки-ветры, батюшки-вихри, сильные могучие богатыри! Вы сослужите мне службу верну и неизменну, пошлите своих послов – почтальонов и курьеров и отберите от меня, раба Божьего [имя], всю мою тоску тоскующую, сухоту сухотующую, тоску неисповедиму и плачь неутолиму, да понесите от меня, раба Божьего [имя], к рабице Божьей [имя] через горы, через долы, через быстрыя реки, нигде не запутайте и не залытайте, нигде не оставьте: ни в улках, ни в переулках, ни в частых переходах, ни в высоких заплотах, а оставьте у рабицы Божьей [имя] в слышании, в теле белом, в ретивом сердце. Батюшки-ветры, батюшки-вихори, сильные могучие богатыри: Лука, Марко, Матвей, Гаврило, пятый вихорь! Задуйте, завейте в белое тело, в ретивое сердце, в печень, в кровь горячу, в ясныя очи, в черныя брови, в семдесят семь суставов, соединенных суставом, и в семдесят семь жил, соединенною жилою, не могла бы она без меня, раба Божьего [имя], ни жить, ни быть, ни дню дневать, ни часу часовать, ни минуты миновать…» (перм.).

«Буйные ветра» упоминаются в заговоре «на измену мужа», записанном в 1970–1980-е гг. на Новгородчине. «Густые дыма, буйные ветра, лятите туда, в то место, в то жиленье, в то строенье, где Иван живет. Перядайте ему тоску и печаль в его сердце, в его живот, чтоб ныло и болело по Марье-рабы. У-у, Ваня, приезжай домой!» Заговор следует произнести в ту пору, когда топится русская печка и идет самый черный дым, а в городе – открыв форточку в 12 часов ночи.

Вихрь – «дедушко безрукой» (яросл.). В Олонецком крае вихрь, случившийся на Власьевой неделе (около Масленицы), приписывали святому Власию – «Власий бородой трясет».

В сказках вихрь уносит царевен: Вихорь, Вихорь Вихоревич – богатырь, чудовище, обитающее в «Вихревом царстве» (онеж.). «В недрах земли или под землей находятся разные царства, которыми управляют – Вихорь, летучий Змей и Яга-баба» (арханг.). В результате вихря образуется вихорево гнездо или ведьмина метла – скопление веток на березе (на сосне, реже – на других деревьях). Такие ветки подвешивали на скотных дворах; в заутреню Чистого четверга ими окуривали скот (енис.).

«Живой» вихрь – вещий, вещающий. 21 августа, в день Мартына-ветрогона, вихрь спрашивали на перекрестках о том, какова будет зима.

В вихре может таиться вредоносный дух – вихрик. «Вихор, когда пыль по дороги столбом, в вихор не надо попадать, в сторону отходи, може в ем вихрик есть, попадешь и заболеешь неизлечимой болезнью» (волог.). Несущийся по дорогам вихрик напоминает встречного, «ветрового духа», который «расшибает» путников (см. ВСТРЕЧНИК).

«От вихря надо бежать, чтоб он не прошел через человека, иначе можно умереть, получить тяжелую болезнь или сойти с ума» 〈Попов, 1903〉.

«Вот намеднись наш мужик ехал из города, едет, это, с товарищами, глядь, вихрь находит [рассказывает орловская знахарка]. Мужик-то и скажи: „Ой, братцы, как бы этот вихрь с меня шапки не снял!“ Сказал так-от, вихрь как налетит – шапку-то ему и сбил. Ну, приехал мужик домой, приехал да и залежал. Жена его бежит ко мне: „Бабушка Марфа, мужик мой залежал, как бы не от глазу?“ Ну, я пришла, глянула. „Нет, – говорю, – это вихрь нашел, а не от глазу. От глазу – коверкает, а тут так – лежит себе, да и все. Ну, я наговорила, и ничего – полегчало».

Согласно представлениям, бытующим повсеместно, вихрь – вместилище нечисти. «Простой народ в Сибири думает, что в вихре летает нечистый дух, дьявол, негодная, нечистая сила» 〈Майков, 1869〉. Вихрь, вьющийся возле трубы дым – «работа нечистой силы» (саратов.). Вологодские крестьяне, даже находясь в избе, старались не есть во время грозы, бури, так как в это время над землей носится нечистая сила и «останавливается там, где видит еду». В Нижегородской, Воронежской губерниях вихрь считали «беспокойными нечистыми», а в Ярославской – верили, что в вихре, ломающем крыши, лютует нечистая сила.

«Причина метели и вообще бушевания ветров – возня чертей» (волог.); вихрь есть не что иное, как игра беса (курск.); в вихре вертится дьявол (волог.). «Столб пыли, вихрь, подымающийся на дороге, производится дьяволом, который начинает вертеться и подымает пыль. Если в такой столб, бегущий по дороге или по полю, бросить нож, то нож окажется в крови. Опыт этот, однако, очень опасен, так как раненый дьявол непременно отомстит. Если наклониться и взглянуть на такой столб между ног, то можно увидеть дьявола. 〈…〉 Если крикнуть: „Вызы, вызы!“ – вихрь становится злее, но если закричать: „Натолку чесноку, да в с… зобью!“ – то вихрь совершенно взбеленится…» (волог.) 〈Иваницкий, 1890〉.

Посмотрев на вихрь между ног, нагнувшись, увидишь в нем черта. Такое поверье бытовало повсеместно. И хотя некоторые исследователи считают вихрь «основной ипостасью черта», вихрь – опасное сгущение сил, принимающих разные обличья.

Облик буйствующих в вихре нечистых (как и самого вихря) зачастую расплывчат. Вихорный, вихровой (тульск., яросл.) – духи вихря, не описанные отчетливо, лишь обозначенные этими наименованиями. Вихровой, обитающий в вихре, иногда «скидывается» молодцем, которого можно ранить, бросив в вихрь нож. В вихре могут помещаться (вызывать вихрь, появляться вихрем) два старика с большими рогами и собачьими ногами (нижегор.), огромный человек, машущий руками (арханг.); леший, покойники.

Леший традиционно не только лесной, но и стихийный, «ветровой» дух: он может вызывать вихрь, быть вихрем. «Про вихрь говорят: „Леший идет“» (арханг.).

«Стоит только умеючи бросить в вихрь острое шило или острый ножик, как на кончиках их увидишь капли крови. Это ты ранишь лешего. Раз вихрь схватил кружить мужика с острой косой и сильно обрезался. Когда мужик высвободился, то увидел на косе кровь» (тульск.).

Вихрь – кружение либо разгульный полет мифологических существ: следствие чертовой свадьбы или венчания Сатаны с ведьмой (арханг.) 〈Даль, 1880〉; свадьбы лешего с лешухой (костр.).

«Видел один лесник и свадьбу (лешего) – натерпелся страсти. Ходил он, знаешь, известно осенью – лесовал да и приопоздал на порядках. Вдруг слышит гром по лесу, индо земля застонала! Вот налетела на него целая свадьба, подхватили его с собою, пронесли там сколько и принялись пировать. И лешие, и лешухи – старые, молодые и всякие – пьют, едят, хохочут, а лесник сидит чуть жив. Стали и его потчевать, да только проку мало от чертова потчеванья: чуть поднесет мужик водки али пива ко рту – посудина уже и пуста. И рад бы для смелости выпить чарку-другую, да не удается, а они так и заливаются: хохочут, индо лес дрожит! После затеяли пляску, наломали дерев и, напировавшись, понеслись дальше, захвативши и мужика с собою. Да скоро бросили его, а сами пропали. Насилу на другой день к вечеру выбрался к станку» (арханг.).

В повествовании из Костромской губернии ямщик указывает седоку на небольшой вихрь, который, «играя, бежит по дороге»: «„Вишь ты, проклятый, как!“ – глубокомысленно заметил ямщик. „Кого ты бранишь, братец?“ – спросил я его. „А вон голова-то победная погуливает“. – „Да укажи, пожалуйста, где? Я никого не вижу. Там, куда ты указываешь, один вихрь встает“. – „Какое вихрь, это он-то и есть леший! 〈…〉 Он это пляшет“. – „Да разве он любит плясать?“ – „А то как же: вестимо, что так. Мне батюшка-покойник – дай ему, Господи, Царство Небесное! – сказывал, что коли какая девка оченно, бывало, распляшется, то, говорил, это ее леший ломает да носит. Да и как же ему теперь не плясать? Ведь вы, господа, по свадьбам-то своим пляшете, или… как по-вашему… танцуете, что ли? Ну, так и он тоже“. 〈…〉 „И ты этому веришь?“ – „Знамо дело, верую; неужто не верить, ведь я не немец“» 〈Андроников, 1856〉.

Леший-вихрь «хватает» и уносит про́клятых людей, точнее – тех, кто «отослан к лешему» сгоряча, необдуманной бранью.

«Вот опять я от своей матки поди тысяцю раз слыхав, как унесло титешново робенка. Вишь, дело-то было во время обрядов, а сам знаешь, у баб тут бывает хлопотливо: то туды, то сюды. Ребенка баба не может никак утишить, приозлилась, да как бросит его в зыбку со словами: „Унеси тя, – говорит, – лешой, неугомонной!“ Вдруг… поднявсё вихорь, сперва на улице, а потом в избу двери отворив, да робенка в трубу лишо вынес. Баба, конечно, испугалась, как ведь, храни Бог, хоть до ково доведись! Побежала скоряя за попом, вишь, говорит, надо молебен на том местецке отслужить, дак и отбросит. Поп пришел со всем выносом и давай служить молебен. Как стали подходить к концю, посмотрели, а робенок от перед окошком на костре дров сидит да ревит – подбросило, знацит» (волог.).

Про́клятые и леший-вихрь пребывают в стремительном кружении, пролетая иногда огромные расстояния. В повествовании ХХ в. из Восточной Сибири про́клятая (вместе с лешим) носится вихрем; по материалам Русского Севера, в вихре «вертятся» про́клятые мужчина, женщина и дьявол. «В иных местах думают, что в каждом вихре заключен мужчина или женщина, которые „запрокляты“» (волог.).

Если про́клятый снял с себя крест, принял от лешего еду или его не «отвели», не сумели возвратить родные, он исчезает безвозвратно; становится подобием лешего-вихря или просто вихрем, ветром.

Сильный ветер, разрушительный вихрь сопровождает неуспокоенных, разгневанных мертвецов (преимущественно – самоубийц) либо вызван ими. Когда ветер завывает в трубе, это плачет покойник; вихрь, срывающий крыши, – выражение недовольства умерших. Вихрь – это умерший неестественной смертью (псков.). После гибели удавленницы в деревне поднимается вихрь и «открывается все». Она «проносится вихрем» мимо окон (новг.).