Текст книги "Русские суеверия"

В селе Озерки Саратовского уезда полагали, что «стоит лишь одеть все совершенно новое – белье, платье и обувь и идти в праздник к обедне» – увидишь «ту из баб, которая ведьма», стоящей спиной к алтарю и лицом к выходной двери. Те, кто портят скотину и отнимают удой у коров во время крестного хода, «идут не с народом, а навстречу ему: тех не пускает нечистая сила идти вместе» (владимир.).

Ведьм можно было подстеречь и в доме, во дворе: если по четвергам Великого поста делать борону из осины, а в Страстную субботу спрятаться с зажженной свечой за этой бороной и ждать, то увидишь ведьму (юг России). Дабы переловить ведьм, надо весь пост оставлять по полену от утренней топки, а во время пасхальной заутрени затопить этими поленьями печь. Ведьмы слетятся просить огня. Когда вытащишь между ними и дверью половицу, они не сумеют выйти из избы (сургут.). Каждую неделю Великого поста нужно откладывать «по одному полену из принесенных для топки дров, по одной свечке, предназначенной для вечернего освещения, по одному голику, который был запасен для подметания полов. Все эти вещи складывают в одно место и оставляют до Пасхи. В самую Христовую заутреню ведьма пойдет просить что-либо из этих вещей» (забайкал.). В Забайкалье отмечен и другой способ «ловли ведьм»: они явятся к тому, кто, начертив на земле фигуру из слова «зумзеаз», встанет в ее центре и прочтет каждую написанную сторону. «Слово „зумзеаз“, по понятию знахарей, сообщено людям ангелами по приказанию Бога, как бы для борьбы с тем злом, которое часто причиняют ведьмы. Смысл этого слова известен только Богу, оставаясь тайною даже для ангелов» 〈Логиновский, 1903〉.

И все же крестьяне старались не иметь дела с ведьмами без крайней необходимости. В Саратовской губернии верили: кто увидит ведьму, проживет недолго – «злые духи и сама ведьма отомстят смертию за открытие тайны; поэтому народ боится ходить во всем новом в церковь».

По распространенным поверьям, ведьмы не могут умереть и страшно мучаются, если не передадут кому-либо свои знания либо помощников-чертей (см. ПОМОЩНИКИ). Иногда они наделяют ими ничего не подозревающих родственников, случайных знакомых – через чашку, веник, иные оказывающиеся под рукой предметы. В повествовании, записанном в Орловской губернии, теща пытается учить колдовать зятя. Старый колдун предлагает односельчанке «списать у него колдовство», но та, испугавшись, отказывается (мурм.).

Пытаясь облегчить кончину подозреваемых в ведовстве, поднимали конек (князек) у избы, матицу, разбирали потолок, объясняя этот обычай по-разному. Когда знавшийся с нечистью человек умирает, «окружает его целый сонм чертей; они заграждают дорогу ангелу; а душу из тела – так в Святом Писании сказано, – душу из тела, окромя ангела Господня, никакой черт не смеет вынуть. После уже, как ангел-то вынет душу, черти-то и отобьют ее, есть-когда она грешная, а кольми паче еретицкая, отобьют, подцепят на багры да и поколябят во тьму кромешную. Вот для этого-то самого дела и поднимают у избы конек, чтобы дать ангелу место пробраться в избу» (урал.) 〈Железнов, 1910〉.

Опасные при жизни, ведьмы беспокойны, зловредны и после смерти, «встают» из могил и пугают своими посещениями родственников, односельчан. Ведьма-покойница «заедает», «загрызает» людей, персонифицируя смерть, уничтожение. Умершие ведьмы мстят пытавшимся обличать их при жизни священникам, преследуют отвергших их любовь парней и своих женихов. «У одного парня в чужой деревне умерла невеста, а она была ведьма. Чтобы она не замучила парня, народ посоветовал ему ходить к ней на кладбище и сидеть на кресте ее могилы три ночи. Тогда она оставит его в покое и ничего не сделает ему. Парень ходил на могилу ведьмы три ночи и каждую ночь ее видел до первых петухов. Она все три ночи выходила из могилы и искала его. В первую ночь она искала его одна, во вторую ночь – со своими подругами, а в третью, чтобы отыскать его, по совету старой ведьмы они принесли с собой младенца с хвостиком, который и указал им, где парень сидит. Но по счастью, в то время, когда младенец с хвостиком указывал на крест, где был парень, петухи прокричали – и ведьмы провалились. Младенец так и остался с протянутой рукой, и по нем нашли его родителей; а это важно, потому что с этими людьми обращаются с осторожностью и за ними наблюдают, чтобы чего скверного не сделали православным» (тульск.).

Дабы раз и навсегда избавиться от преследований умершей ведьмы, ее гроб и могилу «стерегли» с особыми предосторожностями. Если ведьма продолжала «вставать», могилу раскапывали, а тело пробивали осиновым колом.

В русских поверьях и несказочной прозе XX в. превращения, полеты, поездки ведьм упоминаются реже, нежели в XIX в., но представления об умении «знающих женщин» портить людей и скот сохраняются вплоть до начала XXI в. Порой, в силу различных обстоятельств, способность к вредоносному колдовству приписывают вызывающим неприязнь соседям, односельчанам.

ВЕ́ЖЛИВЕЦ, ВЕ́ЖЛИВОЙ, ВЕ́ЖЛИВЫЙ – почетное прозвание колдуна на свадьбе.

«Нередко бывает на одной свадьбе вместе два вежливца, один со стороны жениха, другой – невесты» (перм.).

Обязанность вежливца – «охранять свадьбу от порчи, разрушать злонамеренные чары и предупреждать всякие, считаемые худым предзнаменованием случайности. Например, чтобы лошади в свадебном к венцу поезде не остановились, не распряглись, не рвались порывисто, не заметали снегом или пылью… В видах устранения всего этого вежливый осматривает все углы и пороги в доме, пересчитывает камни в печах, кладет замок на пороге, дует на скатерть свадебного стола, нашептывает разные наговоры над одеждой молодых и под лошадиной сбруей, дает молодым привески к крестам на шее» (енис.).

В Сибири, как и в других областях России, дру́жка, именуемый вежливцем, сторожем, большаком, опасным, был «особенным знатоком всех обрядностей в их принятой последовательности».

«Местами эта деятельность дружки называлась „отпустить свадьбу“ и совпадала по назначению своему с ролью священника, хотя совершение христианского обряда тоже непременно присутствовало». Если действия дружки слишком явно вступали в конфликт с Церковью и это становилось известно властям, его подвергали церковному наказанию. «В 1794 г. в Тобольскую духовную консисторию было передано светскими властями дело Гаврилы Рожнева из села Скопин Маяк Ишимской округи. Он обвинялся в том, что, „бывши на крестьянских свадьбах дружкой якобы для предосторожности, чтобы не приключилось какого вреда, налеплял бывшим при том людям на кресты воск, читая при том молитву, почему простой народ и почитает его вроде колдуна“ 〈…〉 На Рожнева была наложена епитимия на три года. У крестьян Шадринского уезда в 40-х гг. XIX в. зафиксирован такой свадебный обряд, в котором вежливец произносит заговоры на воск, взятый из домашней божницы… частицы этого воска прилепляют к нательным крестам жениха и других участников свадебного поезда (поезжан)» (все это перед отправлением жениха за невестой). Вежливец усаживает поезжан и жениха в передний угол на войлок, в то время как на стол подается сырой гусь, хлеб, солонка с солью; после благословения он метет под полатями и на пороге избы своей полой; лепит куски воска к гривам коней и т. п. 〈Громыко, 1975〉.

ВЕРЕТЕ́НИ́ЦА, ВЕРЕТЕ́НИЩЕ, ВЕРЕТЕ́ЙКА, ВЕРЕТЕ́ЛЬНИЦА, ВЕРЕТЕ́ННИЦА, ВЕРЕТЁННИК, ВЕРЕТЯ́НКА – безногая ящерица, змея медяница; в некоторых районах – всякая змея и ящерица.

«Приплыло тут к ней змеище-веретенище…» (из былины) (арханг.); «Черный гад, возьми свой яд! И бурый гад, возьми свой яд! И рябый гад, возьми свой яд! И яснецы, и веретенницы!» (из заговора) (псков.).

Название «веретеница» подсказано движениями змеи, которая напоминает веретено: «вьется и вращается», появляясь из расщелин, уползая под валуны и коряги. Связь змеи с нитью, с мотивами сакрализованного прядения, шитья традиционна. «Если прясть будешь в „страшные вечера“, то целое лето будешь видеть змею и она ужалит»; если на Благовещенье или Рождество прясть, встретишься со змеей; ср. названия «веретен(н)ица», «веретельница», «веретелище» 〈Успенский, 1982〉.

На Урале веретянками именовались змеи «цветом серые или серопестрые, как будто исписанные, небольшие, величиной с обыкновенное бабье веретено, даже на него похожие. По сходству с веретеном змею этой породы казаки называют веретянкой. Змеи эти, опытом дознано, злы и ядовиты».

Веретенник (медяница) – «тонкая и золотистая змея, укусы которой смертельны». Чтобы остаться в живых после укуса веретенника, нужно успеть до восхода солнца отыскать камень и встать на него (петерб.). В категорию опасных веретениц и веретенников зачастую попадали безногие ящерицы, вполне безобидные.

Веретеница, как и змея медянка (медяница), – существо, наделенное сверхъестественными способностями, которые проявляются главным образом в период летнего солнцеворота. Ср. поверье о том, что ящерицы «пьют солнце» (яросл.) – черпают силы у светила, особенно яркого и жаркого в середине лета.

Змеи веретенница, веретейка упоминаются в заговорах, а также в обрядовых песнях купальского цикла. Их характеристики не вполне ясны, но, по-видимому, они губительно влияют на людей, плодородие.

Ве́стники и воплоще́ния судьбы́ – силы и существа, под прямым либо косвенным воздействием которых складывается жизненный путь человека.

«Не видал, как упал; погляжу – ан лежу»; «Без судьбы и волос с головы не упадет»; «Седни жив, а завтра жил»; «Бояться несчастья – и счастья не видать»; «Бойся не бойся, а року не миновать» 〈Даль, 1984〉.

Представления крестьян о предначертанности жизненного пути человека, о «своей доле», участи (ср. «доля – бесповоротно определенный срок и характер жизни»; «часть некоего целого, доставшаяся отдельному человеку и находящаяся во взаимной связи с другими частями, долями» 〈Седакова, 1990〉) в первую очередь основываются на вере в непреложность «воли Божьей». «Наша доля – Божья воля» (долю дает Бог). Подобные воззрения могут органично «вырастать» из дохристианских, ср. славянское *-bog в его реконструируемом значении «доля» 〈Седакова, 1990〉.

«При рождении человеку назначается участь, записываемая в книгу» (орл., волог.). «Продолжительность человеческой жизни определяется при рождении. Если женщина долго мучается родами, бабушка [повивалка] делает предположение: „Верно, Бог судьбу ему ишо пишет“. 〈…〉 У всякого человека должна звезда быть. Когда ребенок родится, нарождается и новая звезда. И разная она бывает, глядя по человеку: родится в сорочке, значит счастливый. И звезда у него яркая-преяркая. А несчастный человек – и звезда у него тёмна кака-та» (иркут.).

Течение жизни предопределено не одним Божественным начертанием, но и роком, участью, судьбой (то есть неоднозначно взаимодействующими с «волей Божьей» силами). «Бойся не бойся, а без року смерти не будет»; «Рок головы ищет»; «Бойся не бойся, а от части (участи) своей не уйдешь»; «Судьба придет, ноги сведет, а руки свяжет» 〈Даль, 1984〉.

Семантику наделенности долей может иметь и слово «смерть», восходящее «к индоевропейскому ряду *mer– / mor– / – mr-, который ставится в связь с такими „культурными словами“, несущими значение „части“ (доли. – М. В.), как греческое „мойры“ и восточнославянское Мара»; соответственно, «доля» «есть смерть и есть жизнь, голод и кормление, нищета и богатство» 〈Седакова, 1990〉. О. М. Фрейденберг перечисляет в ряду конкретно-образных воплощений доли «май» (топимую или разрываемую в весенне-летних обрядах зелень), мару, двойника человека и др. (см. МАРА).

В отличие от смерти, «судьба» не имеет конкретно-образных воплощений. В крестьянском мировосприятии (для которого несвойственны абстрагированные понятия и интеллектуальные спекуляции) судьба, как влияющая на жизненный путь человека сила, проявляется в действиях различных существ, сил или неопределенна (стихийна); она скорее «подразумевается», нежели осознается, описывается отчетливо; слагается из внезапных либо предначертанных событий.

Представления крестьян о природе и причинах различных бед, постигающих человека, изменяющих его судьбу, неоднозначны. Беда, в особенности – эпидемическая болезнь, «злое поветрие», воспринимается как «Божье наказание», следствие его гнева: «Бог велит пострадать»; «Он наказывает за грехи» (волог.) 〈АРЭМ〉. «Божья» – болезнь, посетившая человека «по Господней воле» (вятск.). «Водяные, горячки, лихорадки и другие болезни необходимо должен претерпеть всякий из людей, как наказание от Бога за грехи отцов наших» (арханг.). Ср. также распространенное выражение «Бог простил» (о выздоровевшем).

Эпидемия – проявление «воли Божьей», наказующей, преследующей или, напротив, избирающей, испытующей и даже «убирающей лишних людей». «Население считает грехом противиться „воле Божьей“. Приходится слушать такое рассуждение: „Бог дал утеху родителям поласкать детей и потом посылает госпочку (оспу), спешит в назначенное время убрать лишних, чтобы не стало тесно остальным“» (забайкал.) 〈Болонев, 1978〉. Отношение к болезни и смерти «вполне фаталистическое»: «Бог по душу не пошлет – сама душа не выйдет» (волог.) 〈Иваницкий, 1890〉. «Не вылечит и врач, когда Богу неугодно» (воронеж.) 〈Скрябин, 36〉.

Бог насылает болезни и «любя» (рязан.). «Уйти от них никто не может и не избавит никакой доктор» (смолен.). Заболевание – следствие непосредственного вмешательства («посещения») высших сил: состояние сумасшествия иногда определяется как «Божье посещение» (владимир.); божевольный – помешанный (печор., курск.), божье – падучая (тульск.) 〈Попов, 1903; Буслаев, 1861〉.

Согласно крестьянским поверьям XIX – начала XX в., одна из основных причин болезней и бед – действия нечистых духов, которые могут персонифицировать заболевания, отождествляться с ними (это, по-видимому, очень давнее поверье нашло отражение в «Повести о скверном бесе» – см. БЕС). Ср.: чемер – болезнь (персонификация болезни?); чемер – боль в животе (нижегор.); яд, боль от яда (пенз.); чемор – черт (перм.) 〈Буслаев, 1861〉. Человек, перешедший незримый «след нечистой силы», которая «опахнула его своим духом», заболевает (волог.). «Неизбежно случается кашель у того, кто пройдет ночью босиком по полу, по следам домового» (орл.).

Неискоренимые представления о пагубном всевластии нечисти перетолкованы под влиянием христианства: болезни (смерть) насылаются Богом, но пребывают в непосредственном ведении дьявола. Болезни «живут между небом и землей, в доме из железа и стали, с медными дверями, двенадцатью замками, наложенными на них от Бога печатями и с ключами у дьявола» (болезни выпускают по указанию посылаемого Богом ангела) (орл.).

Согласно другому толкованию, болезни повинуются преимущественно дьяволу, «проживают у него в аду (смолен.). Иные признают дьявола даже как бы отцом всех болезней, обязанных ему повиновением, и потому-то такие болезни, происходящие от чертей, и являются самыми трудными и неизлечимыми (калуж.). Иногда нечистая сила способна навести всякую болезнь, иногда только повальные болезни, иногда же роль ее ограничивается почти исключительно сферой психических и нервных заболеваний» 〈Попов, 1903〉. В соответствии с одной из наиболее распространенных в XIX – начале XX в. точек зрения, болезни исходят от дьявола лишь вследствие «Божьего на то попущения» – «за грехи человека и чтобы показать людям пагубную волю злого для предостережения людей от него» (волог.).

И все же многие беды и болезни – результат преследования человека либо вселения в него (встречи с ним) мало соотносимых с проявлениями «Божьей воли», «стихийных», неуправляемых по своей природе существ (памхи, стрешника). Заболевания, иные пагубные события – это и следствие «подшута» (колдовства), порчи. Иногда причины бедствия так и остаются неясными, неистолкованными, необъяснимыми. По замечанию Ф. И. Буслаева, общее понятие о болезни может выражаться словом «взяло» (оренб., перм.) – «его шибко взяло». «Этот безличный глагол намекает на ту таинственную силу, которую народные суеверия стремятся определить множеством слов мифического значения» (ср. также выражения «надуло», «подступило», «подвалило» и др.) 〈Даль, 1984〉. «Неведомая сила, поражающая человека в болезни, удачно выражается томским словом „тайник“, обозначающим черную немочь, падучую, родимец» 〈Буслаев, 1861〉.

«Сидим это мы, прядем… А на дворе ночь темная-претемная. Вдруг будто курица заклохтала, а оне у нас в сенцах на перемете сидели. Я и говорю: „Поди-ка, Наська, глянь-ка, что это там с курами подеялось?“ А она только это за крюк взялась, – как шаркнет ей под ноги кошка! Я это скорей к дверям, запираю, а девка-то – глянь под лавку, а там уж не кошка, а курица рябая: это он [нечистый дух] так обернулся. Вот с той поры в девку и ступило» 〈Попов, 1903〉.

В таких поверьях и повествованиях, пожалуй, наиболее отчетливо прослеживаются нехристианские представления о стихийности (даже неопределенности), непредсказуемости, «своевольности» влияющих на человеческое бытие существ и сил. «…Поскольку Церковь допускает источником ряда бедствий не грехи человека, но действие беса, это создает основу для колебания в оценке жизненной ситуации. 〈…〉 В различных местных традициях ответственность за бедствие возлагается либо на самого человека… либо на внешние силы, причем характер беды может быть в том и другом случае одним и тем же» 〈Адоньева, Овчинникова, 1993〉.

Попытки «угадывания судьбы», вершимой, согласно церковным канонам, одним лишь Богом, одному Богу ведомой и неотвратимой, были однозначно осуждены Церковью, но оказались неистребимыми. Издревле гадания заменяли во многих случаях «решения ума, сердца и закона» 〈Сенаторский, 1883 〉.

«Загадывала на хозяина с войны. Вижу: купёнок и купёнок [холмик], и всё. А после гадалка говорит: „Тетенька, ты не беспокойся про него. Он в глубоком-преглубоком месте и не придет. И не беспокой его“» (смолен.).

«Приметами, всевозможными суеверными и фаталистическими предзнаменованиями в избытке окутан каждый шаг человека, – констатирует фольклорист-собиратель 1920-х гг. – Они держатся удивительно крепко, и часто они не только пережиток древнего верования, но рождаются вновь, подыскиваются для каждого надлежащего случая» (костр.) 〈Смирнов, 1920〉.

«Под Рождество надо приложить ухо к замку амбара, тогда услышишь, как говорят между собою рыбы, лежащие там. [Колымчане хранят в амбарах подледный промысел.] От них услышишь всю судьбу.

А то ступай в огород [то есть в загородку, где стоит скот], ложись там под коня и слушай. Вон, Гаврила лег об Рождество под коня и слышит, как тот говорит товарищу: „Брат, а ты знаешь, что будет с человеком, что лежит там?“ – „А что?“ – „Ослепнет через год“. Так оно и вышло: ребятишки играли, засыпали ему глаза песком, и Гаврила ослеп. Только дослушать надо до конца, хоть приятное, хоть неприятное, а лежи. Коли встанешь раньше – помрешь» 〈Шкловский, 1892〉.

Опасную болезнь, скорую смерть, близкую войну провидят и предсказывают «знающий человек» (странник); предвестник в белом (реже – в черном, красном, зеленом). За смутными очертаниями этого образа могут скрываться покойник; святой; персонифицированная случайность; болезнь 〈Зеленин 1916; Демич 1894〉. Женщина (девушка) в белом отождествляется с Марой (смертью); с Пресвятой Богородицей.

Вещуны, «хозяева» человеческой судьбы – домовой (дворовой), русалка, леший. Ф. И. Буслаев подчеркивает «двуличный» характер нечистых духов, именуемых, в частности, шутами. Народные поверья приписывают им, с одной стороны, «шутливость и забаву», с другой – несчастья, болезни, смерть 〈Буслаев, 1861〉. Нечистые духи, в том числе «играющие», становятся предвестниками перемен в человеческой жизни, вестниками (воплощениями) смерти. «Стихийно-самостоятельные» действия нечисти противонаправлены «воле Божьей» (реже – соотносимы с ней).

Влияют на бытие людей и «недобрые», обладающие неопределенным местоположением отрезки «неровного» пространства-времени. «Попритчилось ему, будто в дурное место ступил» (пенз.); у каждого человека в течение суток есть свой «худой час» (калуж.) и пр. (см. статью «О незнаемом»). Порождения и воплощения опасного пространства-времени могут быть тождественны воплощениям случайности и смерти, ср. представления, связанные с приткой (случаем, событием и существом одновременно) (см. ПРИТКА). К притке относят все то, что происходит с человеком внезапно (пенз. и др.); приткой, притчей называют случай, событие, судьбу 〈Буслаев, 1861〉; приткой именуется смерть. Притка-смерть – причина смерти, воплощенная гибельная случайность («демон случайности»). Такой демон – персонификация «мгновенно возникающей и мгновенно уходящей страшной роковой силы»; «внезапно нахлынув, он производит какое-либо действие и тут же внезапно исчезает» 〈Лосев, 1982〉.

События неординарные, происшедшие вопреки соблюдению требуемых обрядов и установленных правил поведения, нередко объясняют действиями сверхъестественных существ, присутствующих в различных отрезках реального и одновременно мифологического пространства-времени. Эти существа особенно опасны в «переходные» периоды дня, года и человеческой жизни. Они подменяют некрещеного младенца; «портят» свадьбу; стремятся завладеть недавно умершим; преследуют людей в полдневное и полуночное время; устраивают разгулы во время летнего и зимнего солнцеворотов.

Вера в непреложность воли Божьей, в предначертанность жизненного пути человека вступает в конфликт с необходимостью объяснять, обосновывать нежданные, нелепые, трагические события. Преимущественное внимание привлекает не «правильный» ход бытия, а отклонения от него – внезапные, разрозненные, неординарные события, «лежащие вне цепи явлений» 〈Леви-Брюль, 1937〉. «Мифологическая каузальность» отождествляет причину со случайностью и не может быть охарактеризована в рамках привычных для нас причинно-следственных связей. «Cлучай» предшествует предопределению или судьбе как выстроенной, объяснимой цепочке событий. Ср.: появившись внезапно, домовой пугает женщину – она умирает (новг.); мчащийся по дороге встречник «силой своей окаянной» расшибает (ушибает) человека (владимир.).

Образы вызывающих (воплощающих) «случайные события» существ устойчивы в крестьянских поверьях XIX–XX вв., сохраняя необходимую для традиционного (обычно трактуемого слишком «механично») мировоззрения гибкость, вариативность осмыслений трагических коллизий жизни и смерти.

ВЕ́ТЕР, ВЕ́ТРЕНИК, ВЕТРОВО́Й, ВЕ́ТРОСТНАЯ СИ́ЛА, ВЕ́ТРЯНЫЙ, ВЕ́ТРЯНЫЙ МУЖ – одушевленный, «живой» ветер; персонификация ветра; дух, связанный с ветром или вызывающий ветер.

«С ветра пришло, на ветер и пошло»; «Спроси у ветра совета, не будет ли ответа?»; «За ветром в поле не угоняешься»; «Ветер взбесится и с бобыльей избы крышу сорвет» 〈Даль, 1880〉.

Представления крестьян о ветре, его причинах и обличьях многоплановы. Северо-западный ветер – «дед в изорванной шапке» (астрахан.); северный ветер – суровый старик (олон.). Ветер – прихотливо блуждающий по миру дух.

«Самой загадочной стихией является ветер. „Если бы он всегда дул от сиверки [с севера], то можно бы сказать, что дух этот сиверский ходит по земле, а то он дует ведь и с полдня, и с заката, и с-под восточной стороны, отовсюду, – рассуждали крестьяне Смоленщины. – Был у нас парень, который говорил, что сиверский дух кругом земли дует: выйдет с-под сивирки, крутанет кругом по морю и, как что встретит препятственное, поворачивает. Например, если выйдет с-под сивирки и пойдет по морю к востоку, то дойдет до Китай-стены. Китай-стену пройти не может и дует к нам с восточной стороны. А повернет к заходу, то может проскочить и очень далеко: обойдет кругом Парижу и до турецкого государя дойдет, – а там близко и пуп земли, за пуп перескочить не может, поворачивает к нам же, и дует от пупа полуденный ветер. А бывает, что, как пойдет на заход, до пупа не доходит, застрянет где-либо на горах. Коли не особенно сильно вышел с-под сивирки, не хватит мочи перескочить через горы. Ну и поворачивает промижду хребтов по долине… Что сиверский дух не везде холодный, это не диво: пусти-ка холоду в теплую хату, живо обогреется. Так и ветер. Особливо который от пупа дует. Говорят, у турецкого государя прямо жаром пышит, а не ветром“» 〈Вл. Б., 1895〉.

Ветер – живое существо, посаженное у края неба на цепь (волог.). «Главных ветров четыре. Они сидят по углам земли. Ветры живут также на морях, и оттого там бывают сильные бури и кораблекрушения. Главный ветер, которому повинуются все другие ветры, называется вихревым атаманом. Он их посылает дуть там, где ему захочется. Четыре главных ветра, что сидят по углам края света, прикованы на цепи и дуют редко, и то слегка. А если задуют посильнее, за это их наказывает начальник: еще крепче они приковываются на цепи и на более долгий срок» (тульск.) 〈Колчин, 1899〉.

Ветров – двенадцать. Они «прикованы к скале посреди океана, и, когда один из них освобождается, начинается буря» (арханг.). Ветры держит на двенадцати цепях Касьян Немилостивый. «В его власти спустить ветер на скот, народ и др., и будет от этого поветрие» (волог.).

Согласно другим представлениям, ветры – ангелы Господни (арханг.). «Бог поставил по ангелу по всем четырем сторонам света. Ангелы дуют в трубы, и от этого поднимается ветер. Они дуют поочередно: один устанет дуть – другой начинает. Оттого ветер и бывает с разных сторон. Как долго дует холодный ветер, надоть молиться теплому ангелу [находящемуся на юге], чтобы он задул и перешиб холодный ветер» (новг.). Когда святой Илья либо ангелы машут платками – поднимается ветер (калуж.).

В загадках ветер «без рук, без ног, по полю рыщет, поет да свищет, деревья ломает, траву к земле пригибает». Он – «жеребец, которого всему миру не сдержать». В Новгородской губернии ветер именовали «косоруким».

Конь, всадник и просто «летящий человек» – традиционные облики ветра в русских поверьях. Однако ветер так переполнен жизнью и разнообразными силами, что часто не имеет отчетливого обличья: он одушевлен, он – «живой». В Нижегородской губернии рассказывали, что ветер «хватает» про́клятых; астраханские рыбаки просили ветер: «Святый воздух, помоги нам!»

В сюжетах сказок неуловимый ветер может стать причиной зачатия: он «надувает брюхо» заточенной в башне царевне (сквозь щель). «Царь, как узнал, очень разгорячился. Пришел к башне и так ее ругать: „Откуда, – говорит, – ты понесла?“ А парень у ней из живота голос подает: „Я, – говорит, – с Ветру“» (онеж.).

Ветер, особенно сильный, – существо могущественное и непредсказуемое. Он то вредит, то помогает. В одной из народных песен поется: «Ветростная сила не захотела нашего счастья обвенчать» (орл.). К ветрам, причитая на могиле отца, обращается дочь-сирота: «Подымитеся, ветры буйные, с востошной сторонушки. / Разнесите, ветры буйные, мать сыру землю, вскройте гробову доску» (перм.).

Благоприятный ветер – залог удачи в морском путешествии или на промысле. «При езде на воде молятся святому Николаю и вместе с тем бросают в воду хлеб на поветерь – чтобы подул попутный ветер» (арханг.). «В Поморье Кемского уезда пред возвращением промышленников с мурманского берега домой бабы целым селением отправляются к морю молить ветер, чтобы не серчал и давал бы льготу дорогим летникам. Для этого оне предварительно молятся крестам, поставляемым во множестве на всем беломорском прибрежье. На следующую ночь после богомолья все выходят на берег своей деревенской реки и моют здесь котлы; затем бьют поленом флюгер, чтобы тянул поветерье, и притом стараются припомнить и сосчитать двадцать семь (три по девять) плешивых из знакомых своих в одной волости и даже в деревне, если только есть возможность к тому» (при этом на лучинках делают насечки углем или ножом, а при произнесении последнего имени – крест). «С этими лучинками все женское население деревни выходит на задворки и выкрикивает сколь возможно громко: „Всток да обедник пора потянуть! Запад да шалоник пора покидать! Тридевять плешей все сосчитанные, пересчитанные; встокова плешь наперед пошла“. С этими последними словами бросают лучинку через голову, обратясь лицом к востоку, и тотчас же припевают: „Встоку да обеднику каши наварю и блинов напеку; а западу-шалонику спину оголю. У встока да обедника жена хороша, а у запада-шалоника жена померла!“

С окончанием этого припевка спешат посмотреть на кинутую лучину: в которую сторону легла она крестом, с той стороны ждут ветра. Но если она опять провозвестит неблагоприятный ветер, то прибегают к последнему, известному от старины средству. Сажают на щепку таракана и спускают его в воду, приговаривая: „Поди, таракан, на воду, подними, таракан, севера“» (арханг.) 〈Ефименко, 1878〉.

Ветры «едут на тройках и дуют, поднимая то попутный, то встречный ветер». Когда попутный ветер слаб и парус не надувается, произносят заклинание:

 
Сивушки-бурушки,
Вещие воронюшки,
Пособите, дружки,
Помогите.
Как моего дедушку слухали,
Как моего батюшку слухали,
Послужите и мне
Верою-правдою, силою крепкою.
 

Если попутный ветер дует слишком сильно, его просят: «Перестань, ишь разгулялся: что ты! потише!» (при этом снимают шапку, но, если ветер не ослабеет, грозят ему кулаком) (олон.).

Бытовали поверья, согласно которым «мельники на ветряных мельницах состоят в дружбе с Ветром, подобно тому как мельники водяных мельниц ведут дружбу с водяными чертями» (орл.). В повествовании, записанном на Орловщине, бедная старушка, «пропитывавшаяся милостыней», ходила на ветряную мельницу просить муки и при этом всегда кланялась в землю, приветствуя Ветер: «Здорово тебе, Ветер, буйный молодец!» «Однажды выпросила она чашу муки и пошла домой. Дело было зимою; дорога тесная. Навстречу ей едет богатый мужик с несколькими возами ржи молоть на мельницу. Старуха, сколько могла, посторонилась, но все-таки богатый толкнул старуху оглоблею; она полетела в снег, мука из чаши рассыпалась, и старуха с пустою чашею побрела домой. Взгоревавшись, она проговорила: „Никто за меня, бедную, не заступится! Хоть бы ты, Ветер, буйный молодец, заступился за меня, беднягу“. Придя домой, видит, что у нее какой-то молодец сидит; она ему поклонилась. Молодец говорит: „Бабушка, ты мне дорогой плакалась, и вот я пришел сказать, что помню все твои поклоны и за них тебе заплачу, за каждый по мере муки, а ты уж больше не ходи на мельницу“. С той поры старуха стала жить припеваючи, каждый день у ней пироги. Ветер завалил ее мукой всех сортов» (орловские крестьяне верили, что если при молотьбе ржи не подашь бедному, то ветер «возьмет вдесятеро»).