Текст книги "Расколдованный круг"

Глава 9

– Где ты шляешься, я тебя спрашиваю? – набросился на старшую дочь Шерстнев, едва та успела войти в столовую, где ужинали родители. – Только не вздумай врать мне про теннисный корт! Я там был и лично разговаривал с персоналом! И в массажном кабинете я тоже был! И в маникюрном! И в солярии! Так что изволь отвечать правду!

– Геночка, Геночка! Подожди, дай девочке объяснить, – поторопилась вмешаться Зоя, но муж только отмахнулся от нее:

– «Объяснить»! Да ты что, не понимаешь, что объяснений у нее будет сколько угодно, хоть с хлебом ешь! Эх, Птичка! Проморгала ты мне девок! Изолгались обе до полнейшего бесстыдства, а что они прикрывают своим враньем? Да то, за что раньше в деревне ворота дегтем мазали!

– Я была у Блиновых, – коротко ответила глубоко оскорбленная словами отца Рита. Лицо Шерстнева мигом подобрело; было очевидно, что даже затеянный с соседом спор, лежавший, собственно, в сфере чисто деловых отношений, не помешал его ясно читавшемуся стремлению сделать Матвея другом своих дочерей, – а для какой-нибудь из них, возможно, и чем-то б€о€льшим.

– Общалась с Матюшей? – Следующие слова отца подтвердили догадку девушки. Рита вызывающе вскинула голову:

– Нет, после похорон Мария Семеновна пригласила всех к себе… Матвей где-то задержался, и я почти его не видела.

– Похорон? – недоумевающе наморщился Шерстнев. – Каких еще… Бог ты мой! Ведь твоя мама рассказывала мне!

– Значит, ты знаешь о смерти Орлова, – кивнула Рита; ее тон был сдержанным, почти робким, однако под внешней мягкостью угадывалась твердая, как сталь, воля. Видимо, почувствовав этот подтекст, отец с недоумением и вновь оживающей злобой уставился в ясные глаза Риты.

– Да, представь себе! Кстати, только что здесь был Мотков…

– Александр Юрьевич? – Рита по-прежнему казалась невозмутимо спокойной. – А почему ты мне об этом рассказываешь, папа?

– Потому, что он приходил ко мне жаловаться на то, как члены моей семьи оскорбили его жену! Не в первый раз, кстати! – подчеркнул отец. – Итак, вот к чему приводит возня с этой психически не уравновешенной старушенцией и ее кошачьим приютом! С кем поведешься… Блинов может сумасшествовать сколько ему угодно, в том числе устраивать в своем доме поминки по коту… Но тебе я категорически запрещаю позориться!

– Это я попросила Риту сходить на похороны, – неожиданно заявила мать. – А сама не пошла только потому, что плохо себя чувствовала…

– Ничего себе! – Шерстнев даже опешил; затем его лицо приняло выражение злобной решимости. – В общем, так! Если я еще раз узнаю, что кто-нибудь из вас общается со Степановной… Даже у Шурки, при всей ее бестолковости, хватает ума не унижать себя подобным знакомством…

Рита попыталась сглотнуть, но обнаружила, что во рту пересохло.

– А что ты сделаешь, если я или мама нарушим твой запрет? – Голос девушки прозвучал хрипловато.

– А ничего! – неожиданно сообщил отец. – Зато вашу Степановну проучу так, что мало не покажется! Какая бестактность – лезть в порядочную семью со своей шизофренией…

– Ты уже поставил ей диагноз? – Рита почувствовала, как подступают к глазам предательские слезы; очевидно, отец тоже заметил состояние девушки, и его голос стал более мягким, жалостливым.

– Пойми, Рита, люди нашего круга должны быть осторожными в выборе знакомых! Благодаря моим усилиям наша семья достигла того уровня, на котором требуется не только обладание деньгами, но и респектабельность! А общение с разными странными личностями бросает тень на тебя саму и, как следствие, на меня! Кстати, Птичка, тебя это тоже касается, – мельком оглянулся Шерстнев на жену; та потупилась, но Рита с горечью заметила сверкнувшие на глазах матери слезы.

За столом повисло молчание; Рита, которой подоспевшая Тося подала тарелку и прибор, молча, не ощущая вкуса, глотала еду. Зоя, даже не пытаясь сделать вид, что ест, бесцельно передвигала стоявший перед ней бокал. Видимо, сообразив, что несколько перегнул палку, Геннадий Иванович попытался сгладить тяжелое впечатление от своих слов:

– Конечно, я и сам в чем-то виноват – пустил дело на самотек… Но вот мама обещает привести к нам своих друзей… – Он искательно взглянул на понурившуюся жену. – Надеюсь, это вполне приличные люди! А пока суд да дело… Взять хотя бы того же Матвея! Умный, целеустремленный мальчик! И ты ему, похоже, нравишься…

Чувствуя, что от нее ждут ответа, Рита пробормотала нечто невнятное. Лицо Зои залилось густой краской, рот страдальчески искривился.

– Ты что-то хотела сказать, Птичка? – обернулся к ней муж.

– Н…нет, ничего, – с трудом пробормотала женщина.

– Что-то ты неважно выглядишь!

Внезапно Рита ощутила, как утомлена она сама: бесконечно длинный, чрезмерно переполненный событиями день буквально выжал из девушки все соки. Как можно непринужденнее пожелав родителям спокойной ночи, девушка покинула столовую и, ощущая, как с каждым шагом все сильнее давит на плечи усталость, неровными шагами направилась к внутреннему лифту.

– Риточка, да на тебе лица нет! – ахнула хлопотавшая в холле первого уровня квартиры Анна Осиповна. – Может, мне самой тебя уложить?

Эти в общем-то невинные слова, продиктованные заботой и любовью женщины, опекавшей Риту еще крохотной девочкой, обожгли душу девушки. Рита даже остановилась и, чувствуя, как ноги от волнения становятся ватными, ухватилась рукой за стену. «Какой стыд! Анна Осиповна с раннего утра до глубокой ночи не покладая рук трудится ради того, чтобы мне и моим близким комфортно жилось… И при этом она ни словом не жалуется на усталость! А я, – со жгучей самоиронией подумала Рита, – настоящая кисейная барышня! Чуть-чуть переволновалась да прошла пешком несколько километров по лесу – и вот уже превратилась в настоящее желе!» Стыд, соединившись с самолюбивым желанием не обнаруживать свою слабость, придал Рите сил; подчеркнуто легкой походкой Рита направилась к лифту и вскоре уже входила в свою спальню.

На разостланной кровати девушку поджидали халатик и пижама, однако Рита чувствовала, что засыпает на ходу и переодеться уже не сможет. Из последних сил она умылась и почистила зубы, а затем, едва успев стянуть с себя черное платье, будто подкошенная рухнула в постель, и сон подхватил и закружил ее в своем водовороте.

На этот раз Рите не приснилось ничего – слишком глубок был сон совершенно измученной дневными переживаниями девушки; возможно, было бы правильнее предположить, что утомлено не столько тело, сколько душа Риты.

Девушка проснулась внезапно, как от звука грома: точно глубины сна вытолкнули ее на поверхность, словно поплавок. В первое мгновение Рите показалось, что она задремала лишь на минутку: все так же превращал ночную темноту в розоватый полумрак изящный торшер, так же разливались соловьи за окном… Однако, посмотрев на стоявшие на тумбочке позолоченные часы в виде шахматной ладьи, Рита с удивлением и даже некоторым испугом обнаружила, что уже около трех часов ночи. Огорченно покачав головой, девушка принялась надевать небрежно брошенную на край постели пижаму, решив проспать хотя бы остаток ночи как полагается… Рита как раз застегивала крохотные перламутровые пуговички на пижамной кофте, когда ей послышалось, что за дверью кто-то ходит.

– Тося, это ты? – окликнула девушка, но ответа не получила.

Рите подумалось, что, возможно, что-то произошло с Шурой, чья спальня размещалась рядом. «А вдруг ей стало хуже? Может быть, я смогу чем-то помочь?» – промелькнула у Риты мысль. Легко спрыгнув с кровати, Рита накинула халатик, бесшумно прошла в мягких ночных туфлях по толстому ковру и со свойственной ей решительностью распахнула дверь.

Стоявшая по ту сторону двери Шура была вынуждена резко отпрянуть и еле удержалась на ногах. Несколько мгновений сестры молча смотрели друг на друга; элементарный здравый смысл подсказывал Рите, что ситуация становится просто нелепой и надо бы заговорить, но что-то сдерживало девушку, не давая ей сказать ни слова. Зеленоватый свет молодой луны, лившийся из-за ее плеча на физиономию Шуры, усиливал бледность испитого лица младшей сестры, безжалостно подчеркивал одутловатость щек, превращал синяки под глазами в черные ямы… Как это часто бывает, видя сестру каждый день, Рита практически не отдавала себе отчета в том, как изменила облик Шуры разгульная, нетрезвая жизнь, а сейчас, словно увидев сестру впервые после долгой разлуки, смотрела точно завороженная, и слова просто не шли на язык.

– Ну че уставилась? – наконец хрипло спросила младшая сестра, и почти одновременно с этим Рита выдохнула полные боли и горечи слова, шедшие, казалось, из глубины сердца:

– Во что ты превратилась, Шура!

– Ты мне зубы не заговаривай! – Заставив Риту посторониться, Шура шагнула вперед и прошла в спальню старшей сестры; непринужденно повалившись в кресло, Шура шумно выдохнула, распространив отвратительный запах, а затем, достав из кармана пачку сигарет и зажигалку, закурила, не подумав спросить разрешения.

– Сейчас же погаси эту мерзость! – почти с отчаянием воскликнула Рита, которая почувствовала, что вот-вот задохнется.

– Фиг тебе! – хмыкнула Шура, окидывая старшую сестру тяжелым взглядом исподлобья. – Я сюда пришла не для того, чтобы ты могла вволю позудеть! А ну отвечай: кто вчера настучал папане, что я поддала? Ты небось?

Это был не вопрос, а, скорее, утверждение.

– Когда Матвей привез тебя домой, все собственными глазами увидели, как ты была хороша, – сухо ответила Рита, однако напускная строгость сразу исчезла, когда девушка участливо спросила: – Шур, да разве ты не понимаешь, что вести такой образ жизни вредно? Ну что это тебе дает?

– Видишь ли, – Шура с важностью затянулась и выдохнула волокнистое облако вонючего дыма, – дело в том, дорогуша, что ты у нас старше только по паспорту. А реально ты, Ритка, еще личинка! А вот я взрослая женщина, ну и потребности у меня, естественно, не такие, как у тебя, зубрилка… – Несмотря на всю пафосность подобного заявления, последнее слово прозвучало уж слишком по-детски.

– В чем же у тебя потребности – в том, чтобы допиваться до алкогольного отравления, что ли? – Рита решила, что разговор о курении можно отложить, проблема пьянства важнее…

– В светской жизни, – гордо встряхнула Шура всклокоченной головой. – Вот ты говоришь – Матвей, Матвей… Лезешь к нему, прямо смех смотреть…

– Я?!

– Ну а кто же?.. А вот задумайся на минутку – что ты способна ему дать? Ты же замшелый динозавр! – снисходительно цедила слова Шура. – Интересы у тебя как у столетней старухи: балеты, книги, теннис… Даже во Франции или, допустим, в Италии ты вместо клубов таскаешься по музеям… Просто позор! В Швейцарии и то умудрилась отыскать картинную галерею! А эта твоя мания кататься на лыжах… Да весь Люцерн со смеху помирал!

– Вообще-то Швейцария известна на весь мир своими горнолыжными курортами, – заметила Рита.

– Телевизор практически не смотришь, в попсе не разбираешься, – не слушая ее, безнадежно махнула трясущейся рукой Шура. – В общем, отстой! Я лично таких ботаниками зову. А Матюша – человек культурный… – мечтательно улыбнулась девица.

– Ну а зачем ты сюда явилась среди ночи? – спросила Рита. – Все эти глупости можно было и днем высказать…

– Завтра Матюша придет просить моей руки, – самодовольно откликнулась Шура. – Так вот, не вздумай устроить истерику! Ты если и интересуешь его, то только как забавное недоразумение, просекла? Поэтому не вздумай поганить нашу любовь своими рыданиями!

Рите стало ясно, что вразумить упоенную своим кривлянием Шуру сейчас не удастся.

– Ладно, – пообещала она, – так и быть. Уговорила. Обещаю не плакать.

– А если вздумаешь скандалить и претендовать на Матюшу, я тебя заставлю об этом пожалеть! – Шура небрежно швырнула еще дымящийся окурок в окно, возле которого стояло кресло. – Это раз… А второе… Матюша считает… То есть мне кажется, – поправилась она, – что в последнее время ты стала слишком часто совать нос в мои дела! У меня такое чувство, что это ты докладываешь папане обо всем… Так вот, если это правда – берегись!

– Что ты мне все время грозишь? – присаживаясь на стоявший перед трюмо пуфик, устало спросила Рита. – А главное – чем?

Тусклые глаза Шуры нехорошо блеснули.

– А ты уясни себе свое положение как следует, и сама поймешь… – с нехорошей усмешкой заявила младшая сестра. – Ты ведь одна на этом свете! Да, да, не обольщайся! Папане ни до кого дела нет, ему надо денежки ковать, а в свободное время – выпендриваться… Где уж тут замечать, что под носом творится! Мать у нас… скажу тебе, Ритка, откровенно, по-моему, она просто тряпка! Ну вот что она мне, к примеру, сделать может?

– Как ты смеешь так о маме?! – возмущенно воскликнула Рита, но Шура, чисто по-отцовски махнув рукой в знак пренебрежения к словам старшей сестры, уже неслась дальше:

– Что бы я ни сделала, она меня все равно пожалеет и все простит, потому что я ма-аленькая… – Шура гаденько засмеялась, и внезапно Рите померещилось, что перед ней не родная сестра, с которой она практически не расставалась на протяжении всей жизни, а чужая, враждебная женщина. Как ни странно, это чувство придало Рите сил.

– Я уже не в том возрасте, чтобы бежать под защиту родителей, – как можно непринужденнее улыбнулась Рита. – Так что можешь играть в интриги мадридского двора сколько твоей душеньке угодно!

– Как мне поступать, я и без тебя знаю! – снова усмехнулась Шура. – Ты пойми, у меня есть друзья: Люська, Носкова Кира… Да та же Ванилка из твоей группы! А главное – у меня есть Матюша. – При этих словах лицо Шуры на мгновение сделалось нежным, но потом на него снова вернулось прежнее выражение цинизма. – И все они готовы прикрыть меня, если что! И кстати, все тебя ненавидят…

– За что? – потрясенно спросила Рита.

– Да за то, что ты не такая, как мы! А у тебя кто? Твоя Надька? Да она собственной тени боится, куда уж ей против нас!

Внезапно Рите показалось, что весь этот абсурдный разговор – лишь тяжелый кошмар, навалившийся на нее после трудного дня. Надо только сделать усилие над собой, быть может, перевернуться на другой бок – и дурной сон сменится хорошим, наполненным пением птиц и журчанием ручьев… Девушка даже тряхнула головой, точно отгоняя наваждение, однако неприятная реальность никуда не исчезла.

– Знаешь что, Шура, – устало проговорила Рита, – несмотря на все твои светские похождения, у тебя, по-моему, очень скучная жизнь!

– У меня?! Ха-ха! – хмыкнула младшая сестра.

– Да-да! Иначе ты не развлекалась бы игрой в мексиканские страсти… Слушай, ты спала весь день, а я очень устала. Если ты мне уже все высказала, может, уйдешь, и я прилягу.

– Я уйду, – театрально провозгласила Шура, неловко поднимаясь из кресла. – Но имей в виду, что ни одно мое слово не говорится на ветер! Потому что Матюша мне объясняет, как…

Но Рита уже не слышала ее, Рита спала.

…Она проснулась от задорного щебета птиц; солнце, затопившее комнату, ярко сверкало на безоблачном небе. И девушка, в первый момент радостно улыбнувшаяся новому дню, внезапно сообразила, что оно стоит слишком высоко.

«Проспала!» Последние остатки сна мгновенно покинули Риту; проворно соскочив с кровати, девушка бросилась в ванную комнату, а затем принялась судорожно одеваться. За все четыре года, которые Рита проучилась в университете, подобного конфуза с ней еще не случалось!«Может быть, если поспешу, успею на последнюю пару», – лихорадочно думала Рита. Пулей бросившись к лифту, она едва не сбила с ног поливавшую украшавшие стену вьющиеся растения Тосю.

– С добрым утром, – приветливо пожелала горничная.

– Ты шутишь, Тося! День на дворе! – досадливо бросила Рита.

– Зоя Петровна велела передать, что завтрак на столе, – улыбнулась Тося.

– Тосенька, мне страшно некогда. Убери со стола, пожалуйста, я завтракать не буду, – бросила Рита, входя в стеклянную кабину лифта.

Однако, спустившись вниз, девушка обнаружила, что в столовой собралось целое общество: за большим овальным столом пили чай мама, Зинаида Степановна и Мария Семеновна. Поодаль от остальных, опустив нос в чашку, с мрачным видом сидела Шура. При виде сестры Рита вспомнила происшедшее ночью; первым побуждением девушки было сказать сестре резкость, но Рита тут же опомнилась и, поздоровавшись со всеми, хотела было пройти через столовую. Не присаживаясь за стол.

– Риточка, куда же ты? – окликнула дочь Зоя. – Тебе нужно поесть!

– Спасибо, мама, но я и так опоздала…

– Еще бы! – сочувственно покачала головой Зоя. – Ты так устала вчера!.. Знаешь, я думаю, что не случится никакой беды, если вы с Шурой пропустите один день. В конце концов, ты сможешь переписать конспекты у Нади.

«А Шурка все равно пропустила столько, что один лишний день никакой роли не играет», – поняла невысказанную матерью мысль Рита; слова матери показались девушке разумными, и, хотя мысль о прогуле неприятно царапала Риту, девушка послушно села рядом с сестрой.

– Сегодня вы с Шурой отдохнете, – продолжала развивать свою мысль Зоя. – А завтра вместе поедете в университет. Рита! Ты не забыла, что сказал папа? Мы с ним очень просим тебя каждый день возить сестру на своей машине в университет и обратно!

Рита согласно кивнула. «Может быть, это даст мне возможность как следует поговорить с Шуркой, а то она все время от меня ускользает!» – решила девушка. Но тут до сих пор отрешенно молчавшая Шура подняла голову и плаксиво возопила:

– Чего это еще? У меня и своя тачка есть!

Мать выразительно показала глазами на соседок – обсуждать поведение Шуры и ее посещаемость занятий при посторонних, конечно, не следовало. Гостьи догадливо переглянулись, и Мария Семеновна, очевидно желая сделать вид, что ничего не заметила, спросила Зинаиду Степановну:

– А какой памятник вы собираетесь поставить?

– Простую белую плиту, – сообщила старушка. – Сегодня и съезжу в похоронное агентство, закажу.

– Я тут видела на шоссе магазин, в котором продаются садовые скульптуры, – сказала Мария Семеновна. – Может быть, уместнее будет не могильная плита, а, допустим, греческая колонна? Знаете что, давайте съездим туда и выберем! – воодушевилась женщина. – Риточка! Вы же у нас без пяти минут искусствовед! Поехали с нами? Ваше мнение будет решающим при выборе памятника!

– Да, у Риточки безупречный вкус! – поддакнула Зинаида Степановна. – На ее выбор можно положиться!

Шура насмешливо фыркнула.

– К сожалению, дорогие соседки, – проговорила Зоя, прежде чем Рита успела ответить хоть слово, – сегодня вечером мы ожидаем гостей. И девочки будут нужны дома. Не обижайтесь, Зинаида Степановна, но я пригласила своих институтских друзей с семьями. Согласитесь, что, при всем уважении к вашему горю, отменить приглашение было бы неудобно!

– Ну что вы, я и не думаю обижаться, – ответила старушка.

Однако среди присутствующих все-таки был человек, которого смертельно обидел этот ни к чему не обязывающий разговор, – разумеется, им оказалась Шура. Еле дождавшись, когда соседки напьются наконец чаю и уйдут, девица во весь голос крикнула прямо в лицо матери:

– Я не хочу, чтобы мне указывали, что я должна делать! Не хочу, чтобы Ритка мной командовала! И видеть твоих дурацких знакомых я тоже не хочу!

– Шура! – строго произнесла Зоя Петровна. – Ты совершенно распустилась!

– Это по-твоему!

– А сама ты, наверное, считаешь, что ведешь себя как светская львица? – поддела сестру Рита; Шура бросила в ее сторону дикий взгляд.

– Имей в виду, – еще строже сообщила младшей дочери Зоя, – у нас с отцом был серьезный разговор о твоем поведении. Если ты не пожелаешь взять себя в руки добровольно, мы примем жесткие меры!

– Да ничего вы не сделаете, я уже взрослая! – пожала плечами девица.

– Во-первых, отныне никаких карманных денег. Ни гроша! – подчеркнула мать. – Во-вторых, одна из дома больше ни ногой! Ну и, наконец, когда закончатся занятия в университете, ты поедешь…

– На Антильские острова! – вызывающе вздернула голову Шура.

– Нет, в санаторий, – хладнокровно поправила ее мать. – Там тебя вылечат от вредных привычек. Ну а за своими манерами ты сможешь последить сама, раз уж ты такая взрослая, как утверждаешь!

– А что потом? – исподлобья зыркнула Шура, явно пораженная непривычной родительской твердостью, но не собиравшаяся сдаваться.

– А вот осенью мы посмотрим, сумеешь ли ты исправиться за лето, – отрезала мать. – Тогда и подумаем, как тебе строить жизнь дальше.

По лицу Шуры Рита ясно разглядела, что сестра подыскивает слова для уничтожающего ответа, но в это время в квартиру Шерстневых кто-то позвонил, и саркастическая гримаса на лице Шуры моментально сменилось выражением дикого торжества.

– Недолго вам осталось мне указывать, – нахально улыбаясь, заявила девица. – Скоро я стану самостоятельной, и вот тогда мы посмотрим!..

На что предлагалось посмотреть матери и старшей сестре, Шура так и не соизволила объяснить – резко повернувшись, она выплыла было из столовой, демонстративно вихляя тощими бедрышками, но, натолкнувшись в дверях на входившего Шерстнева, остановилась, точно натолкнувшись на стену.

– Это что? Это как? – растерянно оглядываясь, забормотала Шура.

Геннадий Иванович, небрежно отстранив дочь, прошел в комнату.

– Это я, твой папа, – издевательски-ласково пояснил он Шуре. – А ты что, до того уже допилась, что своих не узнаешь?

Рите подумалось, что отцовская ирония была, быть может, и уместной, но слишком уж жестокой по отношению к Шуре. Однако, зная, как болезненно относится отец к любым возражениям, не высказала свою мысль вслух – в конце концов, обострение отношений больнее всего ударило бы по той же Шуре. Вместо этого девушка с удивлением, кстати вполне искренним, воскликнула:

– Папа, почему так рано?

– Да ведь время уже обеденное, – потрепал Риту по плечу Шерстнев. – А я решил сегодня приехать как можно раньше. Ведь уже скоро явятся эти мамины приятели…

– Твои тоже, – заметила Зоя.

– Ну да, ну да. – Геннадий Иванович явно не желал сейчас обострять отношения с женой. – Только я совсем их перезабыл… Можно сказать, будем заново знакомиться!

– Девочки, вы сейчас должны привести себя в порядок, – ласково провела по небрежно рассыпавшимся локонам Риты мать. – Макияж нанесите скромный. Причешитесь поаккуратнее… Шура, к тебе особая просьба: не надевай ничего яркого! Наши институтские ребята – люди интеллигентные, культурные… Мне бы не хотелось, чтобы наша семья произвела на них впечатление нуворишей! А я пойду на кухню. Хочу сама все проконтролировать…

– Птичка, ну это уж лишнее, – заметил Шерстнев. – Павел отлично справится сам!

– Геночка, но ведь будет Лора Губина! А она так любит салат из морковки и колбасы, я помню! А вдруг Павел Ильич не знает, как его готовить?

– Еще можно послать в Вербино за комбикормом, – ввернула Шура, но родители, занятые своим спором, даже не обернулись в ее сторону, и девица, надувшись, тихо побрела прочь.

– Птичка, пойми, что Лора любила это блюдо во времена голодной студенческой молодости, – попытался умерить энтузиазм жены Геннадий Иванович. – Если бы тогда ей кто-нибудь предложил салат «Цезарь» или фаршированных крабов, она конечно же предпочла бы более цивилизованную еду!

– Ах, Геночка, ну как ты не понимаешь! Конечно, на столе будут и другие блюда! – вздохнула Зоя. – А этот салат я хочу подать просто как воспоминание о тех днях, когда мы все жили в одном общежитии… Помнишь?

– Ну хорошо, Птичка, я ведь не запрещаю… – смягчился муж. – Если ты так ставишь вопрос, то конечно… Ну а я пока поработаю в кабинете… Надеюсь, успею просмотреть пару документов, пока не начнется наш вечер воспоминаний…

Сердце Риты переполняло теплое чувство к матери; за простыми словами о студенческом салате перед девушкой встала целая картина небогатой, но веселой юности.

– Я пойду с тобой, мам, – сказала Рита. – Не волнуйся, переодеться успею… Ты научишь меня готовить этот салат?

Рите нечасто приходилось готовить что-то самой, но каждый раз это занятие доставляло ей неподдельное удовольствие.

Оказавшись на кухне, мама с энтузиазмом принялась объяснять Рите, что морковь для салата необходимо натирать не с помощью комбайна, а вручную, на терке.

– Вот на этой стороне, видишь? С крупными дырочками.

– Зоя Петровна, наденьте перчатки, – пробасил Павел Ильич, внимательно наблюдавший за хозяйками. – Руку пораните!

– Действительно, что это мы! – Благодарно кивнув повару, Зоя приняла у него две пары резиновых перчаток для себя и дочери. – Ведь морковный сок может окрасить руки!

Она взяла с тарелки заранее очищенную Павлом Ильичом морковь и принялась ловко натирать ее, откровенно радуясь тому, как легко всплыли в памяти прежние навыки. Корнеплод уменьшался прямо на глазах, и Рите тоже захотелось принять участие в том, что показалось девушке новой, увлекательной игрой.

– Можно я попробую? – спросила она, и мать, не скрывая удовольствия, которое доставили ей слова старшей дочери, охотно пододвинула Рите миску, в которой среди горки натертой моркови возвышалась похожая на пирамидку терка.

– Конечно, умничка моя!

Рита решительно ухватила очередную морковку и поднесла ее к дырчатому боку терки, однако, вопреки ожиданиям девушки, ничего не произошло: терка не желала втягивать в себя корнеплод и превращать его в стружку. «Надо двигать рукой», – сообразила Рита и поводила морковкой по терке, однако, когда девушка заглянула в пирамидку, в ней ничего не оказалось.

– Мам, что я делаю не так? – удивилась Рита. – Почему она не трет?

– Потому что ты не нажимаешь, – молодо засмеялась Зоя. – Вот погляди еще раз.

Мама плотно прижала морковь к терке и с нажимом провела несколько раз вверх-вниз.

– Теперь видишь?

Рита почувствовала, что краснеет. «Господи, какой же я, наверное, кажусь сейчас смешной! – недовольно подумала она. – Вообразила, что у любого кухонного приспособления обязательно должен иметься какой-то механизм, а человеку остается только кнопки нажимать!» Девушка с подозрением покосилась на присутствующих, однако ни Зоя, ни Павел Ильич и не думали смеяться над ее неосведомленностью. Повар даже отвернулся, старательно делая вид, что ужасно занят.

– Не смущайся, Риточка! – весело воскликнула мать. – Ведь до сих пор тебе не приходилось готовить самой… Не беда, научишься!

Рита снова попробовала справиться с теркой, и, к ее радости, все получилось как надо.

– Молодец! – похвалила девушку Зоя.

– Жалко только, что это умение не пригодится мне в жизни, – несколько грустно заметила Рита. – Ведь в нашем кругу не принято, чтобы женщины сами готовили!

– Никакое умение не бывает напрасным, – мудро сказала мать. – Кто знает, может быть, однажды тебе позарез понадобиться уметь готовить!

– Ну тереть морковь – это еще не значит стать кулинаркой, – улыбнулась Рита.

– Лиха беда начало! – бодро воскликнула Зоя. – А сейчас Павел Ильич покажет тебе, как обдавать водой крутые яйца…

– Обдавать водой? Зачем? – поинтересовалась Рита; ей приходилось варить под руководством мамы кашу, заваривать чай и готовить красивые «парадные» бутерброды, но даже в этом случае Рита брала уже сваренные и очищенные яйца, и объяснение Павла Ильича привело девушку в настоящий восторг. – Это похоже на волшебство, – вслух заметила Рита.

– Так и есть, – подтвердила Зоя. – Запомни, нет вернее способа приворожить мужчину, чем накормить его тем, что приготовила собственными руками!

– Ой, мама, не надо об этом, – нахмурилась Рита и чуть было не обожглась.

– Дайте я сам сделаю, Маргарита Геннадьевна, – предложил повар.

– Павел Ильич, а где хозяйка? – На кухню, раскрасневшись от возбуждения, влетела Тося. – Ой, Зоя Петровна, простите! Вы тут…

– Что-то случилось? – встревожилась при виде подобной поспешности Зоя.

– Геннадий Иванович сказал, что вы и Маргарита Геннадьевна должны немедленно идти в гостиную! – выпалила Тося и унеслась.

– Павел Ильич, ничего тут не трогайте! Я вернусь и сама доделаю этот салат, – распорядилась Зоя, снимая перчатки. – Рита, пойдем! Неужели что-то случилось?

В просторной гостиной, обставленной элегантно, но без современных дизайнерских вывертов, где уже царила та особая атмосфера, которая всегда возникает в доме перед приходом гостей, мать и дочь застали странную сцену. Геннадий Иванович, заложив руки за спину, прохаживался по ковру взад и вперед; на диване, точно наказанная школьница, с неестественно выпрямленной спиной сидела Шура, а посреди гостиной стоял на коленях Матвей Блинов!

– Что все это значит? – недоуменно воскликнула Зоя при виде подобной картины.

– Матвей Андреевич Блинов оказал нам честь и попросил руки нашей дочери, – ответил Шерстнев, и Рита не поняла – негодует отец или смеется.

Матвей неловко поднялся с колен, уселся рядом с Шурой и взял ее за руку.

– Дочери? Кто имеется в виду? Неужели Шура? – уточнила мать, хотя, по мнению Риты, и так уже все было ясно.

– Я давно люблю ее, – пробормотал Матвей, умильно глядя на предполагаемую тещу своими красивыми глазами. – То есть мы оба любим друг друга!

– Матвей, – как можно сердечнее заговорил Геннадий Иванович, – пойми, что Шура сейчас находится не в том состоянии, чтобы совершать такой важный шаг! Ей необходимо отдохнуть в санатории… хм, подлечить нервы! Да и вообще, видишь ли, я считаю, что Александре рано выходить замуж!

– Папа! – сдавленно вскрикнула Шура, но отец даже не посмотрел в ее сторону.

– Вряд ли она сумеет стать для тебя хорошей женой, – решительно продолжал отец. – Несобранная, ленивая, с кучей вредных привычек…

– Но я люблю ее! – воспротивился Матвей.

– Понимаю… Однако я не могу допустить, чтобы моя дочь оказалась недостойной невесткой для Андрея Блинова! Проверьте свои чувства временем. Пусть Александра поработает над собой! Через полгодика-год можно будет вернуться к этому разговору. Кроме того, – добавил Шерстнев, – я всегда считал неприличным, если младшая сестра выходит замуж раньше старшей. Что же, Маргариту станут воспринимать как старую деву, что ли? Да и на что вы станете жить? Проедать Шурино приданое, что ли? Ты ведь, насколько мне известно, пока еще не устроился на работу!

Лицо Матвея побагровело, глаза сузились и засверкали; губы молодого человека беззвучно шевелились, точно он репетировал ответ несостоявшемуся тестю, прежде чем высказать его вслух. Шура, залившись громкими и, как показалось Рите, несколько наигранными рыданиями, повалилась на диван.

– А сейчас прошу извинить нас, мы ждем гостей и должны подготовиться! – безжалостно закончил Шерстнев. – Если хочешь, вечерком милости прошу к нам!

– Спасибо за откровенность, дядя Гена, – сдавленно ответил Матвей и, печально повесив голову, вышел прочь.

Рита и Зоя Петровна, не проронившие во время всего разговора ни слова, стояли как вкопанные, не зная, как им вести себя. «Выходит, Шурка не врала, – вдруг озарило Риту, – что Матвей придет просить ее руки! Все, я уже ничего не понимаю!»