Электронная библиотека » Мария Нуровская » » онлайн чтение - страница 12

Текст книги "Дело Нины С."


  • Текст добавлен: 24 марта 2014, 00:31


Автор книги: Мария Нуровская


Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Шрифт:
- 100% +

«Значит, было бы проще, если бы мелкий воришка вломился в дом и украл у мамы кошелек?! – возмутилась я. – Она, к сожалению, сама открыла дверь вору».

Адвокат Бжеский улыбнулся на это, но мне было не до смеха, во мне аж все клокотало.

Я испытывала гнев, обиду и чувство гадливости к человеку, из-за которого мы здесь оказались.

«Этот мужчина хитростью забрал у нас дом, а этот дом построил еще до войны наш дедушка!»

«Пани Сворович добровольно его лишилась», – заметил адвокат.

«Это была дарственная на короткий срок, только на время получения кредита».

«Это вы так считаете».

«Именно так и было!»

«Этого мы не в состоянии доказать», – объяснил адвокат.

«А можем ли мы вообще доказать что-либо?»

Оказывается, в польском праве есть такое понятие, как «нечестное обогащение». Если бы мы были уверены в том, что Баран пользовался мамиными деньгами, не имея собственных доходов, мы могли бы потребовать возмещения понесенных убытков.

«Он пришел с одним чемоданом, а теперь у него дом и куча денег нашей мамы под матрасом», – сказала я.

«Вначале он все говорил, что мама дала ему удочку, а он поймает рыбу, – вмешалась моя сестра, – потом уже об этом забыл. А по-моему, он взял не только удочку, но и рыбу!»

Эта вспышка злости сестры меня поразила: она никогда не говорила так много и с такой ненавистью. Габи – ведь сама доброта, мы с мамой называли ее даже нашим «мужественным опекуном», используя определение Котарбинского[72]72
  Тадеуш Котарбинский (1886–1981) – известный польский философ и логик, автор трудов по этике, он ввел понятие «мужественного опекуна», т. е. защитника, вызывающего доверие.


[Закрыть]
, потому что если надо было, чтобы кто-то перевел через дорогу старушку, то эта старушка непременно обращалась к ней, несмотря на то что вокруг было много людей. Однажды я прочитала у Ивашкевича… Вы знаете, что он был нашим соседом? Так вот он написал: «У меня тот род интереса к каждому человеку, искреннего интереса, который вызывает благодарность. В моем отношении к людям нет презрения». Это подходит к моей сестре. У нее этот же тип интереса к человеку, и уж точно она никого не презирает.

Я?

Нет, у меня, конечно, нет презрения, но есть что-то другое, я просто меньше ожидаю от людей, чем Габи.

Недавно мама в сердцах сказала:

«Давайте держаться как можно дальше от адвокатов и юрисконсультов. Это отъявленные обманщики и лицемеры. Это их профессия».

Моя сестра возразила:

«Нельзя всех смешивать в одну кучу».

А меня очень обрадовало то, что мама дает такую резкую оценку юрисконсультам, значит, урок не пропал даром, второй раз она не совершит такой ошибки. В чем состояла ее ошибка?

Она теперь считает, что не поставила своему партнеру никакого барьера, слилась с ним воедино. Когда мы уже могли об этом говорить, она призналась: «После того как мы расстались, у меня было такое чувство, будто кто-то разрезал меня пополам». Именно это меня изумляло, эта ненормальная, просто физиологическая привязанность мамы к своему партнеру. Ей необходимо было ощущать эту тушу рядом, ее присутствие действовало на нее успокаивающе. Потерей для нее стала прежде всего разлука с его телом.

Прежние мамины партнеры были довольно интересными людьми. Особенно один из них мне нравился. Однажды по дороге в Карвенские Болота мама проколола шину и съехала на обочину в надежде, что кто-нибудь ей поможет. Пан Натан остановился и – с «величайшим удовольствием», как он выразился, – поменял колесо.

Он был директором фирмы, которая скупала и отправляла во Францию виноградных улиток. Меня это ужасно забавляло, я представляла себе, как пан Натан, подвернув штанины, бродит по сырому лугу и собирает в корзину эти – впрочем, вполне милые – созданьица. А он был таким элегантным мужчиной, носил отлично скроенные костюмы и сорочки, сшитые на заказ в магазинах на Нью Бонд-стрит в Лондоне, я сразу обратила на это внимание, ну и ботинки, в которые можно было смотреться, как в зеркало. Ежи Баран, к сожалению, не придавал одежде значения, ходил в мешковатых брюках, вытянутых на коленях, а летом, что меня особенно бесило, надевал носки к сандалиям! Сестра считает, что обувь – мой конек, и мне ли не знать, сколько она может сказать о человеке.


В этот момент комиссар и свидетель Лилиана Сворович бросили взгляд на его ботинки. Он с облегчением отметил, что хоть как-то в них можно было посмотреться.


(магнитофонная запись)

Однажды на пляже сестра, которая иногда бывала остроумной, видя, как Баран в плавках заходит в море, произнесла драматическим тоном:

«Какой кошмар, наша мама влюбилась в толстую женщину!»

Но нашей маме он нравился. Она сказала даже что-то вроде того, что, когда она к нему прижимается, весь мир остается за дверью… Мы с Габи были поражены этим. Потому что мама никогда не прижималась к нам первой и даже уклонялась, когда мы к ней подбегали.

«Я вам не подушечка», – говорила она, деликатно нас отстраняя.

Уже в детстве у меня было такое ощущение, что мама нами как будто немного брезгует, нашими часто слюнявыми мордашками, нашими липкими ладошками. Может быть, поэтому во мне выработалась привычка мыть руки. Часто, очень часто. Знаю об этом. Мой бойфренд называет это неврозом.

Он англичанин. Нет, мы не живем вместе, но встречаемся, когда нам позволяют наши служебные дела. Мы оба очень занятые люди. Наше отношение друг к другу я бы охарактеризовала как lost in translation[73]73
  «Lost in Translation» – «Трудности перевода», драматическая комедия, фильм Софии Копполы (2003 г.), в котором речь идет о любви от тоски, от одиночества, о мимолетном увлечении, помогающем заполнить пустоту.


[Закрыть]


– Вы тоже знаете этот фильм? Нет, я не потому удивляюсь… просто я думала, что у вас нет времени ходить в кино…


(магнитофонная запись)

В этой картине мало что напоминает наши отношения с Джоном, он ничем не похож на мужа Шарлотты, и, к сожалению, его нельзя также сравнить с Бобом Харрисом, то есть с Биллом Мюрреем, действительно чудесным актером, хотя бы потому, что у них слишком большая разница в возрасте… И это говорит, по-видимому, не в пользу Джона, он мне кажется слишком молодым… То есть он старше меня на три года, но мне больше нравится стареющий, утративший иллюзии актер, который за два миллиона долларов приехал в Японию на съемки рекламы виски… Нет, не миллионы, а он, пан комиссар, меня пленил… А кроме того, Софии Копполе удалось создать образ героя нашего времени. Мужчина, женщина… иначе говоря, все мы, затерявшиеся в нынешнем индустриализированном мире, как эти двое в Токио. Именно за это лента должна получить все «Оскары», не только за режиссуру… Это мой любимый фильм, я часто кручу его на DVD ночью, когда мне не спится. Герои в этом фильме тоже не могли спать, поэтому складывается полное соответствие между экраном и моей постелью… Для меня Шарлотта из фильма – это впечатлительная, не умеющая найти себя молодая женщина.

Она окончила философский факультет, как и я… Она не осознавала, с кем проводит свою жизнь, и я тоже… Если бы я встретила, как она, такого Боба Харриса… Но это, наверное, не относится к теме…


– Давайте-ка вернемся к нашим баранам, – сказал комиссар, разглядывая украдкой свидетельницу.

У этой свидетельницы было такое изменчивое лицо, на нем отражались все чувства: гнев, неуверенность, страх. Комиссар никого похожего до сих пор не встречал, а ведь по роду своей профессиональной деятельности ему приходилось сталкиваться со столькими людьми, имеющими порой довольно сложные биографии, что, если бы он захотел их описать, возникло бы многотомное произведение. Но описать эту женщину было бы трудно, не удалось это даже ее матери, писательнице. Она не сумела передать в своем дневнике чего-то неуловимого, что окружало ее дочь, тем более с этим не справился бы дилетант.

«Зачем я вообще об этом думаю?» – одернул он себя.


(магнитофонная запись)

Я решила взять дело в свои руки и выиграть войну с паном Б. Это была борьба не за имущество, речь шла о жизни моей матери. Я знала, что мое поражение будет также ее поражением… Ставка была очень высокой, пан комиссар… Я составила план действий, который мама одобрила. Собрала выписки с банковских счетов, бухгалтер провел необходимый анализ ее зачислений и его расходов. Выглядело это впечатляюще. Кроме того, я уговорила маму дать несколько интервью таблоидам, полагая, что широкая огласка может нам помочь. К сожалению, это вышло из-под контроля, чего мама мне, наверное, до сих пор не простила…

Наши тексты были, конечно, неплохие, но в этом наводнении фотографий полуобнаженных звезд, до свадьбы, после свадьбы, беременных, после родов, наконец, с младенцами на руках, ну и соответствующих комментариев трагедия моей мамы казалась мелодрамой и, по-видимому, так и воспринималась. В придачу один из наиболее популярных журналов вынес на обложку название статьи: «Потрясающее признание НИНЫ СВОРОВИЧ: из-за этого мужчины я хотела покончить с собой».

К счастью, мама не видела этого – я спрятала от нее журнал, но, вне себя от злости, позвонила главному редактору. «Ну что ж, – сказала та, – мы много потратили на фотосессию вашей мамы, пришлось как-то окупить затраты». Была то чистая подтасовка фактов, потому что в интервью мама рассказывает о серьезном ДТП, которое произошло по ее вине непосредственно перед тем, как она рассталась со своим партнером. В Брвинове, на перекрестке, она врезалась в мчавшийся на большой скорости джип, она до сих пор не понимает, как это произошло. Мама была в плохой форме, могла задуматься, ей могло стать дурно… Она попросила полицейского сообщить об аварии Ежи Барану, который был на пути в Белосток. Полицейский говорит: «По вине вашей жены произошло дорожное происшествие». А он на это: «У этой женщины есть две дочери, пусть они ею займутся…» А ведь каких-то пару лет назад, когда моя сестра задела другую машину, он немедленно приехал и помог все уладить. Конечно, он сделал это ради мамы, не ради Габи…


«А чего же вы еще ожидали?» – подумал комиссар, слегка раздраженный такой болтовней.


(магнитофонная запись)

Поучаствовать в фотосессии уговорила маму тоже я, таково было условие публикации интервью. Фотографии получились очень хорошие. К счастью, фотограф оказался настоящим мастером своего дела. Особенно на одной фотографии, в длинном вечернем платье с открытыми плечами, мама выглядела прекрасно. С этой фотосессией связан один забавный инцидент. Наряды, в которых мама снималась, были взяты напрокат в самых дорогих магазинах. Ассистенткам фотографа приходилось прятать бирки, чтобы они не были видны на фотографиях. Драгоценности тоже были настоящие, в частности золотой браслет, украшенный алмазами. Происходило все это в Желазовой Воле, в домике Шопена, организаторы сессии должны были даже получить специальное разрешение из Министерства культуры. Съемка продолжалась допоздна. Все устали, что уж говорить о маме! Переодеваясь, она забыла снять браслет. Мы заметили это только дома.

– Ну что, рванем за границу? – спросила я. – Устроим себе шикарный отпуск.

Мама посмеялась. На следующий день приехал курьер из ювелирного магазина и забрал драгоценность.


Вот видите, каковы превратности судьбы: из элегантного салона в тюрьму, – но я ее оттуда вытащу.


(магнитофонная запись)

После этих интервью в прессе появились комментарии, что, если бы мама была восемнадцатилетней девушкой, это можно было бы еще понять, но чтобы взрослая женщина до такой степени потеряла голову?

По-моему, чувства – это как болезнь: одни переносят легко, другие тяжелее, а некоторые умирают, поэтому к каждому человеку следует подходить со своей меркой. Недавно по телевизору мы с мамой смотрели репортаж о женщине, которая пережила очень похожую историю, только произошло это раньше.

Когда журналистка спросила женщину, что она принесла в жертву своей любви, она на одном дыхании перечислила: честь, индивидуальность, уверенность в себе, веру в людей, фирму, два дома, которые забрал банк… и женственность.

А в конце добавила:

«Я не была глупа, я была великодушна».

То же самое я могла бы сказать о своей маме: она была великодушна по отношению к человеку, которого любила. К сожалению, она не тому отдала свои чувства, но от этого нет лекарства.

Мы размышляли потом, чем эти две истории отличаются одна от другой. Как героиня репортажа, так и мама, они обе пытались добиться справедливости в суде. Та женщина – для того, чтобы «плохим людям не все сходило с рук». Спустя тринадцать лет ей удалось добиться условного приговора – по причине незначительного социального вреда. Суд приговорил осужденного к возврату восьмисот тысяч злотых, а поскольку сумма была не поддающейся взысканию, судебный исполнитель прекратил дело.

В чем была разница между этими историями? Внешний вид аферистов. Тот, что из телефильма, был необыкновенно хорош собой, мамин – наоборот. Но мама его все-таки выбрала, значит, мы с сестрой, должно быть, чего-то об этом мужчине не знали. Может, он был каким-то исключительным, только со стороны не видно. Я любой ценой хотела это выведать и тайком от мамы поехала в Белосток.

Несколько лет назад его знакомые гостили в Брвинове. Случайно я тоже там оказалась. Они, супруги-врачи, знали маминого партнера очень давно, со школы, и наверняка много могли бы о нем рассказать. Так вышло, что как-то раз я летела в Лондон на одном самолете с этим мужчиной, он узнал меня, а когда мы прощались в аэропорту, он протянул мне свою визитку.

Мой приезд был для них неожиданностью, но в конце концов они разговорились, особенно она. По всей видимости, это ей не давало покоя. Без их ведома я записала на диктофон наш разговор, потому что хотела его еще раз послушать, проанализировать.


(запись с пленки Лилианы Сворович)

Женщина. Первое совместное лето Юрек и ваша мама проводили в Карвенских Болотах, а я отдыхала в Ястребиной Горе, поэтому я к ним заезжала. И не переставала удивляться, что пани Нина вытворяет. У нас с мужем деньги хранятся отдельно, у меня – свой счет, у него – свой, дом в Белостоке записан на меня, по дарственной от отца, а тут ваша мама через месяц знакомства доверяет мужчине свои счета, оформляет ему кредитную карточку, он может брать сколько хочет… Я сказала мужу: «Вот увидишь, чем это закончится, Юрек с Икой обдерут ее как липку. И еще посмеются».

Я. Но они уже не были вместе.

Женщина. Я не очень-то этому верю. Они якобы расстались, но Юрек часто туда приезжал, ночевали они с Икой, скорее всего, не в одной кровати, потому что с этим у них вроде никогда не клеилось, ну и, по-видимому, они сговорились. Разных я знаю людей, получше, похуже, эти же два сапога пара, такие материалисты, что дальше некуда. У них только деньги, деньги! Ну и придумали, каким образом выудить бабки у пани Нины… Я хотела ее даже предостеречь, что-то там сказала вскользь, дескать, может, ей поубавить немного свою щедрость, а она глянула на меня так и говорит: «Это же все наше, мое и Ежи»… И это женатый мужчина, отец трех дочерей… И ведь не стыдно ему… Я тогда, в то первое лето, когда сидела с ним на веранде – мы оба курильщики, – сказала ему прямо в глаза о своем отношении к такому поведению. Он ответил: «Я не ворую у нее, она сама мне дает».

Мужчина. Чему здесь удивляться, Ежи Баран – это настоящий жиголо… вот и весь сказ…


– Вы считаете, моя запись может помочь маме?

– Проверим, нет ли каких-либо вмешательств в запись. Вы ничего потом не делали с этой кассетой, ничего не сокращали? – спросил комиссар, а сам подумал о дамах Сворович: они могли спланировать это убийство и заранее готовили себе линию защиты.

– Нет, я даже к ней не прикасалась! – ответила Лилиана поспешно.


(магнитофонная запись)

Я возвращалась из Белостока подавленная, в какой-то момент съехала с шоссе на лесную просеку, остановила машину и села на пенек.

Вполне вероятно, что супруги все заранее спланировали. Оказались в затруднительном положении: незаконченная отделка дома, долги, а тут еще избирательный блок «Солидарности» проигрывает на выборах, и было почти очевидно, что после прихода к власти левых сил в консульстве будут произведены замены. Семья Баранов вернется в Польшу – и что дальше? Ежи постоянно твердил, что не намерен оставаться на дипломатической службе, потому что это работа без будущего. Он мечтал о собственной юридической консультации, а мама могла сделать это возможным. И, посовещавшись с пани Икой, заручившись ее благословением, пан юрисконсульт отправился в завоевательный поход… Мама, к несчастью, в него влюбилась и сразу же стала легкой добычей… Все это выглядело правдоподобно. Уже беседа с бывшей начальницей Барана, генконсулом в Мюнхене, заставила меня призадуматься. Мы встретились в Варшаве, потому что ее, конечно, отозвали. Она была очень озлоблена на пана консула.

«Я догадывалась, когда он долго не возвращался, что у него фиктивный больничный, – говорила она. – Должность числилась за ним, и я никого не могла взять на это место… Я спрашивала даже у его жены, она работала у нас, у нее тоже юридическое образование, но она не знала языка, поэтому была на ставке машинистки… Я спрашивала ее, что он думает, вернется ли на работу или продолжит болеть, но она ответила: „Я не знаю, где он“».

А ведь она знала, потому что ездила в Польшу, они встречались хотя бы затем, чтобы оформить у нотариуса документ о раздельном владении имуществом. Такое мама выдвинула условие, прежде чем сделать его совладельцем своих счетов. Это, конечно, не давало ей никаких гарантий, потому что при любом раскладе Бараны продолжали оставаться мужем и женой. Если бы с ним что-нибудь случилось, за женой оставалось право на половину сумм на маминых счетах. Только вот мама по своей наивности не имела понятия об этом…

«Если бы вы меня попросили охарактеризовать консула Барана, – размышляла вслух его бывшая начальница, – я бы затруднилась дать ответ. Он, безусловно, был превосходным юристом, должна признаться, что касается профессиональных дел, то я испытывала к нему уважение».

Она была довольна, что ей удалось пригласить его в Мюнхен на таких условиях, какие не были предложены ни одному другому сотруднику. Потом она сожалела о своем решении, полагая, что номер с полугодовым больничным листом, после чего Баран сразу же уволился, был не очень fair[74]74
  Честным (англ.).


[Закрыть]
.

«У пана консула, однако, со здоровьем все было в порядке, – говорила она, – потому что, когда в Польше у него украли машину, он буквально в последний момент захотел пригнать из Германии новую. Как дипломат, он мог сделать это без пошлины. Он позвонил мне по этому вопросу в конце октября двухтысячного года, а заявление об уходе написал спустя две недели».

«И вы пошли ему навстречу с этой машиной?» – спросила я.

«Нет, это уже была исключительная наглость!»


То, что я узнавала, постепенно складывалось в логическое целое. Ежи Баран поставил себе ясную цель и шел к ней напрямик, растаптывая все и всех на своем пути. К сожалению, под ноги ему подвернулась также моя мама.

Сидя на пеньке, я принялась раскачиваться взад и вперед, как подопечные моей сестры, потому что уже отдавала себе полностью отчет в том, что мама во второй раз встретила нехорошего человека.


– А первый? – спросил комиссар, глядя, как она прикуривает очередную сигарету.

В комнате стоял дым, несмотря на открытое окно, а он, как некурящий, очень плохо это переносил.

Лилиана Сворович колебалась.

– Я прошу вас ничего не скрывать! Здесь решается судьба вашей семьи!


(магнитофонная запись)

Мне было тогда девять лет. Что-то меня разбудило в середине ночи, и я босиком вышла в коридор. Я увидела полоску света под дверью ванной комнаты.

Мама стояла обнаженная, у нее было опухшее лицо, она не могла открыть один глаз, а на полу лежала ее одежда с пятнами крови. Я хотела к ней подойти, она остановила меня жестом. Мы никогда это не обсуждали, но у меня появилось что-то вроде чувства вины, что я не сумела ее защитить, что я ее подвела.


Итак, у него было подтверждение своих предположений!

– Вы сказали тогда: «Тебя кто-то обидел, мамочка». Или это был вопрос?

– Откуда вы знаете? – спросила она.

– Я читал дневник вашей мамы.

Лилиана Сворович даже подскочила.

– Я вижу, вам свойственно лезть в ботинках в чужую жизнь, – сказала она резко.

– Поверьте мне, я это делаю не ради удовольствия. У меня такая работа. Может, продолжим?

– Нет! Я устала, а кроме того, не знаю, захочу ли я еще говорить с человеком, который любит порыться в чужом грязном белье.

Комиссар Зацепка покраснел:

– Вы хотите меня оскорбить?

– Да, можете это так понимать.

«Будет тяжело, – подумал он. И еще подумал: – Она – мой Раскольников».

Он пришел к этому убеждению, когда она рассказала ему о ночной сцене в ванной. Нина С. не хотела признаваться, которая из ее дочерей очутилась там, потому что так же, как он, понимала, что это может повлиять на дальнейшее расследование. Той ночью мать и дочь заключили негласный союз. Он был в этом так же уверен, как в том, что его зовут Анджей Зацепка. В этой ситуации все равно, кто из них стрелял, они были как соединяющиеся между собой сосуды. Поскольку мать сама явилась в полицейский участок, это значило, что Барана убила ее дочь. Теперь следовало только умело все разыграть и добиться от нее признания, где находится оружие!

– Хорошо, тогда закончим на сегодня, но приглашаю вас завтра к девяти, – сказал он спокойно.

Лилиана взглянула ему прямо в лицо:

– А если я не приду?

– Придешь, – сказал он, – потому что больше себя ты любишь свою мать.

В ее глазах он заметил слезы, вдруг из надменного бойца она вновь превратилась в испуганную девятилетнюю девочку.

И тогда комиссар Зацепка сделал нечто такое, чего никак не ожидал от себя: он подошел и крепко ее обнял.

– Все будет хорошо, – сказал он тихо, хотя знал, что уже ничего не будет хорошо.

Он не мог ее защитить, потому что они встретились слишком поздно.


У комиссара Зацепки была тяжелая ночь. Ему попалось самое трудное дело в жизни, и вдобавок, вопреки всякой логике, он боялся его развязки. У него в руках уже были все недостающие звенья, но все в нем протестовало против того, чтобы их соединить.

Зацепка вспомнил шутливый афоризм Ежи Леца: «Сойдем с дороги Правосудия! Оно слепо»[75]75
  Ежи Лец (1909–1966) – поэт, сатирик, автор известных «Непричесанных мыслей», коротких сатирических изречений. Перевод Л. Цывьяна.


[Закрыть]
. Он всегда понимал это так, что лучше не мешать, не стоять поперек пути Правосудию, но сейчас подумал, что, вероятно, писатель призывает его уйти с этого пути, потому что Фемида с повязкой на глазах топчет всех, виновных и невинных… Факты никогда не поддаются однозначной оценке, как в этом деле… Если эти женщины впутались в преступление, действительно ли они виновны? Им попался противник, который сумел это слепое Правосудие перетянуть на свою сторону только потому, что знал лучше своих жертв, как это сделать. Ведь это же они стали жертвами. Выстрелы, прогремевшие на Ружаной, были лишь следствием этого. Будь комиссар Ежи Лецом, он бы покусился на сентенцию: «Не играй со слабостью – она может поднять меч». Они подняли меч. Надлежало ли их за это наказывать?

Комиссар вдруг опомнился. Что за мысли лезут ему в голову? Он был всего-навсего полицейским, от которого требовалось найти доказательства преступления и передать их в прокуратуру. Еще он должен найти оружие, из которого стреляли.

«Она мне скажет, где его спрятала, – подумал он, – это только вопрос времени». Он знал, чувствовал, что это она стреляла. Уже когда давала показания ее сестра, он сделал некоторые записи, даже выделил жирным свою пометку: негодяй – смышленая дочь.


Зацепка заварил чай, это был целый ритуал. У него был заварочный чайник из обожженной глины, который долго сохранял аромат чайных листочков. Он никогда не пил чай мимоходом в городе, потому что считал дикостью заваривать его в пакетиках.

С чаем была связана извечная проблема: из чего его пить? Конечно, он предпочел бы из тонкого фарфора, у комиссара было даже несколько чашек, которые ему достались по наследству от одной из теток. Звучит это, может быть, смешно, но она их завещала ему. Они якобы представляли собой какую-то ценность, к сожалению, во время переезда кое-что из сервиза разбилось, и теперь он был не в комплекте. Но Зацепка все равно им не пользовался. Он редко принимал гостей, а уж если и случалось, то это были коллеги с работы, и он выглядел бы глупо, если бы выставил на стол такую изящную посуду. Впрочем, его сотрудники чаще всего приносили с собой баночное пиво.

А он, тоскуя по фарфору, в котором чай имел бы лучший вкус, пил его из обычной кружки, как и пристало настоящему мужчине.

Сейчас, сидя за столом, он просматривал свои записи.

«Они, несомненно, были в сговоре, иначе мать не созналась бы так поспешно. Это ясно, что она прикрывала дочь, – размышлял он. – Они наверняка начитались, что можно проверить, кто стрелял, по следам пороха на коже рук и одежде. Поэтому все продумали втроем. Пространные показания первой дочери имели целью запутать следствие, это точно… Она как-то так сразу смирилась с арестом матери: „Я не знаю, зачем мама это сделала. В последнее время она, казалось, стала спокойнее. Не знаю, зачем она стреляла в Ежи Барана“».

Они задумали это вместе – и вместе за это ответят: одна дочь – за убийство, мать и вторая дочь – за соучастие.

Неожиданно у него перед глазами возникла картинка: две девочки, сидящие на ступеньках крыльца и весело препирающиеся…

«Как она могла отречься от своего детства? – подумал комиссар почти с отвращением. – Взяла ручку и поставила подпись на дарственной в пользу постороннего мужчины. Это все из-за нее. Дура, трижды дура. Почему эти бабы, стоит им влюбиться, теряют голову?»

Вспомнился похожий случай. С одной стороны – мошенник, семидесятилетний мужчина, до сих пор находящийся в розыске, с другой стороны – молодая женщина, заведующая отделом в крупном банке. Были они любовниками или нет, сказать трудно, но наверняка она находилась под его влиянием, и до такой степени, что, когда он пришел к ней с предложением, граничащим с абсурдом, она пошла на это. Он сказал: «Знаешь, у меня есть серьезный контрагент, но я должен его убедить в своей платежеспособности. Перечисли в пятницу на мой счет миллион долларов одного из ваших клиентов, в понедельник утром я все верну. Никто не обнаружит». Разумеется, денег не поступило ни в понедельник, ни во вторник, а в среду обкраденный клиент поднял тревогу, и заведующую арестовали. И несмотря на все усилия адвоката доказать, что она действовала в порыве чувств, в каком-то помрачении рассудка, присяжные это не подтвердили, и суд вынес приговор о лишении ее свободы на три года без права замены условным сроком. Может, если бы это сделала жена, наказание оказалось бы более мягким, но сожительницам не приходится рассчитывать в судах на снисходительность. Даже правосудие в их делах проявляет какое-то равнодушие.

«Я не понимаю женщин», – думал комиссар, ложась спать. Но не дано ему было провести эту ночь спокойно. Снились ему странные, мучительные сны, какие-то скачущие лошади, огромный валун, давящий на грудь, темная вода, вытекающая из пещеры.

Он включил свет. Походил по квартире, затем выключил лампу и вернулся в постель.

В темноте замаячило лицо, в котором он запомнил каждую черточку: глаза, нос, рот, надутая, как у обиженного ребенка, верхняя губа. Она и была таким ребенком, обиженным на весь мир, словно Розетта из фильма по роману Моравия, где маму играла Софи Лорен… Эта сцена в ванной с девочкой, которая наблюдает, как мама моет свое тело, и сцена на реке, где мама смывает кровь на бедрах… В фильме обеих насилуют, мать и дочь, в жизни – только мать, но этот факт отразился на судьбе всей семьи, трех женщин и мальчика, которому, по-видимому, скоро придется спуститься с облаков и столкнуться с жестокой реальностью.

У них не было никого, кто бы их защитил – даже от них самих, – не было рядом мужчины. Наверное, он себя имел в виду. Это ужаснуло его, потому что в этот момент он сам становился Раскольниковым, а ему следовало быть по другую сторону баррикад.


Утром, в весьма скверном состоянии, комиссар отправился на работу. Там он застал Бархатного, который заваривал себе кофе; его сильный аромат чувствовался даже в коридоре.

– Кофе будете, шеф? – спросил он с дружелюбной улыбкой.

– Нет, спасибо. – Комиссар принялся разбирать бумаги на своем письменном столе.

– Шеф, у меня есть news, – сообщил подчиненный.

«Он тоже уже в курсе», – подумал комиссар, и это было как резкий укол.

– Рассказывай, – ответил он, стараясь скрыть состояние внутреннего смятения.

– В этом Белостоке у нашего кореша перед самым отъездом в Германию украли машину, отслуживший свое «мерседес»!

– И что из этого следует?

– Еще ничего, только за этот хлам он получил по страховке больше, чем если бы его продал. Теперь второе, – продолжил Бархатный, – когда он уволился с консульской службы, то приехал в Польшу на «додж-караване», который был застрахован в Германии, а приобретен в Канаде. Эту тачку он купил намного дешевле той суммы, которую покрывала немецкая страховка. Ну и очередная кража в Польше и очередная выгодная компенсация в марках… Машину увели у него при странных обстоятельствах. Ноябрь, пустынное место, кашубская деревня. Карвенское болото или что-то в этом роде… И наконец, Варшава, юридическая консультация в Старом городе, на улице Фрета. Кореш теперь ездит на старом джипе «чероки», он уже немного разжился и хочет взять в лизинг внедорожник «ниссан», поэтому заявляет об очередной, третьей краже и снова получает полагающуюся ему страховку!

– Существует такое понятие, как «стечение обстоятельств», – буркнул комиссар, – а кроме того, выражайся по форме.

Бархатный на секунду онемел.

– Шеф, о чем вы?

– О том, что говорят не «кореш», а «потерпевший» или «жертва преступления»!

– Пусть будет потерпевший, – ответил покорно Бархатный, – а что до стечения обстоятельств, то здесь я с вами, шеф, не соглашусь, у меня есть туз в рукаве!

– То есть?

– Потерпевший до отъезда на дипломатическую службу управлял фирмой автозапчастей! Известно, что мафия сбывала ему эти якобы украденные машины. Ну и могло быть так: таскал волк – потащили и волка, – закончил Бархатный свои выводы излюбленным образом, то есть пословицей.

– Это уже кое-что, – ответил комиссар рассеянно.

Было уже почти десять, а назначенный на девять свидетель до сих пор не появился.

Около двенадцати Зацепка взял служебную машину и поехал на улицу Фрета, где остановилась Лилиана Сворович. Хотя Старый город отделяло от комиссариата всего несколько улиц, дорога заняла у него более получаса. Варшава была забита машинами, притом независимо от времени суток. Еще пару лет назад пробки возникали только в часы пик.

На работу комиссар ездил на метро и почти не пользовался своим пятилетним «ауди», который держал в подземном гараже. Гаражное место было закреплено за его малометражной однокомнатной квартирой.

Зацепка нажал кнопку домофона возле кованых железных ворот, за которыми был виден внутренний дворик, но никто не ответил. У него за спиной находился костел францисканцев, и его вдруг почти оглушил звон колоколов.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации