Текст книги "Дело Нины С."

«Как она выдерживает этот шум?» – мелькнуло у него в голове, причем он имел в виду не хозяйку квартиры, а ее нынешнюю жиличку. Наконец ему удалось зайти в подъезд. Комиссар долго стучал, но за дверью не было слышно ни малейшего движения. И он оттуда прямиком поехал в Брвинов, в детский реабилитационный центр, где работала вторая дочь Нины С.

Директор вызвал ее из аудитории. При виде Габриэлы Зацепка ощутил, как у него сжалось сердце, так сильно она была похожа на свою сестру.

Габриэла выглядела испуганной.

– Ведь я уже дала показания… ничего больше я не знаю…

«Знаешь, и тебе придется это сказать», – подумал комиссар.

А вслух произнес:

– Я ищу вашу сестру, она не явилась в назначенное время. Утром она должна была прийти в комиссариат.

– И ее не было?

– Как слышали. Когда в последний раз вы общались?

– В последний раз… мы говорили по сотовому вчера во второй половине дня. У Лильки была назначена встреча с паном комиссаром. И она не пришла? – Женщина и в самом деле была удивлена.

– Вчера – да, но она должна была прийти и сегодня утром, – ответил Зацепка.

– Ну тогда я не знаю, что случилось. – Габриэла медленно цедила слова, словно сама была одним из тех детей-аутистов, которыми занималась.

– Вы можете ей позвонить?

– Только схожу за сотовым, – согласилась она.

– Идемте вместе, – предложил он, опасаясь, что она может предупредить сестру.

Мобильник Лилианы не отвечал.

– Я пошлю ей эсэмэску…

Зацепка минуту размышлял, после чего сказал:

– Пани Габриэла, у вашей сестры проблемы, пожалуйста, доверьтесь мне и не делайте ничего, что может усугубить положение.

– Какие проблемы? – встревожилась она.

– Такие же, как и у всей вашей семьи, как у вашей матери, которая находится под арестом!

Габриэла Сворович молчала.

– Я предполагаю, что ваша сестра забаррикадировалась в квартире на улице Фрета и никого не впустит, не будет отвечать на звонки, и на ваши тоже. Я мог бы применить силу, но предпочитаю этого не делать. Вы поверите мне и дадите ключи от той квартиры? Наверняка у вас есть запасные.

Она ответила не сразу:

– У меня есть ключи.

На обратном пути в Варшаву Зацепку одолевали разные мысли, его последние действия были непонятны ему самому. Он мог поплатиться за них выговором или даже чем-то похуже – увольнением с работы. И это сейчас, когда все службы, включая также полицию, находятся под неусыпным контролем. Если он поедет с ключами на улицу Фрета и войдет в квартиру, то может оказаться, что с этой минуты он зашагает по тонкому льду. Разве не лучше отступить? Есть ведь и другие способы заставить заговорить свидетеля. Может, все-таки послать сотрудника с повторной повесткой? Но дело в том, что речь шла вовсе не о проводимом расследовании, комиссару необходимо было немедленно увидеть свидетеля. И он прекрасно понимал, что пойдет в квартиру на улицу Фрета, даже если это для него плохо закончится.

В квартире было темно. Он споткнулся обо что-то, прежде чем зажег свет. Напротив него было высокое зеркало с тумбочкой, на которой стоял алебастровый бюст дамы в изящном кружевном чепчике. Статуэтка свидетельствовала о большом искусстве мастера. Налево – дверь в гостиную, соединявшуюся с кухней, а прямо, по-видимому, в спальню. Он начал с гостиной. Лилиану он нашел в спальне, в углу между кроватью и ночным столиком.

Он вытащил ее оттуда и посадил в кресло. Она была очень бледной, губы дрожали.

– От кого ты прячешься? От меня? – спросил он мягко.

Лилиана не ответила, смотрела на него испуганным взглядом.

– Идем на кухню, я сделаю чай, и мы поговорим.

Она не двигалась, поэтому он пошел туда один. Включил электрический чайник и с радостью отметил, что здесь есть подходящая посуда для заваривания его любимого напитка – глиняный чайничек. Чай тоже был хороших сортов.

«Приличный дом», – мелькнула у него в голове мысль.

Спустя какое-то время Лилиана все-таки пришла на кухню, они сели друг против друга за большой дубовый стол с лакированной столешницей. Зацепка поискал глазами подставки под чашки.

«Здесь все на своем месте, – констатировал он, – только свою жизнь они поставили с ног на голову…»

– Почему ты не пришла, как мы договаривались?

– Потому что… я простудилась, – ответила женщина, отводя взгляд.

– Ты ела что-нибудь сегодня? Может, сделать тебе бутерброд?

– Достаточно чая.

– Мы можем продолжить?

Лилиана кивнула. Зацепка включил диктофон.

(магнитофонная запись)

Этот процесс о возврате имущества мамы и дома… мы были уверены, что выиграем… Из года в год мы слышали о трудностях, какие переживает юридическая консультация Ежи Барана… он устраивал маме сцены, когда она покупала ему обувь… при его весе каблуки долго не выдерживали, их надо было чинить, но ботинки уже выглядели поношенными… Ежи жаловался, что мама транжирит деньги. Мама отвечала на это, что ведь они не бедные, а он возражал: «Ты не бедная, а я еще да, юридическая консультация пока только набирает обороты…» Дело в том, что у него был неограниченный доступ к маминым счетам, а у нее к счету его конторы – нет, но он ее уверял, что этот счет по-прежнему пуст… Кроме того, мама, вместо того чтобы просто оформить на него доверенность, сделала его совладельцем, поэтому выходило, что Баран брал не ее деньги, а свои! Единственная надежда – доказать, что это не могли быть его деньги, потому что он их не зарабатывал.

Первый удар мы получили, когда суд отклонил прошение о запрете продажи дома в Брвинове; и, к сожалению, это поддержал апелляционный суд, не видя оснований для признания притязаний истицы, то есть мамы. Может, наш адвокат немного поторопился, потому что Баран, несмотря на то что суд его обязал, медлил с предоставлением своих налоговых деклараций. Но мы боялись, что если он начнет проигрывать, то попросту продаст Брвинов…

– Давай перейдем на диван, там будет удобнее, – предложил комиссар.

Это был кожаный угловой диван темно-зеленого цвета, а рядом – круглый столик, тоже покрытый зеленой кожей. Они поставили на него чашки с чаем.

– Это тот самый диван – ложе страданий твоей мамы? – спросил он.

– Тот самый. – Лилиана слегка улыбнулась.

Она была уже не такая бледная, как тогда, когда он вошел в квартиру и застал ее забившейся в угол спальни.

– Прежде пан Б. постоянно лежал на нем, мама специально для него купила этот «аэродром»…

(магнитофонная запись)

Мамина мебель, любимый ею антиквариат, безделушки, которые она собирала годами, это отдельная история. Потому что, когда мама покидала брвиновский дом, мебель, конечно, осталась там. Баран великодушно объявил, что мама может забрать свои вещи, но он хочет присутствовать при этом… Она согласилась, попросила только, чтобы Габи вместо нее занималась переездом, потому что для мамы это было слишком унизительно. Сестра позвонила мне, а я просто пришла в бешенство. Пан Б. будет наблюдать, как бы мама случайно не унесла присвоенного им столового серебра?! Я помню его священное негодование, когда люди, которые купили Карвенские Болота, появились до окончания переезда.

«Не могли подождать, пока мы отдадим им ключи? Оно и видно, что солома из ботинок торчит!» – возмущался он.

В Лондоне я пошла к юристу, но он не очень разбирался в польских законах, поэтому я сразу же отправила Габи в адвокатскую контору. Она вернулась с новостью, что мебель рассматривается как собственность того лица, которому принадлежит дом, и надо доказать в суде, что ты имеешь на нее право.

«Тогда устраиваем набег!» – решила я.

Я прилетела из Лондона на длинные выходные, когда, как известно, все уезжают из Варшавы, в том числе и пан Е. Б. Он, впрочем, каждую неделю отправлялся к своим доченькам в Белосток. Обычно такой предусмотрительный, он не поменял замков – возможно, из экономии. У нас были ключи от дома, поэтому мы без проблем упаковали все в коробки. Была заказана машина, люди в комбинезонах вынесли мебель. Мы опустошили наш дом, но не целиком, милосердно оставив ему диван, а на кухне – посуду и столовые приборы. У нас прочно засела в голове мысль, что он очень бедный, ничего не зарабатывает, ему едва хватает на зарплату для сотрудников. А еще и алименты для дочерей.

Мамина мебель оставалась еще в его юридической консультации на Ружаной; там была и семейная реликвия, игрушка восемнадцатого века, деревянная лошадка с седлом, покрытая позолотой. Мама дала ее пану Е. Б. во временное пользование – на счастье. Первая вещь, которая бросилась мне в глаза, когда я вошла в контору Е. Б., это именно лошадка… Я была там только раз, год назад, с моей сестрой. Мы хотели попросить Барана проявить порядочность и вернуть нам дом… После того разговора у меня пропало желание встречаться с этим человеком…

Он, конечно, пришел в бешенство, когда обнаружил следы нашего набега. Пытался вести переговоры о частичном возврате вещей. Мы предложили ему указать, что из мебели было куплено им или привезено из Белостока. Он не смог назвать ни одной вещи! Эта мебель стояла в нашем доме еще с довоенных лет…

А потом последовал окончательный удар. Ежи Баран предъявил наконец налоговые декларации, и выяснилось, что в течение всего времени его контора имела высокие доходы. Мы не могли понять, как такое возможно – годами ломать комедию, ходить в старых ботинках, носить потрепанную куртку с надорванным карманом и постоянно полагаться на мамин кошелек.

Адвокат Бжеский сказал:

«Дорогие дамы, это безнадежное дело, дохлый номер».

Да, это тогда я купила оружие…

Комиссар Зацепка выключил диктофон. Они смотрели друг на друга.

– У кого? Где ты его спрятала? – спросил он спустя минуту.

– У украинцев, я вышла на них через женщину, которая у нас убирала, это было несложно… оружие находится в сарайчике, под углем, на участке сестры, в Подкове Лесной. – В голосе Лилианы чувствовалось облегчение – наконец-то она могла открыто признаться в том, что так долго таила в себе. Наподобие любимого литературного героя комиссара: «Это я убил старуху процентщицу и сестру ее Лизавету топором и ограбил».

– Не было твоих отпечатков пальцев, – сказал он тихо. – Мы проверяли.

Лилиана говорила лихорадочно, как в трансе.

(магнитофонная запись)

Когда я открывала калитку и входную дверь, я была в перчатках… я их надела не специально: на улице было холодно… А потом мы стояли друг против друга, я ни к чему там не прикасалась, кроме оружия… Никто не видел, как я входила и как выходила… машину я припарковала немного дальше, на Пулавской, – боялась, что он узнает мой автомобиль и не захочет впускать… Он и так мог меня не впустить… но калитка во двор была не заперта, достаточно было только повернуть ручку, так же, как и дверь внизу, а дверь в его квартиру даже была приоткрыта… Точно как будто сама судьба приглашала меня войти…

Выйдя оттуда, я вела себя как автомат, мой мозг сам отдавал приказания: сядь в машину, поверни ключ зажигания… Руки у меня так дрожали, что это было трудно сделать… И появилась даже мысль, что, может, он… что Ежи Баран жив и я должна позвать на помощь, но я не сделала этого, не могла… не могла вой ти туда второй раз, это было выше моих сил… А потом… потом я поехала к маме… Она открыла дверь, ни о чем не спрашивала, мы только обнялись… Я хотела сразу сознаться, пойти в полицию, но мама сказала, что надо подождать до утра… Посадила меня в ванну, вымыла мне голову, вытерла большим банным полотенцем, как прежде, когда я была еще ребенком… потом спрятала оружие в пакет и сказала, что мы по едем в Подкову и там переночуем… Мама вела машину… мне казалось, что мое тело сделано из тряпок… Мы разбудили Габи, которая пошла с мамой разгрести уголь…

«Я был прав, они были в сговоре, все три», – подумал комиссар.

(магнитофонная запись)

…потом мы сидели за столом. Я видела, что Габи в ужасе, и мне передалось ее состояние, мама дала мне снотворное и велела лечь. Я думала, что не засну, но заснула… когда я проснулась, было уже утро, я узнала от сестры, что мама поехала в Варшаву и намерена сделать признание и сдаться в полицию… Я хотела ехать за ней… я не могла позволить, чтобы она взяла это на себя… но Габи мне сказала, что мама отвлечет внимание от меня… пока они не найдут оружие, ей ничего не угрожает… нам всем…

Я не очень хотела этому верить, тогда Габи стала кричать, чтобы я хоть раз в жизни подчинилась тому, что хотят другие… И еще, что, если бы мы с мамой ее послушали, всего этого никогда бы не произошло. Мы бы не потеряли дом, а тот человек был бы жив…

«Я разбираюсь в людях, – кричала она все громче, – но вам было виднее, ты и мама считали себя умнее меня, а умнее всех оказался ваш Ежи!»

По щекам Лилианы текли слезы.

(магнитофонная запись)

Ты не знаешь, какой это тяжкий груз – убить человека… Я этого не хотела… Должны же быть аргументы… я так себе представляла… Войду и скажу: «Я хочу выкупить у вас наш дом!» И достану из сумочки пистолет в случае, если он откажет. Я хотела его только напугать…

Когда он меня увидел, то был явно удивлен… не очень понимал, зачем я к нему пришла… На нем был халат, и он уже был сильно поддатый, потому что по вечерам он лакал виски… Нет, он никогда не напивался, только бывал подшофе. В этот вечер тоже.

«Чему обязан твоим приходом? – спросил он. – Если бы я знал, какой буду удостоен чести, надел бы смокинг… Если же дело касается юридической помощи, то по окончании рабочего дня не предоставляю, зайди завтра в контору. Тебя я приму без очереди».

«Дело касается нашего дома, – ответила я. – Я хотела бы предложить сделку: выкупить его у вас».

Он рассмеялся мне прямо в лицо:

«Вашего дома, вы только поглядите! А где ты возьмешь деньги?»

«Мой лондонский банк даст мне кредит, это вопрос нескольких дней».

Он медлил с ответом, мы начали ругаться. Я высказала ему все – что он появился только затем, чтобы испортить маме жизнь, что до знакомства с ним она была счастливой женщиной, у нее было все: слава, деньги…

«Ну что ж, фохтуна переменчива!»

Он не выговаривал «р», и слово «фортуна» прозвучало особенно неприятно.

Я сжала зубы и хотела вернуться к переговорам, но тут он достал какой-то документ и стал рахмахивать им у меня перед носом.

«Что это?» – спросила я, чувствуя, что во мне все коченеет.

«Я продал дом в Брвинове!»

Я плохо помню, что было потом… почему этот пистолет стрелял и вдруг перестал… Он лежал на полу, а я стояла с оружием в руке, постепенно осознавая, что это я стреляла…

Лилиана тряслась, как в лихорадке, Зацепка взял ее за плечи:

– Успокойся! Я сейчас поеду в Подкову и заберу оттуда оружие. Сарайчик с углем – не очень хороший тайник… – Он разговаривал с ней медленно, как с ребенком. – Это был несчастный случай. Понимаешь? Несчастный случай! Идем, я уложу тебя в кровать, заснешь, а я вернусь сюда утром.

Она смотрела на него:

– Ты меня не арестуешь?

– Нет, я еду, чтобы избавиться от оружия.

– А что будет с мамой?

– Она откажется от своих показаний, – ответил он.

– И ее выпустят? – спросила она с надеждой.

«Не так сразу», – подумал он. Дело должно быть рассмотрено в суде, но об этом он Лилиане уже не сказал. Она до сих пор была не в состоянии все это осознать.

– И я… в самом деле… так можно?

– Так надо.

Из квартиры на улице Фрета он выходил уже как штатское лицо. Ночью он нашел в сарайчике с углем пластиковый пакет, а потом навестил своего знакомого, Юзефа М., которого он, еще в бытность свою стажером, арестовывал столько раз, что в конце концов они подружились. Юзеф М. окончательно завязал с прошлым и нашел себе работу на мусоросжигательном заводе. Не задавая лишних вопросов, он открыл чугунные створки, за которыми бушевал огонь, и бросил туда пакет вместе с его содержимым. По просьбе комиссара он открыл эти створки еще раз, и таким образом Зацепка избавился от своего диктофона.

– Он мне уже не понадобится, – сказал он, а его приятель ни о чем не спросил.

Вернувшись домой, комиссар заварил чай, сел за стол и написал заявление об увольнении со службы.

«А завтра, – подумал он, – завтра я ее снова увижу…»