Текст книги "Рядом с вами"

Невестка с Севера

В одной старой притче рассказывается: как-то у одного старика пропала породистая лошадь, и люди стали говорить:

– Как это плохо!

– Не судите, люди, – отвечал им старик. – Я не знаю, хорошо это или плохо, что лошадь пропала. Я знаю только, что лошадь исчезла.

Люди возмущались, поговаривая:

– Совсем старик из ума выжил.

Через две недели лошадь вернулась с целым табуном прекрасных диких лошадей.

Тут людское мнение быстро переменилось:

– А старик-то был прав! Мы были неправы. Какое это счастье – иметь целый табун лошадей.

А старик отвечал:

– Люди! Опять вы судите! Я не знаю, хорошо это или плохо, я знаю только факт: лошадь исчезла, через две недели вернулась и привела с собой табун лошадей.

Тогда люди опять принялись возмущаться и ворчать:

– Совсем старик из ума выжил, не понимает своего счастья.

Через некоторое время сын старика поехал объезжать лошадей. Ему попалась норовистая лошадка, он упал с нее и сломал ногу.

И опять начались разговоры.

– А старик-то был прав! Это же несчастье, что его сын сломал ногу. Мы были неправы, – говорили они старику, – извини.

Тогда старик им отвечал:

– Опять вы судите, люди! Я не знаю, хорошо это или плохо. Я знаю только, что мой сын поехал объезжать лошадей, ему попалась норовистая лошадка, он упал с нее и сломал себе ногу.

…Началась война, всех мужчин призвали в армию. Люди опять стали возмущаться:

– А старик-то был прав! Какое счастье, что его сын сломал ногу! Зато он видит своего сына живым. А мы-то своих вообще уже не увидим!

На эти слова старик отвечал им одно:

– О люди! Вечно вы судите! Куда деваться от ваших суждений! Я не знаю, хорошо это или плохо! Я знаю лишь факт, что мой сын сломал ногу и его не призовут в армию. Невозможно судить по странице и обложке книги о ее содержании. Чтобы знать содержание книги, надо прочесть ее целиком…

* * *

…На очередную встречу в парке я пришла с испорченным настроением. День не удался с утра.

– Что? Жизнь отвратительна, да? – проницательно спросил Шалва, едва поздоровавшись.

Римма даже не стала расспрашивать о причинах. По ее поджатым губам и взгляду было видно, что и она сегодня находится в состоянии «стойкого облома». Шалва просто обязан был поднять нам настроение и потому разразился очередной былиной.

– Вы в Каралети бывали? – начал он для затравки. И, получив отрицательный ответ, продолжал: – Жена моя оттуда. Яблоки у них шикарные. На всю Грузию славятся. А деревня древняя. Как мне рассказывали, еще в двенадцатом веке тут была летняя резиденция грузинских царей. До сих пор сохранилась церковь, которую царица Тамара приказала построить. Она с того места своего мужа Давида Сослана на войну провожала.

Тут он поймал скучающий Риммин взгляд и быстренько вернулся к нашему времени:

– Это я так, к слову. Так вот, у моей тещи соседи через двор жили: муж, жена и трое сыновей. Двое уже были женаты, когда младшего, Симона, призвали в армию. Это еще при коммунистах было. И, представляете, загнали парня куда-то на айсберги. Тепло – три месяца в году, а остальное время полярное сияние вместо электричества.

– К чукчам, что ли? – лениво уточнила Римма, параллельно ища глазами Мерабико среди толпы детей, резвящихся на аттракционах.

– Именно так, – подтвердил Шалва. – Его мать туда каждую неделю посылки с чесноком и сухофруктами посылала. Хорошо еще, что все свое, с огорода, не покупное. Это ее один деревенский умник напугал. Кто, мол, на Севере служит, потом от авитаминоза без зубов возвращается. И по мужской части – все, пиши пропало. Мать и зачастила на почту как на работу.

Симон вернулся, и сразу стало ясно, что с чесноком вышел явный перебор. Все зубы при нем, да еще жена Таня беременная для полного комплекта. А за Таней еще бесплатное приложение – две дочки от первого брака.

Родители, конечно, в шоке. Они ему невесту уже подобрали, все нюансы со сватами обговорили, а тут такое… Крик поднялся – тихий ужас! Текст примерно такой: «Это где ты так головой ударился, чтоб притащить откуда куда бабу непонятной породы, да еще с прицепом!» Была бы еще красавица неземная, тогда хоть можно было принять и понять. Представьте себе, девочки, низенькую чукчу, глаз почти совсем не видать – одни щелочки, да еще и альбиноска! Причем и дети у нее такие же – из миллиона в глаза бросаются.

– Первый раз слышу о чукчах-альбиносах, – усомнилась Римма. – Такое даже представить себе сложно.

– Выходит, бывает. Я ее видел, как тебя сейчас… Короче, после семейного совета решили отселить Симона с Таней на другой конец деревни, чтоб перед глазами особенно не мелькали – не рвали на куски родительское сердце. Разводиться Симон наотрез отказался.

Время шло. Тане вот-вот рожать. В деревне все с ума посходили, на деньги спорят: кого она родит? Такого же белобрысого, как сама, или с темным окрасом, как у Симона. А Гоча, местный хохмач, свой вариант предложил:

– Вот увидите, пингвин родится. Черный верх, белый низ.

В итоге проиграли все. Родился мальчишка – копия рыжий дед Васико с носом-крючком.

Только все утихли после родильной лихорадки, как следом пришла гнилая новость: мать Симона слегла и почти не дышит. Пришел врач, посмотрел. На выходе Вано руку пожал.

– Крепитесь, – говорит, – через день умрет. Медицина здесь бессильна.

От такого заявления вся семья заранее в траур погрузилась. Родственников оповестили, чтоб потом сломя голову не бежать, список продуктов для келеха составили, чтоб ничего не упустить. Старшие сыновья уже мебель двигают, место для поминок освобождают. Невестки тоже при деле – рис для шилоплава перебирают. Какой же келех без шилы? На всю деревню – это ж мешок риса надо перебрать. Симона позвали проститься. Он заявился и с порога ляпнул глупость:

– Моя Таня ее поднимет. Она в травах разбирается.

И что вы думаете, пришла его царевна-лягушка, покрутилась возле свекрови. Чего уж она там шаманила, какие травы давала – не знаю. Но бабка на третий день встала как ни в чем не бывало. Увидела подготовленное место для поминок, продукты заготовленные – и сразу в крик:

– Где это видано – по живому человеку келех справлять?!

После этого очень она с Таней сблизилась, заставила Вано на младшего сына дом записать, а тем белобрысым детям решила в городе образование давать. В общем, резко нелюбимая невестка в тройной почет попала.

– Вот так, девочки! – Шалва поднялся со скамейки размять затекшие ноги. – Смотрите на жизнь веселей. Не умирайте раньше смерти!

Все внутри

«Ад и рай – в небесах», – утверждают ханжи. Я, в себя заглянув, убедился во лжи: Ад и рай – не круги во дворце мироздания, Ад и рай – это две половины души.

Омар Хайям

Римма как-то стала развивать такую мысль, что своих клиентов она знает наизусть, поскольку «работает у них почти десять лет без месяца».

– Я, когда утром прихожу, по лицам вижу, что «мои» опять поругались. У нее депрессия от безделья, а у него перепой от того, что проблем нет, как у нормальных людей.

Шалва хмыкнул:

– Человек сам себя до конца не знает, а ты у нас прямо как из школы КГБ рассуждаешь: все вижу, все знаю. Я вот своих мать с отцом не понял. Уж куда ближе, казалось бы.

– И чего ты такой непонятливый? – усмехнулась Римма, протягивая Шалве кулек с поп-корном. Мерабико сразу купил пять порций, а осилить не смог. Вот и оставил нам доедать по принципу «от нашего стола вашему столу».

Шалва пропустил мимо ушей «непонятливого», не стал вставать в позу оскорбленного, просто, выдержав паузу, рассказал вот что.

– Я был единственным, долгожданным сыном. Мой отец гордился, что у него есть продолжатель рода, в отличие от его братьев, у которых были только девочки. Несмотря на это, он никогда не играл со мной и всячески избегал любого общения. Повзрослев, я несколько раз пытался наладить с ним контакт, но каждый раз он грубо отсылал меня. По отношению к моей матери он тоже не проявлял никаких теплых чувств. Не могу вспомнить, чтоб он ей сказал что-то вроде «Тамар, генацвале».

Как только я начал работать, тут же перешел на съемную квартиру. Мама часто приходила ко мне, готовила, убирала, а отец даже ни разу не позвонил и не поинтересовался, почему я решил отделиться. Потом я собрал деньги на квартиру и стал просить мать: «Переходи ко мне жить». Она отказалась, сказав, что не может оставить отца.

Мне была непонятна такая, как я тогда считал, рабская покорность, так же как и постоянная грусть в ее глазах. Я это списывал на забитость. Мол, типичная восточная женщина, боится мужа, как собака палку.

Отец все больше и больше уходил в себя, чаще стал пить. Потом перестал общаться даже с моей матерью.

Умер он от белой горячки.

Похоронили мы его соответственно всем традициям. Келех на сто человек, девять дней, сорок – все, как положено.

Через год я женился, у меня родился ребенок. Увидев, что мама стала чаще улыбаться, возясь с внуком и я решился спросить о том, что мучило меня всю сознательную жизнь:

– Почему отец ненавидел меня?

Мама рассказала мне, что в то время, когда я должен был родиться, произошла такая история.

– Отец твой сошелся с женой его друга. Тот, узнав об измене, выгнал жену из дома. Потом среди общих друзей как-то, будучи пьяным, сказал:

«Ни одной женщине верить нельзя. Кто знает, от кого они рожают нам детей. Сколько олухов всю жизнь ишачат на чужих ублюдков и даже не догадываются об этом».

Эти слова запали твоему отцу в сердце. Обвинить меня он ни в чем не мог, но всю жизнь терзался разными страхами, подозрениями и ревностью. Каждый ведь людей своей меркой меряет. От этого и спился.

Услышав это, я очень рассердился на мать:

– Как ты могла прожить с ним всю жизнь? Почему не бросила его? Это маразм – жить с таким чудовищем!

Мама спокойно ответила:

– Не ушла, потому что знала: это его окончательно добьет. К тому же квартира была от моих родителей. На улицу ему, что ли, идти? Он бы превратился в бродягу. Мне было легче терпеть. Хватит и того, что он сам себя наказал…

Я слушал ее и думал, что абсолютно не знаю самого близкого и родного мне человека.

А ты говоришь, – тут он классно передразнил мою подругу: – «без слов понимаю!» Тоже мне, ходячий рентген нашелся. – И перешел на прозу жизни: – Давай закругляй мальчишку. Уже третий час по парку круги даем.

Проруха на старуху

Не тот беден, кто ничего не имеет, но кто желает многого, и не тот богат, кто приобрел много, но кто ни в чем не нуждается[43]43
  Свт. Иоанн Златоуст. Толкование на Послание к Филиппинянам, 3, 4–5.


[Закрыть].

Святитель Иоанн Златоуст

Мы ехали вдоль новеньких пентхаусов. Римма, скользя взглядом по проносящемуся шик-блеску, рассуждала об очередном факте жизненной несправедливости:

– Откуда люди только деньги берут, а? Тут работаешь-работаешь, а толк какой? Все на жрачку уходит. Смешно сказать: я здесь родилась и выросла, а на море и в Бакуриани ни разу не была.

– Да не бери в голову, – отозвался Шалва, не отрывая глаз от джипа впереди. – Это, – он кивнул на фешенебельные новостройки, – все туфта, иллюзия. Сегодня есть, завтра нет. Как пришло, так и уйти может.

– Ты это к чему? – не поняла Римма.

– К тому. Я тут одного типа вспомнил. Звали его… Да какое это имеет значение, как его звали. Представляешь, он всю жизнь под проценты деньги давал. В итоге нагреб столько, что на три поколения вперед хватит. И такой был мозговитый, что от любого кризиса только еще больше богател.

– И как это его никто не ограбил? – подивилась Римма.

– У него и тут все было схвачено. Все деньги по разным точкам хранились. Отдельно у ментов крышу имел, отдельно у воров. А потерял все из-за двух сопляков.

– Это как?

– Было у него несколько квартир, оформленных на разных людей. Все это он сдавал и лично следил за квартирантами, чуть что не так – выкидывал на улицу, а вещи под замок, пока деньги не принесут.

Пришли к нему как-то два студента из ГПИ[44]44
  Грузинский политехнический институт.


[Закрыть], мол, впусти нас, платить будем, как в аптеке.

Этот жадюга выставил свои условия: деньги за месяц вперед, баб не водить, жить тихо – в смысле, мебель не портить.

Мальчишки покивали и вселились. Месяц, другой проходит – все, как договорились. Пауку тому интересно стало, что за антикварные квартиранты попались. И стал он выяснять у них вокруг да около:

«Чем вы, ребята, занимаетесь?»

Те вроде нехотя, но сказали:

«Мы, дядя, машинку для денег изобрели и на это живем».

Тот, естественно, не поверил:

«Это вы бабушкам своим рассказывайте».

Студенты и показали ему свою технику. На вид ничего особенного. Машинка размером с мясорубку. Наверху дырка, чтоб краску заливать. Спереди – щель, откуда деньги выползают.

Ну и показали в действии. Нажали на рычаг, и из щели одна за другой десятки выползли.

Жлоб этот своим глазам не верит. На свет посмотрел – водяные знаки на месте. Номер и все прочее, как полагается.

«Я, говорит, в банк пойду проверить».

Студенты культурно улыбаются такому неверию:

«Идите, дядя, фирма веников не вяжет».

В банке ему сказали, что деньги настоящие. Вернулся он сам не свой.

«Сколько вы за нее хотите?»

Те будто только того и ждали.

«Миллион, – говорят. – Видно, знали, что можно его на такие бабки раскрутить».

Богатенький Буратино покричал, повозмущался. Ребята на своем стоят:

«Не хотите – не надо. Мы покупателя всегда найдем».

В итоге сторговались они. Пришлось этому подпольному миллионеру всю недвижимость реализовать и наличку им выложить. Студенты ему краски и бумаги оставили, а сами с деньгами отбыли. Только на прощание сказали:

«Нам в Грузии делать нечего. Поедем мир посмотреть».

И уехали.

Неделю машинка работала прекрасно. Потом стала выходить чистая бумага.

Хозяин чуть с ума не сошел. Развинтил ее, а толку что?

Оказывается, студенты зарядили ее настоящими деньгами. Машинка работала исправно, пока деньги не кончились.

Старика этого хватил инфаркт. Рухнуло дело всей его жизни.

Вот ты мне скажи, – он обратился к Римме, – кому нужна такая жизнь? Это кто там из умных сказал: «Все пройдет, как с белых яблонь дым»?

– Есенин, – ответили мы разом.

– Вот, вам пятерка! – Шалва нажал на тормоз. – Все, выходи, приехали.

Идея фикс

…На этот раз Шалва был в паршивом настроении и подвергся нашему перекрестному допросу:

– Что случилось? Что не так?

– Да эти два придурка достали! Народил их на свою голову! – Шалва зло крутил руль и психовал, срывая злость на впереди идущей машине.

Сыновья были его постоянной головной болью. Два здоровенных лба упорно просиживали диваны и не торопились на поиски работы. Зато целый день проверяли теорию вероятности на прочность – играли в тотализаторе и раз в году или чуть чаще выигрывали какие-то копейки.

Шалва при слове «тотализатор» начинал заводиться и долго потом клял всех подряд: и игроков, и создателей этого бизнеса.

В этот момент кто-то ему позвонил на мобильный.

– Да! – рявкнул он. Потом, после монолога с той стороны, слегка сбавил тон: – Ладно, не ной. Дам, куда ж я денусь. – И отключился. Нам же пояснил: – Вот, пожалуйста, еще один зацикленный. Мой друг Гагик. Сосед по старой квартире. Мне как младший брат. Спивается и деньги то и дело просит. Не могу отказать. Трагедия у человека.

Мы молчали – ждали логического продолжения. И дождались-таки очередной былины.

* * *

– …Гагик женился сразу после армии. Мать подыскала хорошую девушку из приличной семьи. Всё совпало как нельзя лучше. Жили они душа в душу. Плюс похожи были друг на дружку, как две половинки разрезанного яблока. Родились у них две дочери, но Гагик все бредил сыном. Но, как на зло, именно то, чего до сумасшествия хочешь, оно-то и не дается тебе. Не знаю, почему так. Тут бы человеку и успокоиться, так нет. У Гагика это стало именно идеей фикс. Его жена несколько раз беременела, и все невпопад. Ждали до двух месяцев, как только на эхоскопии пол можно разглядеть. А там опять девочка. И все – аборт.

Я ему говорил:

– Дались тебе эти мальчики! Я, как своих заимел, покоя не знаю, живу, как на пороховой бочке.

А он свое. Только психует на жену и на себя. Будто ему в картах не везет.

Врач его предупреждал: «Остановитесь, женский организм – вещь тонкая!» И остальное всё, по-научному. То, что все знают, но редко воспринимают всерьез.

Гагик послушает, покивает врачу культурно и опять за свое.

В итоге доэксперементировался. В сорок два года у его жены рак обнаружили. Считаные дни ей остались.

Гагик начал пить. Он ее любил по-своему. Мне недавно по пьяни признался:

«Это я ее угробил. Как мне жить после этого? Домой заходить не хочу. Она в полной памяти. Заслышит мои шаги, еще и спрашивает: “Гагик хоть покушал?” Мне от этого хочется головой об стенку биться. Еще хорошо, моя мать за ней смотрит, я б не смог. Вешаться собрался, так дочка помешала. Зачем, спрашивается?»

Ну как такого не пожалеть, не дать денег? Жалко, – закончил Шалва уже совсем в другом настроении.

Мы только вздохнули, опустив головы.

Стать мамой никогда не поздно

Однажды к старцу Паисию привезли человека, прикованного к инвалидной коляске. Подвижник обнял его парализованные, недоразвитые ноги и стал целовать их, приговаривая: «Ножки вы, ножки… Ведь они приведут тебя в рай, а ты этого не понимаешь… Послушай меня, сынок. Бог не хочет, чтобы ты когда-нибудь выздоровел. Твое состояние будет все хуже и хуже – лучше не будет. Но знай: те люди, которые собираются вокруг тебя и тебе служат, спасают таким образом свои души. Оказывая помощь тебе, они получают помощь сами, хотя этого не понимают. Так ты становишься средством спасения душ. Бог хочет от тебя именно этого!»

Из жития старца Паисия Святогорца

* * *

Наргиза вела Мераба в школу привычным маршрутом. Автобус, улица, зебра, еще несколько шагов до угла дома, поворот… За пять лет эта дорога хожена-перехожена. Даже все уличные продавцы казались знакомыми.

Мераб, как обычно, вел себя в своем стиле. Иногда замирал у витрины и складывал из пальцев ему одному понятные знаки. Что он видел за толстыми стеклами очков – неизвестно. Окулист с трудом подобрал ему очки с диоптриями минус десять и выпроводил со словами: «Наверное, так. Очень сочувствую. Аутизм не лечится».

В свои десять лет Мераб говорил лишь несколько слов, и Наргиза интуитивно старалась понять, чего хочет ее воспитанник. Нет, она не имела профессиональных знаний, которые коррекционные педагоги получают на тренингах в инклюзивной школе, просто нянька и воспитанник сжились за эти несколько лет. Наргиза и до Мераба воспитывала чужих детей. Опыта, сына ошибок трудных, было хоть отбавляй.

Своих детей у Наргизы не было. Замуж до тридцати пяти лет она не вышла, а потом Союз развалился и последующие пятнадцать лет надо было просто бороться за выживание и ухаживать за матерью-инвалидом. В такой ситуации личная жизнь автоматически отходит на второй план. И биологические часы просто «оттикали» свое.

Потом мать умерла, а Наргизе предложили работать почти круглосуточной няней в одной семье.

И она согласилась. Все лучше, чем дома сидеть без дела.

Подруга, смакуя, расписывала все прелести новой должности: «Там и поешь, и телевизор посмотришь, и спать есть где. Деньги хотя бы в руки возьмешь. Потом, может, откроешь какой-нибудь маленький магазинчик».

В открытие «своего магазинчика» Наргизе верилось с трудом. Не было у нее торговой жилки, и вряд ли она могла откуда-нибудь появиться на пятом десятке. Но позвонить по оставленному номеру все же позвонила и так попала к Гоциридзе.

Семья хорошая. Придирками не изводили. Контролем себя не утруждали. С утра все разбегались по делам, а Наргиза оставалась с мальчиком хозяйкой положения. Только странный он какой-то, Мерабико. Уже четыре года, а не говорит. И ведет себя как-то необычно.

Потом Наргизе объяснили про диагноз, о котором она раньше и не слышала, – аутизм. Потому, наверное, и платили хорошо. И еще подарки к праздникам делали – не скупились. Найти хорошую няню для «особенного» ребенка – дело нелегкое. Так и осталась Наргиза в этой семье на несколько лет, уходить и не думала.

Мать Мераба Дали с головой была занята своим бизнесом – уверенно вела салон красоты к дальнейшему процветанию. Дома по очевидной причине бывала редко: «Для сына стараюсь. Муж-негодяй меня бросил. Испугался болезни ребенка».

Да и что дома делать, когда Наргиза ее полностью заменяла? И кормила, и купала, и памперсы меняла. Мерабико ее воспринимал относительно хорошо. Иногда терся головой о живот – ласкался. Хотя через минуту мог ударить ногой. Почему – иди разберись. Наргиза лаской старалась сглаживать все острые углы. А как иначе с больным ребенком?

Потом Мерабико подрос и пошел в инклюзивную школу к таким же, как и он сам, инвалидам разной степени тяжести. В этой школе за несколько лет Наргиза чего только не насмотрелась. Калясочники, дауны, аутисты всевозможных стадий. Вначале смотрела на них с ужасом и думала: «Зачем Ты их такими создал, Господи? Не лучше ли было, чтобы все как у всех? Сами себя бы обслуживали и не причиняли бы столько проблем окружающим».

Потом и это недоумение прошло. Ко всему привыкает человек. Инвалиды с их различными дефектами уже не казались ей чем-то из ряда вон выходящим. Так, дети как дети.

Тем временем отметила Наргиза своеобразный юбилей в семье Гоциридзе – шесть лет на одном месте.

Но вот случилось непредвиденное.

Дали привезла огромный, почти во всю стену, плазменный телевизор. Включили и залюбовались красками. Мерабико целый день не отходил от новой игрушки. А поздно вечером взял стул и со всего размаху разбил экран. Две тысячи лар коту под хвост.

Осколки убрали. Мераба кое-как успокоили и спровадили спать. А ночью с Дали случилась истерика. Сидела на кухне и рыдала так, будто плотину прорвало:

– Не могу, не могу больше! Всему есть предел. Неужели он родился, чтобы уничтожить меня? Из-за него меня бросил муж. Из-за него я не могу устроить свою жизнь. От меня шарахаются нормальные мужчины. Не хотят со мной связываться. Вдруг такого второго рожу… Я не хочу так жить!

Наргиза что-то блеяла в ответ, пытаясь успокоить свою работодательницу. Но все было напрасно. На другой день Дали встала с вызревшим решением:

– С меня хватит! Я сегодня же напишу заявление, чтобы Мераба приняли в интернат. Он все равно ничего не заметит. А Вам, Наргиза, огромное спасибо за все. Заплачу, как обычно, до конца этого месяца. Можете искать себе другое место. А теперь собирайте его в школу. Я поеду оформлять документы. Сюда он больше не вернется.

Наргиза так и села. Кое-как одела Мераба, и они пошли своим ежедневным маршрутом. Дорогой Наргиза тщетно пыталась привести в порядок обрывки мыслей: «Сдать своего? Десятилетнего? И как потом жить с этой пустотой в доме? Что сказать соседям? Как будет Мерабико в этом интернате?..»

В смятении Наргиза довела Мераба до школы, помогла ему раздеться, завела в класс и вернулась в вестибюль, где детей ждали родители. Села на скамейку и зарыдала.

– Что случилось? – один за другим к ней стали подходить те, кто привык к заботе о ближнем. Таких сострадательных людей, как эти родители из инклюзивной школы, еще поискать надо. Все по жизни бескровные мученики.

Наргиза рассказала о своей беде. Потом у нее вырвалось:

– Была бы я помоложе, взяла бы Мерабико к себе. Но кто мне даст? И возраст неподходящий, и работы постоянной нет.

Услышав такое, родители забурлили:

– Вот законы идиотские!

– И правда, не дадут!

– Пропадет он в интернате. Здоровые инвалидами делаются…

Разодетая Этери выдвинулась вперед, явно желая изречь какую-то светлую мысль. Наргиза хоть и знала ее в лицо, но никогда не здоровалась. Испытывала к ней «чувство резкой антипатии». Этери выделялась экстравагантным видом. Цокая высоченными каблуками, всегда появлялась с высоко поднятой головой. «Это не человек, а какая-то Нефертити Клеопатровна!» – думала Наргиза, глядя на Этери. А еще эта самая Этери как-то произнесла в вестибюле зажигательную речь о беспомощности правительства и его нежелании заботиться о благосостоянии граждан. И аргумент привела: «Вот как мне жить на 2000 лар в месяц?»

Несколько человек посмотрели на нее с недоумением. Они явно ухитрялись сводить концы с концами на сумму, в пять раз ниже названной.

И вот теперь эта самая Этери успокаивала Наргизу:

– У меня есть хороший адвокат. Если надумаете усыновлять, я вам помогу! Бесплатно. У меня тоже сын аутист. Тяжелая форма. Куда ни возили, что ни делали, все напрасно. Двенадцать лет – ни слова не говорит. Надо будет, мы вас все поддержим, чтоб Мерабико у вас остался. Давно за вами наблюдаю. Такие няни, как вы, на вес золота!

Наргиза растерялась. Вот тебе и Нефертити. Еще и наблюдает за ней, оказывается.

– Вы ведь меня совсем не знаете. Да и хватит ли у меня сил? Возраст все-таки…

Этери подсела к Наргизе и взяла ее за руку:

– Мамой быть никогда не поздно. Я за вас революцию устрою! Взятие Бастилии! Меня вся мэрия знает. Я туда постоянно скандалить хожу, лишнее финансирование выбивать. И, учтите, всегда добиваюсь своего…

* * *

Через месяц Наргиза, благодаря Этериному адвокату, уже держала в руках все необходимые документы на Мераба и думала, что закат дней для материнства – понятие очень относительное. Вся жизнь впереди…