Текст книги "Рядом с вами"

Про змею

– Куда едем? – спросил Шалва, пристегивая ремнем Мерабико на переднем сиденье.

– На Черепашье озеро! – потребовал будущий магнат.

– А вдруг там змеи? – запротестовала Римма, отвечавшая за безопасность Мерабико перед своими хозяевами.

– Не проблема, – парировал Мерабико. – Я их уничтожу. Вот так!

И, схватившись за воображаемый «калашников», изобразил пулеметную очередь.

Шалва усмехнулся:

– Зачем же так сразу их уничтожать? Они же пока ничего тебе не сделали. Вот я расскажу тебе случай…

Мы переглянулись. Римма подмигнула мне, уселась поудобнее и благосклонно разрешила:

– Мы все во внимании. Давай.

Шалва плавно развернул машину, вырулил на дорогу и начал:

– Эта история произошла двадцать пять лет назад. Попал я как-то с другом в одну деревню в Имеретии, к его сестре Нане. Нас было шестеро. В тот день после шикарного ужина мы легли спать на втором этаже дома. Когда я поднимался по лестнице, то заметил, что около подвала стояла маленькая миска с молоком. Ночью пришлось мне спуститься во двор, и, проходя мимо, я отметил про себя, что миска была уже пустой.

Я ж любопытный, ну, утром и спросил у хозяйки дома, что там за миска такая подозрительная. Та почему-то засмущалась и ответила что-то невнятное: «Вы гости, и я не хочу вас пугать. Потому лучше ни о чем меня не спрашивай».

Естественно, после такого ответа я стал к ней приставать с удвоенной энергией и обещать, что не испугаюсь.

И вот что я услышал.

* * *

«…Рождение Наны мы отмечали очень пышно, так как девять лет у нас не было детей. Когда Нане исполнилось три года, отец построил ей маленькую беседку для игр под старой тутой. Однажды, когда девочка открыла дверь этой беседки, то закричала от ужаса. Внутри лежала огромная змея. На крик выбежал отец, погнался за змеей, но не догнал. С этого дня Нана даже близко не подходила к своей беседке. Спустя три дня она сама собой развалилась. Наша бабушка на это еще сказала:

“Змея приползла спасти нашего ребенка. Ведь Нана раньше часами не выходила из беседки. Говорят, есть у них дар предчувствия беды…”

Никто всерьез ее слова не воспринял.

Прошло пять лет. Нана сидела за столом и вышивала. Было лето. Мы с ее отцом были в поле, собирали кукурузу. Внезапно Нана потеряла сознание и упала со стула. Именно в этот момент я, находясь в поле, увидела, как ползет ко мне огромная змея, сгибаясь кольцами. Потом она вытянулась в направлении к нашему дому. Я подумала: ребенок дома один, как бы чего не случилось! Бросила мешок с кукурузой, побежала домой и увидела Нану без сознания. Если бы не та змея, Нана бы умерла. Тогда я тоже поверила, что змея защищает мою дочку. И до сих пор змея живет в подвале нашего дома. Выползает только ночью. Поэтому я ставлю ей миску с молоком…»

Вот такие дела. – И Шалва посмотрел на Мерабико сверху вниз. – А ты сразу: «Убью!» Не спеши убивать никого, даже таких тварей…

Часть 4. Из цикла «Записки Вахо Антивируса»

Суд человеческий

…Пришел я домой после работы, а мама мне докладывает:

– Тебе Эка звонила, просила зайти.

Эка – это моя соседка, студентка с первого этажа, на моих глазах выросла. Я у них там не гость, а свой человек. Впрочем, у Наны, матери Эки, таких «своих людей» выше крыши – весь день их двери хлопают, впуская и выпуская новые партии посетителей. Но об этом потом, тем более что Нана сто́ит того, чтоб ее здесь описать.

Эка звонила – значит, ее комп опять вирус поймал или прочно завис. Тоже старье порядочное, но не о нем тут речь. Прихожу к Эке, смотрю – ее подружка Маико тут же пасется. Ага, значит, Нана опять в Кахетию уехала сельхозработами заниматься, потому как эти двое вместе никогда не стыкуются. И вот почему.

Маико и Эка одноклассницы. Причем всю школу Нана усиленно воевала, чтоб они не общались: мол, Маико на Эку «плохо действует». У девчонки, мол, «распутные глаза», учится плохо, одни мальчишки на уме. Война эта привела только к обратному результату. Эка и Маико вроде дали друг другу какую-то страшную клятву, стали не разлей вода и даже после школы продолжали встречаться, когда мать отправлялась в свою любимую деревню.

Последний раз я видел Маико несколько лет назад и подумал, что Нана не зря на нее бочку катит. Очень уж неприятно резал уши босяцкий смех, анекдоты сомнительные, да в довершение каждые пять минут она выдувала гигантские пузыри от жвачки, которые громко лопались. Руки чесались дать по шее этой наглой пустышке.

А тут… Я поразился перемене. Вместо специально порванных на плотных коленках джинсов – длинная черная юбка, жвачки нет и в помине, а лицо… Хотите верьте, хотите нет, но от лица исходил какой-то внутренний свет.

Нечто похожее я видел за всю жизнь считанные разы у двух-трех священников и нескольких прихожан. Это при моем-то круге общения!

Сам я, грешным делом, после воцерковления, помню, внимательно изучал свою физиономию в зеркале, надеясь узреть нечто похожее. Увы, никаких изменений после года церковной жизни не обнаружил. Оно и понятно: мое внутреннее болото пребывало в состоянии благополучного покоя.

Но вернемся к двум подружкам. Короче, поздоровался я, уставился по-бараньи на Экину гостью и не утерпел, спросил-таки:

– Ва-а, Маико, это ты?

Девчонки, переглянувшись, захохотали. Потом Эка выдала:

– Правда, круто, Вахо?

(Мы с ней на «ты», двадцать лет разницы – ерунда. Тем более что я терпеть не могу обращений с приставкой «дядя». Забыл сказать, что Эка на мне свой русский оттачивает, а потом однокурсников шокирует своими глубокими познаниями в жаргоне. Тем остается только балдеть и завидовать, сами-то в большинстве своем двух слов связать не могут. Маико только исключение, у нее, кажется, бабка русская.)

Эка пояснила:

– Все так спрашивают. Маико теперь в церковь как на работу ходит и по воскресеньям в хоре поет.

Певунья покраснела:

– Ты еще по телевизору объяви.

Я забыл, зачем пришел, и стал расспрашивать, с чего это вдруг «такие люди в Голливуде». И Маико довольно скомканно поведала мне вот что.

– К нам в школу в седьмом классе пришел священник мамао Антоний, – тут же уточнив скороговоркой: – Его покровитель Антоний Марткопский. Сказал, что если у кого какие-то внутренние проблемы, давайте, мол, приходите в такую-то церковь, всегда с радостью выслушает. Мне тогда очень нравился один парень из параллельного класса, который на меня никак не реагировал. Вот я и решила сходить, посоветоваться. Мы тогда, наверное, два часа проговорили с мамао о том, как владеть собой, уметь слушать своего Ангела Хранителя, потом мамао о себе рассказывал. Короче, стала я бегать к нему советоваться на разные темы: то родители на меня давят, то в школе конфликты. Мамао Антоний во все вникал, где надо, советовал, а о том, что на службы надо ходить и правило читать, и намека не было. Это все как-то само пришло.

– А чудеса какие-нибудь были? – Я жаждал услышать что-то сногсшибательное, а этим вроде не пахло.

Маико посмотрела на меня как на дитя неразумное.

– Нет, ничего такого не было. Думаю, само ожидание чего-то сверхъестественного настраивает человека, что ему кто-то что-то должен. Так в итоге и от церкви можно отпасть.

– А что ты Эку в церковь не ведешь?

Девчонки опять переглянулись и захохотали.

– С меня хватит того, что мама туда в детстве водила, – фыркнула Эка.

(Я и сам наблюдал яростные попытки Наны в этой области не так уж давно.)

Маико тактично постаралась закрыть скользкую тему:

– Эка пока не готова туда идти. Я за нее подаю записки, свечи ставлю. Этого пока достаточно. Может, когда-нибудь созреет.

Я подивился про себя, как у этой хохотушки-толстушки хватает ума не завязнуть в типичных неофитских перегибах, когда так и подмывает спасать человечество, еще не разобравшись с собственной помойкой. Помню себя. Уверовав, я только и делал, что лез ко всем подряд с непрошеными проповедями. И какая была обратная реакция. Сейчас об этом стыдно вспомнить.

Эка не переставала язвить:

– Моя мама там уже, наверно, тонну свечей за меня поставила. Так что ты не очень напрягайся.

Маико и тут не спасовала:

– А тебе мешает, что ли? Расслабься. Я за своих родителей-атеистов подаю и тебя пишу за компанию. Большое дело.

– Ну как? Есть результат? – вскинулся я.

Маико, несмотря на рубенсовские формы, легко подпрыгнула и, вытянувшись в стойке, отрапортовала:

– На западном фронте без перемен. – Потом уже в своей обычной манере добавила: – Было бы странно, если бы что-то кардинально изменилось. Я что вам, великая святая, чтоб кого-то вымаливать? Я же говорю, в церковь не ради чудес хожу.

Я вошел в раж. Неужели в этом жизнерадостном колобке ничего не осталось от ее прошлых увлечений?

– Маико, а как у тебя на личном фронте, если не секрет?

– Лучше всех! – У нее засверкали глаза.

За подругу ответила Эка:

– Приколись, Вахо! У Маико официальный жених! Учится в семинарии. Сейчас эти двое шизов чувства на прочность проверяют. Саба, как попугай, ей твердит: «Учти, быть женой священника – тяжелый крест!» Ух, с каким удовольствием я бы придушила эту зануду!

– У тебя нулевые шансы! – рассмеялась будущая попадья.

Я балдел от Маико все больше и больше. Классная девчонка. Повезло же тому семинаристу! Но дело даже не в этом.

Я не верю в кардинальное человеческое изменение. Конечно, меряю всех своей меркой. А тут факт налицо. Передо мной был другой человек. Бесспорно, в ее метаморфозе не обошлось без участия мамао… Нет, скорее, кого-то повыше. По-любому надо запастись адресочком этого священника. Не удивлюсь, если он и раковых больных лечит.

Пока я анализировал свои чувства, Эка активизировалась:

– Маико, как мне тебя жаль! Ясно, выйдешь ты замуж за своего святошу, штук пять детей родите, а потом ты превратишься в такую тетку, как моя мать. У меня уже аллергия на этих верующих.

– Вайме, Эка, имей совесть! – взорвалась Маико. – Тетя Нана – божий человек, трудяга и жертвенная мать.

– Ты прекрасно знаешь, что этот божий человек тебя не любит и говорит про тебя гадости. Я за объективность.

– Подумаешь, большое дело! Это из-за моих прошлых ошибок. Достойное по делам своим приемлю[45]45
  См. Лк. 23, 41.


[Закрыть], – проговорила она заученно. – Это ее право. В моих глазах она все равно глубоко верующий человек.

– Этот глубоко верующий человек, – Эка нервно скребла длинными ногтями с черным маникюром скатерть, – типичная шовинистка. Она никого не любит, кроме грузин. Терпеть не может армян и китайцев.

– А кто поехал в Спитак раздавать гуманитарку после землетрясения? – влез я с партией защиты. – Да, у Наны свои тараканы в голове, но она для меня была, есть и будет символом Матери-Грузии. Спроси у тех, кто с ней был, как она рыдала там, на развалинах.

– Кто дал тебе право ее осуждать, – наседала с другой стороны на эту максималистку Маико, сверкая своими бархатными карими глазами. – Ах, подумаешь, она тебе запрещает болтать по скайпу с этим французским арабом! Боится, чтобы ты не наделала глупостей. Мои родители тоже фырчат из-за моих походов в церковь. Боятся, чтоб у меня крыша не поехала. Посмотрим, какая ты будешь мать в свое время.

– Не ори на меня! – окрысилась Эка, нервно поправляя светлые пряди. – По крайней мере, я не буду заниматься таким идиотизмом, как «Деревня будущего»! – И крикнула мне: – Что, Вахо, молчишь? Признай, что это была супертупость!

Я только глубоко вздохнул, так как был полностью с нею согласен, но, чтобы прекратить этот суд человеческий над Наной, резко сменил пластинку:

– В итоге что там у тебя с компом?

Девчонки прекрасно поняли мой трюк и, хлопнув друг друга по рукам, поставили мне диагноз:

– Вот аферист!

Я, напустив на себя сверхзанятость, углубился в работу, согреваясь душой от тех событий, которые подарила мне Маико.

«Деревня будущего»

Раз уж Эка на психе ляпнула о «Деревне будущего», надо начать издалека, с биографии самой Наны.

Вот она вкратце: школа в деревне, два института, позднее замужество и итог – вдова с ребенком.

Эку Нана поднимала сама, с великим трудом, перебиваясь продуктами из деревни и сдачей комнаты. Квартиранты – еще те наглые рожи, то дурили ее с деньгами, то сбегали, что-то основательно нагадив. Нана, к тому времени став активно верующей («пассивные» – это все наши остальные соседи по корпусу, завели в квартирах уголки с иконами и спокойно себе живут дальше, не обременяя себя постами и службами), при очередном аврале только крестилась на бумажные образочки: «Слава Богу за все! Не оставь, Господи!» И Господь не оставлял – всегда находился какой-нибудь выход из нестандартной ситуации.

Несмотря на непостоянство доходов, у Наны всегда было много гостей. Мчади из своей кукурузы напечет, ткемали поставит, по ходу сварит крапивные хинкали с орехами и, как венец всему, водрузит на стол свое вино в глиняном кувшине, – и все, стол накрыт.

Соседи наши с машинами и официальными работами вели намного более замкнутый образ жизни, ссылаясь на «трудные времена». Кнарик – «всевидящее око» с третьего этажа, больше всех недолюбливавшая Нану, шептала: «Эта деревенщина слово такое знает, чтоб всегда в доме продукты были».

Я крутился тогда у Наны часто, но никаких особых «слов» в ее лексиконе не замечал. Она только неукоснительно читала ежедневную семикратную молитву – благословение патриарха и кадила в доме ладаном по утрам («Опять дышать нечем в подъезде», – так комментировала эти действия Кнарик и жаловалась на аллергию). В свободное от гостей время Нана очень рьяно занималась патриотическим воспитанием Эки. Читала ей бессмертного «Витязя в тигровой шкуре» Шота Руставели, своего любимого Важа Пшавела, пела грузинские песни и водила дочь на народные танцы.

Отправляясь в первый класс, Эка знала множество стихов, десяток основных молитв и лихо тараторила огромное вступление из «Витязя в тигровой шкуре» наизусть:

 
Ростэван был царь арабский,
Божьей милостью храним;
Войск бесчисленных властитель,
был он щедрым и простым…
 

И так далее.

Народные танцы со временем завяли на корню. К каждому выступлению надо было шить хевсурское или осетинское платье за двести лар. Короче говоря, Нана не вписывалась в такие траты.

Для полноты картины следует добавить, что в ходе всего вышеизложенного педагогического воздействия прививалась Эке такая мысль:

– Ты носитель древней культуры, и потому надо четко знать, как вести себя в том или другом случае. Относись с уважением ко всем, как сказано в заповедях Божиих. Храни веру православную. Без нее невозможно быть настоящей грузинкой. И самое главное, замуж надо выходить только за грузина, иначе все культурные традиции со временем растворятся в этом огромном человеческом море.

Жужжала это Нана на разные лады, жужжала, полагая, что кашу маслом не испортишь, а вышло наоборот. Эка в седьмом классе наотрез отказалась ходить вместе с матерью в церковь и причащаться.

Зашел я к ним на Барбароба[46]46
  День св. вмц. Варвары, отмечаемый 17 декабря.


[Закрыть] поздравить (я у них бессменный меквле – первый гость. Нана считает, что у меня нога хорошая), а тут… Открывает мне дверь Нана, красная как рак, и после приветствий продолжает доругиваться с Экой. Текст, слышу, нешуточный.

– …Бессовестная! Это всё эта негодяйка Маико виновата, сбила тебя с пути истинного!

– Мама, при чем тут Маико?! Это мое дело! Я не баран, чтоб в церковь на веревочке ходить.

– Эка, последний раз тебе говорю, надень юбку вместо этих проклятых джинсов и идем в церковь! Тобой клянусь, я порву эти джинсы на куски!

– А в чем я в школу пойду? Других нету. Ты посмотри на себя в зеркало! Какая ты верующая? Тобой сейчас точно темные силы руководят. Уже люди с улицы смотрят!

Нана тут совсем до ручки дошла и возопила, обернувшись к иконам:

– Господи, Ты все видишь! Дай этой негодной скотине десять детей и чтоб ни один ее не слушал!

Хотел я вмешаться, тормознуть Нану. Энергетика у нее через край бьет, а ну как исполнится пожелание? Но она уже выскочила на улицу, благо была в церковном прикиде (дома и она в джинсах может походить). Наверное, прямиком в церковь побежала – жаловаться духовнику на непокорную дочь.

Я счел своим долгом сделать внушение.

– Эка, ты… это… как его… потише будь. Жалко ее. Сходила бы, причастилась. От тебя не убудет. Видишь, как мать переживает…

– Отстань, Вахо, – огрызнулась Эка. – Когда у меня будут свои дети, я не буду им навязывать свое мнение! Не семнадцатый век! И вообще, о каком Причастии речь, когда я не готовилась? – Ее глаза наполнились слезами, и она продолжала, с трудом сдерживаясь, чтоб не разреветься: – Ты представляешь, моя мать говорит: «Грузин и православный – это синонимы. Какая из тебя грузинка, если ты в церковь не ходишь?» И начинает мне пересказывать истории про наших царей. «Где, говорит, твоя любовь к родине?» Значит, кто я теперь? Чукча? Или американка? Как ей объяснить, что я люблю свою родину, но не хочу этого делать напоказ. Когда мне надо, я зайду в церковь Кашвети, помолюсь от души, и Бог меня услышит.

Я молчал и не мог ей ничего возразить…

Со временем Эка стала более снисходительной к матери или просто отмалчивалась, уткнувшись в книги, изображая, что занимается. Так она пережидала Нанины приступы миссионерской деятельности.

Вернусь к тому, с чего начал. Года три назад Нана официально пригласила меня на свой день ангела, сказав, что будет обсуждаться очень важное дело, касающееся будущего Грузии. Попробуй не приди после такой прелюдии!

Короче, завернул я к ней вечерком, смотрю, а там целый цветник божьих одуванчиков. Вот вам полный состав присутствующих:

Магда, пожилая интеллигентная дама, работает на радио Патриархии. А посему самая современная из этой клумбы перецветов.

Ия – никогда не работавший юрист под пятьдесят. Ее вообще стоит почтить отдельной главой в моих записках.

Тако – бывшая пианистка с княжеской фамилией.

Еще бодрый дедок семидесяти лет, батони Лексо, пчеловод, повернутый на стихах Важа Пшавела. Он их вставлял в разговор по теме и без.

И, само собой, Нана и Эка, изнывающая от скуки, но мужественно сидящая за столом. (Уж если что мать ей и вложила накрепко, так это этикет гостеприимства.)

На столе стояли уже полупустые тарелки и стаканы. Нана, обожавшая быть тамадой, вела стол в своей обычной манере. Это значит, произносила длинные тосты с историческими параллелями за каждого из присутствующих. Обычно на это уходило самое меньшее два часа из времени застолья, не считая основных тостов за праздник, за живых, за усопших, за детей и прочее.

Я, как опоздавший, был тут же почтен сиюминутным экспромтом тамады. Нана воздела стакан к ободранному потолку, сорок лет не знавшему побелки, и начала издалека:

– На днях в одной из деревень Гурии произошел такой случай. Я сама по телевизору слышала. Какие-то негодяи ворвались в дом и решили пытать пожилую хозяйку утюгом, чтоб узнать, где деньги лежат. Но Господь не допустил злодеяния.

Тут все присутствующие дружно перекрестились.

– Включили утюг, приложили к руке старушки. Ждут пять, десять минут – никакой реакции. Один из грабителей не выдержал и спросил:

«Эй, бебо, что у тебя с утюгом?»

«А он не нагревается. Я его для красоты держу».

Грабители удивились:

«А белье чем гладишь, несчастная?»

«Я уже двадцать лет у соседей утюг беру, когда нужно бывает».

Пришлось ворам уйти с пустыми руками.

Тут Нана выдержала паузу, дав гостям время осмыслить эту историю, и торжественно провозгласила:

– Так давайте же выпьем в лице моего лучшего соседа Вахо за тех соседей, у которых всегда можно брать все, что тебе надо. Вахо – человек безотказный, всегда Эке компьютер чинит, только позови.

Я встал и произнес ответный тост, поблагодарив всех присутствующих и сказав, что, мол, Нана для меня символ Матери-Грузии и лучшей половины человечества в одном лице.

Лексо пустил слезу и потянулся меня обнимать.

– Сынок, дай я тебя поцелую! Ты так хорошо сказал! Живи долго-долго!

Словом, после многих ахов и охов Нана наконец-то добралась до главной цели сбора.

– Дорогие мои, я собрала вас здесь для того, чтобы обсудить важный для всей Грузии проект. Его разрабатывает сейчас Ия.

Все взоры обратились к невзрачной, зашуганной Ии.

– …Это проект для мэрии. Он называется «Деревня будущего». Он должен способствовать развитию сельского хозяйства, виноделия, чаеводства и так далее. Все это будет делаться руками беспризорников. Давайте вместе помолимся, чтобы дело сделалось Божиим благословением.

И Нана, поднявшись и нацепив свою нейлоновую косынку, которую она никогда не развязывает, а нахлобучивает для скорости, как кепку, стала читать молитву по соглашению из грузинского молитвослова. Мы все тоже встали и приняли сосредоточенно-молитвенные позы. Эка ретировалась на кухню, как будто срочно менять тарелки.

Потом Нана помянула святого Георгия, покровителя земли Иверской, святого Иоанна Зедазнийского и двенадцать его учеников, мученика Або Тбилисского, прося их заступничества.

После молитвы Ия объяснила:

– Нам надо сложиться по лару на организационные нужды. – И, смущаясь, тихо присовокупила: – Ради блага Грузии.

Все тут же полезли в кошельки. Лексо с трудом наскреб мелочь по карманам и с чувством продекламировал, вручая презренный металл:

 
Почему я создан человеком?
Почему, исполненный красы,
В сонме туч в высоком мире неком
Не рожден я капелькой росы?..
 

Не дал лар только я, хотя он у меня был.

– Нету, да? – участливо-жалостно поинтересовалась Тико. – Я за вас положу.

Я запротестовал, так как терпеть не могу долгов, и тут мне пришлось рассекретиться:

– Я просто думаю, что у вас ничего не выйдет.

Меня, естественно, не поняли и тут же заклеймили несмываемым позором, ясно читающимся во взглядах собравшихся: «Для Грузии лар пожалел!»

Я самоликвидировался на кухню, мол, что-то важное нужно сказать Эке. Выходя, услышал, как Нана со вздохом пыталась оправдать меня перед цветником:

– Вахо очень хороший, добрый, но менталитет другой, русскую школу кончил. Разве он может любить Грузию, как мы?

Эка сидела на кухне без всякого дела. Увидев меня, фыркнула:

– Что, Вахо, и тебя достали? Я тебя понимаю. Еще мама хочет, чтоб я с ними общалась и перенимала «опыт истинных верующих». Что за бред выдумала Ия? Эти люди не знают, как компьютер включить, а туда же – «проекты, сбор средств». Понятия не имеют, что все проекты принимаются в мэрии только в электронном виде.

Я и сам голову бы на отрез дал, что у Ии ничего не выйдет, но все же промолчал. Интересно: они все и вправду верующие порядочные люди и патриоты, покруче меня, а как соберутся что-то вместе делать, так всегда из этого выходит невесть что и сверху бантик.

Кстати, как некоторым людям удается сохранить такую детскую непосредственность на шестом или седьмом десятке? Я-то сам давно не верю ни в какие благие начинания, будь то от правительства или от конкретных личностей.

Уходя, я слышал жаркий диспут. Тико предлагала открыть в «Деревне будущего» студию для музыкально одаренных бомжат. Магда настаивала на открытом письме президенту с просьбой финансировать открытие интернет-кафе. Ия протестовала, называя оное заведение «ловушкой нечистого». Лексо в общем шуме напевал что-то из народного фольклора. Оно и понятно, вино у Наны крепкое.

– Пошел я, Эка, – сказал я, прощаясь. – Мне завтра рано вставать. А этим, похоже, спешить некуда. Счастливые часов не наблюдают…

Забегая вперед, скажу, что «Деревня будущего» существует и сегодня, но только в папке у Ии.