Текст книги "Рядом с вами"

Запасная мать

В двенадцать часов дня у первого корпуса университета было многолюдно. Студенты стояли на солнцепеке, болтали, смеялись и не спешили расходиться. Тамрико Чхеидзе с подружкой Ингой строили планы на завтра, и вдруг Тамрико поймала на себе чей-то пристальный взгляд. Она замолкла на полуслове и подсекла, что ее разглядывает в упор какая-то пожилая женщина, стоявшая в нескольких метрах поодаль.

– Что с тобой? – встрепенулась однокурсница.

– Нет, ничего. Продолжай. – Тамрико вернулась к прерванной теме, все же краем глаза наблюдая за действиями «объекта».

Странноватая женщина прошлась туда-обратно. Потом, видно, что-то решив для себя, взяла курс прямо на двух подруг.

– Это ты Тамрико Чхеидзе?

– Д-да, – почему-то напряглась девушка.

– Я твоя мать, – вымолвила подозрительная особа. Потом схватилась за сердце и осела на асфальт.

Знакомые ребята не растерялись и тут же вызвали скорую. Эскулапы появились в рекордные сроки и забрали женщину в больницу. Тамрико все же успела спросить в этой кутерьме, куда увозят самозваную мать.

* * *

Дома она ничего не рассказала родителям об уличном инциденте. Зачем зря нервировать? Но на другой же день разыскала больницу по указанному адресу и вошла в нужную палату. У окна лежала та самая вчерашняя пострадавшая. Увидев Тамрико, она слабо улыбнулась:

– Я знала, что ты придешь.

Тут самое удачное было спросить, проявив хорошие манеры: «Как вы себя чувствуете?» – что Тамрико и сделала. Не скажешь же с порога, что по уши заинтригована вчерашней завязкой из сериала, а состояние здоровья абсолютно чужого человека – это уже так, второстепенно.

– Мне лучше, спасибо. – Больная приподнялась на подушке, принимая более удобную позу. Ей тоже было понятно, что именно привело сюда посетительницу. Женщина сразу же перешла к цели визита: – Ты, наверно, хочешь спросить насчет той фразы, не так ли?

Тамрико кивнула, радуясь, что этап реверансов закончен.

– Меня зовут Этери. Я долго искала тебя. Это не афера из индийского сериала. Мне ничего от тебя не нужно, и я не собираюсь устраивать скандалы людям, которые тебя вырастили.

Тамрико каким-то седьмым чувством понимала, что Этери ей не врет. Ведь помнила она смутные очертания какого-то учреждения с серыми стенами… Но на все вопросы родители отговаривались: «Это был плохой детский сад. Потом мы тебя перевели в хороший!»

Глаза у Этери слегка затуманились.

– Твой отец погиб на абхазской войне. Я осталась с тобой, годовалой, без денег, да еще на съемной квартире. Это было страшное время. Хорошо, что ваше поколение не помнит начала девяностых годов. Какой-то сплошной мрак во всем. Хлеб по талонам, обесцененные деньги, бандитизм… Э, да что вспоминать! Квартирная хозяйка держала меня из жалости, потом сказала: «Прости меня, но найди себе другое место».

Возвращаться в деревню к свекрови было некуда. Узнав о гибели сына, она вскоре умерла. Тут мне подвернулась «спасительница» Заира. – У рассказчицы от давней обиды задрожал голос. – Предложила мне поехать в Турцию. Соловьем заливалась: «Работать будешь в доме, соберешь денег и вернешься. А дочку сдай в детдом. Временно. Так и побогаче тебя люди делают, трудные времена пережидают на всем готовом».

Ох, как мне не хотелось ехать, прямо как чувствовала! – Этери всхлипнула. – Но тогда мне это казалось единственным выходом. Ведь многие ехали. Как раз границу недавно открыли. И печать делали без волокиты.

Этери замолчала, видимо, мысленно еще раз прокручивая свой отъезд и все, что было потом. Тамрико вернула ее к действительности:

– Что же было потом?

– Дальше был капкан. Встретил меня Исмаил у автобуса, как договорились, повез к себе домой. А там отобрал паспорт и запер в подвал.

Тамрико отвела глаза. Повисла пауза.

– Там я провела несколько лет. Каждый день одно и то же. Конвейер людей. Я молилась, чтобы Бог подал мне выход из этого кошмара. Все просила, чтоб тебя увидеть. Мне помог Онаран.

– А кто это?

– Он был одним из тех, кто ко мне приходил. Я по глазам поняла, что он мне поможет. Видно было, что он очень добрый. Не такой, кто просто кошку на улице пожалеет, а кто на дело способен. Он меня и спас.

– А как? Побег устроил?

– Нет, что ты! Турки очень законопослушные. Он просто выкупил меня у Исмаила за приличную сумму.

– А дальше что было?

– Да обыкновенно. Какое-то время я у Онарана в доме жила. Сначала те деньги отрабатывала. Потом уже на себя работала, чтоб сюда было на что вернуться. Он мне платил, как обычно там уборщицам платят. У него свои понятия. Грех человека даром заставлять работать. Потом я себе паспорт оформила и приехала сюда.

– Вы не пытались найти ту негодяйку? – перебила ее Тамрико.

– Нашла, но опоздала. В том проклятом подвале только и думала: вернусь, все волосы ей вырву по одному в отдельности! А вышло по-другому. Пришла я к ней домой. Ее старшая дочка дверь открыла. Оказывается, Заира три года тому назад от рака умерла. Выходит, Господь с ней и без меня разобрался. Она, как я потом выяснила, не только меня одну «в работу» определила…

Потом стала тебя разыскивать. Там, в детдоме, сперва не хотели говорить, кому тебя отдали на усыновление. Но деньгами я и эту проблему решила. Дали мне все-таки адрес твоих Чхеидзе. Какое-то время я наблюдала за тобой. Потом решилась подойти. Только сердце меня немного подвело.

Тамрико молчала. Не знала, как ей реагировать – радоваться или держать стойку: у меня есть родители и второй матери мне не нужно.

Этери и тут словно прочитала ее мысли.

– Не говори ничего. Просто знай, что у тебя есть я. Тем более я ни на что не претендую.

– А чем вы занимаетесь сейчас?

– На базаре хачапури продаю. Живу в Глдани, в подвале. Первое, что сделала, это себе крышу какую-никакую купила. Чтоб зря деньги не пропали.

* * *

Тамрико вышла из палаты с полной сумятицей в голове. Как поступить? Снова прийти с визитом в больницу? Сказать родителям – или делать вид, что она ничего не знает?

Все произошло само собой.

Мама номер один – Ия – сразу что-то заподозрила, едва Тамрико вошла домой.

– Что случилось?

Тамрико, уже не раздумывая, рассказала все, что произошло за последние два дня. У Ии опустились руки.

– Что ж, когда-нибудь все становится явным…

* * *

Ия и Тамаз прожили последние шестнадцать лет под грузом тайны, которая вот-вот должна была раскрыться. С приемными детьми всегда так. Причем все варианты не просчитаешь. Неосторожное слово соседей, встреча старых знакомых или чье-то ядовитое желание пролить свет, куда не просят. Вроде приняли все меры предосторожности. Переехали в другой район. Запаслись соответствующими карточками с «первыми моментами детства» у фотографа-профессионала. И вот она, минута прозрения.

И ведь какое фатальное невезенье! Нет чтобы просто бедная женщина, согрешившая по молодости, так тут целый сериал «Санта-Барбара»! Вдова, Турция, сексуальное рабство, а теперь еще и базарная торговка. Все это очень далеко от круга их знакомых «доцентов с кандидатами». А если подумать дальше, так волосы дыбом становятся. Ведь у этой Этери может быть редкий букет вензаболеваний со СПИДом включительно. Или даже если их нет, то может обнаружиться гепатит, туберкулез или чесотка. После такого образа жизни что-нибудь да будет. И вообще странно, как она выжила.

Ии показалось, что у нее закипают мозги.

Тут вернулся с лекций Тамаз, и волей-неволей пришлось переключиться на подачу обеда.

Как только Тамрико отправилась спать, ее родители заперлись на кухне и стали обсуждать возникшую перед ними проблему. Рассмотрели все варианты: что скажут люди, рассуждая по принципу: «скажи мне, кто твой друг…»; как вторая мать будет влиять на Тамрико; как отреагирует Тамрико на зов крови? Вдруг ей что-то стукнет в голову и она перечеркнет все эти счастливые годы и полностью переключится на эту подозрительную особу?

С другой стороны, просто игнорировать нарушительницу спокойствия намного проще и комфортнее.

Тут Тамаз неожиданно увел обсуждение в совсем иное русло:

– Помнишь, Ия, я тебе рассказывал, что случайно родился?

Ия при упоминании родителей мужа устало возвела глаза к потолку. Все понятно, родители – дело святое. Но очень уж свекор со свекровью примитивны и неотесанны. Он – шофер, она – домохозяйка. Хорошо еще, что в деревне сидят, к ним редко приезжают. Один Тамаз у них неизвестно в кого уродился, интеллигент-самородок.

Тамаз хоть и видел реакцию жены, но на гримасу не среагировал, а повел разговор дальше:

– Мама уже не хотела рожать, когда забеременела мной, но отец сказал: «Кето, да, у нас уже есть три сына, но кто знает, как повернется жизнь. А вдруг война? Пусть этот ребенок будет как запасная покрышка. На всякий случай». Вот я и подумал. Сейчас мы крепко стоим на ногах. У нас все есть – квартира, машина, деньги, связи в обществе. Но что будет завтра? Пусть у Тамрико будет своя запасная покрышка – Этери, ее мать. Тем более что она чудом вернулась из небытия. Все это неслучайно. Не тебе, физику, напоминать о проценте совпадений. Жизнь – слишком сложная система, чтобы можно было просчитать траекторию движения любого тела. Что же касается твоих опасений о, скажем так, «профессиональных заболеваниях», то все это решаемые проблемы.

Так супруги нашли соломоново решение: будем общаться и не забивать голову надуманными страхами. На вопросы любопытных разработаем легенду, максимально приближенную к реальности. Например, что-то по этой схеме: поездка в Турцию на заработки, падение с лестницы во время мытья окон, временная амнезия, помощь Онарана (благое дело перечеркивать никак нельзя) и возврат в Тбилиси.

На другое утро Тамаз заглянул в комнату Тамрико:

– Ты уже проснулась? Сегодня мы все едем в больницу к твоей маме. Ей надо помочь.

И по тому, как вспыхнули глаза у их общей дочери, Тамаз удовлетворенно подумал: «Вчера мы с Ией попали в точку!»

Удержать мечту

Ира Губенко сидела за сараем в самом конце сада и плакала. Дело происходило в одной безвестной кахетинской деревушке. На улице за невысокими воротами виднелись брезентовые палатки. По шуму голосов можно было догадаться, что эти ужасные поминки, называемые здесь келехом, наконец-то закончились. Дедушку ее мужа Резо достойно проводили в вечность.

Впрочем, тут надо сказать «бывшего мужа», потому что между Резо и Ирой все кончено. Навсегда. Окончательно и бесповоротно.

Ира зарыдала с новой силой. Было мучительно жалко себя, свои радужные мечты, которые разбились вдребезги от столкновения с мерзкой реальностью. А как все хорошо начиналось! Просто и гениально, как в сказке, когда люди созданы друг для друга…

Ира родилась на Украине, в Николаеве. Ничем особым от ровесниц не отличалась. Разве что имела одно странное пристрастие. Еще школьницей она замирала от песни про нелетную погоду, которую с непередаваемым акцентом пела по телевизору Нани Брегвадзе. Еще тогда загадала: «Выйду замуж за грузина». О грузинах у нее было очень смутное представление, как, впрочем, и о деталях достижения своего плана. Тем не менее в мозгах эта идея засела намертво. Гвоздем не выковыряешь.

С Резо они познакомились на автобусной остановке. Он пропустил ее вперед, а потом ринулся покупать билет на проезд. Да с такой скоростью, будто за ним волки гнались.

Слово за слово, а дальше понеслось стремительно, будто знали друг друга всю жизнь. И вылилось это половодье чувств во вполне логичное предложение:

– Давай поженимся!

– Давай! – тут же ответила Ира, не сводя влюбленных глаз с воплощения своей мечты.

У Резо все было на месте: и рост, и улыбка, ну и, конечно, доброе сердце. А ухаживал он как! Просто восхитительно. По всему было видно, что это был перст судьбы, который постучал обоим по макушкам. Тем более и Резо соловьем заливался, что просто не мог пройти мимо такой роскошной блондинки, как Ирина.

Когда первые впечатления после переезда к мужу улеглись, Ира стала присматриваться к окружающей обстановке. Скоро стало ясно, что с фильмами о Грузии эта самая действительность не имеет ничего общего.

Ну ничегошеньки!

Их однокомнатная квартира находилась далеко от центра в каком-то жутком здании. Мусоропровод был наглухо закрыт, и по утрам жильцы выносили кульки с мусором к огромным бакам.

Незнакомая речь резала ухо, а по-русски здесь ровесники Иры явно понимали с трудом. Во всяком случае, ответы не располагали к общению. С балконов могли швырнуть что угодно, начиная от окурков и семечек и кончая корками хлеба. Ночью Иру постоянно будили пьяные серенады, которые доносились с улицы.

Резо как мог сглаживал неровности бытия:

– Люди идут из ресторана и поют.

– Почему они не думают, что другие спят в это время? Надо вызвать полицию.

– На них реагируешь так агрессивно только ты. Все остальные входят в их положение.

– А я не буду входить в положение каких-то пьяниц.

– Они не пьяницы. Они просто хорошо посидели. Это святое.

В характере Резо тоже обнаружились досадные минусы. Он категорически отказывался брать Иру на встречи с друзьями в хинкальную, отговариваясь каким-то средневековьем: «Там женщине не место».

Гардероб Иры подвергся строжайшему отбору. Все открытые майки и юбки слегка выше колен попали в черный список по другой пещерной логике: «Приличные женщины такое не носят».

В итоге супруги стали постоянно конфликтовать.

– Ты меня не любишь! – возмущалась Ира.

– Люблю, очень люблю, – доказывал Резо. – Просто здесь так нельзя!

Еще и со свекровью отношения не сложились с самого начала. Пришла она с какой-то троюродной тетей в гости сразу после приезда и, не разуваясь, направилась в гостиную.

– Стойте в прихожей и ждите тапочки! – осадила их Ира.

Непонятливые родственницы переглянулись, а Резо схватился за голову и чуть ли не силком затащил их к столу.

За столом тоже было много казусов. Всего не перечислишь. В итоге Резо после ухода птеродактилей преподал ей уроки тбилисского этикета на тему «что такое хорошо и что такое плохо».

Вообще кризис молодой семьи был налицо. А тут еще через месяц звонок – в деревне у Резо дедушка умер.

Ира предложила культурно отделаться телеграммой, но не вышло:

– Завтра же едем!

Ира поставила мужу последнее железное условие: чтобы сели на поминках вместе. По ходу осведомилась, скоро ли кончится всё мероприятие и сколько человек намечается.

– Все будет очень скромно. Человек триста. Все свои.

Ире стало дурно. Мысленно прикинула расход – совсем поплохело. Нет, они тут все больные на голову.

На другой день приехали в эту глухомань. Посидев минут пять у гроба, Ира пошла посмотреть на приготовления к келеху. Ну и высказала все, что думала, прямо, без обиняков. Должна ж быть разница между свадьбой и похоронами! Куда, спрашивается, столько наготовили? Ира вполне доступно объяснила, как схожий ритуал происходит в узком кругу на Украине. Аборигены подняли гвалт, потом с трудом сформулировали по-русски что-то вроде тезиса «в чужой монастырь со своим уставом не ходят».

Дальше – больше. Отрицательные впечатления у Иры все нарастали, как снежный ком, несущийся по наклонной плоскости. Но она держалась из последних сил, пока на келехе Резо, вопреки договору, не посадил ее за женский стол между сестрой и матерью, а сам уселся отдельно с мужиками. Дискриминация по половому признаку была очевидной.

Ира улучила момент и ускользнула под шумок в сад, где и дала волю слезам. Ее здесь не ценят, не уважают и прилюдно плюют в тонкую, ранимую душу. Нет, надо срочно делать аборт, благо срок совсем маленький, и уматывать. Хватит с нее этой кавказской романтики…

– …Ты здесь, девочка? – раздался под ухом чей-то скрипучий голос.

Ира подняла заплаканные глаза. К ней ковыляла бабка Резо, опираясь на палку. Еще тот экспонат из местного паноптикума. Вся в черном, платок поперек лба повязан по самые брови, во рту два с половиной зуба. Один глаз прикрыт.

– Что, не понравилось тебе у нас? Все чужое, непривычное.

Ира молчала, не зная, как реагировать. За месяц пребывания уже усекла, что «восток – дело тонкое» и что из чего выходит, не всегда понятно.

– Я тебя понимаю. – Бабка, по-видимому, не нуждалась в ответах оппонента. – Когда меня из Цхинвали привезли, мне тут тоже все не понравилось. Только тогда времена были другие, люди, пожив всего пару дней, о разводах не думали.

«Э, да у нее просто поток мысли», – подумала Ира, но прерывать бабку не стала.

Старушенция посмотрела на Иру:

– И ты не спеши все бросать. Ведь Резо на тебя не надышится. Видишь, рядом с матерью посадил. И от тебя только и требуется полюбить, что он любит. У любви другие глаза. Тогда все изменится.

– Что вы такое говорите? – Ирино терпение лопнуло от столь явной ахинеи. – Как можно полюбить то, от чего тошнит?

– Я не скажу тебе просто терпеть, как нам в свое время говорили. Это скучно и грустно. А именно полюбить – как есть, с хорошим и плохим. Как своего будущего ребенка. Чем быстрее ты впустишь Грузию в свое сердце, тем быстрее она обнимет тебя. Это очень просто, но я не знаю, как объяснить.

И бабулька перешла к конкретным примерам. Мол, есть два пути для завоевания взаимного расположения: учить язык, как можно больше общаться с людьми, и они, видя твой неподдельный интерес, ответят тебе взаимностью.

Второй путь сложнее, но и он в итоге ведет к успеху.

– Была тут у нас в деревне одна невестка из Литвы. Причем свекровь ее не хотела. Так эта девочка решила доказать, что она достойная жена своего мужа. Такую красоту у себя во дворе навела (как это говорится, «немецкий порядок») – наши, разинув рты, приходили у нее учиться. А какой хлеб воздушный пекла! За ее буханки наши пять шоти[41]41
  Вытянутый грузинский хлеб.


[Закрыть] давали, чтоб своих гостей удивить. И говорили с ней, конечно, по-русски…

В итоге бабка предложила Ире что-то типа сделки.

– Не торопись все ломать. Давай подождем год. Если ты по-прежнему будешь видеть здесь только плохое, я лично куплю тебе билет и отправлю домой. Пенсию я свою откладываю, так что не сомневайся.

Ночью Ира проснулась от разговора двух людей, явно о чем-то спорящих: Резо и вчерашней бабки. Смысла она не поняла, но ее насторожило повторяющееся слово «Есенин». Литературные дебаты в этой глуши – это уж чересчур. Все-таки жаль, что она не знает языка!

Утром из любопытства пристала к мужу:

– О чем вы ночью говорили?

Резо сперва помялся, потом нехотя ответил:

– Она говорит, чтобы я каждую неделю по стихотворению Есенина учил наизусть.

– Зачем? – Ира ожидала все что угодно, но только не это. Сама в школе стихи учить не любила, как любую обязаловку. Читать вслух – еще куда ни шло…

– Я ей говорю, что ты из-за стихов с ума не сходишь. А она опять свое. Твердит: «Дело не в стихах, а в уважении! Увидит твоя жена, что ты Есенина учишь, и на наш язык посмотрит по-другому».

При отъезде в город бабка погрозила внуку пальцем:

– Есенина учи! Позвоню – проверю!

* * *

Ровно через год Ира крутилась по дому, занятая по горло готовкой. На кухне всюду, где только появлялось свободное пространство, стояли миски и кастрюльки с заготовками разных традиционных блюд. Годовщину дедушки решили справлять дома. Поехать в деревню никак не выходило: с грудным ребенком путешествовать трудновато. В ближайший сквер собираться надо как к выходу в открытый космос, а уж поездка в деревню и вовсе представлялась другой галактикой. Гастрономический процесс застопорился на полпути из-за Резо.

– Я тебе русским языком сказала: купи два пучка церецо, один пучок омбало и это, как его, пять пучков испанахи для пхали! – распекала Ира проштрафившегося мужа.

– Откуда мне знать, как выглядят эти церецо и омбало[42]42
  Омбало, церецо – редкие растения, которые добавляют в пищу в качестве приправы для придания ей особых вкусовых качеств.


[Закрыть] – оправдывался Резо. – Я до сих пор не могу кинзу от петрушки отличить.

– Ну, ты даешь! Всю жизнь прожить здесь и не разобраться в таких простых вещах! Тютя-матютя… – бушевала Ира.

Про истекавший в тот день испытательный срок никто и не вспомнил – было как-то не до того…

Часть 3. Из цикла «Рассказы таксиста»

Папиными молитвами

Мы познакомились с Шалвой так. Моя подруга Римма состояла в должности многофункциональной бессменной няньки при одном светском семействе N. В ее обязанности входила уборка, готовка, надзор над младшим отпрыском и даже ночевки, пока родители не прибудут домой из казино. Иногда «мальчику хотелось на травку», и Римма выезжала с ним в Ваке-парк. Для этих поездок был задействован постоянный таксист Шалва.

Когда у меня было время, я иногда присоединялась к ним, и мы вместе «пасли» Мерабико на площадке с аттракционами. Мы сидели и болтали о том о сем, не выпуская шестилетку из поля зрения. Мерабико носился между каруселями и тиром, просаживая папашины капиталы на всякую дребедень.

Римма наблюдала утечку купюр с болью в сердце и иногда констатировала:

– За час уже мои две дневные зарплаты спустил! И куда? На тир! Тьфу!

Шалва сидел рядом и улыбался своим мыслям. Его трудно было чем-то удивить. Помимо шоферского стажа он был и геройский дедушка по совместительству. Содержал двух взрослых сыновей и «лапушку-внучку».

Кругозор у Шалвы был поистине бескрайним. Он со знанием дела судил о ближневосточном конфликте, психологических проблемах конкретных политиков и экономических прогнозах всего мира. Во время этих прогулок Шалва часто рассказывал нам что-то из своей жизни.

Вот некоторые из его рассказов, что удержала моя дырявая память.

* * *

Как-то зашел у Риммы с Шалвой разговор о гендерном превосходстве.

– Мужики сейчас никчемные, вырождаются, за редким исключением, – рассуждала Римма, щелкая семечки. – Будь моя воля, я их всех загнала бы в гетто и там пахала бы на них.

Шалва, само собой, запротестовал:

– Солнце мое, я понимаю, что у тебя на нас зуб, большой и заслуженный. Нелегко одной двоих поднимать. Но тут под другим углом надо смотреть. Вот я вам про Акопа расскажу. На одной бирже столько лет таксовали.

Мы поняли, что у Шалвы «приход музы», и настроились слушать.

– Акоп от нас, биржевиков, ничем не отличался. Шоферил, как все, вне очереди клиентов не ловил. Имел жену и двоих детей: сына и дочь. На вид тоже ничего героического. Толстяк он и есть толстяк. Сперва живот идет, потом горбатый нос из-за угла появляется и кепка-аэродром в придачу. Над собой хохмил: «Тело растет до двадцати пяти лет, а живот и пятая точка, видно, не в курсе научных открытий».

Короче, Акоп при всей своей комичной комплекции был еще тот орел. Как-то в начале девяностых остановили его пятеро гвардейцев и давай автоматом перед носом трясти:

– Убирайся из машины, пока мы тебя тут не пристрелили!

Любой из нас на его месте плюнул бы и не стал связываться. Но Акоп попер на них с голыми руками и длинным языком.

– Давай стреляй! Из машины не выйду. Чем я потом семью буду кормить?! – И послал их по известному адресу.

Гвардейцы поорали и отстали.

Жене он, конечно, ничего не сказал. Себе дороже. Своим кудахтаньем плешь проест. Причем он никогда не трепался, что, мол, я для семьи сверх положительный и с жены пылинки сдуваю. Наоборот, жили они как кошка с собакой, в постоянных скандалах.

Но тут, я думаю, больше разница в менталитете виновата. Он свою Валю из России привез, когда там в армии служил. Характер у нее очень уж властный. Все им командовать пыталась, да еще при людях. От этого Акоп до бешенства доходил. Мы ему, грешным делом, советовали:

– Разведись с ней, Акоп. Это же не женщина, а бензопила «Дружба».

Так он за «бензопилу» Нугзару в морду дал. Мы и не лезли больше с сочувствием. Чужая семья – потемки.

С нашей, мужской, точки зрения, любил ее сильно, а с вашей, женской, – тиран и деспот. Валя по такой же логике на каждом углу ему кости мыла: и такой он, и сякой. Прямо выкрасить и выбросить.

Как-то его Валя сильно отравилась и в инфекционку попала. Ребята сказали: на аппаратах лежит, в полной отключке. Акоп около нее сидит, врачей контролирует.

Пошел я ее проведать. Все ж Акоп – сменщик мой бывший, еще с советских времен. Заехал туда под вечер. Смотрю, сидит Акоп в полутемном коридоре, обхватив голову руками, в пол смотрит.

Тронул я его за плечо:

– Ты чего, говорю, здесь, а не внутри, в палате?

Он поднял на меня глаза, а в них слезы. Никогда я его таким не видел: ни до, ни после.

– Врачи сказали, что шансов почти нет. Вот сижу здесь, молюсь, как могу, чтоб мне вместо нее уйти. Она моложе меня на двенадцать лет. Я уже все, списанный товар, скоро вообще не смогу работать. А Валя еще нашим детям нужна.

Сел я рядом, стал его успокаивать. Мол, все бывает, и врачи ошибаются, и чудеса случаются.

Акоп молчит, только в руках свою кепку комкает и ее вместо платка иногда, по ситуации, использует.

– Э, Шалва-джан. Не слышит Он меня, не слышит… Я ведь тогда икону со зла разбил…

Не понял я, что он такое говорит. И он мне рассказал, как много лет назад, ругаясь с Валей, икону об пол швырнул – напополам сломал. А икона была какая-то особая. Родители ею благословили.

– …Дед моей Вали, – рассказывал Акоп дальше, – священником был. Его в России прямо после революции расстреляли и всю семью за веру долго мытарили. Поверишь, Шалва, я хоть и неверующий, но чувствую, что с детьми у меня проблемы явно из-за того случая. Не говори только, что я чокнулся. Просто не могу словами объяснить…

– А с детьми у него что было? – поинтересовалась Римма, постепенно входя во вкус.

– Да как тебе сказать. Дети как дети. Только нескладуха какая-то была явно.

Сын вот женился и все ребенка никак не мог завести. Куда только не ходили, как ни лечились. Все впустую. Я так понимаю, в сыне была причина, иначе бы давно новую невестку привели. А тут все шито-крыто и не разводятся. Дочка Акопа – умная, красивая, все замуж никак не могла выйти. Вроде все при ней – и опять мимо. Акоп, конечно, переживал страшно, что внуков не было. Но крепился.

На чем я остановился-то? Ах, да. Валя выздоровела. Как, почему – не знаю, но факт есть факт.

Еще какое-то время прошло, и Акоп с трассы сошел. Не мог уже больше вкалывать. Дома засел и как-то сразу в старика превратился. Нагнал я его на улице – не узнал сначала. Походка шаркающая, с зубами проблема и вид того, не для газеты, одним словом.

Меня не было в городе, когда он умер. Ребята с биржи скинулись на венок и прочее, ходили Вале соболезновать.

А недавно встретил я его дочку на базаре. И что ты думаешь? Она замужем и уже беременная, а у ее брата растет мальчик. Шутка ли, пятнадцать лет детей не было. Я еще подумал: усыновили все-таки. Надо же продолжать фамилию. Обрадовался я, расцеловал ее. А она продолжает:

– Мальчик, – говорит, – копия дедушка. Всё у нас хорошо папиными молитвами.

Я не поверил своим ушам. Что за формулировка такая – не в Валином стиле. Акоп не был верующим. Точнее, никогда не говорил на эту тему. А в сердце… Пойди пойми, что у него было в сердце. Это тебе не проходной двор, чтоб каждого пускать туда с грязными ногами. Вот и подумал, может, наладил человек свои отношения с Господом Богом…

– Может, у них все получилось благодаря заступничеству новомученика – того расстрелянного священника? – выдвинула я более логичную гипотезу.

Шалва присвистнул и посмотрел на меня, сложив козырьком ладони.

– Э-э, да кто же это может точно знать? Я сам без понятия в таких тонкостях. Просто рассказал историю о том, что психология у нас с вами разная. Так что не спешите делать выводы своим женским коротким умом!

Сказано же вам: Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно (Мф. 6, 6).