Текст книги "М7"

Просвет посреди беспробудной мглы

Вряд ли открытие танцевальной школы и студии йоги были большим событием. Даже для города-сателлита. С обязательным проспектом Ленина и Советской улицей с горящими гирляндами, старым, еще не отреставрированным кинотеатром «Заречье», двумя крупными заводами – «Рубин» и «Криогенмаш», десятком ресторанов и огромным ледовым дворцом, ныне считающимся главной достопримечательностью города. Но Кати чувствовала здесь себя родной. С самого детства.

Кати еще перед уходом из «Сатурна» скопировала себе клиентскую базу и самых активных из них пригласила на открытие по телефону. Купила десяток бутылок шампанского, заказала доставку еды из соседнего японского ресторана и наняла нескольких официантов. Началось все в семь вечера с чайной церемонии в студии для йоги. Расслабляющая музыка и при покупке абонемента на три месяца возможность в день открытия получить подарочную процедуру: массаж. А ближе к девяти гости переместились в танцевальную студию для небольшого показательного выступления, суши и шампанского. В вечер открытия Кати продала двадцать шесть абонементов и была счастлива. Этого уже хватало, чтобы оплатить аренду за следующий месяц. А там она обязательно выкрутится. Если уж люди не поленились приехать к ней на открытие в дым – хотя что еще им было делать этим вечером.

Но Кати не пила и не праздновала – ей нужно было всем сказать приветственное слово, обменяться именами, контактами и слухами – она же теперь часть этого маленького города.

Ближе к одиннадцати Кати вернулась домой. Она побоялась устраивать фуршет в субботу, уверенная, что у всех провинциалов этот день расписан для дней рождений, юбилеев и свадеб, поэтому остановилась на воскресенье. А одиннадцать вечера для кануна рабочей недели – временной предел. Кати все так же задыхалась от едкого дыма, который в этот вечер достиг своего апогея – люди на улицах стали похожи на рыб. Они открывали рты – пытались вдохнуть, но молочная гарь не давала им воздуха. Люди мочили маски и носили в сумках кислородные баллоны. В машинах с кондиционерами можно было хоть как-то дышать… Попеременно. Из глаз струились слезы, и казалось, что этот кошмар никогда не закончится. В тот день в утренних новостях на «Яндексе» Кати прочитала, что в ста километрах от Балашихи – около станции «Петушки», когда-то прославившейся благодаря писателю Венедикту Ерофееву, огонь перебирался сквозь трассу М7… Горел и Ногинский район – это было совсем близко, горели железнодорожные пути… Самолеты летали через раз. И люди бежали кто куда – в Питер, иногда даже в Караганду. Там было прохладно, ветрено, дождливо. И +6. Кати забыла, как выглядит небо. И солнце теперь для нее стало рыжей зловещей точкой посреди мутного месива над головой.

Но Кати все же вышла из дома. Она больше не могла находиться в замкнутом пространстве – одна, тем более в день, когда она должна была стать счастливой – открылись ее первые студии, именно ее, а не чьи-то, не с кем-то. Да и дом, где она жила последние две недели, был для нее чужим. И выпить хотелось. Одной. Просто несколько бокалов красного вина. До дна. Она же целый вечер была такой красивой: черное платье в пол, высокие каблуки, красная помада на губах. Серьги с бриллиантами, что когда-то подарил муж.

Сказать, что она не собиралась ничего прояснять с В.? Или что она не догадывалась, что именно сегодня – в воскресенье вечером, ближе к двенадцати он отправляется в «Перекресток» за продуктами? Она знала, что, подождав час или два в соседнем ресторане, она его увидит – сначала машину, подъезжающую к парковке… точнее, к тем парковочным местам, которые были недоступны для простых смертных вроде Кати и прочих жителей… Потом он возьмет все свои два или три телефона, по одному из них позвонит женщине и будет складывать упаковки в корзину. Неужели у него не было людей для покупок? Неужели его жена не может сама?

Кати с В. встретились в зоне холода и отчуждения. Там, где на открытом льду лежали рыбы… Там, где все вокруг – холодильники, аквариумы, стекло… Мясо… Чье-то сердце… Чей-то язык…

В. стоял с полиэтиленовым пакетом в руке. Там без воздуха и воды билась рыба… Одна. Крупная… Еще живая…

В. увидел Кати не сразу. И еще не сразу узнал. Она была другой – с ярко-алыми губами и ногтями, в длинном платье в пол, с бутылкой вина в руках. В. сразу отслонил телефон от уха и сказал, что перезвонит.

– Здравствуй! Ты меня прости – я как раз собирался на днях тебе позвонить… Просто столько работы… Еще этот дым… Но я хотел с тобой встретиться и по-человечески объясниться. Я тебя не обманываю.

– Не надо. Не оправдывайся. Это лишнее.

– Ты очень красивая.

– Спасибо. – Кати стояла и с улыбкой разглядывала В. Она смывала с него образ того романтичного добродетеля, который время и ее воспоминания так плотно к нему прикрепили.

– Ты стала совсем другой. Но все равно такая родная. – В. посмотрел на Кати с чувством практически отцовского сострадания.

– Знаешь, у меня уже никогда не будет серых глаз. Они с годами начали темнеть и мутнеть, – почему-то ответила Кати ему в ответ.

– Глаза – зеркало души.

– Иногда мне начинает казаться, что у меня больше нет души.

– Продала ее дьяволу? – В. догадывался, откуда у Кати сейчас такой взгляд. Такой вид. И такое отрешенное восприятие мира.

– Я не сомневалась – что ты именно это сейчас скажешь… Нет… Когда-то оставила в том доме, где ты теперь не живешь. В ту ночь… Я все думала, что ты меня остановишь… Сейчас, оборачиваясь туда, в прошлое, я понимаю, что больше всего на свете я ждала, что ты меня остановишь… Но ты этого так и не сделал… Ты жалеешь?

– Какое-то время я жалел. Но сейчас я понимаю, что все было правильно… Наверное, ты должна была пройти через свои ошибки… Набить свои шишки, познать свои раны и горечь… Ты бы все равно не смогла остаться навечно той наивной девчонкой, уверенной, что невозможное возможно…

– Возможно… – Кати провела пальцем по холодному стеклу витрины…

– Невозможное возможно? – начал отшучиваться В.

– Нет, возможно, ты прав… Все равно нельзя уже вернуться назад и что-либо переиграть.

– Да, действительно у жизни нет сослагательного наклонения. – Рыба в полиэтиленовом пакете В. все еще билась в предсмертной агонии. Казалось, она заглядывала в глаза Кати.

– Я много лет жила сослагательным наклонением. Каждую ночь, когда ложилась спать, думала, что могло бы быть, если бы… И сейчас я так благодарна тебе, что ты дал мне понять… Что нет «если бы»… «Если бы» надо вычеркнуть из справочников и учебников, этих слов не существует. Этой альтернативной реальности «если бы», не может существовать. Ее нет. Она придумана. Она фантазия. Она мечта, которая никогда не сбудется. Потому что «если бы» – это прошлое. А прошлого не существует. Есть только сейчас. И в этом сейчас – ты не мой, я не твоя… И люди не принадлежат друг другу… И жизнь – не в ком-то… Жизнь – внутри меня… А внутри тебя – твоя жизнь… И это моя параллельная реальность. Мы с тобой существуем в параллельных аквариумах – смотрим сквозь стекло друг на друга и понять не можем, где жизнь – за моим стеклом или за твоим… – Кати пальцем провела по аквариуму, что стоял справа от нее.

– Я скучаю по твоим глазам.

– Я тоже скучаю по тебе. Но ты не существуешь. Того тебя – о котором я думала – нет. Береги себя. – Кати уже начала разворачиваться в сторону касс, как В. поймал ее за руку.

– Мы не можем расстаться вот так… Какая-то незаконченная сцена получается.

– Но мы уже расстались. Я тебе больше скажу – мы никогда и не были вместе.

– Давай представим, что ничего не было – и просто проведем сутки друг с другом. Настоящими… Хотя бы на прощание… – В. поставил корзину на пол, а сам двумя руками взял голову Кати, большими пальцами касаясь щек. Холодная рыба в пакете легла на плечо Кати. И перестала шевелиться.

– Зачем прощаться с тем, кого ты еще не знаешь? – Кати опустила глаза на глянцевый кафельный пол.

– Ты не хочешь узнать меня настоящего?

– Нет, не хочу.

– Но в нашей истории было настоящее… – В. говорил сентиментальные вещи, потому что, трудно признаться, его ранил холод Кати. То, насколько спокойно она с ним разговаривала.

– Да, твои рыбы были настоящими. Я по ним же все и поняла. По тому, как тихо и жестоко они пожирали друг друга. Как и все, что ты любишь – все твое пожирает друг друга.

– Даже ты?

– Даже я. Когда-то… Но больше не буду. Я не рыба в аквариуме. Там за стеклом есть жизнь. Я прожила эти пять лет за стеклом от своей жизни… Я жила мечтами… Как рыба в аквариуме, думая, что этой водой ограничивается жизнь. Но только что… – Кати выхватила из рук В. пакет с дохлой рыбой, разорвала его в клочья и бросила ее в аквариум. Та сначала покатилась ко дну по зеленоватой жиже, похожей на воду, а потом поднялась вверх – брюхом к небу… – Но только что я поняла, что я сама себя посадила в этот аквариум… Не ты… Ты тут не при чем…

– Ты все такой же романтик, – улыбнулся В.

– Да. Я все еще во что-то верю… Просто уже не в тебя.

– Ты просто так сейчас уйдешь?

Кати не ответила ничего и пошла к выходу…

В. облокотился всем своим весом на плотное стекло аквариума – почувствовал, насколько шаткая конструкция – этот аквариум с человеческим кормом… Он несколько раз пошатал его… И тот упал на кафельный пол… Это был не спонтанный романтический жест – не злость, не истерика – он просто отпустил Кати на волю… Окатив свои брюки и рубашку грязной зеленоватой водой, убив пару десятков рыб… Он ее отпустил… Он думал, что Кати хотя бы обернется и посмотрит своими серо-голубыми глазами… Она же вздрогнула и даже испугалась резких звуков разбивающегося стекла, почувствовала на своих ногах брызги воды… А несколько рыбешек покатились по яркому и блестящему полу к ее каблукам.

Но Кати перешагнула через несчастных рыб, очередных жертв человеческой беспечности, открывающих рот в поисках жизни. И пошла дальше. Своей собственной дорогой. Она пересилила себя и не посмотрела назад. Но она его простила, видя в разливающихся кругах воды его отражение… Его настоящего. Такого, каким он был на самом деле.

В. стоял мокрый, немного обескураженный, привлекший к себе массу постороннего внимания, чьих-то возгласов и всеобщего недоумения, но ему было плевать, он за все это заплатит… Одним аквариумом больше… Одним меньше – в мире ничего не изменится. Но вот мир Кати изменился.

В. еще почти минуту смотрел вслед Кати. Смотрел на рыб. На секунду он задумался, что было бы, если бы Кати сейчас обернулась… Там вдалеке, стоя в очереди в кассу. Но «если бы» не существовало, как и его Кати с серо-голубыми глазами.

В пустой квартире В. на М7 единственный свет исходил от аквариумов… Где рыбы все так же пожирали друг друга…

М7. Мгновения

Есть только миг между прошлым и будущим… Именно он называется жизнь.

…напевали под нос ДД

Мгновения жизни

Дисплей телефона Кати замигал холодным светом, как подсвечивались аквариумы В. Сообщение со знакомого номера отвлекло ее от мыслей обернуться в сторону разбитого аквариума…

«Привет! Прости, что не пришел на открытие. Когда тебя можно поздравить лично? Олег».

«Прямо сейчас», – молниеносно ответила Кати.

«Ты далеко?»

«Прямо на М7 возле „Макдоналдса“. Через сколько будешь?»

«5 мин».

Иногда для того, чтобы встретить своего человека, не нужно ждать годы и выискивать повод, достаточно двух предложений «приезжай» и «скоро буду». Олег был не такой молодой и не такой простой, как когда-то мечталось Кати. Говорил «БалАшиха», а не «БалашИха», допускал большое количество ошибок в словах, выпив, садился за руль… Он не боялся ни закона, ни общества, был далек от политики и доморощенных интеллектуалов, он не хотел лезть на амбразуру и пьедестал славы, верил в Бога, носил больших размеров крест и соблюдал посты, иногда ругался и напевал «Metallica», услышав по радио знакомую песню. Он был свободен. Как и Кати. Свободен не от обязательств или конкретного человека, он был свободен в своем выборе и своих действиях и отвечал сам за себя.

– Ты почему без маски? – поинтересовалась Кати, когда он вышел из машины.

– Дым отечества нам сладок и приятен.

– Так ты патриот? – впервые за несколько месяцев Кати расплылась в искренней улыбке. Она его еще не знала. И можно было позволить просто быть собой… Да и Кати не боялась ему доверять… Как можно не доверять человеку, который еще не сделал тебе ничего плохого? Еще бы… – Езжай за мной, не хочу ресторанов и публичных пространств.

– И я хочу просто выпить с тобой вина. Просто повод нашелся – ты студию открыла у меня в центре.

– А если бы я не открыла?

– Нашел бы другой повод.

Ночь была глухая, дымная, душная, как будто осенняя – в середине августа деревья пожелтели от засухи и жары, молчаливо скидывая листья прочь… В надежде на возрождение. В глубоких плетеных креслах на крытой веранде дома Ахмеда расположились Кати и Олег. Красное вино разливалось по бокалам из мутного стекла. Они мерзли под кондиционерами, не веря, что осенний желтый сад в дымке – это сорокоградусная жара…

Кати сидела, укрыв ноги пледом. Как будто и вправду началась осень.

Они рассказывали друг другу всю свою жизнь. Их воспоминаниям не было предела. Они делились всем тем, что копили многие годы – собирали в себе. И не могли ни с кем поделиться. Кати повзрослела. Она повзрослела за это лето, уже была готова к искренности – нет, уже не ходить с душой нараспашку, а просто научилась быть собой и не обманывать саму себя, не вводить в заблуждение окружающих. Олегу нравилось ее спокойствие и отрешенность во взгляде. Нравилась мудрость ее суждений. Нравился ее возраст – уже не восемнадцать, но еще и не остервенелые и расчетливые тридцать.

– Ты женат? – поинтересовалась Кати. – Только скажи честно, а лучше покажи паспорт.

– Нет, точно не женат. Уж поверь мне, – улыбнулся Олег. – А ты?

– Я была замужем. Знаешь, когда-то мне хотелось всей этой мишуры – совместных праздников, новогодней елки, совместных походов за продуктами. Обычной семейной жизни… Точнее, мне хотелось этого хотеть, но я так и не смогла. Может, от того, что я выросла в семье без традиций, устоев и обедов – мы все вставали, ложились и ели в разное время, я не способна построить семью в традиционном смысле. А сейчас я как никто понимаю, что институт брака устарел… И остались просто люди… Которые хотят быть счастливыми… Иногда даже друг с другом…

– Вот видишь, зато сейчас ты знаешь, чего хочешь. Расскажешь?

– Я хочу просыпаться и засыпать. Смотреть на мир вокруг, может, со временем даже что-то менять в нем, ловить каждое мгновение и не ставить никаких рамок. Да, я хочу любви. Но не придуманной. А той, которая не ограничивает. Я же любила однажды. Странной, но любовью. Я даже не могу сказать, что он был нужен мне рядом каждый день. Но этот человек заставлял меня жить и просыпаться. Он был тем уголком моей души, в который я сбегала, когда было страшно или больно. А потом я поняла, что просто придумала себе этого человека. И что я все это время была одинока и не подпускала к себе никого – потому что жила прошлым… Тогда я не понимала, что нет вчера и завтра, есть только сейчас… И если сейчас ты кому-то нужна – то он будет с тобой рядом. Не когда-то, а именно сейчас. – Кати улыбалась, плакала, смеялась – была настолько живой, что Олег не понимал, откуда в природе берутся такие искренние женщины.

– И я сейчас рядом с тобой – и не важно, сколько это продлится – одну ночь или целую жизнь. Ты мне понравилась, и я тебе тоже… Да, ты меня еще не знаешь. У меня за спиной много историй, больше грустных, чем смешных… Но я ни о чем в своей жизни не жалею, и это делает меня счастливым.

Кати пошла на кухню поставить бокалы… Они выпили целую бутылку вина… Были слегка пьяны и умиротворенны.

– Подойди к окну… А лучше открой дверь… – крикнул Олег.

– А что там?

– Ты посмотри…

Дым развеялся… На небе были видны облака… А из-за деревьев прорывались первые лучи.

– Поехали на Вишняковский пруд рассвет встречать! – предложил Олег.

– Мне через два часа ехать студию открывать – у меня клиенты на раннюю йогу приезжают… Я эти две недели за администратора…

– Успеется… Тем более я знаю, как через поселок, где у меня дом, подъехать к самому берегу…

– Ты прав! Вдруг завтра дым вернется, и мы все снова станем рабами застекольной жизни? Есть же только «сейчас»!

Олег вырос в микрорайоне Южный города Балашихи, недалеко от Лисьей горы, в панельной пятиэтажке, его мать работала на заводе «Рубин», а отец был отставным военным. Он содержал родителей и трех младших сестер, сам отслужил, потому что служила вся семья и стыдно было этого не сделать. Вернулся, работал, трудился, в начале двухтысячных открыл условно легальный цех по производству DVD, потом палатки, магазины, рестораны по франчайзингу… И так до владельца торгового центра… Он был одним из тех, кто носил и чешки, и кирзачи, и гриндерсы… Застал «Ласковый Май», Горбачева и еще живого Курта Кобейна… Верил и в Советский Союз, и в Бога, и в перестройку…

Из машины доносилось радио «Максимум»… И заиграл старый заезженный трек Guns N’Roses «Knocking On Heaven’s Door».

– Сколько лет прошло, с тех пор как эта песня вышла? Лет пятнадцать? Я думала, их уже крутят только по радио «Ретро», – заметила Кати и начала подпевать во весь голос…

– Думаешь, мы уже настолько старые? – Олег лег на влажную траву возле берега…

– Говори за себя. А почему ты не переехал в Москву? У тебя же есть возможность сейчас жить в высотке на Котельнической набережной… Или путешествовать… Нанять толковых замов… И жить в свое удовольствие…

– Здесь мой дом. А человека рано или поздно всегда начинает тянуть туда, где прошло его детство… Ты же тоже сюда вернулась… А я просто надолго и не уезжал. – Олег улыбнулся. – Представляешь, мы с тобой в детстве могли тут вместе купаться… Я, конечно, лет на шесть тебя старше… Но все равно… Вот здесь на берегу мы наверняка виделись… Надо будет сравнить детские летние фотографии… У меня есть целый альбом.

– Думаешь, у нас так далеко зайдет?

– А почему нет?

– Кстати… Я могу тебя попросить об одном одолжении?

– Да… Конечно…

Кати откинулась на спину, почувствовала шеей чуть прохладную росу, а потом положила голову на плечо Олега. Уткнувшись в его шею, пахнущую родным городом, немного дымом, одеколоном и утром, попросила:

– Называй меня просто Катей…

Где-то вдалеке шумела М7, грузовики держали свой многокилометровый путь до Казани, Уфы и Нижнего Новгорода, люди все так же куда-то спешили, бежали, неслись… думали, мечтали, любили… И Кати через два часа понесется жить жизнью обычного человека, с нормированным графиком, победами, поражениями, кредитами, ипотеками, зарплатами… Но пока в нескольких метрах от ее ног в воде плескалась рыба… Настоящая… Речная… И не было ни стекла, ни замкнутых мыслей… И, что самое важное, иллюзий… И пусть медиа-люди в медиа-мире пишут свои иллюзии… Все равно останутся те, кто выйдут за пределы стекла, монитора и, оставив позади мечты, просто выберут жизнь… Потому что пути Господни, как и пробки на М7, неисповедимы…

* * *

Зимой Кати, точнее уже Катя, и Олег отправились в Индию пересидеть морозы. Катя думала, что поездка будет носить туристический характер, и, осмотрев несколько храмов и проведя ночь в Мумбаи в дань фильму «Миллионер из трущоб» они улетят в Северный Гоа и будут валяться на пляже, однако события развернулись иначе.

Олег не на шутку увлекся йогой, нашел себе гуру и полностью изменил образ жизни, отказался от животной пищи, вставал с зарей и мечтал окунуться в реку Гангу, согласно верованиям индусов, рожденную Шивой. Когда они оба стояли на берегу реки, Катя не смогла пересилить себя и погрузиться в воду, держалась за православный крест, боялась водной мути и грязных индусов, плещущихся в Ганге. Сама мысль, что придется с головой оказаться под толщей воды, что желтоватая муть проникнет в рот, а сплюнуть она не сможет, чтобы не опорочить священный обряд, приводила ее в ужас. Ноги как будто окаменели и она не смогла сдвинуться с места. А Олег все чаще говорил: «Видимо, нам с тобой не по судьбе».

– Я не знаю, что страшнее, как в той дешевой попсовой песне, полюбить бандита или религиозного фанатика. – Однажды вышла на прямой разговор Катя.

– Что тебе мешает бросить все и остаться тут со мной? Здесь покой и люди светлые.

– Ты вообще себя узнаешь? Ты еще несколько месяцев назад был обычным человеком, а теперь постоянно читаешь мне проповеди. Ты сам только вдумайся, ты тридцать лет пахал как Папа Карло, столького достиг и теперь хочешь пустить все псу под хвост и остаться жить в лучшем случае под Мумбаи, а в худшем вообще в лачуге на берегу? Все твои реки омовения, аюрведа. Не уходи от мирской жизни, в ней тоже можно найти покой!

– Своим отъездом в Москву ты предаешь меня.

– Но там мой дом… Оставшись в Индии, я предам саму себя… – Катя стояла на коленях, умоляя Олега одуматься.

Так Олег ушел к Богу, а Катя осталась одна.

Он остался на стороне света, как веровал. «И воздастся каждому по вере его».

* * *

Катя приземлилась во тьму.

Город, который она смертельно любила и ненавидела единовременно, был прорезан густо освещенными трассами, как жилистыми световыми стержнями. «Третий месяц беременности», – крутилось в голове у Кати. Куда теперь?

В. окончательно осел в администрации города и предлагал хотя бы формально усыновить ее ребенка. Та настаивала на прочерке. Все ждала, что Олег хоть на неделю вернется на Родину, а там она бы его вытащила из его фанатичной веры, сообщив, что беременна. Почему? Почему все время суждено терять? Сколько раз Кати чувствовала, что вот она – шамбала, вот он, дом ее души, сосредотачивая весь мир внутри мужчины. И мужчины исчезали.

Работать Кати не могла, лежала на сохранении в душной палате, подходила к окну и рисовала пальцем на стекле непонятные символы, считала ворон на проводах, кормила воробьев крошками, принимала помощь от В., деньги, которые он втихаря подсовывал ей в белых конвертах, внимание, утирала слезы о его рукав. Он приезжал почти каждый день после обеда и оставался до позднего вечера. Все говорил, что никогда ее не оставит. Кати эти слова чаще пугали, чем успокаивали. Прочерк. Прочерк. Прочерк. Опять безотцовщина. Порочный круг.

Одним ноябрьским утром, когда солнце было в созвездии Скорпиона, Кати произвела на свет дочь.

Как только маленький едва вытертый сморщенный комочек положили на живот Кати, она сразу почувствовала нисходящий поток благоговения, как будто попала в шамбалу, отыскала загадочное место Шангри-ла внутри себя, почувствовала распускающийся цветок лотоса у себя в груди, испытала нирвану, пустила в себя любовь, пометила на карте Беловодье и расправилась с кровожадным Кудеяром. До этой минуты она никогда никого не любила по-настоящему. Думала, не было дозволения. Оправдывала себя. Запирала на замки. Ключ к сердцу сосредотачивался в сморщенном комочке, комочке, что выбрал ее где-то между жизнями. Кати верила, что души – разбросанные по земле божественные искры. И две искры в тот день объединились, как две звезды. Как часть всего сущего.

Кати не покидало странное чувство, что рассеянный взгляд дочери ей знаком. Что они уже смотрели в глаза друг другу. Она не сводила с ребенка глаз, пока за окном не показалась луна и не заглянула в палату своим лавандовым светом. Ночное светило в тот вечер походило на лицо плачущей монахини с опухшими веками, смиренной и немой. На звездной карте неба тоже существует М7. Для астрономов и любителей посмотреть в телескоп М7 – всего лишь туманность, рассеянное скопление звезд неправильной формы. С рождением дочери ясными вечерами Кати искала на небе скопление Птолемея под именем М7 возле созвездия Скорпиона.

Она все еще верила.

И однажды вместо прочерка в свидетельстве о рождении появилась заветная буква. Третья в алфавите.