Текст книги "Игры с адреналином"

Дорогой Моисей! Конечно, что говорить – меня всю переполняет. Всё-таки сколько я в России не была. А приехала совсем в другую страну. Конечно, совет ветеранский меня встретить позабыл. Конечно, такси здесь не содют, а какие-то юркие, но очень мордатые наглые молодые люди за 100 долларов отвезут тебя в любой конец Москвы. И при этом гарантируют, что тебя не ограбят. Как тебе это нравится? В общем, как пели у нас: вы хочите песен – их есть у меня.

Теперь я решила не болтаться просто, как гостья, а изучить, что это такое – моя бывшая, но не историческая родина.

В общем, я буду тебе излагать впечатления по мере поступления.

Правда, начало такое, что моим врагам пожелаю, как у нас говорят в известном тебе и мне нашем дорогом местечке.

В общем, живут Циперовичи, собственно, не в Москве, а далеко за ней, но теперь у них всё называется Москва. Куда ни плюнь – всюду Москва. И естественно – везде москвичи. Теперь это легко, конечно, они все такие москвичи, как мы – лондонцы.

Но хоть лопни, как поют в Одессе, а держи фасон. Вот они его и держат – их бы всех на одни сутки к нам в партизанский отряд или ещё лучше – в коровник, где ты, мой Моисей, в говне два года просидел.

В общем, вот что я поняла за эти несколько дней. Конечно, в основном информация была с кухни Циперовичей. А что может быть точнее? Так что мне рассказали. Все воруют и все берут взятки. Вопрос о пенсионерах решён принципиально – все они должны вскорости вымереть, потому как ни медицины, ни денег им не дают. Народ ненавидит правительство. Чиновники на всех положили, догадайся что? И берут, берут, берут.

Должна тебя удивить. Обрадовать. И огорчить. Пятого пункта больше нет. Нет и всё. Но зато появилось лицо кавказской национальности. Это лицо в Москве везде: на рынках, в лавках, в магазинах, в ресторанах и т. п. Все их не любят, и все у них всё покупают. Вот и пойми загадочный славянский народ.

В общем, взяла я днём автобус. А пройти не могу. У них после входа – турникет. Ты видел это «изобретение»? У нас бы этому чиновнику присудили первую премию за самое идиотское изобретение. А здесь – ничего. Правда, все ругаются. Но ехать-то надо. Пройти не могу. Прошу водителя продать билет. Водитель отвечает: «Женщина (а я что – мужчина?), я билеты не продаю, покупайте билеты в киосках». Ну, ты понимаешь. Где этот киоск и где я? И какая голова это всё выдумала? Я трэбую, а он – нет и нет. А народ сзади, вместо того чтоб поддержать меня, кричат. «Ты, – кричат, – бабка, своей ж… весь проход загородила, иди купи билет и пропусти народ». Вот люди, а! Ну не на ту они напали. Я сразу свои медали обнажила. Да, да. Знаю, что ты скажешь. Нет, не груди, а медали. И говору этим народам: «Я, мол, президентом лично приглашена, и или пропускай, или я никуда не пойду и никого не пущу. А кому моя ж… не нравится, пусть в муниципальном транспорте не ездит».

Пустил. Да не всё. Сзади кто-то и брякни: «Ну, эти всегда своего добьются и везде влезут. Хотя и турникет».

Я, конечно, этого выступалу припомнила да сзади, как меня в лесах учили, ремешок от сумки как удавку на шею ему и накинула.

– Кто ето они? – ласково так спрашиваю и волоку его к выходу. И, конечно, народу в автобусе говору: – Вы, граждане, слышали, я его в милицию сдам за разжигание национальной розни. Я подданная Её Величества королевы Англии и ветеран и ету гниду так не оставлю.

Вот что интересно, Моисей. Все притихли, в окно смотрят, меня и не видят. Мужика я, конечно, из автобуса вытащила да как крикну: «Беги!» Он и побёг. Этому нас в лесах учили. Оказывается, ежели человеку сделать больно, а потом сразу крикнуть «беги» – он побежит, как пить дать.

Вот не думала, что пожилой еврейской женщине партизанская практика пригодится. Да где? В столице, можно сказать, мною защищённой, в том числе от германских оккупантов.

А утром форменный скандал. По телевизору передавали уголовную хронику. Её там передают, впрочем, целый день. Кажется, что вся страна уголовная. И передали, будто бы какая-то рецидивистка из Биробиджана (это я-то!) устроила поножовщину в автобусе по маршруту Тёплый Стан – Солнцево.

Ах, Боже мой, как мне перед Циперовичами стыдно, ну просто хоть уезжай.

Ну, целую тебя, братец.

Циле передай, что галоши я ей купить не могу – их, оказывается, уже давно не производят.

Чтоб вы были здоровы.

Ваша Хася

Дорогой Моисей! Я тебе уже говорила, что сделалось со мной в этом русском автобусе. Чтоб врагам моим с ними ездить. Но так всё вроде нормально. Циперовичи теперь от меня не отходят, вроде еврейская забота. Кого они обмануть захотели. Тётю Хасю. Как тебе это нравится! Но я пишу тебе не про эти майсы, чтоб у нас большего горя не было. А пишу, потому что была у Циперовичей в гостях. У них же квартир, как у этих новых русских. В общем, они вроде называются старые новые русские евреи. Так что я там узнала! Старая Циперовчиха после наливочки да моих лондонских шоколадов и разболталась. В том смысле, что всё, мол, совсем не так, как вам, дорогая Хася, – это она говорит мне, значит, – видится.

А что мне видится? Да ничего. Просто Циперовичи да и всё. А вот и нет, не всё. У них как всё оказалось перепутанным, что нашему Шекспиру (уж он точно был еврей) осталось только талесом накрываться и good by. Оказалось, что папаша ихней дочери вовсе не папаша. Бабушка у них зовётся мамой, мама зовётся бабушкой. Один папашка незнамо где, а второй – тоже не подарок. У меня голова пошла кругом, а что же говорить про бедную девочку. У неё, безусловно, мозги все перевернулись. Нет, такой ребёнок нормальным быть никак не может. Вот она и живёт, где бы ты думал? В Индонезии. Ну скажи мне, нормальная еврейская мейдл поедет в Индонезию, где не только синагоги, но евреев уж точно не сыщешь? А что ты там найдёшь кошерного? Пиявок?

– Ну и что она там делает? – спрашиваю у циперовической старухи.

– А она там замужем.

– И кто же этот счастливец? – я так спрашиваю с подковыркой. Мол, кто еврейскую девочку в Индонезии замуж возьмёт. Конечно, только мишугинер копф.

А бабка мне так меланхолично отвечает:

– Да он местный принц.

Вот Циперовичи, они всегда с этими выпендрёжами. То им знакомых кайзеров подавай, то принцев. Конечно, я попросила фотку. Ведь что греха таить, теперь этот принц и наш хоть дальний, да родственник.

Как взглянула, так и ахнула. Да, принц. Но еврей абсолютный. Ну, слово за слово, они и сами сомневаются. Уж очень он готовить любит, когда в Москву приезжает. Конечно, вначале Кремль, Белый дом, президент. А потом как приедет к нашим Циперовичам, так уж тут он и дорывается: и шейки фаршированные, и форшмак, и креплах, и щука. Ах, Боже, Боже, сразу наши Хиславичи вспомнила. Где все они, наши родные. Даже на кладбище не захоронены, Господь Бог всемогущий, простишь ли злобу людскую и наше равнодушие.

Ох, Моисей, что это я?

Да, о Циперовичах.

Меня встречал и размещал ихний внук, Серёжа. Ну что тебе сказать? Еврейский мальчик. Но русский по сути своей. У него тоже всё перепуталось. Уж такие, видать, Циперовичи. Свою прабабку он зовет баба, а бабку – по имени, а имя, дальше некуда, Матильда! Где ты, Моисей, видел еврейку Матильду? Вот я и говорю. А мать, что работает принцессой в Индонезии, зовёт по имени, Наташа. Нехама, значит, на идиш. Ну, это ничего, мы все ведь были и Мишами, и Семёнами, и Григориями, и Полинами. Да что говорить!

Ну, я, конечно, спрашиваю. Он мальчик на удивление культурный, отвечает.

– Скажите, – говорю, – Серёжа, вы кто по специальности?

– Я – врач, тётя Хася. Только недавно закончил институт и сейчас работаю в больнице.

– И что же вы там работаете?

– Да я пока только клизмы ставлю.

– Хм, ничего себе. Человек уже с дипломом, и уже к клизмам допустили, – замечаю я. Но они, Циперовичи, насчёт юмора не очень. – А какая перспектива?

– Ну, – говорит Серёжа, – ежели всё будет нормально, то через год разрешат больного после клизмы на толчок сажать. Или судно подавать.

– М-да, – говорю, – у вас перспективы.

А мейдл его, ему в подмышки, так и вскакивает, так и вздёргивает.

– Ах, ах, Хася Соломоновна, вы себе не представляете, у Серёженьки золотые руки. Самые ответственные клизмы только ему и поручают.

И всё прыгает. И всё в глаза заглядывает. Ну кто она такая? Порядочная еврейская девушка разве позволит себе такое? Иди, глаза опусти. Красней слегка. Так нет. Вот время, а, Моисей? Ну ладно, я тихонько у Серёжи спрашиваю, кто же родители этой девушки. А он так беспечно отвечает:

– Да я не знаю, я их не видел ещё ни разу.

– Сколько же вы, извините, знакомы? – спрашиваю.

– Да давно, с первого класса школы, – и смеётся, ну совсем как ты: «гы-гы-гы».

Вот вам и молодёжь. А вспомни, наша мамочка, когда Зямка хотел жениться на этой Фейге, аж в Рославль не поленилась поехать. И в лавке мясной, конечно, всё о родителях Фейги узнала. И даже в окно посмотрела. Ужинали при лампе и при свечах. Мама приехала довольная. Только Зяма наш вдруг женился на Шейке-Брохе. Вот тебе и любовь! Тоже у евреев бывают заскоки. Ну и что они начали делать? Да, да, вижу твою дурацкую ухмылку, мол, что могут молодые делать, да в Хиславичах, где керосин экономят, словно воду в пустыне Негев. Вот и нет! Они начали делать революцию и, что ты думаешь, – таки сделали. Себе на голову. Потому что в 1937 году их из партии вашей исключили, как за недоносительства и троцкистский дух. Ещё твой папа за них попал. Да что там!

Но я Серёжу решила всё-таки немного воспитать. Чтобы не только об этой девочке и о своих делах думал. Чтобы жизнь знал со всех сторон и умел определить исторические параллели. И рассказала ему эту историю с клизмами в нашем партизанском отряде. Помнишь, с журнала, ещё в Израиле, у меня беседу за этот случай брали. Ну, я коротенько. У нас в отряде был комиссар, можно сказать, второй человек. А может – и первой. Это как посмотреть. Звали его Семён Силыч Дупак. Так вот особенности его организма: как в бой идти, у него запор. А в бой рвётся. Искренне так. И обязали меня перед боевой операцией ему клизму ставить. Я – ни в какую. А Семён Силыч мне в приказном порядке. «Мол, я свою задницу могу только тебе, еврейке, доверить. Вы, мол, верные и предать не можете. Другим – не верю. В отряде, мол, разный сброд может быть. А моя задница, можно сказать – ценный партийный капитал. И ею рисковать я не имею права».

Ну и всё. И ставила. И громили фашистов. Пока нас самих не погромили.

А Семён меня после войны разыскал. Он уже в партии какой-то большой человек стал. И вдруг говорит мне: «Я всё бросаю. Едем, куда скажешь. Сделаю, что велишь. Без тебя нет мне жизни. Хочешь, сейчас вот при тебе себе обрезание сделаю?» Ну, я, конечно, реагирую, то есть хохочу до упаду. Молодая ещё была. Ну, это уже другая история.

А Серёжа и его девочка сидели, рот открыли. Да и Циперовичи тоже притихли со своими непонятными индонезийскими связями с еврейским акцентом.

И ты що думай, Моисей, что я на Красной площади встретила. Решила я посмотреть Мавзолей, да, говорят, ГУМ сейчас такой, как двухсотая секция была. То есть всё в наличии. И ничего под прилавками. Как живут продавцы? У меня аж слёзы наворачиваются.

Ну и ладно. Одела свои медали и за Победу, и партизанскую, и орден Красной Звезды, и английские – в общем, не грудь, а иконостас. И пошла. Смотрю, у Мавзолея, Боже мой, часовых нет, стоит полицейский. Скучает. Да не очень-то. Вокруг него человек десять стариков. Кричат, палками машут. Их в Мавзолей не пускают. Санитарный у Ленина день. Полицейский красный весь. Я на них смотрю, медали на всякий случай наружу выставила, смотрю и вижу комиссара нашего, Семёна Силыча.

Уж тут я себя почувствовала хорошо. Подошла тихонько да как гаркну: «Дупак, выйти из строя». И что ты думаешь? Все вдруг затихли. Вытянулись. А Семён побелел весь и три шага вперёд. Правда, потом обнял меня и заплакал. Ну, уж тут и я не утерпела. Зашли в кафе. Он всё отказывался, что, мол, нога болит, да мочевой пузырь, да катаракта с аденомой, да то, да сё. Ну я-то – Хася. Я-то понимаю. И говорю: «Семён, твою мать, да как ты можешь думать. Мне Англия эти деньги за нашу кровь заплатила, мы что – недостойны?» Ох, Моисей, что дальше было. Скажу тебе, я вдруг стала прежней Хаськой. И мне показалось, что и попа исчезла, и грудь за коленки перестала задевать, и я снова – рыжая. Мы заказывали музыку. А музыканты играли всё. От души, за всех наших из местечка я пела и «Мамэ», и «Шолом Алейхем», и «Шемеш», и «Драйтехтер», и «Фрейлехс», и «Хаву нагилу». Я пела и плясала. Плакала и пела. А Семён только плакал. Что за встреча была. Мы были счастливы, а всё время плакали.

Вот и всё за этот день в Москве. Дома оказалось, что деньги я потратила все, поэтому последние дни буду у Циперовичей, доедать пирог с мясом, спасибо им огромное. А уж Серёжа меня на аэродром, с Божьей помощью, отвезёт, денег на дорогу не осталось вовсе.

Целую. Цилечку за меня поцелуй. Ты уж и забыл, бессовестный, когда жену целовал, я тебя знаю.

Твоя сестра Хася.

25/Х 2005

Дорогой Моисей. Я уже у Циперовичей третий день. Деньги кончились, что я тебе говорила, от телевизора я сойду с ума – столько убийств на минуту показа нет даже в Нигерии, кормят меня на убой и никуда не выпускают. А походить по городу – это и есть самое интересное: люди – уже другие, дома – уже странные, помойки – переполнены, а подъезды – ну, просто, как говорит твоя Циля, «не телефонный разговор».

И главное я забыла, Моисейка. Ето письмо чтобы Цилечка наша, ты же знаешь, как я её люблю, головой-то она у нас слабая, чтобы это письмо ну никак к ней не попало.

Гвалт будет, никакое гелд не поможет.

Вот я и хочу сначала тебе за Москву рассказать. За автобус уже всё ясно – эти идиоты всё делают, чтобы было хуже всем. И неудобно. В общем, как раньше, когда мы жили в Хиславичах, а учиться нужно было в Рославле. Ох, чтоб они были здоровы.

Да, видно, здоровье у населения московского неважно. В общем, у них, я заметила, недержание. Да, да, не смейся. У Циперовичей в лифте такое!!! Пишут, например, я специально переписала:

 
Тот, кто в лифте будет с…ть,
У того мамаша – б…ь.
 

И ещё ужаснее, даже читать совестно. И в лифт войти невозможно. Там мокро. Запах – жуткий. И эти люди хотят, как говорит «ихний», построить развитый капитализм. Ты же понимаешь, что там они построят при таком мочеиспускании в подъезде. А уж за помойки я не говорю вообще. Крысы – как кошки. Их боятся все: и кошки, и собаки, и люди.

Я сказала одному здесь, во дворе. Выведите, мол, крыс и тогда стройте светлое своё будущее без мочевой кабины вместо лифта. И что он мне ответил? Вот-вот. Врагам нашим пожелаю то, что он пожелал мне.

Ну, да Господь с ними. Я хочу перейти ко второй части письма, а тебя прошу – Циле ни в коем случае. Нам скандал нужен? Нам слёзы нужны? Тебе нужно, чтобы наша Цилечка вспоминала каждый день, кто загубил её красоту, молодость, здоровье! Тебе я скажу это как старшая сестра, тебе это ну совершенно не нужно.

Так вот – слушай. Что до меня дошло. Я же всё-таки старая партизанка. И еврейка. А значит – партизанка в квадрате. Вот что я вычислила.

Сижу у Циперовичей. Денег нет. Итти некуда. После передачи за мой дебош в автобусе Циперовичи культурно так, но меня стараются никуда не выпускать. Так вот, сижу, а в дверь – звонок. Ну, пока Циперовичиха пошевелится, я уже с кухни два раза до Лондона и обратно. Открываю, а там стоит дама. И оказалась эта самая ихняя дочка, уж не пойми кого, ну та, что в Индонезии принцессой работает. Собственной персоной, скажу тебе. А за ней – с чемоданами такой с бородкой, пухленький и на еврея похож, чтоб я так была жива и здорова. И главное – цвет у него – тёмный. В смысле – кожи. Ну что делать, видно, Циперовичи принцев не выбирают. А это и был, и есть тот самый индонезийский прынц. Я сначала думала – носильщик. Конечно, познакомились. Всё-таки тётя Хася им тоже не чужая, хоть и пятая вода на киселе.

Сидим, разговариваем. Я смотрю на эту девочку-принцессу, нашу дальнюю родственницу. И что я вижу? Неглупая. Внешность – приличная. (Впрочем, принцессой поработаешь – так волей-неволей будешь приличной внешности.) А когда я вгляделась в поступки, манеры и поведение этой Наташи-принцессы, я увидела, что в поведении и во всём имеется какое-то очень большое сходство. Сижу и ломаю голову – ну с кем. Ну на кого она так похожа? Что не на свою маман, так это уж точно. Она всё время стремится сглаживать углы. Ищет компромиссы. Я заметила, оставляет кусочек на тарелке. Вечером лазает по кастрюлям. Рассказала, что давно исправила левое ухо, оно было как у слона. И вдруг меня как током в одно место. Это же мой Моисейка. Только волос много и ухо не торчит, как у тебя. Но – молчу. Так, задаю наводящие вопросы: мол, как у вас с продуктами, всё ли с колбасой в порядке, как кошер. Ну, в общем, светская беседа. Я же не Матрёна какая-нибудь. И принц, даром что тёмного цвета, но тоже беседу ведёт культурную. И представь себе, Моисей, знает, что была война. А узнав, что я была в партизанах, весь заволновался: «Ах, ах, я вас награжу орденом “Луны, пиявки и солнца”. Это значит, – поясняет он, – что вы ночью при луне боролись с фашизмом до полного восхода солнца». И ушёл на кухню, готовить ужин.

Вот и всё, дорогой Моисей. Так что орден, считай, в кармане. Я ничего не спрашиваю. Не спрашиваю, что ты делал у Циперовичей в Москве сорок семь лет тому назад. Не спрашиваю твои затраты на звонки в Индонезию. Кажется, ну что у тебя общего с Индонезией? Не спрашиваю, кто на кого так похож. Я – молчу.

И завтра вылетаю к нам, в Лондон. И кто меня провожает? Да, угадал, Серёжа с принцессой. Чего им хочется тащиться в такую даль. Но, видно, они – культурные.

До встречи, Моисейка, и Цилечке о моих догадках – ни слова. Чтобы не было гвалта, не дай Бог.

Твоя Хася.

3/XI 2005

P. S. И не могу удержаться, не сказав тебе своих мнений о гостях. Конечно, как приехала эта заморская штучка, так народ повалил косяками. Я же перемешалась со своей головой, Моисей. Шум, гам, гевалт. И смех какой-то у женщины странный: га-га-га. А говорят все громко и никто никого не слушает, совсем как у нас в хиславической синагоге.

Рядом со мной такая симпатичная дама сидела. Подруга чья-то. Я, конечно, для начала разговору ей отпускаю комплимент:

– Ах, мадам, – говорю, – у вас такая чудесная причёска, просто прелесть.

А она в ответ:

– Да что вы, Хася Соломоновна, я уже третий день голову не мыла.

Вот те и комплимент. Ну, я не сдаюсь, а продолжаю:

– Вы такая симпатичная, Маша. Представляю, какое мученье вам от поклонников отбиваться.

А она отвечает:

– Да вы что! Я этих мужиков ну просто ненавижу.

И как сверкнёт глазами. А вилку даже согнула. Ну, думаю я, точно дама другой ориентации. И тихонько так у хозяйки, Матильды, об этом и спрашиваю. А та смеётся.

– Вы, тётя Хася, – говорит, – от нашей жизни отстали. Мы все здесь мужиков ненавидим!

Вот те и раз. Приехали, Мотя, слезай с подножки, как говорили у нас в Хиславичах. И что мне обидно, что дама-то эта не только хороша собой, но и на еврейку, Бог мне судья, похожа. Я, конечно, осторожно так интересуюсь, мол, Маша, а как ваше, извините, фамилия-отчество. Она и отвечает:

– Попова я, Мария, мол, Семёновна.

Ну, я не стала комментировать. Мол, раз так вам хочется – пожалуйста. Только она такая же Попова, как ты – Сулеман-оглы или я – Зульфия.

Вот такие мои впечатления от нашей бывшей страны-Родины.

А кадиш по всем нашим я всё-таки заказала. Земля им пухом.

Твоя Хася.

9–12/XI 2006 Антони