Текст книги "Хозяин кометы"

5.5

Как Фудзико восприняла неожиданный визит Каору?

Много лет спустя Андзю услышала об этом от самой Фудзико. Секрет двоих бережно хранился около пятнадцати лет, а потом стал достоянием Андзю.

– Мне тогда показалось, что у меня на самом деле появился младший брат. А спустя какое-то время я стала думать, что это мне приснилось.

– И ты не испугалась, когда увидела его в комнате?

– Я знала, что он там. Странно, правда? Перед тем как войти в комнату, я принимала ванну и думала о Каору. Когда я вошла, он тихонько сидел на коленях, словно говоря: «Я готов ко всему».

Наверняка у него было такое же выражение лица, как в тот день, когда он впервые пришел в дом Токива, – подумала Андзю.

Фудзико продолжила:

– Интересно, что чувствуешь, внезапно став членом незнакомой семьи? Придет время, и мы тоже уйдем из своих семей, чтобы связать себя семейными узами с чужим человеком. Тогда, наверное, придется переродиться, распрощавшись с прежней собой. Как бы я повела себя на месте Каору?

И после этого события, и до него Каору был единственным мужчиной, которому удалось пробраться в комнату Фудзико. Происшедшее навечно сохранилось в их памяти. Влюбленность Каору впервые выразилась в форме самостоятельного поступка. Фудзико было четырнадцать, Каору – двенадцать лет. Будь они старше или младше, такого бы не произошло. Одиннадцатилетнему Каору не хватило бы смелости совершить подобную дерзость, а движимого сексуальными порывами тринадцатилетнего Каору не приняла бы сама Фудзико. Тогда в комнате между ними ничего не было. Просто у них появился общий секрет.

6

6.1

Ты спросила: когда и почему Фудзико раскрыла Андзю секрет, принадлежавший только ей и Каору?

– Я узнала об их секрете незадолго до свадьбы Фудзико. Наверное, она рассказала мне о нем потому, что больше не было необходимости хранить все в тайне. Но между ними появилось гораздо больше секретов. Ничего удивительного: они полюбили друг друга.

– Это была первая любовь Каору, да?

Первая любовь, которая началась под звуки фанфар. Тебе было неловко слушать о смелой папиной первой любви, хотя она и вызывала улыбку. Ты гордилась папой, который уже в двенадцать лет проявил себя как покоритель женских сердец, – попробуй добиться доверия девушки, пробравшись в ее комнату. Несомненно, и Фудзико что-то привлекало в Каору, раз она восприняла его вторжение так, будто ждала его.

– Фудзико иногда расспрашивала меня: а чем сейчас занимается Каору? Какой у него характер? Чем он интересуется? Но мне тогда не показалось, что она влюблена в него. Может быть, она стеснялась меня. Каору, как обычно, пытался скрывать свои чувства, но я-то знала. Его глаза говорили, что он без ума от Фудзико. Честно говоря, я ревновала. Я даже боялась потерять брата. Один раз втайне от Каору я прямо спросила у Фудзико: как тебе Каору? Не хотела бы встречаться с ним? И что, ты думаешь, она ответила?

– Он еще слишком мал.

– Верно. Для начала любви чего-то недоставало. В сердце Каору жила влюбленность, но для того, чтобы она переросла в любовь, требовалась большая сила.

Каору – двенадцать лет, Фудзико – четырнадцать. Шестеренки любви пока не зацепились друг за друга, не пришли в движение. И Каору и Фудзико далеки от флирта, эффектных жестов и сантиментов, которыми сопровождается любовь. Но, находясь рядом с Фудзико, Каору чувствовал, как у бесцветного, прозрачного воздуха появлялся легкий аромат. Чтобы понять, на что он похож, Каору нюхал фрукты и ягоды, травы и деревья, даже бумагу, стены, ткань и стекло, но ему так и не удалось найти желанный запах. Его нельзя было ни с чем сравнить, это был аромат Фудзико. Если влюбленность чем-нибудь пахнет, то наверняка у нее такой запах.

Интересно, а чем на самом деле пахнет влюбленность? Ее аромат доступен каждому, но это не запах флирта, эффектных жестов и сантиментов, его нельзя ни продать, ни купить, нельзя им и надушиться. Лишь те, кто любят, чувствуют этот ни с чем не сравнимый запах.

Тебе, наверное, понятно, о чем я говорю? Но аромат влюбленности рано или поздно подвергается ферментации, превращается в более сложный запах, который очаровывает и ослепляет, но потом наступает гниение, и появляется невыносимое зловоние. И, в конце концов, теряется всякий запах и вкус.

Что ни говори, нужно было набраться терпения, пока влюбленность, подвергшаяся ферментации, не превратится в любовь. Другого выхода у Каору не было' Оставалось терпеливо ждать, когда он повзрослеет и к нему перестанут относиться как к ребенку; напряженно ждать, когда придет его черед, когда у «стены плача» в парке появится Фудзико.

Каору покинула смелость, которая помогла ему проникнуть в комнату Фудзико. Он даже не мог собраться с духом, чтобы нажать кнопку домофона, останавливаясь у двери ее дома. Набирая номер ее телефона, он решался выдержать максимум три гудка. Перед любовью Каору вознеслась толстая стена нерешительности, у которой он переминался с ноги на ногу. Любовь, влюбленность иссушили сердце Каору, научили его стыдиться.

У него была масса возможностей встретиться с Фудзико. Но он прятался от нее, издалека смотрел ей вслед – словно предавал свои подлинные чувства.

Каору перешел в среднюю школу[23]23
  В Японии обучение начинаемся с шести лет и проходит в три ступени: начальная школа – шесть лет, средняя три года и старшая три года.


[Закрыть] при университете O.K., в котором учился Мамору. Хотя ему совсем не дали времени на подготовку к вступительным экзаменам, он успешно сдал их, чем в хорошем смысле обманул ожидания родителей Токива, и они решили купить ему что-нибудь в качестве поощрения. Каору попросил электрогитару. Невинные детские годы закончились. Ему нужно было оружие, которое могло бы разогнать желания, стремящиеся вырваться из его тела, разрывая его в клочья. С помощью этого оружия он собирался научиться владеть собой.

Сердце Андзю порой начинало учащенно биться, когда она смотрела на брата. У влюбленного мальчика меняется выражение лица. Незаметным образом лицо, которое в первую ночь, проведенную в доме Токива, выдавало волнение и беспокойство, теперь приобрело умное выражение, он как будто стал любимцем бога разрушения. Мамору больше не мучил Каору, не заставлял быть мальчиком на побегушках. Он разрабатывал план, каким образом, контролируя брата, который стал представлять для него угрозу, эффективно уничтожить его.

Однажды Фудзико пришла в гости к Андзю. Они о чем-то говорили, запершись у нее в комнате, а потом Андзю позвала Каору. На несколько минут они с Фудзико остались вдвоем в комнате: Каору стоял как истукан, даже взглянуть на нее не смея. Не мог ответить на ее улыбку, не знал, куда спрятать глаза, – он застыл с окаменевшим лицом, и можно было подумать, что он болен.

– Каору, ты кем хочешь стать?

Каору ответил холодно:

– Певцом.

– Споешь песню, которую написал твой отец, да? Мне Андзю рассказала. Обязательно позови меня на свой концерт.

– Хорошо.

– Обещаешь? Не забудь, даже если десять лет пройдет.

– Не забуду. А ты кем хочешь стать?

– Даже не знаю. Раньше хотела стать ветеринаром, но мечты меняются.

– Полечишь меня, если я заболею. – Каору был серьезен, будто чувствовал, что уже превращается в дикого зверя.

Фудзико улыбнулась и неожиданно сказала:

– Я хотела бы стать врачом, который лечит от любви.

6.2

Расставание нагрянуло внезапно. Даже не было возможности попрощаться.

В то лето Фудзико исполнилось пятнадцать, Каору – тринадцать лет. Отца Фудзико отправили работать за границу, и она уехала вместе с ним на восточное побережье Америки. Любовь Каору прервалась, оставшись нечеткой и расплывчатой.

Каору ненавидел Фудзико за то, что она уехала без всякого предупреждения. Он-то старался стать мужчиной, достойным ее, а объект его любви исчез, и страсть повисла в воздухе. Он набрасывался с упреками на Андзю: почему, зная об отъезде Фудзико, она скрыла это от него? Но Андзю была уверена, что Фудзико сама рассказала ему обо всем.

Фудзико, без сомнения, намеренно уехала не попрощавшись. Лишь оставила одно обещание. Хотя она и не знает, когда вернется в Японию, но обязательно придет на его концерт. Если бы она объявила, что прощается с ним, любовь Каору закончилась бы. Но пока было живо обещание, данное на десять лет вперед, любовь не могла умереть. Догадываясь о страсти Каору, Фудзико наверняка хотела его испытать. Но в то время Каору не сумел разгадать ее мысли.

Через год после отъезда Фудзико у Каору начал ломаться голос. Он больше не мог петь фальцетом, как в то время, когда появился в доме Токива. Это повергло Каору в тоску, и он стал подолгу просиживать в своей комнате. А у Мамору пропала всякая охота его изводить. Школьные оценки Каору становились все хуже и хуже: во втором классе средней школы он был лишь сто тридцатым из ста пятидесяти учеников, но все равно продолжал пользоваться расположением одноклассников. И отличники, и спортсмены, и хулиганы – все хотели дружить с Каору. Даже Андзю не понимала, в чем тут дело. Быть может, в обмен на голос Каору стал источать яд, сводящий людей с ума?

– У вас не осталось писем Каору к Фудзико?

– К сожалению, нет. Но я могу себе представить, что в них было. Потеряв голос, Каору начал писать стихи. Он самостоятельно изучал композицию, перелагал свои стихи на музыку и исполнял их. Ты, верно, тоже их где-нибудь слышала. Все стихи, которые Каору написал в молодости, посвящены Фудзико.

Андзю попросила тебя открыть несгораемый сейф, встроенный в стену гостиной. Там должна лежать тетрадка, – сказала она. Обожженная по краям тетрадка действительно была там. Каору бросил ее в огонь, а Андзю спасла, вытащив из пламени. Тетрадка стала собственностью Андзю. Ты робко открыла ее: она была полна слов, которые в смятении писал Каору, когда был еще моложе тебя. Что ни слово, то рана, и каждое кричало о страсти и безумии Каору.

 
Почему мне четырнадцать?
Стать бы старым, завидовать молодым.
Ну чего хорошего в молодости?
Орешь дурным голосом,
Боишься разрушиться полностью.
В горле сухо, жадно пьешь молоко.
Просыпаешься мокрым от пота, пачкаешь трусы.
 

 
Пятнадцатый год – живой труп.
Прикидываешься бодряком,
Но за что-то все любят.
На вопрос: «Как у трупов дела?» —
Отвечаю друзьям:
«Стоит только начать!
Дыхания нет, пульс не бьется.
Волны мозга – прямая линия.
В глазах – мухи роятся.
Электричество пустят – прыгаю,
Кинут в реку – поплыву в океан.
Бросят в огонь – сгорю.
Черви меня щекочут,
Вороны клюют.
Бояться мне больше нечего.
Мерзкого прошлого нет.
Я не ветхая плоть,
А приятное воспоминание».
 

 
Праздник зимы в деревне, где – неизвестно.
Ледяные богини – пять долларов штука.
Уснули рядом – кровать льдом покрылась,
И любимая, кого я убил во сне, превратилась в ледышку.
Праздник матерей в городе, где – неизвестно.
Грандиозная распродажа – матери за бесценок!
Купил себе пару дюжин сразу.
Только куда положить? Под дождем промокают.
Праздник ведьм в стране, где – неизвестно.
Мисс Ведьма, что победила в конкурсе красоты,
Оправляется на костер без промедленья.
Смотрю, как сжигают любимую, и смеюсь,
Из последних сил скрывая, что на сердце кошки скребут.
 

 
Я узнал о ней – значит, должен молчать.
На вершине горы лес хранит ее тайну.
Я ее повстречал – нужно петь и плясать.
Мои кости смеются и пятки летают.
 
 
Я коснулся ее – значит, мозг мой угаснет.
Тлело тело, а сердце в крови растворилось.
Я ее полюбил – значит, смерть или праздник
Я за смелость соперникам брошен на милость.
 
 
Я ей отдал себя – значит, должен проститься.
Не такие, как я, по земле ходят люди.
Я кричу ей фальцетом – странная птица.
Ты по-птичьи поймешь, когда мира не будет.[24]24
  Перевод С. Харисовой.


[Закрыть]
 

6.3

Наверное, Каору выбирал слова из тетрадки, дышащей темной страстью, и отправлял их Фудзико. Интересно, что писала Фудзико в ответ на эти письма? Андзю будто догадалась о том, что тебе хотелось узнать, и попросила снова поискать в сейфе. Ты отодвинула в сторону лежащие там в беспорядке драгоценности, документы на дом, часы на память, сунула руку вглубь сейфа и нащупала пачку писем.

Письма были адресованы Каору Токива, отправитель – Ф. А Самый старый штемпель – на письме из Бостона, от 9.8.1979.

Каору Токива,

спасибо тебе за письмо. Я сейчас далеко от того города, где ты. Когда у тебя садится солнце, в моем городе – рассвет. Когда здесь заканчивается день, у тебя – набирает силу завтра. Когда ты спишь, я бегаю, пою, думаю. Если ты увидишь меня во сне, то я смогу быть и в Японии и в Америке.

С сентября я буду ходить в среднюю школу Бостона. Сейчас я учу английский с репетитором, чтобы не отстать от других. Гуляя в парке неподалеку, я часто вижу ребят, играющих в мяч. И тогда вспоминаю о тебе: что сейчас делает Каору? Интересно, когда мы сможем увидеться? Из-за папиной работы я, наверное, пока буду жить в Америке. Помнишь, что ты мне сказал, когда мы виделись в последний раз? Мы с тобой говорили о том, кем стать в будущем. Я сказала, что хочу стать ветеринаром, а ты – музыкантом. Станешь ли ты певцом или композитором, наверняка отправишься в путешествие по миру. Моцарт с раннего детства до самой смерти был в пути, призвание музыканта – донести до всех уголков земного шара мелодию, дарящую людям успокоение. Так что где-нибудь на твоем пути мы с тобой обязательно сможем встретиться. А пока до встречи. Я еще напишу тебе.

Та, которая мечтала о таком младшем брате, как ты.

Они находились далеко друг от друга, и письма служили единственной нитью, связывающей их сердца. Может быть, для того чтобы открыться и говорить честно, им требовалось расстояние. Нетрудно догадаться, что Каору по несколько раз переписывал письма, давал им отлежаться и только потом отправлял. Он подбирал слова, будто кидал в сердце Фудзико камешки, терпеливо ожидая, когда волны, которые они вызывали, доберутся до него через Тихий океан. За проживание в памяти Фудзико он должен был стихами оплачивать аренду. Так любящие и становятся поэтами.

Твой взгляд остановился на стихах, примерно в середине тетрадки.

 
Посмотрю я в небо и спрошу у облака:
Как моя любимая, здорова ли она?
Облако ответит мне: не видело,
Чтоб кто-нибудь по небу пролетал.
Посмотрю на землю и спрошу у камня:
Любит ли она меня? Дорожит ли мной?
Мне ответит камень: разве дело мне
До каких-то женщин мягкотелых.
 
 
Я спрошу у ветра у залетного:
Видит ли она меня во сне?
Вместо ветра тень ответит мне:
Помнишь ли, чем пахнет ветер,
Тот, что дул вчера?
Помнишь ли, как тверд был камень,
На который ты ступил два дня назад?
Знаешь ли, где облако,
Которое видел ты сейчас?
 

Одиночество и беспомощность мальчика Каору передавалось тебе, его дочери. Интересно, что написала Фудзико в ответ на его признания?

На втором письме стояла дата: 20.12.1979. После первого письма прошло много времени.

Каору Токива,

с Рождеством! И с Новым годом!

Желаю тебе в новом году исполнения твоих желаний.

P. S. Я заняла первое место на спич-контесте в хай-скул.

Ф.А

Письмо – холоднее не бывает. Может быть, между ними за это время возникло какое-то недопонимание. А может, те письма Фудзико, в которых она обнажала свои подлинные чувства, были взяты Каору из сейфа и сейчас путешествуют вместе с ним? Ты поделилась этими мыслями с Андзю.

– Дома хранится только часть писем от Фудзико, – сказала она. – На самом деле они приходили каждый месяц. Это значит, что и Каору тоже старательно писал ей.

Ты по очереди читала тетрадку Каору и письма фудзико.

6.4

 
Та, с которою ищешь встречи,
та, что к тебе подходит сама,
та, что отдает себя до конца,
та, которая учит,
та, что злится безумно…
У каждой есть имя.
Я оставляю фамилию,
а вместо имен пишу: Фудзико.
Судзуки Фудзико, Сато Фудзико,
Накамура Фудзико, Танака Фудзико,
Абэ Фудзико, Симидзу Фудзико,
Цудзи Фудзико, Минэ Фудзико,
Идзуми Фудзико, Одзаки Фудзико…
Я расставляю в ряд сотню Фудзико
и последней – Фудзико Асакава.
Перейду через мост – Фудзико.
Выбегу из леса – Фудзико.
Навру с три короба – Фудзико.
Вмажу кому-нибудь – Фудзико.
Выпью воды – Фудзико.
Вздохну тяжело – Фудзико.
Фудзикофудзикофудзикофудзико.
Сотни Фудзико несутся с горы,
увлекаемы собственным весом.
Сотни Фудзико в школьных купальных костюмах
проходят парадом мимо рядов супермаркетов.
Сотни Фудзико – в магазине «Цветы»,
в очереди покупают по лилии.
Сотни Фудзико одна за другой
вырезают на теле моем свое имя.
 

Письмо от 11.02.1980 служило подтверждением тому, что Каору действительно отправлял Фудзико стихи, которые записывал в тетрадку.

Милый Каору,

стихи, которые ты мне посылаешь, так же теперь необходимы мне, как вода или соль. В них я вижу дом, в котором жила, парк, который ты считал своим, и твое немного смущенное лицо.

Я каждый день говорю по-английски, и мне кажется, что японский начал понемногу выпадать из моей памяти. Когда дома я разговариваю по-японски с родителями и младшими сестрами, то, словно бы никуда и не уезжала из Японии. Но, если болтаю с подругами по телефону, а потом сразу надо перейти на японский, мне начинает казаться, что я говорю как-то не так. Нам много задают в школе, но когда мне удается выкроить свободное время, я стараюсь читать побольше японских книг. Последнее время я полюбила романы Юкио Мисимы и ОсамуДадзая.

Но больше всего мне нравится читать твои стихи. Знаешь почему? Потому что в них я непосредственно чувствую твой смех и твою грусть. Все, что я читаю, написано людьми, которых уже нет на этом свете. Все тексты напоминают завещания. Поэтому я не могу дождаться твоих слов, которые ты говорил всего неделю назад. Отправляй мне их, как журнал, каждый месяц.

А еще будет здорово, если ты напишешь к ним музыку и споешь когда-нибудь.

Ф.А.

Воодушевленный словами Фудзико, которая с нетерпением ждала его стихов, Каору погрузился в сочинительство. Во второй части тетрадки мчались наперегонки откровенные слова, написанные им.

6.5

 
Мама, ты – сны в изголовье.
Я простужен любовью.
Ты в моих легких, мама,
с ветром от Фудзиямы.
Мама, ты в моих мыслях —
тайных, как тропы лисьи.
Мама – свет на безлюдной
улице пополудни.
Ты в сердце, середке, глуби
девушки, что меня любит.
Она заложница Штатов —
чванливой страны закатов.
Легко ли в этой стране?
Тревога кричит во мне.
Что, если ее янки,
вонючий и потный, с пьянки,
тащит к автофургону
на дороге к Каньону?
Там белые балахоны,
пылающие кресты
и огненные похороны
американской мечты.
Если в одеждах белых
уходит толпа клансменов,
будет обуглено тело
похотью полисмена.
Публичный дом, Аризона.
Тоска моя, мама, бездонна.
Оттуда приходят письма,
но неспокойны мысли.
Янки ли виноваты?
И дед мой на берег Ямато —
Америки младшего брата —
приплыл оттуда, из Штатов —
чванливой страны закатов.
Мама, спроси у отца ты,
он ненавидел Штаты?[25]25
  Перевод С.Харисовой.


[Закрыть]
 

Письмо от 03.07.1980, наверное, пришло в ответ на эти стихи.

Милый Каору,

завтра – День независимости США. В Бостоне тоже будут праздновать. Нас пригласили на вечер, который устраивает профессор университета, коллега отца. Меня попросили произнести там речь по-английски. Сейчас я только что закончила ее.

В своем последнем письме ты писал, что ненавидишь самую чванливую в мире страну. Что ты беспокоишься за меня, ставшую ее заложницей. На самом деле здесь и вправду встречается высокомерие. Но каждый из жителей этой страны противопоставляет высокомерию власти добрые намерения и разум. У меня есть друзья, которым я доверяю, учителя, которых уважаю. Я верю, что нити, которыми я связана с ними, оберегают меня. Если бы ты приехал сюда, то понял бы меня. В Бостоне есть и японцы, которых любят американцы, такие как Сэйдзи Одзава.[26]26
  Сэйдзи Одзава – всемирно известный японский дирижер, в 1973–2002 гг. возглавлял Бостонский симфонический оркестр.


[Закрыть]

Ты говоришь, у тебя изменился голос. И тебе противно слышать самого себя. Слушать запись своего голоса в самом деле как-то неловко. Но не надо грустить. Смена голоса – это испытание, выдержишь его и будешь петь еще прекрасней. Ты сейчас проходишь через те же врата, что и все прославленные певцы. Хотелось бы услышать тебя. Подойдешь к телефону, если я позвоню?

Ф.А.

6.6

Фудзико знала даже о том, что у Каору изменился голос.

Вдруг ты подумала: а не может ли быть такого, что чувства Каору к Фудзико были безответны? Умелые подбадривания, суждения отличницы – разве этого он ждал? Тебе казалось, что Фудзико выстраивает вежливые фразы, не переходя границу приятельских отношений. Мог ли удовлетворять Каору мягко отстраненный стиль писем Фудзико? А может быть, три десятка лет тому назад любовь и была такой?

Ты откровенно поделилась своими мыслями с Андзю, и она сказала со вздохом:

– В наше время все и вправду происходило спокойно и неторопливо. Письма писали от руки. Чтобы отправить письмо, нужно было пойти на почту. В мире люди, вещи, ценности существовали по отдельности: сами по себе, каждый на своей территории. Любовь могла продолжаться и два и три года. Если бы ты очутилась в том времени, тебе бы показалось, что жизнь течет в замедленном темпе. А ты когда-нибудь писала стихи?

– Стихи? Нет. Дневник писала, примерно около года.

– А твоя мама пишет стихи?

– Нет. Она скорее будет давиться ненавистным молоком, чем начнет писать стихи.

– В семье Токива тоже никто не писал стихов. Только один Каору. У него в тетрадке должно быть стихотворение «Отец не писал стихов…».

Ты перелистала страницы. Такое стихотворение действительно там было.

Отец не писал стихов.

 
И мать не писала тоже.
Сплели из музыки кокон
без окон, но без оков.
Для трио родился я.
Меня отец учил
играть на фортепьяно.
Он говорил, что
музыка дает свободу.
«Избавься от себя,
оставь лишь уши.
Свободна музыка,
как ветер в поле.
Как волны, беспокойна
и, как луна, изменчива».
Со мною пела мать:
«С сестрою-музыкой
найдешь любовь во всех.
Безбедно проживешь,
где б ни был ты.
Заговоришь без языка —
от сердца к сердцу.
Печаль сумеешь
превратить в улыбку
и мертвых воскресишь».
Любовь и музыка —
дуэт отец и мать.
Они мне говорили,
что музыка всегда поможет.
«И даже если умрут они.
И если встанет миллион врагов.
И если любимая предаст.
И если буду голодать.
Зачем писать стихи?»
Отец и мать
писать стихов не собирались
и верили лишь музыке.
Они не знают,
что я пишу стихи.
И что случится от того?
Меня возненавидят люди?
Или лишат свободы?
И запретят мне петь?
Умрут все те, кого люблю?
И все равно писать я должен.
Из-за досады на отца и мать,
покинувших меня,
и с благодарностью семье Токива
за воспитанье.
Смеясь над миром,
обманчиво-красивым,
открывая путь
оттаявшим желаньям,
которыми забито тело.
И, конечно, ради Фудзико.[27]27
  Перевод С.Харисовой.


[Закрыть]