Текст книги "Зеро! История боев военно-воздушных сил Японии на Тихом океане. 1941-1945"

Глава 20
АДМИРАЛ ЯМАМОТО ПОГИБАЕТ В БОЮ

Как главнокомандующий Объединенным флотом, адмирал Ямамото пользовался безграничным уважением и вызывал восхищение у каждого, кто служил под его началом. Ни поражение при Мидуэе, ни шок разгрома на Гуадалканале не поколебали увереннность моряков в их адмирале. Это был не только результат ведения им военных дел, но моряки питали к Ямамото еще и чувство личной преданности, граничившей с фанатизмом. Ни один другой офицер и близко не пользовался такой популярностью этого единственного человека, который, столкнувшись с неожиданными катастрофами на Тихом океане, взял лично на себя ответственность за неудачи и никогда не допускал обвинений в адрес своих подчиненных.

Ямамото до мозга костей был идеальной военной личностью и во всех случаях вел себя с военной выдержкой и хладнокровием. Даже в Рабауле и Труке, страдая от невыносимой жары под тропическим солнцем, он неизменно носил белоснежный костюм морского офицера. Облик главнокомандующего, не обращающего внимания на жару, тропическую влажность и насекомых, всегда производил впечатление на каждого военнослужащего. Ямамото был не просто адмиралом, но он был еще и воплощением флота.

Адмиральскую операцию А планировалось начать 7 апреля с мощного удара авиации по врагу. В полдень 6-го числа вице-адмирал Какуда намеревался вылететь с Вунаканау на нашу авиабазу в Баллале, маленьком островке к югу от Буина. Адмирал должен был лететь на бомбардировщике типа 1 Бетти, которому предстояло повести группу истребителей, чтобы принять участие в «Рейде икс», первой фазе операции.

6 апреля была очень плохая погода. Непрерывные тяжелые дожди покрыли аэродром слоем вулканического пепла, и, казалось, не было надежды на то, что небеса когда-то просветлеют. Группы наземного обслуживания трудились не переставая, чтобы держать наши самолеты в готовности, невзирая на состояние аэродромного покрытия. Дороги, ведущие от взлетной полосы к Рабаулу, превратились в кошмар из грязи, и передвигаться на автомобиле стало рискованным делом. Несмотря на погоду и на риск застрять в грязи, адмирал Ямамото сам повел машину к взлетному полю, чтобы лично проводить адмирала Какуду. Путешествие из Рабаула по дороге длиной в семнадцать с половиной миль состояло из сплошной тряски и отовсюду летящей грязи, и все-таки Ямамото испытывал не больше неудобств, чем в своем штабе в Токио.

Главнокомандующий обратился с краткой речью к собравшимся летчикам и членам экипажей, пожелал им удачи в предстоящих боях. Для японских пилотов это был великий момент. Пожелания удачи самим Ямамото укрепили их дух, и, казалось, никакое препятствие их уже не остановит. Я находился в бомбардировщике адмирала Какуды, которому предстояло первым покинуть непролазные грязи аэродрома в Рабауле. Позади нас истребители маневрировали, выбирая позицию для взлета, техники стучали по колесам, пытаясь очистить их от налипшей вязкой массы. Один за другим истребители мчались по полосе и взмывали в сумрачное небо. Я смотрел назад на уменьшающееся в размерах поле аэродрома, где адмирал Ямамото и вице-адмирал Угаки отчетливо выделялись в своей белой униформе на фоне унылого пейзажа. Сцена была грустная, потому что сейчас на этой забытой богом земле Ямамото был чуть другим, чем когда я его видел в последний раз при нашем отлете из Хиросима-Бэй.

Мы собрали истребители и в полном составе взяли курс на юг от Рабаула. Перед нами виднелся массивный облачный фронт, заполонивший весь горизонт, и черный кипящий шквал стоял прямо по курсу. Нам в нашем бомбардировщике нечего было особенно опасаться шторма, а вот наши сорок пять одноместных истребителей цепко держались за наш хвост, зная, что потерять из виду наш самолет в надвигающемся шторме для них почти равносильно гибели. Несмотря на то что мы очень хотели достичь места дислокации основных сил в Баллале, сильный шторм вынудил расстроенного адмирала Какуду вернуться в Рабаул. Около двадцати минут мы были заняты поисками просветов в облаках, но безуспешно. По боевому распорядку нашим самолетам полагалось прибыть в Баллале до заката солнца, чтобы американские авиаразведчики, регулярно фотографировавшие район, не заметили новой группы из сорока пяти истребителей. Ко времени нашего возвращения в Вунаканау уже был вечер.

Первыми на посадку мы послали истребители. Сорок три Зеро сумели приземлиться в грязь, не получив повреждений, но два самолета завязли в предательской поверхности и повредили пропеллеры и шасси. Наконец, в темноте сел наш бомбардировщик. К моему удивлению, адмирал Ямамото ожидал наш самолет. Узнав по радио, что мы возвращаемся на базу, он остался, чтобы встретить адмирала Какуду.

Первую всеобщую атаку на врага мы не могли откладывать на время, позже шестого, потому что наши войска долгое время готовились к наступлению и занимали наиболее выгодные для удара позиции. Наши сорок пять истребителей были крайне нужны для эскорта бомбардировщиков, поскольку сопротивление ожидалось ожесточенное. Хотя мы и были обязаны добраться до Баллале, ночной полет сегодня был невозможен. После того как наш самолет приземлился, я сразу же отправился по грязной темной дороге с аэродрома в штаб адмирала Одзавы, чтобы получить новые распоряжения. Мы обсудили в деталях вопросы организации наступления, а всего лишь через несколько часов я покинул командный пункт адмирала с приказом всем нашим самолетам вылететь из Баллале рано утром 7-го. Нам предстояло лететь прямо к месту встречи и участвовать в воздушных налетах. По пути назад к аэродрому меня встретила машина, которую послал за мной встревоженный адмирал Какуда.

Неожиданные изменения в планах потребовали срочного инструктажа пилотам, потому что нам было нужно вылетать из Вунаканау и сразу же присоединиться к атаке. Полетное время возрастало, а летчики не были знакомы с районами, над которыми предстояло лететь. Однако наши пилоты были уверены, что полностью оправдают надежды адмирала Ямамото на успех. Мы провели «Рейд икс», как и планировалось.

По завершении операции А, когда Ямамото пришел к выводу, что врагу был нанесен большой ущерб, адмирал решил совершить личный осмотр наших передовых баз. Он разговаривал с командирами и офицерами различных авиагрупп, подчеркивая, что война впредь не простит расслабленности. Адмирал заявлял, что впереди еще много крупных морских сражений и что победа или поражение в них во многом зависят от ведения нами воздушных боев. На каждого, кто принимал участие в этих особых совещаниях, неизбежно оказывала впечатление искренность адмирала, а наши штабные офицеры не могли игнорировать последствия неудач, на которые обращалось наше внимание.

В 6.00 утра 18 апреля адмирал Ямамото вылетел из Рабаула в Баллале на юге острова Бугенвиль для личной инспекции нашей авиабазы, находившейся так близко от вражеских позиций. Почти одновременно с отлетом Ямамото я вылетел из Рабаула вместе с адмиралом Какудой в Трук с возвратом. Когда мы с Какудой вернулись на его флагман, авианосец «Hiyo», штабной офицер связи с лицом пепельного цвета лично вручил ему секретную телеграмму.

Какуда был ветераном морской авиации, известным своей железной самодисциплиной при любых обстоятельствах. Меня поразило, что лицо адмирала вдруг стало бледнеть, пока он читал сообщение. Он произнес что-то непечатное и какое-то время не мог или не хотел ни с кем говорить.

Погиб адмирал Исороку Ямамото.

Происшествия, которые привели к атаке американскими истребителями самолета адмирала Ямамото и к гибели величайшего японского флотоводца, в деталях изложены в дневнике начальника штаба Объединенного флота вице-адмирала Матомэ Угаки, который был рядом с адмиралом во время его гибели. Ниже приводятся отрывки из дневника Угаки: «Адмирал Ямамото хотел лететь из Рабаула в Буин через Баллале, чтобы осмотреть наши передовые морские части и лично посетить командующего 17-й армией генерала Хьякутакэ. Адмирал намеревался возвратиться на нашу базу в Труке 19-го».

(Полет планировался с присущей адмиралу Ямамото скрупулезностью. Будучи лично до мельчайших деталей осведомленным о трудностях, испытываемых армией и флотом на Соломоновых островах, где они подвергались яростным ударам вражеских войск и нарастающим атакам с воздуха, Ямамото рассчитывал с помощью этой поездки на фронт улучшить свое понимание будущих проблем. Зная, что вражеская разведка буквально из кожи лезет, чтобы разузнать о его присутствии в районе, адмирал отказался от своей белой униформы и впервые надел флотский костюм цвета хаки.)

«В 6.00 адмирал Ямамото вылетел во главе группы с аэродрома в Рабауле на бомбардировщике типа 1 Бетти, где вместе с ним находились его секретарь капитан 3-го ранга Итидзаки, хирург контр-адмирал Таката и его штабной офицер капитан 3-го ранга Тоибана. Во втором самолете со мной летели казначей флота контр-адмирал Китамура, штабной связист капитан 3-го ранга Иманака, офицер штаба авиации капитан 3-го ранга Мурои и наш метеоролог лейтенант Унно.

Как только я поднялся во второй бомбардировщик, оба самолета начали разбег по взлетной полосе. Ведущий самолет первым поднялся в воздух. Как только наши самолеты пролетели над вулканом в конце залива, мы построились и взяли курс на юго-восток. Облачность была переменной, и при отличной видимости полетные условия были хорошими.

Я мог разглядеть наши истребители сопровождения, летевшие в защитном порядке: три истребителя летели слева от нас, три – вверху и позади, а еще три курсировали справа от нас. Бомбардировщики летели плотным строем, чуть ли не касаясь крыльями, а мой самолет оставался слегка сзади и слева от ведущего корабля. Мы летели на высоте примерно 5 тысяч футов. Нам были хорошо видны адмирал в пилотском сиденье второго бомбардировщика и люди, сновавшие внутри самолета.

Вот мы летим на высоте 2200 футов прямо над джунглями над западным побережьем острова Бугенвиль. Член экипажа передал мне записку, в которой говорилось: „Время прибытия в Баллале – 7.45“. Помню, я посмотрел на наручные часы и заметил, что время было ровно 7.30. Через пятнадцать минут мы должны долететь до пункта нашей первой посадки.

Без предупреждения взревели моторы, и бомбардировщик ринулся вниз к джунглям, совсем рядом с ведущим самолетом, выравнявшись чуть ли не ниже отметки в 200 футов. Никто не понимал, что произошло, и мы с тревогой стали озираться в поисках вражеских истребителей, почти уверенные, что те вот-вот спикируют на нас. Командир экипажа ответил на наши вопросы со своего места в узкой нише: „Кажется, мы совершили ошибку. Нам не следовало пикировать“. Определенно, он был прав, потому что нашим летчикам не разрешалось покидать своей первоначальной высоты в строю.

Наши истребители обнаружили группу из, как минимуи, двадцати четырех вражеских истребителей, направлявшихся к нам с юга. Они начали снижаться к бомбардировщикам, чтобы предупредить тех о приближающихся вражеских самолетах. Однако в это же время пилоты нашего бомбардировщика тоже заметили вражескую группу и без приказа ринулись спасаться на низких высотах. Пока самолет переходил в горизонтальный полет, наши члены экипажа занимали свои боевые места. Свистящий ветер и шум закладывали уши, пока стрелки расчехляли пулеметы.

Пока мы выходили из пике и возвращались в горизонтальный полет над джунглями, наши истребители эскорта вступили в бой с атаковавшими вражескими истребителями, сейчас уже ясно опознаваемые как большие „Локхид Р-38“. Численно превосходящая группа противника прорвала строй Зеро и набросилась на наши два бомбардировщика. Мой самолет сделал крутой разворот на 90 градусов. Я увидел, как командир корабля наклонился вперед и похлопал по плечу пилота, предупреждая, что вражеские истребители приближаются.

Наш самолет отделился от ведущего бомбардировщика. На несколько мгновений я потерял из виду самолет Ямамото, а потом, наконец, обнаружил Бетти далеко справа. Я пришел в ужас, заметив, что самолет летит низко над самыми джунглями на юг, а яркое оранжевое пламя быстро охватывает крылья и фюзеляж. Примерно в четырех милях от нас за самолетом, падающим все ниже и ниже, тянулся широкий хвост черного дыма.

Внезапный страх за жизнь адмирала охватил меня. Я хотел было позвать капитана 3-го ранга Мурои, стоявшего сразу за моей спиной, но не мог произнести ни слова. Я схватил его за плечо и притянул к окну, показав на горящий самолет адмирала. В последний раз я бросил взгляд, прощальный взгляд на обожаемого адмирала, и тут наш самолет вновь стал резко поворачивать. Возле крыльев вспыхивали трассирующие пули, и пилот отчаянно маневрировал, пытаясь уйти от преследующего истребителя. Я с нетерпением ожидал, когда наш самолет вновь займет горизонтальное положение, чтобы вновь увидеть бомбардировщик адмирала. Хоть я и надеялся на лучшее, я слишком хорошо понимал, какая судьба ожидала адмирала. Пока наш самолет завершал разворот, я обшаривал взглядом джунгли. Самолета Ямамото не было видно нигде. Лишь черный дым поднимался из густых джунглей.

О горе! Все пропало!

Пока я смотрел, не сводя взгляда, на погребальное пламя разбившегося бомбардировщика, наш самолет прекратил свое хаотическое движение и на полной скорости устремился к Мойла-Пойнт. Вскоре мы очутились над открытым морем. Над тем местом, где самолет адмирала Ямамото рухнул в джунгли, кипел отчаянный бой, от группы отделились истребители и направились в нашу сторону. Я беспомощно наблюдал, как серебристый Н-образный „Р-38“ мчался с нарастающим ревом, затем сделал крутой разворот и стал быстро сближаться с нами. Наши стрелки открыли лихорадочный огонь по большому вражескому истребителю, но от этого было мало пользы.

Пули наших пулеметов калибра 7,7 мм не достигали приближающегося „Р-38“. Пользуясь преимуществом в скорости, американский пилот быстро приблизился к нам и открыл огонь, все еще будучи недосягаем для нашего огня. Я увидел, как нос „Р-38“ как будто взорвался вспышками пламени, и вдруг бомбардировщик тряхнуло от ударов пуль и снарядов, пущенных вражеским самолетом. Пилот „Р-38“ был великолепным стрелком, потому что первая очередь пуль и снарядов врезалась в правый борт нашего самолета, а потом в левый. Барабанный грохот пронесся по самолету, который трясло от ударов. Мы понимали, что совершенно беспомощны, и просто ожидали прихода своего конца. „Р-38“ цепко висел на нашем хвосте, поливая смертельным огнем.

Один из наших отвечавших пулеметов замолк. Внезапно командир корабля, выкрикиваваший команды своим подчиненным, исчез из виду. Уже несколько членов экипажа погибло, а пули все скрежетали по фюзеляжу. Капитан 3-го ранга Мурои склонился над креслом и столиком в своем отсеке, выбросив руки вперед, а голова его безжизненно моталась взад и вперед.

Еще один снаряд пробил дыру в правом крыле. Старший пилот, сидевший прямо передо мной, перевел штурвал вперед. Нашим единственным шансом на спасение оставалась аварийная посадка на воду. В тот момент я этого не понимал, но пилот Зеро над нами, безуспешно атаковавший нашего преследователя, сообщил нам, что за нашим бомбардировщиком тянется густой черный дым. У самой воды пилот потянул штурвал на себя, стараясь вывести самолет из пике, но самолет уже был неуправляем. Вражеские пули перебили электрические кабели. В отчаянии летчик выключил двигатели, но вновь было слишком поздно. На полной скорости бомбардировщик ударился о воду, левое крыло отломилось, и Бетти резко завалился влево.

Готовый к аварийному приземлению, я не помню, как был ранен при ударе. Очевидно, шок при ударе самолета о воду на такой высокой скорости притупил мои ощущения, потому что, когда меня бросило вбок из моего кресла, мое тело было в синяках и шрамах.

Удар при падении на мгновение оглушил меня, и все вокруг почернело. Я слышал, как мощный поток воды вливается в фюзеляж, и почти тут же мы оказались под водой. Я был абсолютно беспомощен. Убежденный, что пришел мой конец, я прочел реквием по самому себе. Естественно, трудно связно припомнить все, что происходило в эти невероятные моменты, но я смутно припоминаю, что решил, что моя жизнь завершилась. Я не мог заставить себя пошевелиться, а поэтому неподвижно лежал. Не думаю, что был без сознания. Я не проглотил ни капли морской воды. Все было как в тумане, и не могу сказать, сколько времени прошло…»

(Здесь опущено несколько строк из дневника.)

«На следующий день поисковые самолеты обнаружили обломки ведущего бомбардировщика, в котором адмирал Ямамото летел навстречу своей гибели. Летчики-разведчики не обнаружили признаков жизни и сообщили, что пожару подвергся весь корпус самолета. В день атаки один местный житель сообщил армейской дорожно-строительной бригаде, что японский самолет врезался в джунгли у западного побережья Бугенвиля. Армейский штаб отправил спасательную группу, которая достигла места падения самолета 19 апреля. Они собрали тела погибших и отправились в обратный путь. Это была та самая группа, которую повстречал наш флотский спасательный отряд.

Армейская группа обнаружила тело адмирала Ямамото все еще в кресле пилота, но выброшенное из самолета. В руке он твердо сжимал свой меч. Тело его еще не начало разлагаться, и даже в смерти достоинство не покинуло этого великого флотоводца. Для нас Исороку Ямамото был в самом деле богом.

Потом наши доктора осмотрели его тело на борту торпедного охотника и обнаружили пулевые отверстия в нижней части черепа и в плече. Предполагается, что адмирал умер мгновенно на борту самолета. Кроме него смогли идентифицировать частично обгоревшее тело старшего врача, поскольку остальные члены группы обгорели до неузнаваемости.

Что касается обломков моего самолета, водолазы спустились до глубины двадцать два метра, но обнаружили лишь колеса, моторы, пропеллеры, пулеметы и чей-то офицерский меч. На следующий день (20 апреля) на берег волнами вынесло тела еще двух членов экипажа.

Из всего персонала на борту обоих бомбардировщиков уцелели только контр-адмирал Китамура, пилот моего бомбардировщика и я сам. Погибло более двадцати человек. Хотя на войне люди гибнут каждый день, я не мог избавиться от чувства собственной вины за происшедшее.

Потом мне сообщили, что противник, который в предыдущие дни совершал лишь разведывательные полеты одиночными самолетами, за день или два до 18 апреля в дополнение к разведке вдруг стал посылать группы истребителей. Информация об этом с линии фронта дошла до штаба вице-адмирала Кусаки лишь через двадцать четыре часа после трагедии. Если бы нас сразу же известили о внезапном появлении эскадрилий вражеских истребителей, мы могли бы избежать этой страшной потери адмирала Ямамото. Но было уже поздно».

В том же самом районе, где его подчиненные проливали кровь за Японию, закончилась блестящая карьера адмирала Исороку Ямамото. С его гибелью мы понесли невосполнимую утрату не только в его лице, но Япония также потеряла капитанов 3-го ранга Тоибану и Мурои, считавшихся лучшими умами штаба морской авиации. Раненых адмиралов Угаки и Китамуру, а также их пилота спасли наши корабли, которые устремились к месту падения самолета в воду.

Маршрут передвижения адмирала Ямамото и его штаба, естественно, держался в строгом секрете. Однако за цепью событий, ведущих к успешной вражеской атаке, стоит самая прямая причина трагедии. Частично в виде уважения командир базы гидросамолетов на Шортленд к юго-западу от Буина известил морским кодом своих подчиненных о том, что адмирал лично будет инспектировать их участок. Это сообщение было перехвачено и расшифровано штабом американского флота в Пёрл-Харбор. Флот немедленно информировал штаб военно-воздушных сил армии в Гендерсон-Филд, Гуадалканал. После полудня 17 апреля центр связи на Гендерсон-Филд доставил командиру истребителей «Р-38» на Гуадалканале майору Джону В. Митчеллу телеграмму от секретаря флота Фрэнка Нокса с полной информацией о запланированной инспекционной поездке адмирала Ямамото. В сообщении также отмечалось, что Ямамото – исключительно пунктуальный человек и что можно полагать, он будет твердо придерживаться своего графика. В сообщение был включен список офицеров, сопровождавших адмирала, а также информация о том, что штаб летит на двух бомбардировщиках «мицубиси» нового типа в сопровождении шести истребителей Зеро.

Осуществить миссию перехвата были способны лишь истребители «Р-38» с Гендерсон-Филд, имевшие достаточные для атаки скорость, радиус и огневую мощь. Чтобы перехватить Ямамото к западу от Кахили, большим истребителям понадобилось бы лететь от Гуадалканала не меньше 435 миль. Вразрез с утверждением вице-адмирала Угаки о том, что было не менее двадцати четырех вражеских истребителей, у Митчелла было только восемнадцать «Р-38». Он хотел использовать шесть в качестве атакующей силы против бомбардировщиков, которые, как он полагал, будут лететь на высоте ниже 10 тысяч футов, а оставшиеся двенадцать самолетов на 20 тысячах футов постараются отвлечь эскорт Зеро. Перехват намечался на момент, когда самолет Ямамото находился бы в каких-то 35 милях от пункта назначения. На старте два самолета были отстранены от задания, и Митчелл поручил четырем из шестнадцати «Р-38» атаковать бомбардировщики.

Лейтенант Томас Дж. Ланфиер сбил самолет Ямамото, а также сбил в этой атаке и защищавший его Зеро. Ланфиер докладывал, что он всадил длинную очередь в правый мотор, затем в правое крыло, и, все еще оставаясь недосягаемым для хвостового пулемета японского бомбардировщика, наблюдал, как крыло вспыхнуло и отвалилось от самолета. Тут в него вцепились два Зеро, и он круто набрал высоту и потерял Зеро из виду.

Лейтенант Рекс Барбер, атаковавший вместе с Ланфиером, прорвался сквозь строй из трех мчавшихся наперерез Зеро и сбил второй бомбардировщик. Лейтенант Бесби Ф. Холмс сбил два Зеро, доведя общий счет нашим потерям в этот день до трех истребителей и двух бомбардировщиков. Наши пилоты сбили «Р-38» лейтенанта Рея Хайна; и, как мы это установили позже, большинство из пятнадцати «Р-38» вернулись в Гуадалканал с тяжелыми повреждениями.

Некоторое время спустя, когда я [Окумия] был на Буине во время нового наступления на врага, я посетил могилу адмирала Ямамото. Это был небольшой камень с надписью, поставленный в том месте, где было кремировано тело адмирала, рядом со штабом в Буине.

Надо отдать должное прекрасной работе американских разведслужб, которые раскололи японский код и хранили в секрете тот факт, что американцы были полностью осведомлены о действиях нашего флота. Именно это знание заранее во многом содействовало разгрому нашего флота на Мидуэе и гибели самолета адмирала. Эти негероические и закулисные действия не только расстроили операцию на Мидуэе и отняли жизнь у нашего самого достойного офицера, но и напрямую содействовали нашему конечному разгрому.

Как ни горько сознавать, адмирал Ямамото предсказал свою судьбу сразу же после сражения на Мидуэе. Точно так же наше положение ухудшалось именно так, как адмирал предсказывал еще до 8 декабря 1941 года.

Для меня, в прошлом служившего с этим великим человеком, мое возвращение в Трук, когда нам сообщили о его гибели, было особенно прискорбным. С командного мостика авианосца «Hiyo» вместе с потрясенным этой потерей вице-адмиралом Какудой я смотрел, как приспукался флаг адмирала Ямамото с мачты самого большого в мире линкора «Yamato». В этот момент мне подумалось: «Может быть, те, кто так упорно настаивал на войне с Соединенными Штатами и Англией, все еще надеются на победу, хотя она все дальше и дальше ускользает из наших рук. Однако, может, мы – те, кто борется с врагом, как нам это было приказано, – все еще переживем эту битву. Ни я, ни кто-то другой не смогут выразить словами те сложные чувства, которые должен был переживать адмирал, давным-давно осознавший мрачное будущее нашей страны, если власть предержащие ввергнут нас в войну. Несмотря на это понимание, Ямамото, являясь главнокомандующим, был обязан беззаветно служить своей стране. Он это и делал, но от его команд веяло чувством вины, что он не сумел убедить правительство и правящую иерархию, что война принесет лишь катастрофу.

Как бы там ни решила история, сейчас адмирал может мирно покоиться в своей могиле. По крайней мере, смерть настигла его в самолете военно-воздушных сил флота, за которые он нес прямую ответственность. Благодаря его неутомимым усилиям страна обрела самую мощную в мире морскую авиацию.

И как можно забыть личность этого человека, для которого был типичен самый первый его поступок, когда в 1924 году помощником командира в авиакорпусе Касумигаура он привел в смущение весь корпус, настаивая на том, что полетит с самым худшим из всех летчиков!»