Текст книги "Секретная карта"

– Очень может быть, Мастер Антураси. Но, возможно, они обитают только в более холодных водах?

– Когда-то считалось, что турасиндцы не могут жить нигде, кроме своих холодных и засушливых равнин. Но когда их стало чересчур много, выяснилось, что могут. – Джорим покачал головой. – В прошлом мы о них ничего не слышали. Но, держу пари, в будущем нам придётся столкнуться с ними ещё не раз.

Энейда потёрла лоб рукой.

– Две сотни наших людей убиты. И только один из них мёртв. Как это могло получиться?

Джорим наклонил голову.

– Возможно, были ещё убитые, но они забрали тела сородичей.

– Думаете, они ко всему прочему ещё и каннибалы?

– Не знаю. Нужно вскрыть эту тварь, тогда, может быть, что-нибудь прояснится.

Капитан упёрлась руками в бока и прищурилась.

– Так сделайте это. Я хочу знать, кто они такие, и во что мы влипли.

Шимик поднялся с четверенек и принял ту же позу, что и Энейда. Он посмотрел на неё, на лежащие тела и покачал головой.

– Деммо. Большое деммо!

Глава тридцать восьмая

Семнадцатый день Месяца Медведя года Собаки.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Долосан.

Через пять с половиной недель после того, как они убили чудовищную змею и её потомство в Теларунде, путники продолжали медленно двигаться на запад. Келес Антураси был причиной тому, что они ползли, словно черепахи. Идти слишком быстро он не мог. Спешка повредила бы его работе. Моравен соглашался, что, хотя его личная задача состояла в уточнении мест торговли древним оружием, исследование земель Долосана должно было стать ключом к её выполнению. Мнение Моравена по этому поводу лишь отчасти успокаивало Кираса, который ещё не оправился от битвы, но упорно отказывался это признавать.

На самом деле всем шестерым требовалось время, чтобы прийти в себя. Боросан, казалось, чувствовал себя хуже всех, хотя он и остался совершенно целым и невредимым. Он оплакивал свой танатон, словно тот был его любимым домашним псом. Больше всего Боросан переживал из-за того, что джианригот не справился с заданием, и он бесконечно извинялся перед остальными за последствия своей неудачи. Моравен предположил, что танатон не смог убить змею, поскольку вместо одной цели в крепости его ожидало множество, но и эти соображения не утешили Боросана. Он поклялся, что соберёт танатон получше; остальные дружески подшучивали над ним, но в душе надеялись, что ещё одна подобная змея, чтобы проверить новый джианригот, им по дороге не встретится.

Необходимо было помогать картографу, чтобы работа Келеса шла успешнее. Они посещали поселения западного Солета и Долосана и разговаривали с местными жителями, чтобы узнать побольше о здешних местах. Если это было возможно, нанимали проводника, который указывал им дорогу к следующему селению или любопытным местам в окрестностях. Они двигались все дальше на запад. Поселения стали редкими, а любопытные места попадались все чаще. Это ещё больше замедлило путешествие.

Сначала они составляли приблизительное представление о местности, потом принимались за подробное исследование. Келес старался поточнее определить скорость их передвижения и пройденные расстояния. Глаз у него был намётанный, и он измерял расстояния, прося Тайриссу доехать на лошади до нужного места и прикидывая, насколько уменьшилась её фигура. Келес записывал все, любую мелочь: отмечал расположение ручьёв и пещер, перечислял виды рыбы, встречающейся в местных водоёмах, подсчитывал количество сухого валежника на акр земли.

Когда Боросан бросил убиваться по танатону, оказалось, что его умения могут принести немалую пользу. Он починил своего мышелова и собрал новый танатон, поменьше прежнего, примерно с волка размером. Он задавал им точную скорость, а затем посылал в определённое место и обратно, таким образом очень точно измеряя расстояния. Джианриготы могли даже вычислять высоту деревьев и скал.

Даже вирук им помогал. Рекарафи называл им древние вирукианские имена гор и рек. Он указывал им на беспорядочно наваленные груды камней, которые когда-то были грозными крепостями вируков. Он знал даже, где леса когда-то были вырублены вируками или людьми, а потом снова восстановились.

Когда Келес увидел вирука, поднявшегося над трупом чудовища, – Рекарафи сказал, что на их языке оно называлось «этхарсааль», – сердце его чуть не выпрыгнуло из груди от ужаса. Он был уверен, что вирук явился убить его, чтобы отомстить – за произошедшее в столице или за погибших от руки его брата сородичей. Желудок Келеса свело коликой, он перегнулся пополам, его стошнило.

Воин и в самом деле пришёл за ним, но не для того, о чём подумал Келес. Он объяснил Тайриссе и Моравену, что супруга послала его защищать Келеса. Нессагия предположила, – и это было верно, – что Келеса не отправили бы в Пустоши, если бы не случай на приёме; таким образом, его безопасность стала для её супруга делом чести. Рекарафи догадался, что они поедут через Йелот, и поджидал их там. Он так и не объяснил путникам, как ему удалось так быстро добраться до главного города Солета. Келес полагал, что дело не обошлось без магии, и недоумевал: как людям удалось вырваться из-под власти таких могущественных хозяев?

Вирук очень помогал им, но вместе с тем был и величайшей помехой. Келес не мог находиться рядом с ним дольше пяти минут. Однажды он совершил большую глупость: выпил воды из реки ниже по течению от Рекарафи. Вода, которой касался вирук, оказалась для Келеса ядом, – он ужасно мучился первые два дня, будучи вообще не в состоянии двигаться, и весь остаток недели чувствовал себя больным. Ему снились кошмары, все чаще и чаще он просыпался неотдохнувшим, со страшной головной болью, чувствуя себя так, словно во сне был привязан к лошадям, и те всю ночь таскали его по кочкам.

Головная боль и болезненные ощущения мешали ему передавать сведения деду. Много раз он просто был не в состоянии сосредоточиться, а если все же удавалось связаться с Киро, то ненадолго, и Келес чувствовал, что связь очень слабая. Он привык к тому, что дед требовал от него новостей, но теперь старик делал это все реже. Келес объяснял это тем, что в случае удачи он старался сразу сообщить Киро обо всём, что удалось сделать, и деду просто требовалось время, чтобы разобраться. О том, что, возможно, дед просто стареет и его ум теряет былую живость, Келес даже и думать не хотел.

Вместо того чтобы размышлять о возрасте Киро, Келес ухватился за другую мысль. Возможно, думал он, дело не в них с дедом, а в особенностях Долосана. Над Долосаном прокатилась первая волна магии после сражения в Иксилле. Последствия были очевидны. Катаклизм исковеркал здешние места. Над землёй возвышались широкие скальные плато, небо пронзали гигантские каменные пики. Их края были как будто оплавлены. Магия обрушилась на Долосан, сметая с лица земли горы, разрушая камень и изменяя все, чего коснулась.

Келес не поверил бы сам себе, если бы не проводил точных измерений. Кое-где огромные валуны сами собой двигались по ночам, и с утра начерченные Келесом накануне карты уже не соответствовали действительности. Он отправлялся проверить, не откатил ли их кто-то, – Келес и представить себе не мог, кто именно, – в сторону, но никаких следов на земле не было. Он пометил северную сторону одного из таких камней мелом. На следующий день метка оказалась точно с противоположной стороны. Она переместилась, а выступ на камне, который Келес и обвёл мелом, – нет.

Долосан пропитался магией насквозь; с годами её действие ослабло, но не исчезло окончательно. В одной из долин они обнаружили рощицу медных деревьев. Более того, их ветви и стволы вяло колыхались, словно водоросли на дне моря. Компания путников приостановилась у края рощицы, раздумывая, стоит ли туда соваться, или они рискуют утонуть в невидимой жидкости. Они все же въехали туда и почувствовали сопротивление, заставившее их двигаться медленнее. Голоса их стали глуше. Келес чувствовал, как невидимое течение колышет его волосы и края одежды.

Он осматривался, пытаясь увидеть растения и животных, обитавших здесь. Как это место изменило их? Может быть, птицы здесь огнедышащие, и они расплавляют дыханием медные ветки и листья, чтобы вить из них гнезда? Возможно, они стали похожи на рыб, и не летают, а плавают в этом странном подобии жидкости. А вдруг здесь могли бы жить и настоящие рыбы? Он не находил ответа на эти вопросы, но, задавая их себе, начал лучше понимать своего брата, его страсть к исследованию мира. Для Келеса такие вещи всегда были частью земли; для Джорима они и были землёй.

Они прошли ещё немного на запад и оказались в настоящих Пустошах. Днём над этими местами словно струился горячий воздух, – хотя в одной из долин изо рта у них пошёл пар от мороза, а земля в другой на ощупь напоминала раскалённый металл. Холмы перемещались, – неспешно, но заметно, словно одеяла, под которыми ворочаются спящие дети. Иногда Келесу попадались знакомые растения, но они были либо больше, либо меньше обыкновенного размера. Цветки часто не соответствовали размерам всего растения и были окрашены в немыслимые яркие цвета.

Боросан Грист был счастлив, оказавшись в Пустошах, а Рекарафи и Кирас ещё больше помрачнели. Для джианридина Пустоши были местом, где сохранилась магия, и где можно было отыскать необходимый для изобретений таумстон. Рекарафи же смотрел на земли, где когда-то жил его народ, и не узнавал их. Для Кираса это была колыбель магии, угрожавшей мастерству, которое он с таким усердием совершенствовал.

Однажды вечером Кирас был особенно раздражителен. Днём жаркое солнце напекло ему обожжённую змеиным ядом щеку. Кирас отшвырнул ногой в сторону приблизившегося мышелова и прошипел:

– Уберите от меня эту мерзость.

Боросан удивлённо поморгал.

– Мерзость? Он убил одну из тех змей с той же лёгкостью, что и вы!

Юноша покачал головой.

– Он убивает бесчестно, не имея понятия о том, что делает. Это мерзкое создание не представляет, что творит!

Моравен подкинул в огонь сухую палку.

– Вы не правы, лирсеррдин Дейот. Раз это творение Мастера Гриста, разве не он несёт ответственность за действия джианригота?

– Согласиться с этим, Учитель, означало бы признать, что кузнец, выковавший мой меч, отвечает за его дальнейшую судьбу в большей степени, чем я. Изначально меч может поражать кого угодно, но выбор остаётся за мной. И за последствия отвечаю я.

– А вам не кажется, что и Мастер Грист отвечает за последствия? Вспомните, он ведь извинялся за неудачную попытку своего танатона убить чудовище.

Кирас прижал к правой щеке мокрую тряпицу. Яд змеи обжёг его, кожу от уголка губ до глаза словно опалило огнём.

– Я помню, Учитель. Мастер Грист отвечает за свой джианригот, но найдутся и такие, кого это не будет беспокоить. Вы ведь видели танатон в действии. Представьте целую группу таких машин, охраняющую крепость, или ещё хуже, – посланную выгнать жителей из их деревни. Они выполнят задание независимо от того, правильно это или нет. Они не прислушаются к уговорам, их невозможно будет убедить, что их хозяин жесток и несправедлив.

Тайрисса раскатала на земле одеяло.

– Боитесь, что джианриготы заменят ксидантцу?

– Нет. Это невозможно.

– Тогда чего же вы боитесь?

– Я ничего не боюсь. Но джианри даёт необученным людям возможность обладать искусством, для постижения которого требуются годы. Всякое уважение к мастерам исчезнет. Усердные тренировки останутся в прошлом. Люди перестанут уважать магию, бояться магии, и это откроет дорогу для возвращения ваньешей.

Келес, вспомнив, как они часами спорили о подобных вещах с братом и сестрой, поднял руку.

– Простите, Кирас, но вы перескакиваете от одного к другому. Если джианриготы будут работать на людей, это вовсе не означает, что все захотят стать волшебниками.

– Ничего подобного я и не говорил.

– Но подразумевали именно это. Если освободить крестьянина от необходимости возделывать землю, заботиться о посадках, собирать урожай, он сможет много чем заняться. Например, стать великим поэтом или художником, умелым гончаром или даже воином.

Кирас прищурился.

– Или магом.

Келес пожал плечами.

– Да кем угодно. Не думайте, будто люди настолько глупы, чтобы все поголовно захотели стать магами.

– Вы верите в здравый смысл в большей степени, чем я. – Кирас указал на мышелова. – Сейчас он путешествует с нами и измеряет для вас расстояния, но ведь он может работать на кого угодно, не так ли? Учиться чему-либо уже необязательно. Порвана связь между умением держать себя в руках и способностью управлять магией. Когда люди поймут, что можно так просто управлять магией, они станут использовать её для чего угодно. Этот джианригот прокладывает для нас дорогу, а прочие поведут мир к безумию, которое уничтожит его!

Моравен Толо сдвинул брови.

– Твои мысли более чем интересны, но выводы скорее ошибочны.

Кирас уселся, держа спину прямо.

– Почему же, Учитель?

– Ты считаешь, что ваньеши – чистое зло, поскольку тебя научили так считать. Они присоединились к Нелесвину, – как и многие серридины. Воины, сражавшиеся на стороне Нелесвина, тоже были злом?

– Должно быть, да.

– Или их ввели в заблуждение?

– Это тоже возможно.

– Что означало бы, Кирас, что и некоторые из ваньешей могли быть обмануты, а не творили зло сознательно. – Моравен указал на мышелова. – Это устройство – всего лишь способ достичь определённой цели. Точно так же можно использовать и людей. Различие в том, что люди могут управлять своим поведением. Тебя должно заботить не то, как заставить людей вести себя так или иначе, а то, как убедить их в том, что они несут ответственность за свои поступки. Любые запреты рано или поздно перестанут действовать. Чувство ответственности никуда не денется.

Кирас замер в нерешительности, а затем склонил голову.

– Прошу прощения. Я недостаточно обдумал свои слова.

Взгляд Моравена стал жёстче. На его чёрных волосах играли отблески костра.

– На этот раз необдуманные слова будут прощены. Ты позволил себе говорить бездумно, вести себя, словно джианригот, – а ведь ты сам только что говорил о том, как это опасно. Единственное, что отличает нас от них, – возможность думать. Но люди часто путают способность думать с собственно мыслью. А худшей ошибки и быть не может.

Наконец они добрались до самого сердца Долосана, оказавшись на южной стороне огромной впадины – приблизительно две сотни миль с юго-запада на север-восток и около ста пятидесяти миль с востока на запад. Внизу пестрели пятна красочного кустарника, бесчисленные овраги служили прибежищем буйной растительности необыкновенных расцветок.

Рекарафи молчал, пока они спускались по пологому склону. Через несколько миль он проговорил:

– Это был Издазар.

Келес сплюнул кислую слюну.

– «Сияющая вода»?

Вирук кивнул.

– Огромное озеро. Когда-то я плавал по нему на лодке с моей Иерарией.

Моравен развернулся в седле и взглянул на вирука, прыжками спускавшегося вниз.

– Здесь было большое поселение?

– Да-да. Давным-давно. – Рекарафи указал на север длинным когтистым пальцем. – Тавлиарх был домом для многих из нас. Когда пришёл тавам алфель, вода в озере вскипела. Она испарилась и превратилась в горячее облако, разразившееся черным дождём. Все, чего касались его капли, умирало. Чёрный дождь уничтожил Тавлиарх. Вода стекала обратно в озеро и снова испарялась. Так повторялось снова и снова, пока озеро не высохло.

Боросан кивнул.

– Благодаря повторяющемуся испарению и выпадению дождей возникли отложения минералов. Много и пустой породы, но есть целые пласты, представляющие большую ценность. Именно здесь находят богатые залежи таумстона, хотя часто они почти не имеют никакой магической силы.

– Как это может быть? – Келес привстал на стременах и указал на растение с гроздью оперённых ягод. – Мы же возле самого Иксилла. Здесь все пропитано магией.

– Нет, Келес. Понимаешь, оказалось, что вода из этого озера была почти не способна проводить магию, – возможно, из-за примесей минералов. На неё саму магия подействовала, но это мало повлияло на землю. То, что мы видели раньше – результат непосредственного действия магии. Здесь же воды озера ушли под землю. Западнее, на высокогорьях, вы увидите ещё более странные вещи, особенно в местах, где магия все ещё действует. А здесь – всего лишь следы.

Особенность таумстона в том, что он может собирать и сохранять магическую энергию. Люди его выкапывают и оставляют в местах, где он может зарядиться.

Келес нахмурился.

– Зарядиться?

– Да, это довольно просто. Нужно положить кусочки таумстона в металлический ящик, укрепить наверху нечто вроде мачты, или начертить вокруг направляющие бороздки, – способов много… Потом остаётся только подождать.

– Подождать чего?

– Бури. Особенной бури. Небольшого магического шторма. Немного хаоса, чтобы зарядить таумстон, но не более того. К счастью, в этой котловине как раз случаются такие бури.

Моравен приподнял бровь.

– А если шторм окажется слишком сильным?

– Он убьёт нас. – Боросан широко улыбнулся. – Но не стоит переживать по этому поводу. Поверьте, это будет самый незабываемый способ умереть.

Глава тридцать девятая

Третий день Празднества Нового Года – года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Мелесвин (Гелосунд).

Дезейрион.

Правитель Пируст с размаху ударил гелосундца по лицу краем своего щита. Тот отлетел. Взмахнув мечом, Правитель сделал выпад и пронзил второго воина. Лезвие вышло с громким хлюпающим звуком. Пируст отшвырнул ногой поверженного противника и двинулся дальше.

Его окружали Золотые Ястребы. Воины шли по главной улице Мелесвина, рубя и пронзая всё, что было способно двигаться. Большинство гелосундцев были мертвецки пьяны и совершенно обессилены. Захватив Мелесвин, дезейрионцы никого не жалели. Мужчин убивали, женщин насиловали, детей увозили в рабство. Делазонса предсказывала, что так и будет, но даже Пируст не ожидал увидеть улицы, заваленные телами. По телам бегали крысы и бродячие собаки. Из-за закрытых ставней раздавался хриплый хохот.

План, целью которого было посеять раздор среди гелосундских чиновников и уничтожить их, полностью оправдал себя. Совет Министров Гелосунда после яростных споров избрал в качестве правителя Эйрана – никому не известного молодого дворянина со скромными запросами и миловидной сестрой, на которую многие смотрели как на верный путь к трону. Эйран вообразил себя военным гением, хотя прежде выигрывал разве что битвы, в которых участвовали игрушечные солдатики. Отряды Дезейриона, покинувшие Мелесвин, сопротивлялись ещё меньше, чем его воображаемые противники, так что он вместе с плохо обученным войском беспрепятственно вошёл в город.

Пируст предполагал, что они атакуют Мелесвин позже, однако слухи о непорядках заставили его выступить раньше. Генерал Падес, который сам рассчитывал на пост правителя Гелосунда, заявил о своих правах на товарные склады, расположенные вдоль реки, и запер их. Эйран отозвал отряды, охранявшие Южные Врата, чтобы противостоять мятежному генералу.

Оставшиеся в городе необученные юнцы и калеки даже не успели поднять тревогу. Тёмные Ястребы прикончили их и вошли в южную часть Мелесвина. Они переходили от дома к дому, перерезая глотки одну за другой, пока не осталось никого. Золотые Ястребы, Горные Ястребы и Серебряные Ястребы вошли в город вслед за ними и заполнили улицы. Золотые Ястребы и Тёмные Ястребы, двигаясь с двух сторон, сошлись в центре города, возле дворца губернатора. Ещё два отряда заняли восточную и западную части города, чтобы перехватить генерала Падеса и его людей с севера.

На подходах к дворцу обнаружились стражи. У большинства воинов был такой вид, словно они едва успели натянуть на себя первую попавшуюся одежду и схватить мечи. Они не понимали, кто на них напал и зачем; некоторые кричали, что их предал Падес. Те, кто вырвался из сражения на севере, сложили оружие в надежде на пощаду.

Пощады они не дождались.

Пируст ехал по улицам города. Он прижимал к себе щит так крепко, что скорее потерял бы руку, чем выпустил его. На чёрных доспехах сверкало изображение Золотого Ястреба. Пируст даже приказал, чтобы при росписи не забыли про два недостающих пера. Его советники считали, что это неблагоразумно; Пируст полагал, что гелосундцы, скорее всего, всё равно не поймут значения этого знака. Но ему все же приятно было увидеть, что многие из Золотых Ястребов стёрли и на своих щитах два пера на том же самом месте, чтобы запутать противника, дать ему вместо одной главной цели – множество, и защитить своего Правителя.

На улицах появлялось все больше гелосундских воинов, – полуодетых, с заплывшими глазами. Самые мудрые из них, бросив взгляд на вооружённое до зубов войско Пируста, спешили спастись бегством. Но их участь всё равно была предрешена, – Тёмные Ястребы не жалели никого. Прочие, со свойственной гелосундцам слепой верой в свою удачу, выкрикивали воинственные кличи и бросались в атаку.

Их крики обрывались, превращаясь в стоны, затем в глухие удары падающих тел о землю. И наступила тишина.

На ступенях, ведущих во дворец, стояло несколько гелосундцев. Они размахивали копьями и мечами, пытаясь приготовиться к бою, но при этом тряслись, в точности как дворняжки, обгладывающие трупы погибших на улицах Мелесвина. Если бы у них были хвосты, то они были бы трусливо прижаты к животам.

На мгновение Пируст почувствовал жалость. В судьбе этих людей был повинен Правитель Кирон. Возможно, увидев его воинов, они это осознали. Солдаты, купленные Кироном, защищали Наленир. Лучшие из них – Керу, никогда даже не участвовали в сражениях. Если бы наленирский Правитель позволил им вступить в бой, битва за Мелесвин действительно была бы серьёзной.

Я мог бы даже испугаться.

Пируст выхватил меч. Клинок лязгнул, задев о край щита.

– Без пощады!

Он отдал приказ тихим голосом, и его слова быстро разошлись по рядам воинов. Снова раздался звон меча о край щита, и Пируст бросился вперёд.

В ответ гелосундцы метнули копья. Они упали на землю перед Пирустом, – бросавшие были слишком слабы. Одно все же ударило воина, бегущего рядом с Правителем. Остальные просвистели над головами дезейрионцев, не причинив никому из них вреда. Гелосундцы, глядя на целых и невредимых Ястребов, поняли, что лучше уж было приберечь копья для рукопашной.

Пируст поднял щит, защищаясь. Удар сплеча заставил его вздрогнуть; клинок вошёл в край щита, но все же Правитель устоял. Гелосундец рывком освободил свой меч, но к этому времени Пируст размахнулся и разрубил левую скулу противника. Тот закричал и упал, увлекая за собой ещё одного гелосундца. Два быстрых взмаха мечом, – и оба были мертвы. Их тела покатились по мраморным ступеням, окрашивая их алым, – словно устилая лестницу для Пируста красной ковровой дорожкой.

Солдаты, обогнув кучку гелосундцев, распахнули двери. Изнутри градом посыпались стрелы. Воины отпрянули; у кого-то было проткнуто горло, у кого-то руки или ноги. Но все больше людей обрушивалось на защитников дворца, и к тому времени, когда Пируст прорвался к дверям, шестеро или семеро лучников лежали мёртвыми.

Пируст помог подняться воину, раненному в ногу. Тот наклонился, выдернул стрелу из раны и презрительно отшвырнул.

– Это всего лишь царапина, мой господин!

– Это знак доблести. – Пируст начал медленно взбираться по ступеням, подстраивая свою поступь под шаги раненого. Остальные Золотые Ястребы опередили их и, взлетев по ступеням, подошли ко входу в главный приёмный покой. Пируст поднял руку, и воины, приготовившиеся было взломать дверь, остановились.

Правитель стал возле дверей и постучал по медной поверхности рукоятью меча.

– Правитель Эйран, это Пируст. Я пришёл вернуть свой город. Откройте двери, и мы не причиним вам никакого вреда.

Не услышав ответа, он нахмурился. Обернувшись, он повелительно взмахнул мечом, и солдаты расступились, освободив пространство перед дверью.

– Постойте.

Снова повернувшись к дверям, Пируст отступил в сторону, убрал меч в ножны и кивнул солдатам.

– Теперь открывайте.

Они навалились на верёвки, привязанные к ручкам. Двери медленно раскрылись, словно занавеси в театре. Град стрел обрушился на двери и пол. Пируст наклонился, поднял одну и рассмеялся. Зажав стрелу в правой руке, он перешагнул через порог и вошёл в покои.

Помещение было слишком маленьким, чтобы показаться кому-то величественным. Однако отделанные мрамором и гранитом пол и подиум возле дальней стены впечатляли. Сочетание камней образовывало рисунок – Гелосундского Пса. Отец Пируста, захватив город, повелел оставить мозаику в неприкосновенности – она придавала залу определённое благородство. Но фрески на стенах были переписаны, и теперь изображали сцены из великого прошлого Дезейриона. Пируста позабавило, что его собственный портрет на восточной стене был испорчен – лицо стёрлось от постоянных ударов чем-то вроде медного сосуда с зазубренными краями.

На полу между подиумом и мозаикой неуклюже развалилось несколько очень молодых и очень крепко выпивших гелосундцев. Это напоминало насмешку над заваленными трупами улицами города. Там, снаружи, мёртвые тела тонули в лужах крови, мочи и испражнений; дворяне же захлёбывались в пролитом вине и собственной рвоте. Их оружие, – ни на одном клинке не было и следов битвы, – было небрежно свалено в углу. Их разбросанной одеждой испуганно прикрывались женщины, с ужасом глядевшие на Пируста широко открытыми глазами. Около полудюжины дворян, в том числе и новоиспечённый Правитель, – нашли в себе силы подняться и выстрелить; однако никто из них не натянул луки во второй раз, и только двое стояли, нащупывая в колчанах стрелы.

Пируст поднял вверх подобранную стрелу.

– Попытаетесь ещё раз?

Ответом ему был грохот падающих на каменный пол луков. Их хозяева, пепельно-бледные, свалились вслед за своим оружием. Только Эйран оставался на ногах, но и он шатался и в страхе сглатывал слюну. Пируст сверлил его взглядом, приближаясь, и медленно вертел в пальцах стрелу. С каждым его шагом гелосундец дрожал все сильней.

Пируст посмотрел за его спину, – на сидящую в кресле губернатора молодую женщину. Обликом она в точности напоминала Керу, правда, была не так высока ростом и широкоплеча, как они. Светлые волосы, ледяной взгляд, в котором сквозила неприкрытая ненависть. Пируст ускорил шаги; миновав Эйрана, он взошёл по ступеням к трону. Отбросив стрелу, он схватил женщину за горло и слегка приподнял. Она молчала.

Его окровавленная перчатка запачкала её кожу. Она сглотнула, он ощутил движение под своими пальцами. Он чувствовал, что её жизнь в его руках, слышал биение её сердца. Только сузившиеся зрачки да лёгкое трепетание изящно очерченных ноздрей выдавали её чувства.

Она плюнула ему в лицо.

Пируст отпустил её и вытер плевок со щеки, потом размахнулся и ударил её. Голова её дёрнулась, она невольно откинулась на спинку кресла, но сдаваться не собиралась. На правой щеке краснело пятно от пощёчины. Она выпрямилась, глаза её сузились.

Пируст поднял руку, словно защищаясь.

– Не вздумай снова плеваться. Я буду разочарован. Не думай, что наказание не последует.

Он повернулся, умышленно показывая ей спину, и спустился по трём ступеням вниз, туда, где все ещё стоял её брат. Рука Пируста тяжело легла на плечо Эйрана. Слегка нажав, он мог бы заставить Правителя упасть на колени. Вместо этого он крепко ухватил его и, держа перед собой, зашептал прямо ему в ухо:

– Ты обязан жизнью сестре. Вот ведь как, а? Сам по себе ты никому не интересен, в отличие от неё, неважно, что корона на твоей голове!

Пируст обернулся и взглянул на девушку.

– А ты, Джейсаи? Когда твоего брата избрали правителем, сделали ли тебя правительницей?

Она свирепо посмотрела на него.

– Нет.

– Тогда я сделаю.

Эйран сбросил его руку со своего плеча.

– Нет!

Пируст протянул левую руку и заставил юного Правителя развернуться. Голос его был холоден.

– Ты должен кое-что понять, Эйран. Ты трус и глупец. Ты говоришь мне – «нет», но ты ничего не можешь поделать. Видишь ли, если бы я решил взять твою сестру прямо сейчас, на этом самом кресле, я мог бы заставить тебя держать её, и ты бы держал. Взгляни на неё. Она знает, что я прав.

Эйран вздёрнул голову и встретился глазами с обжигающим взглядом сестры. Упав на колени, он наклонился вперёд, и его стошнило на сапоги Пируста.

Правитель Дезейриона пнул его, перевернув на бок, – в меньшей степени, чтобы он не захлебнулся, в большей, – чтобы вытереть обувь, и снова поднялся по ступеням.

– Ты, Джейсаи, – графиня, герцогиня, или как они там тебя назвали в своём безрассудстве, – станешь Правительницей Дезейриона. Таким образом ты немедленно получишь одну вещь: жизнь твоего брата. Я присмотрю за тем, чтобы его и его приспешников, когда они протрезвеют, посадили на лошадей и препроводили в места, откуда они смогут беспрепятственно добраться до Наленира. Ты получишь второе преимущество, когда мы поженимися: мир на твоей земле. Больше никаких нападений на твои народ. Никакого вынужденного переселения.

Джейсаи сверкнула глазами, и на мгновение Пируст смолк. На её лице была написана ярость, без сомнения, – но и честолюбие. Её глупый брат опьянел от собственного успеха и удачи в Мелесвине, но она оставалась совершенно трезвой. Она намеревалась подняться к вершинам власти.

– Ты мне не доверяешь. Что ж, это мудро. Но со временем ты поймёшь, что можешь мне довериться. – Пируст подошёл к ней и взял за руку. – Ты получишь и ещё кое-что. Роди мне сына, и он станет править Гелосундом, как должен был править твой брат. Ты будешь наместницей.

Она наморщила лоб.

– Почему вы предлагаете мне Гелосунд?

– Если я не сделаю этого, ты будешь всю жизнь меня ненавидеть.

– Уверяю, мой господин, я всегда буду ненавидеть вас.

– Но будешь терпеть, – ради спасения своего народа. И моему народу станет полегче жить. Не слишком роскошное приданое, но мне подойдёт.

Джейсаи вздёрнула подбородок.

– Полагаю, господин, вы умолчали о самом главном подарке, который вы получите в придачу ко мне.

– И что же это?

– Если я стану править Гелосундом, у вас будут развязаны руки для всего остального. – Она улыбнулась. – Вы сделаете меня правительницей, вы подарите мне Гелосунд, но я сделаю вас Императором.

Пируст прикусил язык, чтобы спрятать улыбку.

– На Празднестве новых начинаний это, возможно, самое лучшее. Следующий год обещает быть примечательным, честное слово.