Текст книги "Секретная карта"

Глава сорок четвёртая

Семнадцатый день Месяца Тигра года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Долосан.

Келес Антураси осторожно пошевелился, надеясь, что головная боль немного утихнет. Надежды не оправдались. Он не открывал глаз, – даже слабый проблеск света отозвался бы болезненной дробью в его голове. Он знал, что Рекарафи не хотел причинять ему неприятные ощущения; тошнотворные приступы, преследовавшие его первое время после появления вирука, давно не повторялись. Но головная боль никуда не делась. Она начиналась после заката и мучила Келеса всю ночь, не давая толком выспаться. Он вставал больной, и весь остаток дня ему нездоровилось.

Он надеялся, что его кровь наконец очистится от яда Вирука, и послушно делал все то, что советовали ему его спутники, – ел совершенно незнакомые растения, которые они собирали в здешних местах, выполнял упражнения. Лучше всего помогали покрытые перьями ягоды, которые приходилось ощипывать перед тем, как есть. Их резкий кислый вкус если не и не мог излечить Келеса, то, по крайней мере, определённо отвлекал его от головной боли.

Кирас добровольно взялся учить Келеса обращаться с мечом. Картограф был уверен, что юный воин все ещё находился под впечатлением от того, как легко он разобрался с опасным водоёмом. Моравен указывал ученику на успех Келеса, как доказательство превосходства разума над бездумным действием. Кирас, по всей видимости, принял его слова близко к сердцу, и теперь старался как-то отблагодарить Келеса за оказанную им всем услугу. Кроме того, это позволяло Келесу сосредоточиться на чём-то ещё, кроме собственного отвратительного самочувствия.

Тайрисса тоже старалась помочь Келесу, но другим способом. Они вместе отправлялись на непродолжительные прогулки по окрестностям. Благодаря этим «короткометражным» путешествиям Келес какое-то время находился вдали от Рекарафи, а самое главное – от своего полевого дневника и карт. Тайрисса с бесконечным терпением рассказывала ему о растениях, их цветах и семенах, о местных животных, показывала Келесу звериные следы, учила как правильно определять, что съедобно, а что – нет. Она каждый раз прилагала огромные усилия, для того чтобы не ошибиться в выводах, и чаще всего, когда им удавалось увидеть какого-нибудь зверя вживую, её предположения, основанные лишь на сведениях о его следах и издаваемых им звуках, подтверждались.

Келес внимательно слушал всё, что она ему говорила, и постепенно начинал понимать, почему его брата так привлекали подобные экспедиции. Он вычислял расстояния и чертил карты, но это не давало полной картины. Было так здорово вдыхать полной грудью свежий воздух, чувствовать тонкий аромат цветов, или, заметив в колючих зарослях клочок меха, догадаться, какому зверю он принадлежал.

– Странно, Тайрисса, но я всегда считал, что Керу – городские жители, а ты так много знаешь обо всём этом. Вряд ли ты могла приобрести в Морианде подобные знания.

Она засмеялась и, опустившись на корточки, провела большим пальцем по жёстким фиолетовым цветам горного вереска.

– Для наленирцев мы действительно городские жители. И для вас мы все на одно лицо. Я старше тебя на десять лет. В Морианде я провела всего семь.

– А до этого?

Она нахмурилась.

– До этого я жила не в Морианде.

Келес подошёл и опустился рядом с ней на колени.

– Тайрисса, я помню твои слова, – той первой ночью на «Речном Соме». Ты сказала, что мне необязательно знать некоторые вещи. Я уважаю твоё право на скрытность. И буду уважать впредь, но мне ужасно любопытно. Полагаю, большую часть того, о чём рассказываешь, ты узнала в Гелосунде. Я не хочу совать нос в твои дела, но хочу иметь хотя бы приблизительное представление о тебе.

Светловолосая женщина обернулась к Келесу и смерила его взглядом, который показался ему куда холоднее пронизывающего ветра. Но это длилось всего мгновение. Потом глаза её потеплели, впрочем, не намного.

– Келес, я очень уважаю тебя за преданность делу и за твою находчивость. Ты говоришь о «приблизительном представлении», но я знаю по опыту, что этим дело не ограничится. Я знаю, что мальчики в Наленире вырастают, мечтая о Керу. Я помню, как вы с вашим братом смотрели на меня, входя в приёмную залу на праздновании дня рождения вашего деда. Да, я была одним из Стражей в тот вечер.

Келес залился румянцем.

– Я не хотел…

– Не переживай. Остальные мужчины смотрели на нас точно так же, а ваши с братом взгляды были куда теплее, чем взгляды большинства женщин. Ваши представления о Керу складывались из бесчисленных слухов. Ты слышал, что мы держимся сами по себе. Не заводим любовников, не рожаем детей, участвуем в странных обрядах, позволяющих нам черпать силы прямо из Гелосунда. Наверняка, ты слышал также, что мы занимаемся любовью только с женщинами, или что Правитель – единственный мужчина, которого мы допускаем на ложе. Некоторые полагают даже, будто мы имеем неограниченную власть над Правителем, как до этого – над его отцом, и тайно растим наследника, который займёт трон Наленира, когда мы решим, что Кирон больше не нужен Гелосунду.

– Я слышал многие из этих историй, но никогда в них не верил.

Она помолчала, потом опустила глаза и кивнула.

– Не верил, ясное дело. Ты отбросил прочь все истории, которые рассказывают друг другу юнцы в Наленире, и никогда больше ни о чём таком не вспоминал. Неудивительно. Скорее, печально.

Келес выпрямился и отряхну красную пыль с колен.

– Печально? В каком смысле – печально?

– Это показывает, насколько ты далёк от жизни, Келес. – Она обернулась и посмотрела на него. – Ты любил женщину, из-за которой твою спину украшают шрамы?

– Да, конечно.

– Расскажи мне о ней.

Келес скрестил руки на груди.

– Ну… она была хорошенькая, и из хорошей семьи, и…

Он запнулся и едва слышно добавил:

– И мой отец был женат на женщине из купеческой семьи, и мой дед. Все шло так, как положено.

– Как положено. – Тайрисса сорвала веточку вереска и воткнула в волосы за левым ухом. – Ты любил её, поскольку полагал, что должен любить её. Что ж, это вполне соответствует твоим представлениям о мире. Числа и измерения позволяют тебе упорядоченно описывать мир. Точно так же и она была частью установленного порядка, а тебе это необходимо. Ты смотрел на неё, как на недостающий кусочек в мозаике собственной жизни.

– Неправда! – Но он не мог найти ни одного доказательства её неправоты. Верно, он убедил себя, что любит Маджиату, поскольку хотел полюбить её. Я нуждался в том, чтобы кто-то любил меня так же, как моя мать любила отца.

Тайрисса подняла руки и обвела широким жестом пространство вокруг.

– Взгляни на эти места, Келес. Они существовали задолго до того, как пришёл ты, чтобы измерить и описать здесь каждый клочок земли. И будут существовать после того, как твои карты рассыплются в прах.

Он поёжился.

– Замечательно. Большое спасибо. Я понял. Все, что я здесь делаю, не имеет никакого значения.

Она покачала головой.

– Да нет же, дурачок, ты все перевернул с ног на голову. Я не имела в виду, что твоя работа бессмысленна. Я хотела сказать что пребывание здесь действительно имеет для тебя значение. Сейчас ты просто игрушка в руках деда. Хуже того, он так вымуштровал тебя, что ты продолжишь плясать под дудку деда даже после его смерти. Любому кукольнику остаётся только мечтать о таких куклах!

Ты ведёшь себя так, словно не понимаешь, как важна твоя работа. Составленные тобой карты откроют дорогу в эти земли. Сюда придут люди. Но если ты не осознаешь, что не только твои вычисления имеют значение, то не сможешь помочь им ни благополучно добраться до этих мест, ни подготовиться к жизни здесь.

– Тайрисса, до поселений в этих местах ещё очень далеко. Да, здесь живут грабители и расхитители гробниц, но ведь это для них даром не проходит. Здесь до сих пор сильна магия.

– Верно, Келес. А для тебя это пройдёт даром или нет?

– Не понимаю.

Тайрисса вздохнула.

– Не сомневаюсь, что не понимаешь. Послушай, что я скажу. Я жила в очень тесном мирке. Да, я приехала в Морианд из Гелосунда, где прошли моё детство и юность. Я убила нескольких дезейрионцев, вот почему меня выбрали, чтобы стать одной из Керу. Мой мир стал чуть шире, теперь он включал и Морианд. А сейчас мы здесь, и я вижу вещи, с которыми мне не приходилось сталкиваться никогда в жизни, и понимаю, что мир – это больше, чем один-единственный порабощённый народ. Люди Гелосунда борются за крохотный клочок земли, и им придётся заплатить за него непомерно высокую цену. Не смотри на меня с таким изумлением, – ты прекрасно знаешь, что я права. Вместо того чтобы тратить время на подготовку набегов на захваченные Дезейрионом земли, и жаловаться на то, что боги от нас отвернулись, – лучше бы мой народ собрал пожитки, согнал в стада скот и отправился в Солет или Долосан, или вверх по Золотой реке. Мы могли бы создать новое государство. Но мы позволяем прошлому и собственным представлениям о долге довлеть над нами. Это ограничивает наши возможности.

Келес медленно кивнул.

– Ты хочешь сказать, что моя рабская приверженность к своей работе и воля моего деда точно так же ограничивают меня?

– Только в том, что не позволяют тебе увидеть мир таким, каков он на самом деле. – Она улыбнулась. – Каким образом можно описать мир, будучи отделённым от него пеленой чисел и лавиной бумажных свитков?

– Действительно, никаким… – Келес нахмурился. Он поднял глаза и встретился с Тайриссой взглядом. – То, о чём ты говорила… Наше путешествие не просто подтолкнуло тебя к подобным размышлениям, верно? Ты и раньше об этом думала. Вот почему выбрали тебя.

Тайрисса отвернулась и направилась к стоящим поодаль и щиплющим вереск лошадям.

– Это могло поспособствовать.

– Поэтому ты чувствовала одиночество, верно?

Она бросила на него свирепый взгляд.

– Предлагаешь мне облегчить душу?

– Нет, ни в коей мере. – Он смотрел себе под ноги. – Ты была одинока, поскольку твои взгляды были куда шире, чем у твоих товарищей. Со мной дела обстояли наоборот. Я замкнулся в своём мирке, и окружающие смирились с тем, что я упорно иду намеченным путём. Даже здесь вы все стараетесь не беспокоить меня, зато беспокоитесь сами.

– Может быть, сначала так оно и было. Но после ты сумел проложить путь мимо водоёма. – Тайрисса улыбнулась. – Ты ведь не стал никому говорить, что надо делать. Ты просто сделал это сам. Ради общего блага. Ты стал частью целого – нашего отряда. Ты показал нам, что мы не просто чьи-то джианриготы.

Келес подошёл к своей лошади и забрался в седло.

– Если вы все так думаете… Прости, я… Я не думал ни о чём таком, просто… Просто сделал то, что, по-моему, должен был сделать.

Она кивнула.

– Мы это поняли. Большинство из нас, по крайней мере. Боросан ещё хуже тебя, а о чём подумал вирук, я вообще не имею понятия.

– Хуже меня? Вряд ли такое возможно. – Он рассмеялся. – Тайрисса, прости, что я так вёл себя, наслушавшись россказней о Керу. Я не хотел тебя обидеть.

Керу развернулась и внимательно посмотрела на него.

– Ты хочешь сказать, что не находишь нас гораздо соблазнительнее выросших на пуховых перинах наленирских девиц?

– Нет, то есть… Да, я… – Келес стушевался и поник. – Лучше убей меня прямо сейчас, и я больше не буду доставлять вам хлопот.

Тайрисса расхохоталась.

– Спящий дракон начал просыпаться. Медленно, очень медленно, но начал.

На обратной дороге Тайрисса показала ему ещё множество интересных вещей, в том числе вход в небольшую пещерку, который двигался, словно вдыхая и выдыхая воздух. Келес жадно ловил каждое её слово. Когда они подъехали к месту, выбранному Моравеном для лагеря, то обнаружили троих присоединившихся к их компании бродяг. Один, высохший старик, закутанный в шкуру какого-то невиданного зверя, сидел вместе с Моравеном и Боросаном немного поодаль. Джианридин во время их странствий часто выполнял обязанности толмача, помогая им разговаривать со старателями и расхитителями гробниц. Двое бродяг помоложе и явно покрепче возились с костром, что-то поджаривая на огне. Если бы у этого чего-то не было семи ног, Келес принял бы его за кролика.

Кирас сидел рядом с ними и пытался обмениваться любезностями, но получалось плохо, – разговор выходил натянутый. Рекарафи примостился у каменной глыбы с подветренной стороны лагеря. Его волосы ерошил ветерок, он прикрыл глаза и поднял лицо. Узкие ноздри трепетали, словно он мог целиком вдохнуть жарившуюся на костре дичь. Руки расслабленно лежали на коленях, на когтях играли отблески костра.

Кирас поклонился подъехавшим Келесу и Тайриссе.

– У нас гости. Они не встречали следов тех разбойников, но, по слухам, те направились в Опаслиноти, что возле самого Иксилла.

Келесу захотелось немедленно расспросить их о дороге, но он сдержался и лишь поинтересовался:

– А что такое Опаслиноти?

Один из их гостей усмехнулся, обнажив свои мерзкие жёлтые зубы.

– Место, куда ведут все дороги.

Рекарафи открыл глаза.

– Когда-то – город вируков. Тавам альфель изменил его, и теперь там могут жить разве что люди.

– Благодарю, Рекарафи. – Келес улыбнулся. – Я с нетерпением буду ждать дня, когда мы его увидим.

Вечер у костра продолжался. Боросан развлёк гостей поединком между мышеловом и маленьким танатоном, Кирас спел тиратскую балладу, Тайрисса – грустную песню об утерянном Гелосунде. В ответ бродяги порадовали их грубоватыми куплетами, которые холодными ночами повсеместно согревали земли Долосана. Наконец они заключили соглашение отправиться в Опаслиноти вместе. Усталый Келес с трудом забрался в палатку, даже и не подумав связаться с дедом.

Рассвело быстро. Когда Келес наконец разлепил глаза, пульсирующая боль заполнила его голову. Он прислушался к этой боли, а потом улыбнулся. Совсем недавно он считал её помехой для выполнения своего долга. Теперь это была просто боль, и ничего больше, всего лишь малая часть его мира. И он принял решение делать все от него зависящее, чтобы эта малая часть стала ещё меньше.

Глава сорок пятая

Восемнадцатый день Месяца Тигра года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Морианд.

Наленир.

Нирати вздрогнула и проснулась. Её вырвал из глубокого сна не посторонний звук или движение, не коснулся случайный солнечный луч. Она спала долго, хотя и беспокойно, а теперь каким-то образом поняла, что пора просыпаться.

Она лежала на постели вниз лицом. Мокрая наволочка холодила щеку. Она намокла не от слез, хотя Нирати была уверена, что во сне плакала; она спала с открытым ртом, и на подушку вытекла слюна. Она была настолько изнурена, что даже не смогла перед сном красиво улечься на кровать.

Нирати попыталась медленно приподнять руки, но это оказалось не так-то просто. Все тело ныло, особенно болели плечи и локти. Тупая, ноющая боль казалась знакомой, напоминая переутомление после долгого повторения одного и того же движения. Когда весной и осенью она помогала матери в саду, потом у неё точно так же болели плечи и поясница.

Она осторожно перевернулась на бок и замерла, пытаясь отдышаться. Нирати недоумевала, почему она до такой степени выдохлась, проделав всего одно простое движение. Она чувствовала ужасную слабость. Одеяла казались такими тяжёлыми, словно были сделаны из свинца. Ночная рубашка обвилась вокруг ног, и она не могла освободиться, как ни старалась. Почувствовав себя в ловушке она испугалась, но тут же заставила себя успокоиться.

Страх воскресил в её памяти сны. Нирати принялась вспоминать прошедшую ночь, желая отделить правду от вымысла. Она пыталась найти то, что могло лишить её сил, хотя понятия не имела, что это может быть, и сомневалась, что сможет вспомнить. Но единственное, что ей оставалось, – думать, и ей была необходима хотя бы видимость действия, чтобы знать, что рано или поздно она сможет подняться с постели.

Вчерашний вечер прошёл вполне приятно. Граф Эйриннор повёл её в театр, где шла пьеса по повести Яора Диркси «Меч-пёрышко». Это была лучшая из его историй, повествующая о девушке, пасущей гусей, которая настолько умело обращалась с гусиным пером, что побеждала всех воинов, которые встречались ей на пути. Постановка была довольно-таки посредственная, но остроты добавляло то, что побеждённые воины носили одежды, свидетельствующее об их преданности Дезейриону, а главная героиня была прекрасной наленирской девой, а её гусиное перо – золотым.

Потом они отправились в городской сад, а оттуда – в дом, который граф снимал с тех пор, как формально разорвал все отношения с семьёй Фозель. Они пили вино, занимались любовью, а потом он проводил её домой. Должен был проводить, – хотя Нирати этого и не помнила, тем не менее, она была дома.

Её мать знала, что она спит с дворянином из Дезейриона. Разумеется, она боялась, что он разобьёт сердце её дочери. Но Сьятси подошла к делу с трезвой обстоятельностью. Она приготовила настойку когтелапки, которую Нирати приносили каждый день перед вечерней трапезой. Она сказала, что Нирати может смело довериться ей во всем, и даже предложила нанести визит Госпоже Нефрита и Янтаря, чтобы получить дельный совет.

Нирати отвергла последнее предложение. Её прежний опыт сводился к свиданиям с такими же неопытными любовниками, как и она сама. Она не получала особого удовольствия от этих встреч, разве что ей доставляло радость видеть удовлетворение поклонников и их искреннее обожание. Ей казалось, что её роль в этом и состоит, поскольку до Джанела не понимала, какое наслаждение может приносить любовное соитие.

Джанел был деликатным и нежным любовником. Он старался в первую очередь доставить удовольствие ей, медленно раздевая, лаская и целуя её тело. Стоило ему приблизить губы к её коже, дотронуться кончиками пальцев, тыльной стороной ладони, даже одетой в тонкую кожаную перчатку рукой, – огонь желания охватывал Нирати. Он говорил ей, как она красива и соблазнительна, спрашивал, чего она хочет, и как хочет. Медленнее, быстрее, мягче или жёстче, – он делал все так, как хотелось ей, каждый раз открывая все новые глубины страсти.

Нирати полагала, что после такой бурной любви она будет спать вообще без снов или сны будут спокойными, или даже горячими, – но нет же. Тело болело так, словно сны воплощались в явь. Она чувствовала себя беспомощной, её руки были скручены за спиной, ноги связаны. Она была словно опутана толстыми верёвками. Сначала она подумала, что это кожаные ремни, но, присмотревшись, разглядела свернувшуюся кольцами и покрытую шерстью огромную змею. Она слышала её шипение, чувствовала, как немеет сдавленное тело. Нирати пыталась освободиться, а змея смеялась и говорила, что спасения нет, и никогда не будет. Она попалась навсегда.

Потом пришёл дед и разбудил её. Нирати подумала, что сон продолжается, но, вынув руки из-под одеяла, увидела красные отметины на запястьях и многочисленные синяки. Она действительно боролась, она все ещё слышала голос, приказывавший ей молчать.

Она уставилась на Киро.

– Дедушка?

– Да, дитя моё. Да, моя маленькая Нирати. Я должен был придти. – Он смотрел на неё, глаза его пылали. Потом выражение лица смягчилось, он присел на краешек постели и взял её за руки. – Тебе приснился страшный сон.

– Да, очень страшный. – Она позволила ему помочь ей сесть. – Но как ты сюда попал? Это невозможно.

Киро Антураси покачал головой.

– Правитель думает, что надёжно запер меня, но есть пути и тропинки, о которых ему не известно. Я знаю их все. Мне нетрудно было попасть сюда. То, что ты во мне нуждалась, стоило риска.

Нирати сжала его руки.

– Что-то не так, дедушка?

Старик гордо выпрямился, а потом тяжело вздохнул.

– По-правде говоря, Нирати, я тоже плохо сплю. И меня во сне преследуют демоны и чудовища.

Она тихо спросила:

– Ты что-то утаил от меня? Что с моими братьями? Они в опасности?

– С твоими братьями все в порядке, – настолько, насколько вообще может быть. Они связываются со мной, как и предполагалось. Джорим изо всех старается сосредоточиться. Келес и так всегда это умел. Я узнал от них много нового, и это пойдёт на пользу всем нам.

– Ты не ответил на мой вопрос.

Киро едва заметно улыбнулся.

– Верно. Они оба стараются кое-что скрыть от меня. Не для того, чтобы мне досадить; я бы почувствовал. Нет, они скрывают это от меня, чтобы я не рассказал тебе и твоей матери. Но я знаю, в чём дело. Келес болен, – не серьёзно, дитя моё, не бойся. Но он плохо спит. Иногда он открывается, и тогда я вижу разные вещи. Пустоши необычнее, чем я помню. Для Келеса это настоящее испытание.

Что касается второго твоего брата, Джорима, он сильно увлечён путешествием, но все идёт не совсем так, как было задумано. Он сделал замечательные открытия, однако многие тайны пока не раскрыты. Он ищет ответы на вопросы, которые, возможно, не имеют ответов.

Нирати пробрала дрожь.

– Ведь ты бы узнал, если бы случилось что-то ужасное, правда?

– Да, дитя моё, узнал бы. – Он посмотрел ей в лицо. – Не бойся. Я не позволю никому и ничему нанести вред моим внукам, покуда это в моих силах. Они способны на большее, чем сами предполагают. С ними все будет в порядке.

Она снова пожала его руки, не зная, что сказать. Он говорил о них с такой теплотой во взгляде и голосе, какой она никогда не слышала, когда Келес и Джорим находились поблизости.

– Ты их очень любишь, верно?

Киро нервно вздрогнул, взгляд его снова обрёл ясность и чёткость.

– Разумеется. Я суров с ними, потому что люблю их. – Он повысил голос, слова зазвучали резче. – Мир жесток, холоден и несправедлив. Антураси должны попытаться изучить его, укротить и приручить. Он сопротивляется, но будет побеждён. То, что делают твои братья, поможет осуществлению нашей цели.

Он сжал её ладони в последний раз, затем отпустил. Руки Нирати упали поверх одеяла. Киро встал.

– Но сейчас меня больше всего заботишь ты, моя малышка. Я не позволю нарушать твой сон. Помнишь нашу старинную игру?

Нирати невольно широко улыбнулась.

– О, конечно! Как я могу забыть!

В детстве она очень переживала, что не имеет таланта к составлению карт. И в то время как Келес и Джорим выполняли несложные задания Киро, он сидел и рисовал карты для Нирати. Вместе они создали чудесную страну Кунджикви; она описывала её, Киро составлял подробную карту сотворённого ей мира.

Киро протянул руку. Нирати соскользнула с постели. Он подвёл её к стене и прикоснулся к камню. Часть стены плавно ушла вперёд, открывая тёмный коридор.

– Я нашёл путь в Кунджикви для тебя, Нирати. Идём. Я покажу тебе место, где тебе будет нечего бояться.

Она последовала за ним по коридору и вскоре вышла на залитый солнечным светом луг, который не мог существовать в действительности, – трава была шёлковой, на деревьях пели искусно вышитые птицы. Ветви сгибались под тяжестью невиданных плодов, спелых и сочных. Нирати улыбнулась, увидев грушу в кожуре лимона. Она знала, что внутри скрывается сочная мякоть со вкусом того и другого одновременно.

Киро выпустил её руку и позволил бродить по местам, которые они создали вместе.

– Ты стала старше, так что можешь пожелать чего-то ещё. Сладкий чай, текущий по руслам здешних рек, может превратиться в вино. Звезды будут танцевать для тебя, стоит только захотеть. Плоды на деревьях придутся тебе по вкусу. Ветер будет тёплым и приветливым, дождь – освежающим. В Кунджикви так будет всегда.

Его голос звучал все тише. Нирати обернулась и увидела, что Киро исчез, словно призрак. Это удивило её, но не испугало, – здесь, в стране, созданной её воображением, она чувствовала себя в безопасности. Нирати опустилась на шёлковую траву и положила голову на землю, прислушиваясь к сладкому пению птиц.

Она заснула.

Проснувшись, Нирати собралась с силами и отбросила одеяло. Подойдя к стене, она прикоснулась к холодным камням, наполовину веря, что они подадутся назад. Разумеется, ничего не произошло. Эта стена не была внешней; кроме того, комната находилась на третьем этаже. Мне все это приснилось. Мне приснилось, что дед был здесь. Мне приснилось путешествие в Кунджикви.

Она бросила взгляд на свои руки. Красные отметины не исчезли, и синяки тоже. Она не смогла бы объяснить, откуда они появились. Нирати начала дрожать. Повернувшись, она прижалась спиной к каменной стене и медленно сползла на пол.

Что-то было не так, очень и очень не так. Но она не могла понять, в чём дело. Она знала только, что единственное место, где ей удастся обрести успокоение, – воображаемая страна, придуманная маленькой девочкой.

– Надеюсь, этого будет достаточно… – еле слышно выдохнула она.