Текст книги "Безрассудное сердце"

У мамы было печальное лицо, когда она отвела меня в сторону.

– Похоже, дело плохо, Анна, – тихо проговорила она. – Если воспаление не пройдет само, придется резать.

В ужасе я лишь кивнула. На большее у меня не было сил.

– Постарайся все же поспать, Анна, – сказала мама и погладила меня по плечу, прежде чем идти наверх.

С тяжелым сердцем я сидела возле кровати Тени, не понимая, как мама может так спокойно говорить о том, чтобы отрезать ему ногу.

– Анна.

– Я здесь, милый.

Тень взял мою руку и, поглядев прямо мне в глаза горящим взглядом, попросил:

– Не давай резать мне ногу. Обещаешь?

– Наверное, это не понадобится, – попробовала увильнуть я от прямого ответа.

– Анна, обещай мне!

– Пожалуйста, Тень, не проси меня. Если воспаление распространится, а ногу не отрежут, ты умрешь.

Собрав все свои силы, Тень сел в кровати и взял мое лицо в ладони. В глазах у него было столько муки, а руки так пылали и дрожали, что я еще больше испугалась за него.

– Обещай, Анна. У воина должны быть две ноги, а если я не смогу жить, охотиться и воевать, как все, лучше мне умереть.

– Хорошо, Я обещаю, – прошептала я, и на глазах у меня закипели слезы.

Вздохнув, Тень откинулся на подушку.

– Тебе что-нибудь нужно? – спросила я, готовая сделать что угодно, лишь бы ему было полегче.

– Нет. Анна…

– Спи. Все будет в порядке. Вот увидишь.

– Анна, – едва слышно прошептал он. – Ложись со мной рядом.

– Не могу, – сказала я и послушно вытянулась у его бока, стараясь не задеть его и не тряхнуть кровать, чтобы не сделать ему еще больнее.

Он притянул меня к себе, и я уткнулась носом ему в плечо, чтобы скрыть выступившие слезы. Он гладил мои волосы, а я думала, что не могу жить без его ласки и вообще не могу жить, если его нет рядом.

– Тень, я так боялась, что ты передумал, – шепнула я ему на ухо.

– Вот еще! Я был бы здесь в понедельник утром, но с самого утра воины заговорили о войне. Несколько горячих голов из тех, что помладше, убили накануне белого мужчину и увезли его дочь. Они жаждали еще крови. Хромой Теленок и Змей уговаривали остальных возобновить бойню, чтобы на равнине не осталось ни одного бледнолицего. Весь день воины спорили и курили трубку. Одни требовали начать войну немедленно. Другие предлагали подождать до весны в надежде, что суровая зима сама изгонит с наших охотничьих угодий лишних людей. Однако решено все-таки начать войну. На другой день все принялись плясать. Мой отец, я и еще кое-кто из вождей постарше пытались удержать молодых воинов от решительного шага. Однако мы были не очень убедительны. Наши люди не верят ни в армию, ни в договоры, которые нарушаются, когда чернила еще не успевают просохнуть. На третий день воины очистились для битвы, но я все еще оставался, надеясь их переспорить. Однако кровь им уже ударила в голову, и они были решительно настроены драться. Когда я понял, что все мои попытки противостоять им напрасны, я сел на коня и рано утром направился сюда, желая предупредить твоего отца. Не успел я переплыть реку, как меня, окружили шесть бледнолицых мужчин и, не дав мне сказать ни слова, стащили с Красного Ветра. Сначала они по очереди волокли меня по земле, а потом, когда им это наскучило, стали меня бить. Тень помолчал, потом заговорил снова, и в голосе у него звучала обида:

– У одного не было ружья, а когда ему дали, он отшвырнул его в сторону, заявив, что искалеченный краснозадый долго не протянет. Они крепко держали меня, пока он резал мне ногу. Наверное, они бросили меня умирать или уже приняли за мертвого, потому что я потерял сознание. Когда я пришел в себя, было уже темно и рядом стоял мой верный Красный Ветер. Он опустился на колени, и я взобрался ему на спину. Мы были уже почти возле ваших ворот, когда я опять потерял сознание. Потом я помню только голос твоей матери.

– А маленькая белая девочка? Как она?

– В порядке. О ней можешь, не беспокоиться. Никто не причинит ей никакого вреда.

Он слишком много говорил и устал, поэтому мгновенно заснул в моих объятиях. Сердце у меня болело за него, и я долго лежала, не в силах представить, кто мог так поступить с человеком, которого я любила. Наверняка, эти люди живут в долине. И я, наверняка, их знаю. Никто из поселенцев не производил на меня впечатления любителя чужих страданий, и все же я вспомнила, как на прошлой неделе Джед Тейбор говорил, будто индейцы – не люди. Тогда в магазине были еще Сет Уолкер и Сол Грин, и они с ним откровенно соглашались, заявляя, что индейцы – всего-навсего дикари и им не место рядом с поселением приличных белых людей.

Неужели все так думают, кроме меня?

ГЛАВА 8

Наутро Тени стало хуже. Его трясло крупной дрожью, и в глазах у него застыла безнадежность, когда он притянул меня к себе поближе и прошептал едва слышно:

– Не забудь о своем обещании.

– Не забуду, – успокоила я его. – Лучше пей бульон.

Сдерживая слезы, я кормила его мясным бульоном, который мама сварила накануне, и про себя молилась, чтобы он влил в него силы и совершилось чудо. Боже, как же я хотела, чтобы он опять был здоровым! Я ужасно горевала, видя, как он страдает, и, понимая, что ничем не могу ему помочь.

Мама спустилась вниз, когда Тень доедал уже последнюю ложку.

– Ну, как сегодня наш больной? – весело спросила она, кладя тонкую белую руку на лоб Тени. – Не получше?

– Так же, как вчера, – хрипло ответил Тень, и мама, кивнув головой, приподняла простыню, чтобы проверить повязку на ноге. – Анна сказала мне, что маленькая дочка Сандерсов у вас.

– У сиу, – уточнил Тень. – Молодые воины Сидящего Быка были у нас, когда привезли девочку. У одного из них мать очень сокрушалась о смерти дочери, которую погубила болезнь белого человека. Он обменял своего боевого коня на девочку.

– А теперь горюет мама Кати, – тихо заметила моя мама, и в ее голосе прозвучали осуждающие нотки. – Надо будет попозже сменить повязку, – продолжала она уже мягче. – Пойдем, Анна, поможешь мне наверху.

– Подожди несколько минут.

– Нет, сейчас, Анна, – потребовала мама и вышла из комнаты.

Удивленная ее тоном, я поспешила наверх: Папа сидел в кухне и не отрывал глаз от чашки с кофе. Я почти догадалась, почему он не хочет встречаться со мной взглядом и что хочет мне сказать, но от этого мне не стало легче.

– Ногу надо отнимать, – хмуро проговорил папа. – Рана воспалилась, и яд распространяется дальше. Если мы еще будем тянуть, он умрет.

– Нет, папа. Я обещала Тени, что не позволю резать ногу.

– Тогда считай, что он уже умер! – отрезал папа. – Ты этого хочешь?

– Нет, папа, – в отчаянии пролепетала я. – Тень взял с меня обещание.

Папа выругался от безысходности, и в эту минуту я любила его, как никогда прежде. Я знала, как он относится к индейцам, и знала, что он не даст мне так просто уйти, если я скажу ему, что собираюсь замуж за Тень, однако теперь он был на моей стороне, потому что был хорошим человеком и не мог бездействовать, когда на его глазах ни за что ни про что умирал несколько дней назад еще цветущий юноша.

– Может быть, нам лучше спуститься вниз и поговорить с Тенью? – предложила мама.

Мы так и сделали.

Папа сказал Тени то, что сказал мне, и в тех же выражениях. Тень ответил «нет». Тогда мама попыталась уговорить его, и все напрасно.

– Черт бы тебя побрал, Тень! – взорвался папа. – Ногу нужно резать и немедленно, нравится тебе это или нет. Я не собираюсь сидеть сложа руки и смотреть, как в моем доме умирает человек, если могу что-то предпринять.

– Тогда мне придется покинуть ваш дом, – заявил Тень и, прежде чем кто-то успел его остановить, встал с кровати и направился к двери.

Не представляю, откуда у него нашлись силы, но он сделал несколько шагов и только потом упал на пол. Он побелел как мел и стонал от боли.

Я бросилась к нему.

– Пожалуйста, разреши папе сделать то, что нужно, – просила я. – Пожалуйста, Тень! Ради меня!

– Нет.

– Если бы только у нас тут был врач, – с отчаянием проговорила мама. – Если бы я хоть немножко разбиралась в этих вещах…

Тень перестал ползти и замер на месте. Он даже сел, прислонившись спиной к стене, слишком слабый, чтобы лечь, и слишком гордый, чтобы попросить о помощи.

– Лось Мечтатель, – прохрипел он. – Отвезите меня к нему.

– Кто это? – спросила я, и в душе у меня зародилась надежда.

– Шаман.

– Тебя нельзя никуда везти, – заявила мама. – Кроме того, ему приехать сюда гораздо быстрее. Он поедет?

– Не знаю.

– Поедет, – сказал папа и, схватив ружье, зашагал к двери.

– Нет, Кинкайд, – остановил его Тень. – Воины, едва завидя, убьют вас.

– Тогда пойду я.

Мой голос звучал твердо.

– Нет, Анна, – воскликнула мама. – Я не разрешаю. Тень, скажи ей, что это очень опасно.

– Я не боюсь, – возразила я. – К тому же только я говорю на языке шайенов.

– Кудряшка, скажи ей, чтобы она никуда не ходила!

– Наши люди не причинят ей вреда, – вмешался Тень. – Воины не нападают на одиноких женщин.

– Значит, все в порядке, – объявила я, – Идти так идти.

Родители были не в восторге от моего решения, но изменить они ничего не могли, потому что, в самом деле, лучше меня никто не мог бы справиться с делом. Тень не сумел бы взобраться на коня. Его вообще нельзя было перевозить с места на место, тем более – так далеко. Мне нужно было день-два. Не больше. Но я боялась, что у нас нет этих дней.

– Как мне найти деревню?

– Возьми моего коня. Красный Ветер сам найдет дорогу.

Когда все было обговорено, папа хотел помочь Тени лечь на кровать, но Тень не принял помощи ни от него, ни от меня. Откуда только у него брались силы! Он встал на ноги, сцепив зубы от боли, и сам подошел к кровати, весь мокрый от пота.

Через десять минут я была уже одета и готова к выходу. Натягивая пальто, я слышала, как Тень уговаривал папу уехать из долины, пока не поздно.

У папы на лице появилось упрямое выражение, мол, это и моя земля тоже, но он не успел ничего ответить, как распахнулась дверь и на пороге появился Джошуа Бердин. Рубашка на нем была порвана, а в шляпе светилось отверстие от пули.

Не сразу поняв, в чем дело, я не удержалась от вопросов:

– Что случилось, Джош? Ты не ранен?

– Индейцы, – прошептал он. – Они сожгли наш дом и убили папу с мамой. Орина тоже.

Орин! Я вспомнила, как мы вместе играли и смеялись в детстве, как он шептал стихи мне на ухо и как уверял меня, что я самая красивая девушка на свете. А теперь он убит. Навсегда замолк его веселый смех.

Мы не сразу пришли в себя. Сначала мы молча стояли, не сводя глаз с Джоша, а потом папа посмотрел на маму и на меня. Ненависть к индейцам зажглась в его глазах. Еще ни о чем не думая, он уже потянулся за ружьем и крепко сжал его, так что у него даже побелели костяшки пальцев.

Тяжело вздохнув, папа спросил Джоша, не направлялись ли индейцы в нашу сторону.

Джошуа покачал головой:

– Нет. Я убил их главаря, и они побежали домой.

– Анна, поставь чайник, – приказала мне мама. – Сядь, Джошуа. Ты ранен.

– Неважно, – пробормотал он, еще почти ничего не соображая. – Так, царапина.

Однако маме было не до споров.

– Все равно надо посмотреть, – стояла она на своем. – Анна, принеси ножницы.

Я чувствовала на себе взгляд Джошуа, когда шла через комнату, и вдруг он обогнал меня, не выпуская из рук ружья и полыхая безумным взглядом.

– Джошуа!

От папиного окрика он остановился как вкопанный, но дуло его ружья все еще было направлено в грудь Тени, а голубые глаза горели неистовым огнем ненависти.

– Я его убью! – крикнул он. – Пожалуйста, не мешайте мне убить этого сукина сына!

– Джошуа, немедленно положи ружье.

– Не могу. – Он не помнил ничего, кроме своего горя и ненависти к убийцам. – Вы там не были… Вы не видели… Вы не видели, как умирал Орин, потому что стрела попала ему в живот. Вы не видели папу, валявшегося на земле… Вы не видели маму… – У него из горла вырвались рыдания, и потом он уже говорил шепотом. – Моя мамочка… Они перерезали ей горло…

Джош затих, и в комнате воцарилась гнетущая тишина. У него было перекошенное от страданий лицо, и он не выпускал из рук ружье.

Тень ничем не выдал своих чувств, и я не могла понять, о чем он думает и почему не боится, казалось бы, неминуемой смерти. Побледневшая мама шептала молитвы. Клер Бердин была ее лучшей подругой, и им обеим очень хотелось, чтобы мы с Джошем поженились.

– У меня нет любви к индейцам, – холодно произнес папа. – Ты знаешь, Джош. Но Тень не убивал твоих родителей.

– Индеец есть индеец, – с горечью отозвался Джош.

– Положи сейчас же ружье, – не повышая голоса, приказал ему папа, и Джош выругался себе под нос, но послушался.

Напряжение немного спало, когда он уселся в кресло возле печки и спрятал лицо в ладонях.

– Мне очень жаль, Джош, – ласково проговорила мама. – Мы все тебе очень сочувствуем. Ты знаешь, нам было бы очень приятно, если бы ты остался у нас.

Джош поднял голову и смерил Тень ненавидящим взглядом.

– Нет, спасибо, миссис Кинкайд. Вот если бы вы дали мне лошадь, я был бы вам очень благодарен.

– Ты куда, Джош? – спросила я.

– Не могу же я один сражаться со всеми индейцами. Запишусь в кавалерию.

– Джошуа…

– Не отговаривайте меня, миссис Кинкайд. Скоро тут будет война, и я хочу в ней участвовать. Индейцам от меня не поздоровится!

Только в час дня мне удалось уйти из дома. К этому времени мама перевязала Джошу рану, а я собрала ему немного еды с собой. Папа дал ему лошадь, новую рубашку, смену белья и несколько долларов на дорогу, чтобы добраться до форта Линкольн. Джош коснулся губами моей щеки, а потом ускакал, ни разу даже не оглянувшись. Мне стало очень грустно при мысли, что, вполне вероятно, мы с ним больше никогда не увидимся. Хотя я отказала ему в своей руке, мы оставались друзьями. Более того, он был частью моего детства.

Вздыхая, я вскарабкалась на коня Тени. Он был в два раза больше моей Недли, и мне пришлось подставить под ноги ящик, чтобы залезть на него. Мне очень хотелось, чтобы он был таким же ласковым и покладистым, как моя любимица. Погладив его по сильной шее, я тронула поводья, и Красный Ветер рванул с места, словно знал, как важно нам не опоздать.

Совершенно не представляя, куда надо ехать и какая предстоит дорога, я позволила коню напиться у реки. Там было совсем тихо, словно вокруг царили мир и покой. В ожидании, когда Красный Ветер напьется, я глянула вниз и случайно заметила орлиное перо, втоптанное в землю. Оно было уже не белым, а коричневым от крови. От крови Тени. В свое время он научил меня хорошо разбираться в следах, и теперь я легко воссоздала все, что тут происходило. Всего в нескольких футах слева от меня Тень поймали и стащили на землю. Везде было полно следов от копыт скачущих коней, которые начинались далеко на камнях, уходивших в реку. Во рту у меня пересохло, когда я взялась за поводья. По таким камням ехать трудно, если ты не воин-шайен.

Мои глаза все время натыкались на обрывки кожи и капли крови. Именно здесь, на этой террасе, доблестные белые воины долины волочили за собой спешенного индейца, в клочья разрывая на нем одежду и сдирая с него кожу. Последний всадник вновь приволок его на траву, и здесь тоже все было в крови и в обрывках одежды. Я видела воочию, как Тень дерется с шестью мужчинами, которые в конце концов свалили его на землю, а потом стали бить кулаками и ружейными прикладами.

Я не понимала такой жестокости. В своей прежней жизни мне не приходилось испытывать ненависть, зато теперь я яростно ненавидела не только белых, изувечивших Тень, но и индейцев, убивших отца, мать и сына Бердинов, и вообще всех нетерпимых людей на земле.

Сообразив, что зря теряю время, я повела коня через реку на другой берег. Как только мы выехали из леса, Красный Ветер ускорил шаг и миля полетела за милей, пока не показались конические силуэты индейских вигвамов.

Теперь, когда я была совсем близко, я придержала коня, а потом совсем остановила, ибо от моей недавней смелости не осталось и следа, зато ее место занял страх. Индейцы! Возможно, те самые, которые убили Джона Сандерса и похитили Кати. Те самые, что сожгли дом семейства Генри.

Я вспомнила, как Тень в первый раз привез меня домой. Вспомнила слова отца: «Неужели ты не понимаешь, что тебя могли убить? Или сделать еще что-нибудь похуже?» И я тогда с детской наивностью переспросила: «А что может быть хуже?»

Теперь я повзрослела и знала, что на свете есть много чего пострашнее смерти. Есть голод, боль, раскаяние. И, конечно же, лучше смерть, чем бесконечные муки или потеря любимого человека. Смогу ли я жить, если Тень умрет?

Красный Ветер нетерпеливо перебирал ногами, словно напоминая мне, что надо торопиться. Я собрала все свои силы и отогнала мрачные мысли, заставляя себя помнить только о Тени. Он тяжко болен, может быть, умирает, и кроме меня некому ему помочь. Расправив плечи, я тронула бока Красного Ветра пятками, и он с гордо поднятой головой поскакал дальше. Это было удивительное животное. Хотя мы одолели довольно большое расстояние за очень короткий срок, он как будто и не устал вовсе. Его широкий шаг был все так же ровен, а сидеть у него на спине было одно удовольствие, как в кресле-качалке. Тень как-то сказал мне, что требуются месяцы и месяцы, если хочешь воспитать настоящего боевого коня. Индейцы уделяли лошадям много внимания, и это понятно, потому что в разгар битвы нередко случается, что только конь может спасти всадника от смерти. Считалось настоящим подвигом забраться ночью в лагерь противника и украсть боевого коня.

Красный Ветер фыркнул и покачал головой, нервно поведя ушами, когда мы проезжали через небольшую рощицу. Я не успела понять, откуда и как появились два воина, и вскрикнула, когда они взялись за поводья. От страха я не могла произнести ни одного нормального слова и сидела, как изваяние, пока они вели коня.

Сначала деревня поразила меня беспорядочным движением и шумом. Собаки зашлись в лае, едва мы приблизились. Полуголые детишки с прямыми черными волосами и черными блестящими глазенками, громко крича, бегали друг за другом вокруг вигвамов. Матери тихонько напевали, укачивая малышей. Весело перекликались хозяйки, хлопоча над горшками, от которых поднимался густой вкусный запах. На солнце сушились длинные полосы бизоньего мяса, старухи выбивали палками пыль из бизоньих шкур. На глаза мне попались несколько растянутых между столбами свежих шкур, еще две-три лежали на земле. За деревней шли чуть ли не настоящие лошадиные бега.

Едва мы появились, как все глаза обратились в мою сторону. Красный Ветер остановился возле одного из самых просторных и красивых вигвамов. Индеец, который шел слева от меня, указал на него рукой.

– Вигвам Двух Летящих Ястребов, – сказал он на языке шайенов, предоставляя мне самой догадаться, откуда ему известно, что мне нужен именно этот вигвам, но я быстро сообразила, что они узнали коня Тени.

– Спасибо, – прошептала я и уже хотела было спешиться, как из вигвама вышел высокий воин, завернутый в красное одеяло.

Мне было нетрудно узнать отца Тени. Такой же орлиный нос. Такой же упрямый рот. Он внимательно осмотрел меня такими же, как у сына, непроницаемыми черными глазами.

– Ты, верно, Анна, – проговорил он наконец, и, когда я кивнула, заметил без всякого выражения: – Ты привезла плохие новости, дочка. Входи. Поговорим там.

В вигваме было сумеречно и прохладно, пахло костром, табаком, шкурами и еще многим, чего я не могла определить. Возле самого входа я заметила огороженный ивовыми прутьями очаг, возле которого на столбе висело множество разных глиняных горшков и корзин самых невероятных размеров и форм. Слева от двери на одеяле сидели две женщины. Одна расшивала мокасины, другая завязывала красной лентой длинные черные волосы.

– Мои жены. Олениха и Молодой Листок. – Отец Тени кивнул головой в их стороны, а потом легко опустился на пол и предложил мне сесть рядом. – Я – Черный Филин. Ты не проголодалась? – спросил он, отдавая долг вежливости.

– Нет, – ответила я, не понимая, как он может говорить о еде, когда знает, что у меня плохие вести. Позже я узнала, что это входит в ритуал вежливости шайенов. Будь я мужчиной, он бы предложил мне еще трубку.

Покончив с формальностями, Черный Филин сказал:

– Ты привезла мне весть о Двух Летящих Ястребах. Я слушаю тебя.

Путая английский язык с языком шайенов, я рассказала все, что узнала от Тени, и попросила помощи Лося Мечтателя.

– Ты хорошо сделала, что приехала, – только и сказал Черный Филин. – Пойдем к Лосю Мечтателю, а потом в путь.

Черный Филин не стал дожидаться моего ответа, а быстрыми шагами пересек деревню и вошел в большой вигвам, украшенный золотыми солнцами, лунами и кометами. Через минуту-две он вышел в сопровождении самого тощего и уродливого человека, какого я только видела среди белых или индейцев.

Наверное, Лосю Мечтателю было лет сто, и я удивилась, что во власти такого согнутого и слабого на вид старика находится жизнь всей деревни. На нем были куртка до колен, штаны и мокасины – все из кожи бизона. На шее у него я заметила нитку с медвежьими когтями. Волосы он заплел в две длинные косицы, завязанные на концах кусочками меха. Лицо у него было все в морщинах, кожа – цвета старого седла, надолго брошенного под дождем и солнцем. Только глаза у него были молодые. Такие же блестящие и быстрые, как у детей.

Мальчик лет тринадцати привел трех лошадей, и я, открыв рот от изумления, смотрела, как Лось Мечтатель легко вскочил на большого боевого коня.

Из деревни мы выехали одни, Черный Филин первым, за ним – Лось Мечтатель, последней ехала я. Черный Филин сразу же пустил своего коня в галоп, который индейские лошади не выдерживают, если предстоит долгий путь. Мы же отдохнули только один раз на обратной дороге, и то всего несколько минут.

До дома мы добрались, когда солнце уже уходило за горизонт, и я соскочила со своей лошадки и бросилась в дом еще прежде, чем усталая гнедая успела остановиться. Я подбежала к кровати Тени и вся похолодела, увидев, что он бледный и почти не дышит.

– Он без сознания, – тихо сказала мама и обняла меня. – Я боялась, что вы приедете слишком поздно.

– Нет! – крикнула я. – Нет! Нет! – И спрятала голову у нее на груди, как ребенок.

Вежливое покашливание возле двери отвлекло внимание мамы от меня, и она поздоровалась с Черным Филином и Лосем Мечтателем. Отец Тени говорил по-английски, поэтому, опустившись на колени возле кровати Тени, я слышала все, что мама говорила ему о раненой ноге.

Сердце у меня разрывалось от боли, когда я взяла Тень за руку. Она была сухой и горячей.

– Тень, пожалуйста, не умирай, – шептала я. – Пожалуйста, не оставляй меня одну.

– Анна? – словно издалека донесся до меня его слабый голос.

– Да-да, это я. Я привела к тебе твоего отца и Лося Мечтателя. Не теряй сознание, милый. Пожалуйста, не теряй сознание.

Все еще сжимая его руку в своей, я встала, когда Лось Мечтатель подошел к кровати. Старый шаман осторожно отвернул простыню и стал разбинтовывать ногу. Качая головой, он понюхал рану и что-то пробормотал, чего я не поняла. Расправив плечи, он произнес на плохом английском:

– Женщины должны уйти.

– Нет… Анна, – прохрипел Тень.

Лось Мечтатель и Черный Филин обменялись недовольными взглядами, и шаман пожал плечами.

– Пусть уйдет скво, – приказал он.

Мать направилась к лестнице.

Лось Мечтатель привез с собой кожаный баул и долго копался в нем, пока не вытащил длинный и тонкий мексиканский нож и множество квадратиков из кожи и листьев.

Пока он раскладывал свои принадлежности, Черный Филин ласково говорил с Тенью, просил его быть храбрым, рассказывал, как любит его и желает его выздоровления. Я была от души тронута, когда он погладил Тень по щеке, совсем как Тень гладил меня несколько дней назад. В конце концов Лось Мечтатель был готов начать, и лицо Черного Филина мгновенно словно окаменело. Он крепко ухватился за больную ногу сына. Тень не разрешил моему папе его держать, зато своему отцу подчинился, не сказав ни единого слова. Быстрым движением Лось Мечтатель вонзил нож в ногу Тени повыше колена, и Тень разве что только крепче сжал мою руку, да побелел как смерть, когда из раны хлынул зеленовато-желтый гной, перемешанный с густой темной кровью. Что-то тихо напевая, Лось Мечтатель аккуратно, но твердо нажал на воспалившееся место, чтобы выкачать побольше яда. Тень терпел манипуляции шамана, крепко сцепив зубы. Мне оставалось лишь удивляться, как он может терпеть такую пытку без единого звука. Только его рука, то крепче, то слабее сжимавшая мою, да пот, выступивший у него на лице, говорили о том, каково ему приходится.

Примерно секунд тридцать Лось Мечтатель откачивал гной, потом, по-видимому, довольный своей работой, посыпал чистейшим белым порошком всю ногу Тени от бедра до щиколотки, не переставая что-то напевать. Поверх белого порошка он насыпал желтый, продолжая петь и равномерно покачивать рогом бизона. В конце концов он завернул ногу Тени в мягкие коричневые листья, а сверху укрыл шкурой бизона.

– Надо много тепла, – требовательно заявил Лось Мечтатель, и я принесла из магазина стопку шерстяных одеял.

Шаман кивнул головой и положил все одеяла на Тень.

– Пусть пропотеет, – сказал Лось Мечтатель. – Его тело должно очиститься. К утру он или умрет, или выздоровеет.

Успокоив нас таким образом, он собрал все свои травы, сложил их в мешок и уселся на полу возле кровати Тени. Наверное, минуту он сидел, не поднимая головы, а потом вновь затянул странную мелодию, от которой у меня мурашки побежали по спине. Вновь и вновь он повторял одни и те же слова, и, хотя я не совсем понимала их смысл, мне было ясно, что он молится Майиуну, Великому Духу шайенов, чтобы он помог спасти жизнь Тени. Минут через пять он достал из своего мешка красную каменную чашу, смешал в ней какие-то священные травы и с почтением посыпал ими на четыре стороны. Вскоре комната наполнилась запахом ягод и шалфея.

Я обернулась было спросить Черного Филина, что было в чаше, но он исчез. Я выглянула наружу. Черный Филин стоял во дворе, воздев руки к небу. Он тоже просил богов шайенов даровать его сыну жизнь.

Тень ерзал и крутился всю ночь. Он что-то бормотал, даже как будто снова бился в прошедших сражениях. Время от времени он называл мое имя, и я сразу же пожимала его руку и шептала ему о своей любви. Иногда ему становилось холодно, и он весь дрожал. А иногда ему было так жарко, что пот лил с него ручьями и я не успевала его вытирать. Около полуночи Лось Мечтатель дал ему что-то попить, и Тень крепко заснул. Наверное, я тоже заснула, потому что дальше помню уже утро и себя в своей постели.

В доме было тихо, как в могиле. Боясь худшего, я побежала вниз. И чуть не лишилась чувств от радости, потому что Тень сидел в постели и пил кофе. Я решила, что произошло чудо, не меньше. Желая выразить свою благодарность, я огляделась в поисках Лося Мечтателя.

– Они уехали, – сказал Тень. – Мой отец хотел забрать меня домой, но твоя мама отговорила его.

– Я рада.

– Анна.

Он так произнес мое имя, что я вся затрепетала от восторга и с готовностью бросилась в его объятия. Больше всего на свете мне было нужно, чтобы он поцеловал меня и погладил по щеке. Забыв о всяком стыде, я хотела остаться с ним вдвоем в пустом доме, чтобы он мог опять любить меня. Судя по выражению лица Тени, его мысли не отличались от моих, и мне стало вдвойне приятно.

– Я тебя люблю, – сказала я, смеясь и плача одновременно. – Я тебя очень сильно люблю!

– Докажи.

– Как только ты поправишься, – пообещала я.

– Тогда поцелуй меня… чтобы я быстрее поправился.

С радостью я прижала губы к его губам, наслаждаясь их прикосновением. Послышались шаги, и я высвободилась из объятий Тени как раз в ту минуту, когда в комнату вошла мама.

– Вы оба совсем неплохо сегодня выглядите, – заметила она с улыбкой.

– А где папа? – спросила я, неожиданно вспомнив, что не видела его ни утром, ни накануне вечером.

– Твой папа уехал вчера взглянуть на то, что осталось от жилища Бердинов, – ответила мама, и я не могла не обратить внимания на нотку беспокойства в ее голосе. – Он сказал, что, возможно, переночует у Уолкеров. Или у Тейборов. Будем надеяться, так оно и есть.

– Ну конечно, – бодро подтвердила я.

Тейборы и Уолкеры жили по соседству с Бердинами, и похоже было, что папа решил навестить их и удостовериться, что все в порядке. Зная папу, я не сомневалась в его намерении оповестить всех наших соседей о начале военных действий индейцев. Вскоре мама ушла на кухню приготовить завтрак, а я отправилась кормить скотину. Нелли тихонько заржала, когда я дала ей сена, и я несколько минут постояла с ней рядом, почесывая ей уши, прежде чем вернуться обратно в дом.

Мама была на редкость молчалива за завтраком. К тому же нам обеим кусок не лез в горло. В конце концов я предложила ей пойти отдохнуть, пока я буду мыть посуду, но она отослала меня вниз к Тени, сказав, что хочет немного побыть одна, и я поняла, что она собирается молиться за папу.

Тень спал, когда я пришла к нему и села в кресло возле его кровати. Я внимательно посмотрела ему в лицо. До чего же он был красив! И как же сильно я любила его!

Мама присоединилась ко мне примерно через час. В доме было тихо и беспокойно без папы, но мы не разговаривали, боясь, как бы не оправдались наши худшие подозрения. Мама заняла место возле окна и с отсутствующим видом стала зашивать одну из папиных рубашек, а я; глядя на нее, вспомнила Флоренс Сандерс и, вздрогнув, торопливо зашептала молитву.

Не зная, чем заняться, я прибрала в магазине и разобрала на полках. Во второй половине дня явилось несколько покупателей. Мне было странно заниматься ими, когда Тень лежал при смерти, а папа исчез неведомо куда. Всех, кто бы ни приходил, я спрашивала о папе, и мне становилось легче, потому что все до единого видели его утром.

Я продавала оружие, понимая, что жители долины всерьез восприняли предупреждение папы о том, что индейцы встали на тропу войны. Кое-кто из мужчин неласково отзывался о Тени, лежавшем тут же. Были и такие, которые заявляли, что не придут больше, пока «краснокожий убийца» не покинет наш дом.

Элиас Уолт, один из недавних переселенцев, предложил устроить небольшое «представление с подвешиванием краснозадых дикарей, чтобы показать им, что белые умеют расправляться с убийцами». Когда Элиас Уолт ушел, я дала Тени один из папиных пистолей на случай, если мистер Уолт решит претворить свои слова в жизнь.

Ида Грин как бы невзначай спросила маму, не тяжело ли ей терпеть в доме грязного индейца.

– Неужели вы забыли, что эти дикари спалили дом Генри и убили бедняжку Джона Сандерса? – спросила миссис Грин. – Я уже не говорю о похищенной малютке. Правда, Мэри, ваше христианское милосердие заводит вас слишком далеко.