Текст книги "Синяя лилия, лилия Блу"

27

Ганси проснулся в ужасном настроении. Он совсем не отдохнул – несколько часов сна он потерял, прокручивая в памяти события, случившиеся в машине, и пытаясь понять, был ли он прав, не прав, и вообще имело ли все это значение. Шел мелкий дождь, Мэлори насвистывал, Ной гонял бильярдные шары, Ронан сыпал кукурузные хлопья из коробки себе в рот, от любимого желтого свитера Ганси чересчур пахло псиной, чтобы надеть его еще раз, «Кабан» не желал заводиться, и вот теперь он ехал за Блу и Адамом в бездушном «Шевроле» – и в коричневом свитере, который выглядел так, как Ганси себя чувствовал.

И пещера наверняка оказалась бы просто пещерой, как все остальные, поэтому Ганси предпочел бы проспать на Монмутской фабрике еще несколько часов и отправиться в экспедицию в другой день.

– В такую погоду здесь прямо как в Уэльсе, – сказал Мэлори, явно без особого удовольствия.

Адам, сидя рядом с ним, молчал, и на лице у него читалась тревога, которой Ганси уже давно не видел.

Блу тоже дулась и молчала, и под глазами у нее, как и у Ганси, были синяки. Вчера вечером воротник пальто пах ее волосами; теперь Ганси то и дело поворачивал голову в надежде уловить запах Блу, но в этот злополучный день все казалось невнятным и пыльным.

Приехав на ферму Диттли, Мэлори и Пес устроились в доме (Мэлори, безнадежно: «Я так понимаю, чая у вас нет?» Джесс: «ЭРЛ ГРЕЙ ИЛИ ДАРДЖИЛИНГ?» Мэлори: «Господи помилуй!»), а молодежь зашагала через мокрое поле к пещере.

Адам спросил:

– Ты правда потащишь свою птицу туда?

– Да, Пэрриш, – ответил Ронан. – Однозначно.

Не было никакой возможности расспросить Блу про минувшую ночь.

Ганси сегодня был слишком туп, чтобы анализировать ситуацию. Он просто хотел знать. Они еще в ссоре?

Скверное настроение не покинуло его, когда они надели снаряжение, проверили и перепроверили фонарики. Блу достала где-то поношенный комбинезон, и попытки не смотреть на нее в этом облачении лишили Ганси остатков концентрации.

Он подумал: это должно было случиться иначе. Не в такой пасмурный, не по сезону влажный день. Поход в пещеру не следовало втискивать между школьными делами и мамиными поручениями. Ему следовало хорошенько выспаться, чтобы как следует ощущать происходящее. Буквально все вокруг было таким, каким, по мнению Ганси, не должно было быть.

Даже пещера – подумал Ганси, пока они спускались, – выглядела не так, как следовало. Конечно, Глендауэр находился под землей – и Ганси, разумеется, знал, что короля погребли, – но отчего-то он полагал, что будет светлее. А пещера представляла собой просто дыру в земле, как и все остальные. Земляные стены подступали близко; они были стесаны и обрублены в тех местах, где оказались слишком узкими, чтобы пропустить гроб. Вниз по кроличьей норе…

В его видении – в тот день, когда он стоял в дупле дерева, в Кабесуотере – все это выглядело иначе. Но, возможно, тогда ему показали неправду.

Правда крылась здесь. Они видели ее.

– Хватит, Линч, – сказал Адам.

Он шел последним, а Ронан перед ним.

– Что хватит?

– Перестань.

Ронан не ответил, и они пошли дальше. Но всего через несколько шагов Адам произнес:

– Ронан, хорош.

Вся цепочка затормозила. Остановился Адам, и это вынудило остановиться Ронана, отчего, в свою очередь, остановилась Блу, и, наконец, Ганси. Бензопила взлетела, касаясь крыльями стен пещеры. Затем она вернулась на плечо Ронана, подозрительно наклонила голову и принялась лихорадочно чистить клюв о хозяйскую футболку.

– Что? – спросил Ронан, щелкая пальцами перед клювом Бензопилы.

– Хватит петь, – потребовал Адам.

– Я не пою.

Адам прижал пальцы к уху.

– Я понял… это не ты.

– Ты так думаешь?

– Нет, не думаю, – тихо ответил Адам. – Я знаю, потому что слышу это глухим ухом.

Ганси ощутил холодок.

– А что за песня? – спросила Блу.

Клюв Бензопилы приоткрылся. Дрожащим негромким голосом, совершенно не похожим на обычное хриплое карканье, она запела:

– Девы прекрасные, слушайте отцов…

– Хватит! – крикнул Ронан.

Не Бензопиле, а пещере.

Но это был не Кабесуотер. Пещера не слушалась Ронана Линча.

Бензопила продолжала петь – и оттого, что она не закрывала клюв, это выглядело еще ужасней. Как будто она просто работала рупором для того, что звучало внутри ее.

– Все в той земле заветы чтили…

Ронан снова крикнул:

– Кто бы ты ни был, прекрати! Она МОЯ!

Бензопила рассмеялась.

Это был высокий хитрый смех, который казался частью песни.

– О господи, – произнес Ганси, чтобы скрыть звук, с которым все волоски на теле вставали дыбом, а яйца поджимались от страха.

– Бензопила! – резко сказал Ронан.

Тогда ее внимание переключилось на него. Она посмотрела на Ронана, наклонив голову набок, незнакомым и очень внимательным взглядом. Бензопила сделалась огромной, черные перья у нее на горле взъерошились, клюв стал выразительно жестоким. Всем сразу стало очевидно, что на самом деле она – существо из мира грез, а не настоящий ворон, и что в голове у нее какие-то загадочные представления самого Ронана Линча – или Кабесуотера. На мгновение – так быстро, что он ничего не успел сказать, – Ганси показалось, что Бензопила сейчас ударит Ронана своим страшным клювом.

Но она просто щелкнула им и полетела по коридору вперед.

– Бензопила! – позвал Ронан, но птица исчезла в темноте. – Блин. Отвяжите меня!

– Нет, – одновременно ответили Адам и Блу.

– Нет, – повторил Ганси, еще тверже. – Я даже не знаю, стоит ли нам идти дальше. Мне вовсе не хочется скормить нас пещере.

Дезертирство Бензопилы тоже казалось чем-то неправильным. Планы полетели к черту – или вывернулись наизнанку. Все казалось непредсказуемым, что само по себе выглядело странно: как будто до сих пор все было предсказуемо!

Нет… неизбежно.

А теперь могло случиться вообще что угодно.

Ронан по-прежнему не сводил взгляда с темного коридора – глазами он искал Бензопилу и не находил. Он презрительно произнес:

– Можете оставаться здесь, если боитесь.

Ганси слишком хорошо знал Ронана, а потому эти слова его не уязвили.

– Я боюсь не за себя, Линч. Усвой это.

– Мне кажется, «оно» просто хочет нас напугать, – рассудительно заметила Блу. – Если бы оно желало причинить нам вред, то уже причинило бы.

Ганси вспомнил клюв Бензопилы, совсем рядом с глазом Ронана.

– Адам! – позвал он. – Твое мнение?

Адам молча взвешивал варианты. В резком свете головного фонарика Ганси его лицо казалось странным и изящным. Быстро и без объяснений он вытянул руку и коснулся стены. Хотя Адам и не был существом из грез, но он стал одним из существ Кабесуотера – и трудно было не понять этого, видя, как пальцы Адама ползли по стене, как его глаза, сделавшись черными, смотрели в никуда.

Блу сказала:

– Он тоже…

«Одержим?»

Никто не желал произносить это слово вслух.

Ронан поднес палец к губам.

Адам как будто слушал стены – «кто этот человек, он по-прежнему твой друг, что он отдал Кабесуотеру, чем он стал, почему без солнца страх растет так быстро», – а затем осторожно произнес:

– Я за то, чтобы идти дальше. Похоже, всякая жуть – это просто побочный эффект, а не намерение. Я думаю, Бензопила должна была увлечь нас дальше.

И они пошли дальше.

Вниз, вниз… тропа здесь была кривее, чем в пещере в Кабесуотере. Ту явно проточила вода, а этот подземный коридор казался искусственным, вырезанным или вырубленным, но не естественно возникшим. Впереди каркнула Бензопила. Этот будничный звук странно было слышать в темноте.

– Бензопила? – хрипло позвал Ронан.

– Керау! – долетел ответ – явно не издалека. Это было особое имя, которым Бензопила называла Ронана.

– Слава богу, – сказала Блу.

Ганси, идущий во главе цепочки, заметил птицу первым – она сидела на каменном карнизе, скребя по нему одной лапой и слегка хлопая крыльями, чтобы удержать равновесие. Бензопила не улетела, когда Ганси приблизился; когда он вытянул руку, она тяжело приземлилась на нее. Казалось, временная одержимость никак не отразилась на вороне.

Ганси обернулся.

– Вот твоя птица, Линч.

Ронан отозвался – странным голосом:

– А это твоя гробница, Ганси.

Он глядел ему за спину.

Ганси повернулся. Они стояли возле каменной двери. За ней могло находиться что угодно, но находилось нечто вполне определенное. Это была резная дверь склепа – каменный рыцарь в броне, с руками, сложенными на груди. Его голова покоилась на двух воронах, ноги – на гербовых лилиях. Он держал щит. Щит Глендауэра, с тремя воронами.

Но это было как-то неправильно.

Неправильно не потому, что Ганси представлял себе гробницу Глендауэра иначе. А потому что все должно было случиться по-другому, не в этот день, когда глаза у него болели от недосыпа, когда снаружи шел дождь, когда они находились в пещере, которую обнаружили буквально только что…

Он думал, что они найдут зацепку, потом еще одну, потом еще.

Он не думал, что через полчаса ходьбы они обнаружат вход в гробницу. Так просто.

Но они его обнаружили.

– Быть того не может, – наконец произнес Адам из хвоста цепочки.

– И мы просто… откроем ее? – спросила Блу.

В голосе девушки тоже звучала неуверенность. Процесс пошел как-то не так. Суть была в поисках, а не в находке.

– Очень необычно, – в конце концов сказал Ганси. – Странно, что здесь нет никаких… церемоний.

«Надо радоваться».

Остальные подошли ближе, и он вновь повернулся к двери. Достав телефон, Ганси сделал несколько снимков. Потом, немного подумав, записал и координаты.

– О господи, – произнес Ронан, но от этого у Ганси чуть-чуть поднялось настроение.

Он осторожно коснулся шва вокруг изваяния рыцаря. Камень был прохладным, прочным, настоящим; на пальцах осталась пыль. Ему не мерещилось.

– Сомневаюсь, что она закрыта наглухо. Кажется, дверь просто втиснута. Наверное, нужен рычаг…

Адам провел пальцем вдоль края.

– Да не особо. Она прилегает неплотно.

Он подумал про трех спящих, одного из которых нужно было разбудить, а другого не трогать. Поймут ли они, если перед ними окажется тот, кого нельзя беспокоить? Конечно – ведь если задачей Моры было не разбудить этого спящего, в гробнице наверняка остались какие-то следы ее пребывания…

Но Адам ничего не знал. И не мог узнать.

Этот день от начала до конца был окрашен неуверенностью и неопределенностью.

Внезапно стена рухнула.

В воздухе закружилась пыль, и они, кашляя, шарахнулись. Блу воскликнула:

– РОНАН ЛИНЧ!

Ронан стоял в центре медленно оседающего облака пыли; он просто вышиб дверь гробницы пинком.

– Это, – произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь, – за то, что забрал мою птицу.

– Ронан, может, взять тебя на поводок? Я ведь это сделаю, – сказал Ганси.

Ронан тут же усмехнулся, однако Ганси ткнул в него пальцем.

– Я серьезно. Дело касается не одного тебя. Если это гробница, здесь кто-то похоронен, и ты будешь относиться к нему с уважением. И не заставляй. Меня. Просить. Дважды. И вообще, если кто-то из нас полагает, что не сумеет сдержаться, значит, мы развернемся и придем сюда в другой раз, ну или часть группы подождет снаружи.

Ронан кипел.

– Нет, Линч, – продолжал Ганси. – Я занимаюсь этим семь лет, и впервые мне придется оставить после себя следы своего пребывания. Не заставляй меня жалеть, что я пришел с тобой.

Видимо, эти слова пробились сквозь стальную броню к сердцу Ронана. Он опустил голову.

И они вошли.

Им показалось, что они вернулись в прошлое.

Зал был покрыт резьбой и росписями. Краски не выгорели от солнца. Ярко-синий, насыщенный фиолетовый, кроваво-красный. Резьба копилась в сводчатых нишах (или окнах), окруженных лилиями и воронами, столбами и колоннами. Сверху вниз взирали святые, зоркие и величественные. Мучеников пронзали копьями и стрелами, жгли, доводили до экстаза. Вырезанные из камня гончие преследовали зайцев, которые, в свою очередь, гнались за гончими. На стене висели латные рукавицы, шлем и нагрудник.

Это было как-то слишком.

– Боже, – выдохнул Ганси.

Он вытянул руку, чтобы коснуться нагрудника, и понял, что не может. Он отдернул руку.

Ганси был не готов к тому, чтобы все это закончилось.

Он был готов к тому, чтобы все это закончилось.

В центре комнаты стоял каменный гроб, высотой по пояс, густо покрытый резьбой. На крышке лежало каменное изваяние Глендауэра. Голова в шлеме покоилась на трех высеченных из камня воронах.

«Помнишь, как ты спас мне жизнь?»

Блу сказала:

– Посмотри на этих птиц.

Она провела лучом фонарика по стенам и гробу. И повсюду луч натыкался на перья. Крылья украшали гроб. Клювы срывали плоды. Вороны дрались над щитами.

Свет упал на лицо Адама. Его прищуренные глаза были полны осторожности. Ронан, стоя рядом с ним, выглядел необыкновенно враждебно. Бензопила нахохлилась у него на плече. Блу достала из кармана у Ганси телефон и стала фотографировать стены, гроб, самого Ганси.

Он вновь взглянул на гроб. Гроб Глендауэра.

«Нам не мерещится?»

Все шло не так. Напоминало отражение в зеркале. Он представлял это по-другому…

Ганси спросил:

– Что мы делаем?

– Думаю, все вместе мы могли бы приподнять крышку, – сказал Адам.

Но Ганси имел в виду другое. «Что мы делаем? Именно мы?»

Издав короткий невеселый смех, Блу сказала:

– У меня руки вспотели.

Они встали плечом к плечу. Ганси, чуть дыша, досчитал до трех, и они напрягли мускулы. Но тщетно. Как будто они пытались сдвинуть с места саму пещеру.

– Она даже не шевелится, – заметил Ганси.

– Давайте попробуем с другой стороны.

И они встали с другой стороны и потянули, едва находя опору для пальцев. Крышка не двигалась, и Ганси невольно вспомнил старые сказки. Он подумал, что крышку удерживает на месте не тяжесть; скорее, они недостойны. Они каким-то образом не проявили себя, и Глендауэр по-прежнему для них недоступен.

Почему-то Ганси испытал облегчение. По крайней мере, это не казалось неправильным.

– Но у них не было крана, – заметил Ронан.

– Зато могли быть веревки и блоки, – сказала Блу. – Или много людей. Подвинься, я ухвачусь второй рукой.

– Сомневаюсь, что это как-то изменит ситуацию, – сказал Ганси, однако они все стали потеснее. Тело Блу прижималось к нему. Ронана сплющило между ним и Адамом.

Стояла тишина, не считая их дыхания.

Блу сказала:

– Один, два…

И на счет «три» они потянули.

Крышка внезапно поднялась, оказавшись почти невесомой. Она сдвинулась и начала быстро соскальзывать.

– Держите ее! – ахнула Блу. А когда Ганси кинулся вперед, крикнула: – Нет, подожди, не надо!

Раздался мучительный скребущий звук: крышка по диагонали съехала с гроба и устремилась к полу. Она упала с негромким, но каким-то разрушительным стуком, как будто кулак ударил о кость.

– Она треснула, – сказал Адам.

Они подошли ближе. Грубая ткань закрывала внутренность гроба от посторонних глаз.

«Это неправильно».

И вдруг Ганси ощутил смертельное спокойствие. То, что он видел, было настолько противоположно картинам, рисовавшимся ему в воображении, что всякая тревога прошла. Ничего не осталось.

Он сдернул ткань.

Поначалу Ганси не понял, что перед ним такое. Это совершенно не напоминало человека, и он не мог сложить картинку воедино…

– Он лежит лицом вниз? – неуверенно предположила Блу.

Конечно, именно так – все стало ясно, как только она это сказала. Фигура в темном сюрко, то ли фиолетовом, то ли красном, лежала, обращенная к ним лопатками. Ганси увидел гриву темных волос – гуще и темнее, чем он ожидал. Руки покойника были связаны за спиной.

Связаны?

Связаны.

И внутри у Ганси зашевелилась тревога.

Не так. Не так, не так, не так.

Адам провел фонариком вдоль гроба. Задранное сюрко обнажало бледные ноги. Они были связаны в коленях.

Ничком, руки связаны, ноги связаны. Так хоронили ведьм. Самоубийц. Преступников. Заключенных. Рука Ганси зависла в воздухе. Не то чтобы его покинула смелость; его покинула уверенность.

Все это должно было случиться иначе.

Адам снова посветил.

Блу сказала:

– А…

И передумала.

Волосы шевельнулись.

– Твою ж мать, – произнес Ронан.

– Крысы? – предположил Адам, и это была такая ужасная мысль, что Ганси и Блу вздрогнули от отвращения. Потом волосы шевельнулись снова, и из гроба донесся ужасный звук. Крик?

Смех.

Плечи дернулись, поворачивая тело. Человек, лежавший в гробу, взглянул на них. Как только Ганси увидел лицо, сердце у него бешено заколотилось – и замерло. Он испытал одновременно облегчение и ужас.

Это был не Глендауэр.

Ганси сказал:

– Это женщина.

28

Она не стала дожидаться, пока они ее освободят.

Когда они отпрянули, она принялась извиваться и крутиться – а потом рухнула на пол, по-прежнему связанная по рукам и ногам. Она приземлилась рядом с Ронаном и с безумным смехом попыталась укусить его за ботинок.

Они с Бензопилой дружно шарахнулись.

Блу в растерянности взглянула на Адама.

И тогда женщина запела:

 
                            Короли и королевы,
                            Королевы, короли,
                            Синяя лилия, лилия синяя
                            Короны и вороны,
                            Мечи и безделушки,
                            Синяя лилия, лилия синяя.
 

Она вновь издала истерический смех – точно такой же, какой недавно вырвался у Бензопилы. Перекатившись на спину, чтобы взглянуть в искаженное отвращением лицо Ронана, она проворковала:

– Развяжи меня, принц воронов.

– Господи, – произнес он, – ты кто?

Она вновь рассмеялась.

– О! Мой спаситель прискакал на белоснежном коне и сказал: моя леди, не сомневайтесь во мне…

У Ронана сделалось почти такое же выражение лица, как в тот день, когда они ездили встречать Мэлори в аэропорт.

– Она ненормальная.

Ганси очень спокойно произнес:

– Не прикасайся к ней.

Раньше, когда они думали, что это Глендауэр, Ганси пребывал в сильнейшем шоке, но теперь вполне оправился. Сердце Блу не переставало дико колотиться с той самой секунды, когда с гроба упала крышка и женщина выбралась наружу. Не то чтобы Блу хотела, чтобы Ганси ей командовал, но она была рада, что он, по крайней мере, овладел ситуацией здесь и сейчас, пока она пыталась успокоиться.

Он обошел вокруг гроба, направляясь к лежавшей на полу женщине.

Теперь, когда она повернулась лицом вверх, Блу увидела, что она молода, чуть за двадцать, наверное. Волосы у нее были необыкновенно густые, черные, как вороново крыло, распущенные, а кожа бледная, как у мертвеца. Невероятнее всего выглядело сюрко – совершенно настоящее. Оно не напоминало средневековый костюм. Оно походило на настоящий предмет одежды, потому что и было настоящим предметом одежды.

Ганси наклонился и спросил – вежливым и властным тоном:

– Кто вы?

– Одного было недостаточно! – взвизгнула женщина. – Они подослали другого! Сколько молодых людей в моих покоях? Пожалуйста, скажите, что трое. Это божественное число. Ты развяжешь меня? Неучтиво держать женщину связанной на протяжении двух, трех или семи поколений.

Ганси заговорил еще спокойнее – а может быть, его голос оставался неизменным. Просто он казался спокойным по сравнению с ее истерическими интонациями.

– Это ты вселилась в нашего ворона?

Она улыбнулась и пропела:

– Девы прекрасные, слушайте отцов…

– Я так и думал, – сказал Ганси и выпрямился.

Он взглянул на остальных.

– По-моему, развязывать ее – не самая разумная мысль.

– А! Ты боишься? – насмешливо воскликнула та. – Ты слышал, что я ведьма? У меня три груди! У меня есть хвост и рога! Я великанша из пещеры! Я бы на твоем месте тоже боялась, юный рыцарь. Я могу сделать тебе ребенка. Беги! Беги!

– Давайте бросим ее здесь, – предложил Ронан.

Ганси ответил:

– Если бы мы бросали людей в пещерах только потому, что они сумасшедшие, ты бы остался в Кабесуотере. Дай нож.

Ронан ответил:

– Я его потерял.

– Но как… ладно.

– У меня есть, – сказала Блу, радуясь тому, что оказалась полезной.

Она достала свой розовый выкидной нож. Женщина закатила серые глаза, чтобы взглянуть на нее. Блу боялась, что та начнет петь, но женщина просто улыбнулась – широко и понимающе.

– Я думал, эти штуки запрещены, – сказал Ганси, опустившись на колени рядом с ней.

Теперь он казался таким спокойным, словно имел дело с обыкновенным диким животным. Он разрезал путы на ногах женщины, но оставил руки связанными.

– Запрещены, – подтвердила Блу, не отводя глаз от лица женщины.

Та по-прежнему улыбалась, улыбалась, как будто ждала, что Блу сдастся и отведет взгляд. Но Блу благодаря Ронану неплохо в этом натренировалась. Поэтому она продолжала хмуро смотреть в ответ. Она хотела спросить у женщины, откуда та так хорошо знает английский, и кто она вообще, и как чувствует себя после долгого пребывания в гробу, но незнакомка не производила впечатления человека, готового отвечать на вопросы.

– Я помогу тебе встать, – сказал Ганси, – но если ты меня укусишь, я положу тебя обратно в гроб. Ты понимаешь?

– Ах ты маленький забияка, – ответила женщина. – Ты похож на моего отца. И это скверно.

Ронан продолжал в ужасе смотреть на женщину, поэтому Блу сама поспешила на помощь Ганси. Женщина оказалась одновременно теплее и материальнее, чем казалось девушке. Она была очень высокой – видимо, в детстве ела много овощей. Когда Блу приподняла ее, держа за локоть, огромное вертикальное гнездо черных волос защекотало ей лицо. От них пахло землей и металлом. Женщина напевала песенку про дары, королей и внутренние органы.

– Так, Ганси, – с подозрением произнес Адам, – какой теперь у тебя план?

– Мы, разумеется, заберем ее отсюда, – ответил Ганси и повернулся к женщине. – Разве что ты предпочтешь остаться.

Она откинула голову назад, так что ее волосы упали ему на плечо. Их лица почти соприкасались.

– Солнце еще не умерло?

Ганси сдвинул ее голову со своего плеча, осторожно взяв за волосы.

– Во всяком случае, было живо два часа назад.

– Тогда возьмите меня с собой! Возьмите!

Адам качал головой.

– Мне просто не терпится услышать, как ты будешь объяснять это Мэлори, – сказал Ронан.

Тучи разошлись, когда они выбрались из пещеры. Небо было таким синим, ясным и жгуче-ветреным, что всем пришлось наклонить головы, чтобы глаза не засорило песком. Ветер дул яростно: пряди волос болезненно захлестали Блу по щекам. Высоко над головой летела стая ворон или воронов; птиц швыряло во все стороны. Ронан прижимал Бензопилу к груди, как птенца, и защищал от ветра.

Пока они шагали обратно к ферме Диттли, наклоняясь навстречу ветру, с безоблачного неба непрерывно моросил дождь. Адам поднял руку, чтобы вытереть влагу со щеки, и Блу сказала:

– Адам, твое лицо…

Адам опустил руку – кончик пальца был красным. Блу поймала еще одну случайную каплю. Красную.

– Кровь, – сказал Ронан, скорее констатируя факт, чем тревожась.

Блу содрогнулась.

– Чья?

Ганси взглянул на красное пятнышко у себя на плече, приоткрыв рот от удивления.

– Ганси, – сказал Адам и куда-то показал. – Смотри.

Они остановились в середине примятого дождем поля и уставились в ясное небо. На горизонте что-то ярко блестело, как солнце, отражающееся от высоко летящего самолета. Блу заслонила глаза ладонью и заметила, что у этой штуки есть огненный хвост. Она никак не могла понять, что это такое, столь хорошо видимое при дневном свете…

– Самолет падает? – спросила она.

– Комета, – уверенно заявил Ронан.

– Комета? – эхом повторил Адам.

Блу испугалась сильнее, чем в пещере, когда им грозила непосредственная опасность. Что они делали?..

– Начинается! – закричала женщина. – Снова начинается! Кругами, кругами и кругами!

Она закружилась по полю, по-прежнему со связанными за спиной руками. В солнечном свете ее величественная красота стала еще очевиднее: довольно крупный нос, очень приятной формы, округлые щеки и лоб, темные загадочные брови и, конечно, невероятно длинные волосы, которые змеились вокруг тела. Фиолетово-красное одеяние напоминало пятно яркой краски посреди поля.

Ганси наблюдал, как небесный объект медленно прожигает след в синеве. Он сказал:

– Приметы и предзнаменования. Комету видели в 1402 году, когда Глендауэр начал мятеж.

– Ха! – воскликнула женщина. – Мятеж, мятеж, мятеж! Много крови было тогда, много крови пролили все!

И это тоже прозвучало как строчка из песни.

Адам схватил женщину за плечо, остановив вращение. Она вывернулась у него из рук, как пьяная, и устремила на юношу безумный взгляд.

– Ты, – сказала она, – нравишься мне меньше всех. Ты напоминаешь одновременно человека и пса, которого я никогда не любила.

– Я запомню, – произнес Адам. – А как насчет подарка? За то, что мы тебя разбудили.

«Конечно, – смущенно подумала Блу. – Конечно, нам нельзя было об этом забывать». По легенде, все спящие, не только Глендауэр, делают подарки. С ума сойти, это никому не пришло в голову. Но все, что казалось очевидным в теории, на практике было мутным, громким и пугающим.

Женщина издала крик, похожий на карканье, потом еще раз – Блу не сразу поняла, что это смех.

– Подарок! За то, что вы меня разбудили! Безродный щенок! Я и не спала.

Адам уставился на нее, обиженный и окаменевший. Одно-единственное слово – «щенок» – дошло буквально до костей.

Вмешался Ганси – пугающе вежливый:

– Мы были с тобой исключительно добры. Его зовут Адам Пэрриш, и именно так к нему следует обращаться.

Она эффектно поклонилась Ганси, припав на одно колено, по-прежнему со связанными руками, и издевательски выговорила:

– Простите, мой лорд.

Он пренебрежительно поджал губы.

– В каком смысле – ты не спала?

– Спать ложись, моя малютка, – ласково сказала женщина. – И во сне увидишь битву. Только я не спала. Не могла. Я всегда страдала от бессонницы! – она приняла драматическую позу, расставив ноги, чтобы сохранить равновесие. Капля крови скатилась по ее щеке, как слеза. Пронзительным голосом она закричала:

– Помогите! Помогите! Я не сплю! Вернитесь! Вернитесь!

И тише:

– Вы что-нибудь слышали? Только шум крови, бьющейся в моем мужском естестве! Идемте!

Ронан скривил губы.

Блу была практически уверена, что слышала этот звук в коридорах собственной школы. Она спросила:

– Ты хочешь сказать, что пролежала без сна шестьсот лет?

– Плюс-минус двести, – пропела женщина.

– Неудивительно, что она рехнулась, – сказал Ронан.

– Ронан… – начал Ганси, но явно не смог придумать хорошей отповеди. – Ладно, пошли.

Джесс Диттли уставился на гостью. Она была почти одного роста с ним.

– ЭТО КТО?

– Ваше проклятие, – ответил Ганси.

Джесс явно сомневался. Он обратился к женщине:

– НУ-КА СКАЖИ – ЭТО ТЫ ЗАСТАВЛЯЛА СТЕНЫ МОЕГО ДОМА ПЛАКАТЬ?

– Раза три – или пять, – ответила та. – Это кровь твоего отца заставила меня замолчать?

– ТЫ УБИЛА КОШКУ МОЕЙ ЖЕНЫ?

– А это, – пропела она, – был просто несчастный случай. А перед тем пролилась кровь твоего дедушки?

– УВЕДИТЕ ЕЕ ОТСЮДА, – попросил Джесс. – ПОЖАЛУЙСТА.

Когда парни вывели женщину через другую дверь, и за ними спешно последовали Мэлори и Пес, Блу задержалась. Она стояла рядом с Джессом, который отдернул потрепанную занавеску, чтобы понаблюдать, как женщину убеждают сесть в машину. Блу заметила, что она укусила Пса.

Теперь, когда эту женщину увели, Блу было не так страшно. Хотя она не могла отогнать жуткое воспоминание о том, как зловеще раскрывался клюв Бензопилы во время мнимого пения, и о том, как вздрогнуло у нее сердце, когда тело шевельнулось в гробу в первый раз. Это странное колдовство ничуть не походило на естественную магию Кабесуотера.

– ЭТО ЕЩЕ НЕ ВСЕ.

Блу сказала:

– Она провела без сна несколько веков. Когда кто-либо из Диттли умирал в пещере, это, очевидно, ее на некоторое время утихомиривало. Она и была проклятием. Теперь вам необязательно ходить в пещеру и умирать там.

Джесс отпустил занавеску.

– ТЫ ДУМАЕШЬ, ТАК ЛЕГКО ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ПРОКЛЯТИЯ?

– Возможно. Наверное. Она и правда пробыла там очень долго, – сказала Блу. – Не меньше, чем прожил тут ваш род. Вы слышали – она сама призналась во всем.

– НО ЧТО ВЫ СОБИРАЕТЕСЬ С НЕЙ ДЕЛАТЬ?

– Не знаю. Что-нибудь, – Блу похлопала его по руке. – А вы позвоните жене. Или позовите собаку.

Джесс поскреб грудь.

– ТЫ РЕАЛЬНО ОЧЕНЬ СЛАВНЫЙ МУРАВЬИШКА.

Они пожали друг другу руки.

Блу видела, как он смотрел на них из окна, когда они уезжали.

Они, разумеется, отвезли женщину в дом номер 300 на Фокс-Вэй, где обнаружили совершенно равнодушную Каллу, довольно-таки встревоженную Джими и потрясенную Орлу. Персефона бросила на гостью один взгляд, решительно кивнула и исчезла наверху. Мэлори пил подножный чай в гадальной. Адам и Ронан маячили в коридоре и подслушивали – столкнуться лицом к лицу с яростью Каллы они попросту боялись.

А Калла была воистину в прекрасной форме. Она рявкнула:

– Помнишь, я сказала, что есть трое спящих, и задача Моры – не разбудить одного из них, а твоя – разбудить другого? Кажется, об оставшемся я ничего не говорила. И я не имела в виду – притащить ее ко мне на кухню!

Блу ощутила в равной мере облегчение и досаду. Первое – поскольку боялась, что эта женщина окажется спящим, которого не следовало будить. Второе – поскольку у них возникли проблемы.

Она спросила:

– А варианты? Мама велела бы привезти ее сюда.

– У твоей матери нет здравого смысла! У нас тут не перевалочный пункт.

Калла подошла к женщине, которая осматривала кухню с каким-то странным выражением лица – нечто среднее между изумлением и величественным безумием.

– Как тебя зовут?

– Так же, как и всех женщин, – ответила гостья. – Печаль.

Судя по одной из бровей, Калла на мгновение задумалась, не стукнуть ли ее.

Она спросила:

– Почему вы просто не оставили ее на месте?

Ронан торжествующе взглянул на Ганси из коридора.

– Слушайте, я понимаю, что она не может жить здесь, – ответил тот. – Но она явно больше похожа на вас, чем…

Калла обратилась в вулкан.

– Чем на кого, сэр? Чем на тебя, Ричард Ганси? Ты это хочешь сказать? Типа, она заразит своим безумием тебя, а у нас иммунитет? Подумай-ка хорошенько.

Ганси быстро заморгал.

На лице женщины медленно расплылась улыбка.

– Он не так уж не прав, ведьма.

Из глаз Каллы хлынула лава.

– Как ты назвала меня?

Женщина засмеялась и пропела:

– Синяя лилия, лилия синяя, ты и я.

Блу и Калла нахмурились, услышав зловеще знакомые слова. Очевидно, эта женщина овладела Ноем, точно так же, как Бензопилой. Блу надеялась, что ее умения распространяются только на птиц и мертвых мальчиков.

– Еще не поздно запихнуть ее обратно, – заметил Ронан.

– ВЫ ДВОЕ, – прогремела Калла.

Адам и Ронан вздрогнули.

– Идите в магазин и купите ей что-нибудь.

Адам и Ронан круглыми глазами посмотрели друг на друга. Лицо Адама гласило: «В каком смысле?» Ронан ответил: «Понятия не имею, давай смоемся отсюда, пока она не передумала». Ганси нахмурился, когда они заспешили к двери.

Затем появилась Персефона, неся свитер с разными рукавами. Она оценивающе взглянула на женщину; в любом другом исполнении это выглядело бы грубо. Женщина ответила тем же самым, чудовищно вытаращив глаза.

Персефона, казалось, была удовлетворена. Она протянула гостье свитер.