Текст книги "Спасать или спасаться? Как избавитьcя от желания постоянно опекать других и начать думать о себе"

Слова «спасать» и «опекать» означают именно то, что заложено в их звучании. Мы спасаем людей от ответственности. Мы заботимся об их обязанностях вместо них самих. А потом злимся на них за то, что сделали мы. А потом чувствуем себя использованными и жалеем себя. Вот он, этот шаблон, этот бесконечный треугольник.

Спасение и опека – синонимы. Их определения тесно связаны с пособничеством. Пособничество – слово из психотерапевтического жаргона, которое означает деструктивную форму помощи. Любые поступки, которые помогают алкоголику продолжать пить, избавляют его от переживания последствий или любым способом облегчают ему продолжение пьянства, считаются пособническим поведением.

Как говорит консультант Скотт Эглстон, мы занимаемся спасением всякий раз, как принимаем на себя ответственность за другого человека – за мысли, чувства, решения, поступки, развитие, благополучие, проблемы или судьбу этого человека.

Нижеследующие поступки характеризуют способ поведения спасателя или опекуна:

• делать то, что мы на самом деле делать не хотим;

• говорить «да», когда мы имеем в виду «нет»;

• делать что-то за кого-то, хотя этот человек способен и должен делать это самостоятельно;

• удовлетворять потребности людей без просьбы с их стороны и до того, как мы дали на это согласие;

• выполнять львиную долю работы, после того как нас попросили о помощи;

• всегда давать больше, чем получать;

• приводить в порядок чувства других людей;

• думать за других людей;

• говорить за других людей;

• страдать от последствий вместо других людей;

• решать проблемы других людей за них;

• вкладывать больше интереса и деятельности в общее дело, чем другой человек;

• не просить о том, чего мы хотим, в чем нуждаемся.

Мы занимаемся спасением всякий раз, как берем на себя заботу о других людях.

В момент, когда мы спасаем или опекаем, мы можем ощущать одно или несколько из следующих чувств: дискомфорт и неловкость из-за проблемы другого человека; настоятельную потребность что-то сделать; жалость; чувство вины; чувство собственной праведности; тревогу; экстремальную ответственность за этого человека или проблему; страх; ощущение, что тебя вынудили или заставили что-то сделать; умеренное или острое нежелание что-либо делать; бо́льшую компетентность, чем у того человека, которому мы «помогаем»; иногда – возмущение тем, что нас поставили в такое положение. Мы также думаем, что человек, о котором мы заботимся, беспомощен и не способен сделать то, что мы делаем за него. Мы чувствуем себя особенно нужными.

Я не имею в виду акты любви, доброты, сострадания и истинной помощи – ситуации, когда наша помощь обоснованно желанна и необходима, и когда мы хотим оказывать эту помощь. Эти поступки – доброкачественная составляющая жизни. Спасение и опека таковыми не являются.

Опека выглядит гораздо более дружественным актом, чем является на самом деле. Она подразумевает некомпетентность со стороны человека, о котором заботятся. Мы спасаем жертв – людей, которые, как мы полагаем, неспособны быть ответственными за самих себя. А жертвы на самом деле способны позаботиться о себе, несмотря на то, что мы (и они) этого не признаем. Обычно наши жертвы просто зависают в своем углу треугольника, выжидая, пока мы сделаем свой ход и прыгнем в треугольник вместе с ними.

После спасения мы неизбежно передвигаемся к следующему углу треугольника – преследованию. Мы возмущаемся и сердимся на человека, которому столь великодушно «помогли». Мы сделали то, чего не хотели делать, мы сделали нечто такое, что не входит в наши обязанности, мы проигнорировали собственные потребности и желания – и из-за этого злимся.

Что еще больше усложняет дело, эта жертва, этот несчастный человек, которого мы спасли, вовсе не благодарен нам за нашу помощь. Он недостаточно оценил ту жертву, которую мы принесли. Наш спасенный ведет себя не так, как ему полагалось бы. Этот человек даже не пользуется нашими советами, с такой готовностью предоставленными. Этот человек не позволяет нам привести в порядок его чувства. Что-то идет не так или ощущается не так – поэтому мы срываем с себя нимб и хватаемся за вилы.

Иногда люди не обращают внимания – или предпочитают не обращать – на наше раздраженное настроение. Иногда мы изо всех сил стараемся его прятать. Иногда мы предаемся своей ярости в полную силу; особенно часто это случается с членами семьи. Какие-то особые свойства родственников вынуждают вынырнуть на поверхность «нас настоящих». И не важно, показываем ли мы, скрываем ли целиком или частично свою взволнованность и возмущение, – все знают, что происходит.

Почти всегда те люди, которых мы спасаем, мгновенно чувствуют смену нашего настроения, видят, как она происходит. И это как раз тот предлог, который им нужен, чтобы наброситься на нас. Теперь их очередь оказаться в «прокурорском» углу. Это событие может предшествовать появлению нашего чувства гнева, происходить одновременно с ним или следовать за ним. Иногда жертвы реагируют на наш гнев. Обычно это реакция на то, что мы берем на себя ответственность за человека, что прямым или косвенным образом говорит ему о том, насколько некомпетентным мы его считаем. Люди терпеть не могут, когда им показывают, что они некомпетентны, как бы громко они сами ни заявляли о своей некомпетентности. И они злятся на нас за то, что мы усугубляем ситуацию, злясь на них после того, как указали им на некомпетентность.

А потом настает время для заключительного хода. Мы направляемся прямо к своему любимому местечку треугольника – углу жертвы. Это предсказуемый и неизбежный результат спасения. Чувства беспомощности, обиды, печали, стыда и жалости к себе присутствуют в изобилии. Нас использовали – опять. Нас не оценили – опять. Мы так стараемся помогать людям, проявлять к ним доброту. Мы стонем: «Почему? Почему со мной всегда так случается?» Другой человек потоптался на нас, вытер о нас ноги. Мы гадаем: неужто мы всегда будем жертвами? Вероятно, да – если не перестанем спасать и опекать.

Что еще больше усложняет дело, этот несчастный человек, которого мы спасли, вовсе не благодарен нам за нашу помощь.

Многие созависимые в какой-то момент своей жизни были истинными жертвами – жертвами чьего-то насилия, пренебрежения, равнодушия, алкоголизма или любой из числа ситуаций, которые могут виктимизировать человека. Мы были в какой-то момент совершенно беспомощны, воистину неспособны защитить себя или разрешить свои проблемы. Что-то случилось в нашей жизни, что-то такое, на что мы не напрашивались, – и ужасно нас ранило.

Это печально, поистине печально. Но еще печальнее тот факт, что многие из нас, созависимых, начинают видеть в себе жертв. Наша болезненная история вновь повторяется. Становясь спасателями, мы позволяем людям виктимизировать нас – и участвуем в своей виктимизации, постоянно спасая людей. Спасение или опека – не акт любви. Драматический треугольник – это треугольник ненависти. Он взращивает и поддерживает ненависть к себе, он служит препятствием на пути наших чувств к другим людям.

Этот треугольник и сменные роли спасателя, преследователя и жертвы – видимый процесс, через который мы проходим. Перемены ролей и эмоциональные перемены надвигаются на нас с той же неотвратимостью и силой, как если бы мы читали готовый сценарий. Мы можем завершить весь этот процесс за считаные секунды, испытывая лишь беглые эмоции по мере смены ролей. А иногда для того, чтобы завершить треугольник, требуются годы, и в конце концов это приводит к гигантскому взрыву. Мы можем (а многие из нас так и делают) спасать по двадцать раз на дню.

Позвольте мне проиллюстрировать типичное спасение.

Одна моя подруга была замужем за алкоголиком. Всякий раз как он напивался, она объезжала весь город, заручалась помощью друзей и безжалостно преследовала мужа, пока не отыскивала его. Обычно она желала ему добра, беспокоилась и жалела его (это предупреждающий знак, говорящий о том, что вот-вот произойдет спасение) – пока не привозила домой и не укладывала его в постель, беря на себя ответственность за него и его трезвость.

Стоило его голове коснуться подушки, как ситуация менялась. Жена устремлялась к позиции преследователя. Ей не хотелось видеть этого человека в своем доме. Она предчувствовала, что он будет целыми днями ныть, как ему плохо. Он был не способен взять на себя ответственность перед семьей и обычно вел себя жалко. Он уже столько раз это делал! Поэтому она набрасывалась на него, начиная с мелких попреков и доводя себя до полноценного взрыва.

Муж недолгое время терпел ее обвинения, а потом переключался с роли беспомощной жертвы на роль мстительного преследователя. Тогда моя подруга ныряла в роль жертвы. Ею овладевала жалость к себе, чувство беспомощности, стыда и отчаяния. «Вот так всю жизнь», – стенала она. После всего, что она для него сделала, как может он так с ней обращаться? Почему с ней всегда это случается? Она чувствовала себя жертвой обстоятельств, жертвой возмутительного поведения мужа, жертвой жизни. Ей никогда не приходило в голову, что она была также жертвой самой себя и своего собственного поведения.

Вот еще одна иллюстрация спасения.

Однажды летом моя подруга захотела, чтобы мы с ней вместе съездили на яблоневую ферму. Сначала я тоже решила поехать, и мы наметили дату поездки. Но когда эта дата приблизилась, оказалось, что я крайне занята. Я позвонила подруге и вместо того, чтобы сказать, что я ехать не хочу, попросила отложить нашу поездку.

Я чувствовала себя виноватой и ответственной за ее чувства – еще один предвестник грядущего спасения. Я не могла разочаровать ее, потому что мне казалось, что она не сможет справиться со своими чувствами или взять ответственность за них на себя. Я не могла сказать ей правду, потому что думала, что она на меня рассердится, – дополнительная эмоциональная ответственность, как будто чужой гнев – это мое дело.

Подошел следующий уик-энд, и я втиснула эту поездку в свое расписание, которое к тому времени стало еще более напряженным. Мне даже эти яблоки не были нужны; два ящика в моем холодильнике были битком набиты яблоками. Еще не успев притормозить перед ее домом, я уже переключилась на роль преследователя. Я вся кипела возмущенными, напряженными мыслями, пока мы ехали к яблоневому саду. Когда мы туда прибыли и начали пробовать и разглядывать яблоки, стало ясно, что никому из нас это не приносит удовольствия. Спустя пару минут подруга повернулась ко мне. «Не нужны мне никакие яблоки, – сказала она. – Я уже купила себе яблок на прошлой неделе. Я поехала только потому, что думала, что ты этого хочешь, и мне не хотелось ранить твои чувства».

Этот пример – лишь одно из тысяч спасений, осуществлению которых я посвятила свою жизнь. Когда я начала понимать сущность этого процесса, до меня дошло, что я провела бо́льшую часть своей жизни, таскаясь по углам этого треугольника и взваливая на себя ответственность за кого угодно и что угодно, кроме себя самой. Иногда мне удавались большие спасения, иногда – маленькие. Мои дружеские отношения начинались, поддерживались и в конечном счете разрушались соответственно последовательности спасения. Спасение насквозь пропитывало мои отношения с родственниками и клиентами. И бо́льшую часть времени поддерживало меня в состоянии нервного напряжения.

Двое созависимых в отношениях способны по-настоящему опустошать друг друга. Представьте себе двух людских угодников в отношениях друг с другом. А теперь представьте двух таких же угодников в отношениях, когда оба хотят покончить с этими отношениями. Они будут, как говорит Эрни Ларсен, совершать чудовищные поступки. Они успеют едва ли не уничтожить друг друга и сами себя, прежде чем кто-нибудь из них перестанет спасать и скажет: «Я хочу уйти».

Будучи созависимыми, бо́льшую часть времени мы занимаемся спасением. Мы пытаемся стать живым доказательством того, что люди способны превзойти Бога в святости. Обычно я в состоянии определить созависимого в течение первых пяти минут после знакомства и начала разговора. Такой человек либо предложит мне непрошеную помощь, либо будет продолжать разговор со мной, несмотря на то, что испытывает неловкость и хочет разговор закончить. Такой человек начинает отношения, беря на себя ответственность за меня и не принимая ответственности за себя.

Некоторые из нас настолько устают от этого гигантского бремени – тотальной ответственности за весь человеческий род, – что могут пропускать чувства жалости и тревоги, которые сопровождают акт спасения, и переходить прямо к гневу. Мы гневаемся постоянно; мы ощущаем гнев и возмущение по отношению к потенциальным жертвам. Человек с потребностью или проблемой провоцирует в нас ощущение, что мы должны что-то сделать – или чувствовать себя виноватыми. После спасения мы, не церемонясь, выражаем враждебность к этому затруднительному положению.

Я часто видела, как это случается с людьми, занятыми в помогающих профессиях. После стольких лет беспрерывного спасения – когда они давали так много и получали гораздо меньше взамен – многие профессиональные помощники усваивают враждебное отношение к своим клиентам. Они могут все равно остаться в профессии и продолжать «помогать», но обычно уходят из нее, по мнению многих консультантов, чувствуя себя безвозвратно виктимизированными.

Опека не помогает; она создает проблемы. Когда мы опекаем людей и делаем то, чего делать не хотим, мы игнорируем личные потребности, желания и чувства. Мы отодвигаем себя в сторону. Иногда мы настолько погружаемся в заботу о людях, что ставим всю свою жизнь в режим ожидания. Многие опекуны – люди загнанные и перегруженные обязанностями; ни одно их занятие не доставляет им наслаждения. Опекуны выглядят очень ответственными, но это не так. Мы не берем на себя ответственность за нашу высшую обязанность – быть ответственными за самих себя.

Мы упорно отдаем больше, чем получаем, а потом чувствуем себя использованными и заброшенными. Мы недоумеваем, почему, коль скоро мы предвосхищаем все потребности других, никто не обращает внимания на наши потребности. Мы можем впасть в серьезную депрессию в результате того, что наши потребности не удовлетворяются.

Хороший опекун чувствует себя в наибольшей безопасности только в роли дающего. Мы ощущаем вину и дискомфорт, когда кто-то что-то дает нам, или когда мы делаем что-то, чтобы удовлетворить собственные потребности. Иногда созависимые настолько застревают в роли опекунов, что впадают в ужас и чувствуют себя отвергнутыми, когда не могут опекать или спасать кого-то – когда человек отказывается быть объектом их «помощи».

Наихудший аспект опеки заключается в том, что мы становимся и остаемся жертвами. Я полагаю, что многие серьезные типы саморазрушения – злоупотребление веществами, расстройства питания, сексуальные расстройства – развиваются благодаря этой роли. Будучи жертвами, мы привлекаем палачей. Мы считаем, что нам нужен кто-то, кто о нас позаботится, потому что мы чувствуем себя беспомощными в управлении своей жизнью. Некоторые опекуны сами отчаянно нуждаются, чтобы о них позаботились интеллектуально, физически, финансово или эмоционально.

Вы можете спросить, почему вроде бы разумные люди занимаются таким спасением? На то есть много причин. Многие из нас даже не осознают, что они делают. Большинство из нас искренне верят в то, что мы помогаем. Некоторые считают, что мы обязаны спасать. У нас спутанные представления о том, что входит в понятие помощи, а что ею не является. Многие из нас убеждены, что спасение – дело благое. Нам кажется жестоким и бессердечным позволить человеку прорабатывать совершенно оправданные чувства, ощутить последствия собственных поступков, быть разочарованным словом «нет», слышать требование реагировать на наши потребности и желания и вообще брать на себя ответственность и давать отчет за себя в этом мире. Не важно, что в конечном счете этот человек непременно уплатит свою цену за нашу «помощь» – цену, которая будет такой же суровой или даже еще суровее, чем любое чувство, которое могло у него возникнуть.

Созависимый человек начинает отношения, беря на себя ответственность за другого – и не принимая ответственности за себя.

Многие из нас не понимают, за что мы несем ответственность, а за что не несем. Мы можем считать, что должны нервничать, когда у кого-то возникает проблема, потому что в этом состоит наша обязанность. Иногда нас тошнит от этих обязанностей настолько, что мы отказываемся от всякой ответственности и становимся тотально безответственными.

Однако в сердцах большинства спасателей живет демон: низкая самоценность. Мы спасаем потому, что плохо к себе относимся. Опека обеспечивает нас временным притоком самоценности и силы, хотя эти чувства преходящи и искусственны. Так же как выпивка помогает алкоголику временно почувствовать себя лучше, акт спасения отвлекает нас от боли, которую мы испытываем, глядя на самих себя. Мы не чувствуем себя достойными любви, поэтому удовлетворяемся тем, что мы кому-то нужны. Мы плохо относимся к самим себе, поэтому чувствуем себя обязанными совершить какой-то конкретный поступок, чтобы доказать, насколько мы хорошие.

Мы спасаем потому, что и к другим людям мы тоже относимся плохо. Порой оправданно, порой нет, но мы решаем, что другие люди просто не могут отвечать за самих себя. На самом деле все не так. Если только у человека не поврежден мозг, нет серьезной физической инвалидности, он не является младенцем, этот человек может быть ответственным за самого себя.

Иногда мы спасаем потому, что это проще, чем справиться с дискомфортом и неловкостью из-за того, что мы видим неразрешенные проблемы других людей. Мы так и не научились говорить: «Как жаль, что у тебя такая проблема! Тебе что-нибудь от меня нужно?» Мы научились говорить: «Погоди-ка. Давай я сделаю это за тебя».

Некоторые из нас научились быть опекунами еще в детстве. Возможно, они были буквально вынуждены это сделать в результате жизни с алкоголиком-родителем или при какой-то иной семейной проблеме. Другие взялись за опеку позднее, в результате серьезных отношений с алкоголиком или другим человеком, который казался неспособным позаботиться о себе. Они решили приспособиться – выжить – наилучшим возможным для них способом, впрягаясь в лямку и беря на себя обязанности других людей.

Многих созависимых научили и другим способам опекунства. Возможно, нам твердили эти лживые «истины», в которые мы верили: не будь эгоистом, всегда будь добр и помогай людям, никогда не рань чувства других людей, потому что их чувства зависят от нас, никогда не говори «нет» и не упоминай о своих личных желаниях и потребностях, потому что это невежливо.

Возможно, нас учили быть ответственными за других людей, но не принимать ответственность за самих себя. Многих женщин учили, что хорошие жены и матери – опекунши. Опеки от них ожидали и требовали. Это был их долг. Некоторые мужчины тоже полагают, что хорошие мужья и отцы – опекуны, супергерои, ответственные за удовлетворение любой потребности каждого члена семьи.

Иногда состояние, напоминающее созависимость, устанавливается, когда человек ухаживает за младенцами или маленькими детьми. Забота о младенцах требует от человека забвения собственных потребностей, совершения поступков, которых он не хочет совершать, приглушения его собственных чувств и желаний (кормление в 4 часа утра обычно удовлетворяет потребности только того, кого кормят), и принятия полной ответственности за другое существо. Забота о детях – это не спасение. Это настоящая обязанность, а не того рода опека, о которой я говорю. Но если такой человек не заботится о себе, то и он может ощутить «хандру созависимого».

Другие начинают опекать исходя из определенной трактовки религиозных убеждений. «Будьте радостными дарителями! – говорят нам. – Пройдите лишнюю милю. Любите ближних своих». И мы стараемся. О, как мы стараемся! Просто из кожи вон лезем. А потом гадаем, что с нами не так, потому что наши христианские убеждения не работают. Как и наша жизнь.

Христианские убеждения отлично работают. Ваша жизнь тоже может отлично работать. Не работает только опека. «Это все равно что пытаться ловить бабочек метлой», – заметил один мой друг.

Спасение каждый раз оставляет нас в озадаченном состоянии. Это саморазрушительная реакция, еще один способ, которым созависимые привязывают себя к людям и отстраняются от самих себя. Это еще один способ, которым мы пытаемся контролировать, но вместо этого подпадаем под контроль других людей. Опека – это нездоровые отношения «родитель—ребенок», иногда возникающие между двумя сожительствующими взрослыми, иногда между взрослым и ребенком.

Опека порождает гнев. Опекуны становятся гневными родителями, гневными друзьями, гневными любовниками. Мы становимся неудовлетворенными, разочарованными и растерянными христианами. Люди, которым мы помогаем, являются беспомощными, гневными жертвами – или таковыми становятся. Опекуны становятся жертвами.

Большинству из нас знакома библейская притча о Марии и Марфе. В то время как Мария сидела и беседовала с Иисусом и Его апостолами, Марфа прибиралась и готовила. Притча повествует, что в скором времени Марфа принялась бить посуду, обвиняя Марию в лени. Марфа жаловалась, что ей приходится делать все, в то время как Мария прохлаждается и наслаждается. Знакомо звучит? Иисус не стал этого терпеть. Он велел Марфе замолчать. Мария знает, что важно, сказал Он. Мария приняла правильное решение.

Возможно, Его мысль состояла в следующем: Мария приняла правильное решение потому, что важнее радоваться людям, чем готовить и убирать. Но я также полагаю, что здесь присутствует идея об ответственности за наш собственный выбор, решение делать то, что мы хотим делать, и осознание того, как мы гневаемся, когда не делаем этого. Возможно, выбор Марии был верен потому, что она поступала так, как хотела.

Иисус помогал многим людям, но был честен и откровенен в отношении своей помощи. Он не преследовал людей после того, как помогал им. И Он спрашивал их, что им от Него нужно. Иногда даже спрашивал, почему и зачем. Он возлагал на людей ответственность за их поведение.

Нехорошо заботиться о людях, которые пользуются этим, чтобы избегать ответственности. Это вредит им, и это вредит нам.

Я считаю, что опека извращает библейские идеи о даянии, любви и помощи. Нигде в Библии нас не учат делать что-то за кого-то, а потом выцарапывать ему за это глаза. Ни в каком ее месте нам не велят пройти лишнюю милю с человеком, а затем схватить его посох и побить его за это. Забота о людях и даяние – это хорошие, желанные качества, которые нам необходимы, но многие созависимые неправильно интерпретировали совет «давать, пока не станет больно». Мы продолжаем давать еще долго после того, как уже стало больно, обычно – пока не согнемся от боли пополам. Раздавать другим какую-то часть – дело доброе, но мы не обязаны раздавать все. Оставлять что-то себе – нормально.

Я верю, Бог хочет, чтобы мы помогали людям и делили с ними свое время, талант и деньги. Но я также верю, что Он хочет, чтобы мы делали это с позиции высокой самоценности. Я полагаю, что доброе дело не будет добрым, если мы плохо относимся к себе, к тому, что делаем, и к человеку, ради которого это делаем. Я думаю, что Бог присутствует в каждом из нас и говорит с каждым из нас. Если мы не можем в полной мере хорошо относиться к тому, что делаем, нам не следует этого делать – каким бы благим деянием это ни казалось. Нам также не следует делать за других то, что они могут и должны делать самостоятельно. Другие люди не беспомощны. Как и мы.

«Бог велел нам отдавать свою жизнь. Он велел нам давать другим людям, – говорит преподобный Дэниел Джонс, старший пастор лютеранской церкви Троицы в Стиллуотере, штат Миннесота. – Но я не думаю, что Он когда-нибудь хотел, чтобы люди использовали Священное Писание, чтобы оправдывать им свое нездоровое поведение».

Даяние и благие поступки ради других людей и совместно с ними – важнейшая часть здорового образа жизни и здоровых отношений. Но понимание, когда не стоит давать и когда не стоит делать что-то за других людей, – это тоже важнейшие части здорового образа жизни и здоровых отношений. Нехорошо заботиться о людях, которые пользуются этим, чтобы избегать ответственности. Это вредит им, и это вредит нам. Существует тонкая грань между помощью и вредом, между даянием благотворным и даянием разрушительным. Мы можем научиться видеть это различие.

Опека – это и поступок, и отношение. Для некоторых из нас она становится ролью, подходом ко всей жизни и ко всем окружающим людям. Опека, полагаю я, тесно связана с мученичеством (созависимых часто винят в том, что они пребывают в состоянии мученичества) и угодничеством (еще одно обвинение, которым в нас бросаются). Мученики, по словам Эрни Ларсена, «вечно все портят». Нам приходится навсегда отказываться от собственного и чужого счастья во имя некой неведомой цели, которая никаких жертв не требует. Угодникам, по Эрни Ларсену, нельзя доверять. Мы лжем. И, будучи опекунами, не заботимся о самих себе.

Чтобы перестать опекать, необходимо научиться понимать, в чем состоит опека и когда мы ею занимаемся. Мы можем научиться распознавать спасение. Отказаться спасать. Перестать позволять людям спасать нас. Принять ответственность за себя и позволить другим сделать то же самое. Не важно, меняем ли мы свое отношение, свои обстоятельства, свое поведение или свои мысли; самый благой поступок, который мы можем совершить, – перестать быть жертвой.