Текст книги "АБеВеГа русских суеверий, идолопоклоннических жертвоприношений, свадебных обрядов"

Как все очистились, то камчадалы пошли с прутьями вон из юрты жупаном, а за ними следовали и все сродники мужского и женского пола. Вне юрты проходили они сквозь кольцо вторично, а потом оное в снег втыкали, приклоня на восток вершинами. Камчадалы, сбросив на том месте весь тоншич и отрясши платье свое, возвратились в юрту настоящим входом, а не жупаном.

Из бывших на месте очищения случилась одна больная девка, которую старик, посадив на снег, с полчаса отговаривал, прикорнув перед нею и опершись о палку, напоследок отрясши ее платье ее прутом, отпустил в юрту.

После очищения принесли камчадалы малую сухую птичку, да гольца, нарочно для того изготовленных и, пожарив на огне, по частям разделили и, придя к огню, бросили в огонь три раза на жертву тем врагам, кои на праздник приходят и в баб вселяются. Они, сказывают камчадалы, живут на облаках, видом как люди, только остроголовы, возрастом с трехлетнего младенца, ходят в собольем, лисьем да россомашьем платье. Сказывают, что враги к бабам в рот входят до пятидесяти и больше.

Потом затопили юрту и, накалив каменья, начали сухую рыбу варить в корытах, а сварив, обливали щербою[29]29
  Щерба ж. татарск. сев. вост. вор. тамб. щурба сам. горячая похлебка, навар; уха, рыбий навар; уха из мелкой, нечищенной рыбы. Щерба да уха на язык жидка (на язык верещит, верезжит).


[Закрыть] Хантаев, обретающихся при них болванчиков и березу, которая еще в юрте стояла, а рыбу сами ели.

Напоследок должно им было березу из юрты вынести, чего ради два человека влезли по ней в юрту (а по лестнице выходить – грех), подали оную сидящим в юрте, которую онесшись вокруг всей юрты, отнесни оную на балаган, где лежит она весь год, а почтения ей никакого не отдается; таким образом праздник у них окончился.

У северных камчадалов есть в обрядах немалая отмена в рассуждении южных. Юрта у них была выметена, над полками сделаны грядки, а на них наложены поперечные колья с обтесанными головками, которые называются урилыдач. Сверх урилыдачей около очага были сложены сухие дрова для праздничного употребления; за дровами или за кольями для урилыдачей камчадалы ездили с церемониями, так, как вышеописанные камчадалы за березою.

Немного спустя все бабы из юрты вон вышли и разошлись по балаганам и, несколько помешкав, возвратились. В юрту входили сперва старухи, после – малые деточки и бабы, а наперед себя они отпускали они сладкую траву, в которой у некоторых привязаны были кипрей и юкола; оные припасы принимали у них нарочно определенные к услужению при праздновании два камчадала, которых и называть я буду ниже служителями, и вешали на урилыдачах над их местами. Каждая баба, войдя в юрту, клала на очаг по немногу тоншичу, а потом отходила на свое место.

Между прочими спустилась в юрту одна баба с двумя двойняшными девочками; у бабы была в руках сладкая трава, а у девочек и в руках и в голове тоншич; баба, сняв у девочек с головы тоншич и положила на очаг, а после нее и девочки тоншич из рук в огнище бросили; помянутая баба не матерью оным девочкам была, но нянька, а мать их одна входила в юрту.

После того привели к очагу дряхлую старуху, у которой и в руках и на голове, так же как и у других был тоншич, который она, сбросив на огнище, отрясалась, приговаривая неведомо что.

Вскоре потом вышли два мужика из углов, сели по сторонам лестницы с топорами и с деревянными чурками; служители приносили им со всякого угла по пластине юколы, которую они, положа на чурки топорами надрубливали, приговаривая, чтобы юкола была спора и из балаганов не убывала; нарубленную юколу разносили служители по тем же углам и раздавали обратно тем, у кого взяли, отломив сперва по малому кусочку, и на огнище бросив; после того стали они есть, потчивая друг друга с угла на угол, и первый день праздника их во II часу пополудни тем окончился.

На другой день рано по утру от каждой семьи мужик или баба поехали по соседним острожкам к друзьям своим для собирания корму на праздник, ибо хотя у них и своего довольно, однако же по обыкновению их припасы на то время у соседей собирают, подобно тому, как у наших под наседку яйца.

В острожек возвратились они уже вечером и, затопив юрту, бабы начали стряпать, толочь ягоды и коренья, и оная стряпня продолжалась почти всю ночь; между тем огонь на очаге не угасал, но бесперемежно курился, ибо по их обычаю должно быть неугасимому огню до тех пор, пока стряпня не окончится, и угасание огня при таком случае за великий грех почитается.

Изготовив кушанье, что учинилось часа за два до свету, юрту скутали, и бабы начали вить из травы веревки, головы рыбьи обертывать в тоншич, накладывать на шеи травяные плетежки, а при всем том неведомо что наговаривая, пробавлялись до самого света.

По окончания упомянутого действия, служители начали со всех сторон собирать рыбьи головы, обернутые в тоншич, огню на жертву, и класть на очаг, а при положении каждой головы, приседали подле лестницы на колоду. После того все бывшие в юрте обоего пола от мала до велики приходили к очагу и бросали с себя тоншичевые повязки, а некоторые семьи, изогнув кольцом объявленные травяные веревки, сквозь них проходили а после на огнище клали, а после на огнище клали; сие у них за очищение грехов почитается.

Вскоре после очищения пришел к очагу старик и, пошептав над травою и тоншичем, которые были набросаны на очаг, начал вить из них веревки, а свивши, махал два раза по юрте, крича изо всей силы неведомо что; а по нем и прочие то же делали, сие значит у них изгнание всех болезней из юрты.

Напоследок камчадал очищал у очага двойнишних дочерей своих; положа на оный хахалчу рыбку[30]30
  Хахалча ж. рыбка Gasterosteus. Растен. Hiobanche. Ха(о)хлики м. мн. пск. моль, мальга, молявка, вылавливаемая грудами замест снетков; ершики.


[Закрыть] и омегу из четырех мешочков, которые над постелью своей повесил.

Немного спустя служители со всех четырех углов юрты, крест на крест брали юколу и потчивали урилыдачей, а за ними следовали и все камчадалы и мазали их иной толкушей, иной сараной, иной сунилом или что у кого пристряпано было, а после стали друг друга потчивать, переходя с одной стороны юрты на другую; потчиваются они, кормя друг друга из своих рук ложкою.

Как обед их окончился, то камчадалы, раздевшись донага, взяли по хомяге (посуда, с чем по воду ходят) в руки, а вместо платья получая от служителя по тоншичьей повязке на шею, которые сняты с урилыдачей, вышли из юрты вон и пошли на реку по воду, следуя одни за другим рядом; у передовщика была в руке хомяга да толкуша, а у другого – хомяга же и лучина. При выходе их юрты два камчадалов, из которых одному напереди, а другому назади идти надлежало, садились на малое время подле лестницы, а придя на прорубь, передовщик, околотя оную толкушей, черпал воду, сперва оборачивая хомягу против воды, а потом по воде, а после него и все остальные то же делали, и сколько кто в один раз зачерпнуть мог, то и нес с собою. С проруби шли они тем же, как и прежде порядком и, взойдя на юрту, спускались в нее по веревкам с великий осторожностью, чтобы не расплеснуть ибо оное у них за грех почитается, а принимали у них двое подростков, нарочно для того оставленных, потому что служители сами за водою ходили… На юрте стояли они до тех пор, пока от всех посуда с водою принята не была; между тем четыре раза кричали они изо всей, плеща руками и топая ногами, а войдя в юрту, тот, который ходил с лучиной, обжигал ее в огне и обмакивал во все сосуды с принесенной водой; напротив того, из воды вынув кусок льда, в огонь бросил, а воду давал пить всем вместо освященной.

Потом бабы с оставшимся от потчивания кушаньем, пошли по своим балаганам и там остались; напоследок старики и мужиков всех выслали, а происходило там следующее: сперва старики приказали служителям истопить юрту, а когда та истопилась, то служители принесли по горсти сухой травы и разбросали по юрте, потом всю юрту и полки устлали чирелами (травяными рогожами) в двух углах зажгли по жирнику, а напоследок все старики начали вязать тоншич и, поменявшись друг с другом, повесили оный на спицы; служителям отдали приказ, чтобы в юрту и из юрту никого не пускали, юртяную дверь закрыли и сами легли и имели между собой разговоры о промыслах звериных и рыбных.

Несколько времени спустя приказали они одному служителю за дверью пощупать, а после открыть и принести с балагану рыбью щеку да целую, а самому ему на балаган ходить не велели.

Принесенную щеку и рыбью голову принял старик и, обернув в тоншич, нечто пошептал на них и сел у очага, а к нему подходили прочие старики и, потоптав объявленную щеку и голову, перейдя через огнище, возвращались на свои места; потом служители вышли из юрты вон и тем окончилось первое тайное их действие.

По прошествии двух часов, собрались в юрту все мужики, бабы и малые ребята, которые того года хворали или тонули. Бабы все мужикам и малым ребятам обвязали головы тоншичем и, дав им в одну туку тоншичу, в другую – сладкой травы, выслали вон из юрты; при выходе обносили они сладкую траву вокруг лестницы и, взойдя на юрту обошли оную вокруг три раза по солнцу, а после того, стоя на верху юрты, рвали на мелко сладкую траву и тоншич и бросали в юрту, а перебросав и сами входили и, сняв с себя тоншичевые перевязки, на огнище клали и, потоптав ногами те, которые хворали, отходили по своим местам, а которые тонули, те легли в огнище; и все то представляли, что они в то время, как тонули, делали и кликали поименно, от кого тогда требовали помощи, которые придя к огню с пеплу их, словно бы из воды таскали.

Напоследок была принесена рыбья щека и брошена на огнище с приговором: «ту, ту, ту» и изломаны на обеих сторонах юрты по две рыбки-рогатки и разбросаны по полу; между тем служители, побывав на дворе, жирники загасили, чирелы, которыми была устлана юрта, собрали и разложили маленький огонь, а в него положили камень и, сжегши все перевязки, бывшие на головах у больных и утопленников, приказали ребятам погасить оный каменьем. Таким образом тайное их действие окончилось, и того дня больше ничего не происходило.

На третий день поутру рано затопили юрты и положили перед огнем два пучка сухой травы или соломы и прутья, вместе связанные и праздничные служители стали один у одного, а другой у другого пучка. Как огонь разгорелся, то они поменявшись пучками, начали их развязывать и прутья раздали по мужчинам, из которых иные их намелко ломали, а иные в кольца вили и с неким наговором, солому всю перенесли на одну сторону очага и стали делать Пома.

Сделали его наподобие человека, вышиною около полуаршина, а тайный уд приплели ему сажени в две и долее и положили его головой к огню, а тайный уд к потолку привязали. Между тем, как Пома делали, несколько человек, взяв по одной травинке, выходили вон из юрты и, обтерши столбы у своих балаганов, возвратились в юрту и бросили оные в огонь, а с ними вместе и разданное прутье было сожжено.

Когда Пом некоторое время повисел, то старик пришел отвязал его и, согнув его тайный уд кольцом, обжег на огне и махал им, по юрте, приговаривая: «уфай», а за ним и все бывшие в юрте то же кричали, а напоследок сожгли нареченного Пома.

По сгорении Пома стали мести юрту, пригребая весь сор к лестнице, из которого каждый камчадал брал по маленьку и относил в лес, усыпая дорогу, по которой на промыслы ходят, в то же время и бабы все на юрту вышли и стали в кучу.

Камчадалы, возвратясь из лесу, кричали, стоя на юрте, четыре раза, плеща руками и топая ногами, а после вошли в юрту, а на их места сели бабы и многократно кричали «Алалулу».

Между тем юрта истопилась, и оставшиеся головни по обыкновению начали выметывать, но сидевшие наверху бабы, ухватив оные, обратно в юрту метали и чтобы мужчинам обратно ни одной головни вон не выбросить, то закрыли они дверь или окно рогожами, а по краям их сели сами; мужчины, взбежав по лестнице, силою двери раскрыли и, выйдя на юрту баб долой сгоняли; между тем другие головни метать успевали, но понеже бабы мужчин числом превосходили, то иные их таскали, иные головни обратно в юрту бросали, чего ради в юрте от дыму и искр и сидеть почти невозможно: ибо головни как ракеты – то вверх, то вниз беспрестанно летали; и продолжалось сие их веселье с полчаса. Напоследок бабы поспешили головни выбросить, а тех мужиков, которые выбежали их отбивать до тех пор таскали и мучили, пока они другими, вышедшими им на помощь, не выручены были.

После объявленной потехи бабы, попев немного наверху, стали спускаться в юрту, а мужики стояли по обе стороны лестницы, а мужики стояли по обе стороны лестницы фрунтом, и каждая сторона домогалась сходящих баб перетащить на свою сторону, от чего происходило между ними сражение, и которая сторона перемогала, та бабу как бы в полон отводила.

Когда случается, что бабы взяты бывают в противные стороны, то каждая сторона выкупает своих пленников, равным числом завоеванных, а ежели одна сторона овладеет большим числом, так что другой нечем выкупить будет, то оная ходит, как бы войною для их освобождения, при чем не малый бой происходит.

По окончании объявленной потехи расклали они небольшой огонь, и сожгли урилыдачей и по другим местам висевший тоншич, а служители принесли по два маленьких голичка и испекши мелко на ложке искрошили и поставили у лестницы по правую сторону; после того пришел старик и перебросал в огонь большую половину рыбы, приговаривая «та», то есть «возьми»; а остатки разделили служители по камчадалам, имеющим у себя маленьких болванчиков, называемых урилыдач; головни после этого вон не мечутся, но перегорают в юрте.

Наконец делили они между собой омег, который остался в мешочках после очищения двойняшных девок; самое последнее действие их праздника их праздника сходить в лес и поймать маленькую птицу, которая жарится и делится по куску между всеми камчадалами, которую каждый надкушав, в огонь бросают.

Сей праздник праздновали камчадалы до прибытия россиян по целому месяцу, начиная с новолуния.

Грех

– камчадалы почитают за грех драться или ссориться над кислой рыбой, опасаясь совершенной погибели. Грех совокупляться с с женой когда, когда с собаки сдирают кожи, опасаясь чесотки. Грех соскребать снег ножом с обуви, веря, что от того приключится буря; грех мясо различных зверей и рыб варить в один одной посуде, опасаясь несчастия в ловле и чирьев; грех ножи и топоры точить в дороге, опасаясь непогоды и бури. Главный грех у них – скука и беспокойство, которого убегают они всеми мерами, не щадя иногда и своей жизни. Ибо по их мнению лучше умереть, нежели не жить, как им угодно, от чего частые самоубийства происходят.

Гунзыт

– так называется шапка калмыцкого ламы; оная бывает высока и убрана каменьями, кою он во время служения употребляет. См. Вера.

Гусь красный

– калмыки думают, что в этой птице живет злой дух, и когда по случаю увидят красного гуся, то клянут его чрезмерно и лицо свое отвращают, как от нечистой птицы.

Д

Дажбог, Дашуба или Дажба

– славянский киевский бог, почитали его богом-подателем благ и также еще богом богатства, имел храм в Киеве.

Далай-лама

– первосвященник калмыцкий и многих других народов; они верят и утверждают, что душа его по разрушении тела переселяется в тело другого человека, который около того времени рождается. И так в сей новой твари Далай-Лама опять является.

Двойни

– в России у простолюдинов рождающиеся двойни предзнаменуют тому дому счастье, а у камчадалов это же почиталось за великое несчастье, и одному из рожденных неотменно должно было по явлении на свет вкусить смерть, так же как и рожденному в плохую погоду, однако этого иногда примиряют с бесами. См. Шаманы.

Деньги медные

– виденные во сне медные деньги значат слезы.

Простолюдины деньги щербатые, то есть с попорченными краями кладут в кошельки нарочно и ни за что их не тратят, веря, что от оных умножаются их доходы

Чуваши при жертвах клали в кереметях в выдолбленные нарочно для того в столбах деньги, которые хозяева семей или старшины волостей вынимали из тех столбов в определенное время и употребляли их либо на пиры, либо на общие какие потребы.

Джа-Адугар

– См. Адугар-Джа.

Дидилия

– под этим именем почиталась у некоторых славян богиня родов или родин, которую и молили о плодородии детей.

Дид, или Дидо

– киевский бог, почитаем был богом отвращения любовной страсти, тогда как брат его Лельо возбуждением оной.

Догода

– славянский зефир, которого признавали богом-производителем тихого и приятного ветра и ясной погоды.

Дождь

– ежели кто выехал в дорогу, а в то время пойдет дождь, то значит сие благополучную дорогу, да и во всяком предприятии шествие дождя почитают за счастье.

Доки

– так называются в деревнях те люди, которые всякое чародейство или порчу отговорить, то есть отвратить, могут, а сами чародейства производить не в силах.

Домовой, или дедушко домовой

– верят, что во всяком доме живет черт, под именем домового, он ходит в дом по ночам во образе человека, и когда полюбит которую скотину, то оную всячески откармливает, а буде не полюбит, то скотина совсем похудеет и переведется, что называется – не ко двору. Говорят, что он тем лошадям, которых любит, заплетает на гриве косы и подкладывает сено, завивает также и мужикам в бородах косы, коих любит; но коих не любит лошадей, у тех расплетает и почти всю гриву выдергивает, также будто подбивает лошадей под ясли, от чего лошадь поднимает в конюшне великой стук, иногда же находят ее в великом поту или мыле. Когда домовой покажется ночью без огня спящим людям, что делает особливо во образе монаха, то смельчаки спрашивают, к добру или худу, и он ответствует, что будто и сбывается. Ежели кого в доме не полюбит, то делает ему всякие страхи и беспокойства, бросает в него всячиною, однако не попадает, хлопает дверьми, наваливается на спящих, так что ни коим членом двинуться не возможно, хотя память и есть, наконец, щиплет до синя, но боли на том месте не бывает; когда ж хозяину умереть, то домовой по всякую ночь воет. Вотяки называют домового Албает или Коболт; живет он в пустых домах в деревнях и не только там, но и в банях их шалит, в рассуждении чего и сожигают они ветхие свои избы и строения.

Доржа-Зодьба, Еркетю и Дойшин-Бурхани

– духовные калмыцкие книги, высоко ими почитаемые, между которыми однако же Доржа-Зодьба великое преимущество имеет. См. Вера.

Дорога

– в понедельник выезжать в дорогу не должно; уверяют, что оная благополучна быть не может, также добра не предвещает, когда перебежит через дорогу заяц или другое животное. Когда кого провожаешь и хочешь, чтоб опять скорее иметь с ним свидание, то при последнем прощании, и возвратившись домой, должно скорее назад оглянуться.

Дустехнич

– этим именем камчадалы вообще бога, которое имя отменно и почитают, так же как афиняне неведомого бога. См. Вера.

Дьявол

– См. Черт.

Дьявольское наваждение

– под этим именем разумеют простолюдины тех дьяволов, которые будто бы в младенчестве украдены были у людей и воспитаны нечистыми духами, коих колдуны сажают в дом вместо кикимор.

Дедушка-водяной

– эти отменные черти живут в воде, а особенно в мутной, то есть в лиманах или ильменях, рукавах, заливах, озерах, болотах и генерально подле мельниц. См. Водяной дедушко.

Дети

– камчадалы верили, что Билюкай, их громовый бог через слуг своих в бываемые вихри уносит их детей и употребляет вместо подставок, на которых плошки с жиром вместо свеч горят. См. Вера.

Детинец

– так назывался Новгород по разорении первый раз Славнска. Имя это получил он, как повествует об этом некоторый новгородский летописец, от нижеописанного приключения: когда сей столь славный в древности город намеривались славяне по разорении первоначального Славенского заложить, тогда их народоначальники собравшись думали на чем оный основать и какое дать ему название. В то время некто из старейших предложил собранию, чтобы на утре при восходе солнечном выслать на путь нарочно избранных и кто им первый на встречу попадется, тот будет служить и основанием и именем городу. Совет сей собрание подтвердило и определило по оному исполнить. Итак, принести жертвы и обеты богам отправили совершителей этого намерения. Они, возвратясь на другой день к собранному градоначальству, представили пред ним мальчика, которого они ранее всех встретили. Народоначальники по древнему своему языческому обыкновению приказали его положить началом основания городского, а город наименовали от него Детинцем, ибо в старину детина назывался детинцем, имя, которое и ныне по некоторым местам употребляют.

Дятел, птица

– вотяки обожают эту птицу в таком разуме, чтоб он не вредил их лесов и для сего, поймав оного, делают в лесу клетку, где несколько времени его питают, а потом, сделав ему публичное моление, отпускают на волю.; а чтобы не вредил он бортевых их деревьев, то приносят ему в жертву дикую утку. Ежели же черный дятел перелетит через дорогу, либо ворон или кукушка сядет на кровлю, так же если увидят и то, что еж бегает, то это предзнаменует смерть или тяжкую болезнь.