Текст книги "Скорлупы. Кубики"

– Поздно! Лоскуты плевы зарубцевались! – шипит женский голос. – Кровь высохла! Семя смыто!

– Я уговорю! Я вернусь и уговорю! – Зуев в ужасе замолкает. Женщины уже нет рядом. Магнитофон тоже исчез. Зуев совершенно один. Ветер качает обглоданные тополя. Огрубевшая к осени листва шелестит, как стальная чешуя. Вокруг луны клубится пепельный ореол. По-девичьи, словно её ущипнули, охает ночная птица.

Чёрные тени деревьев крадутся к Зуеву. Они поднимаются на дыбы, становясь подобием человеческих силуэтов в колпаках. Онемевший Зуев даже не пытается бежать. Ночные фигуры окружают, из мрака их туловищ выплёскиваются терзающие когтистые руки.

Тени с добычей возвращаются к тополям, на мгновение сливаются с ними и снова стекают на дорогу пустой оптической чернотой, точно сброшенные сутаны. На клыкастых сучьях повисли кровавые останки растерзанного Зуева. Из лилового ночного тумана над деревьями вдруг рассыпается хохочущая каркающая стая. Птицы усаживаются на ветках и принимаются за ещё тёплое мясо.

Старушки

По правую руку от следователя Дудинцева сидит потерпевшая Ехонина, слева – подозреваемый Чигирин. Следователь Дудинцев просит пояснить, знают ли допрашиваемые друг друга и в каких отношениях находятся. В унисон его голосу стрекочет печатная машинка.

Ехонина говорит:

– Я знаю сидящего напротив Виктора Чигирина с двадцать восьмого июня, с того дня, а точнее ночи, когда он меня изнасиловал. Ранее я с ним знакома не была. Между нами ранее не имелось неприязненных отношений, и потому я не имею причин клеветать на него…

Чигирин дёргает головой, словно его ужалили в затылок:

– Брешет она бессовестно, товарищ следователь! – Чигирин ловит недовольный взгляд Дудинцева и переходит на официальный тон: – Я знаю сидящую напротив меня Ехонину только с сегодня, а до этого я слышал о ней от вас и следователя Микитова. Я не насиловал Ехонину, я считаю её сумасшедшей. Неприязненных отношений и личных счетов между нами не имеется, кроме того, что Ехонина злостно клевещет на меня!

Каретка печатной машинки со скрежетом подрезает повисшую тишину.

Дудинцев кивает:

– Потерпевшая Ехонина, поясните, при каких обстоятельствах вас изнасиловал Чигирин.

Ехонина торопливо рассказывает:

– Двадцать восьмого июня около полуночи я возвращалась… – Она всхлипывает. – Я уже была почти возле своего дома, когда ко мне подошёл ранее незнакомый мне Чигирин, схватил меня за руку и в грубой форме потребовал половой близости. Так как я отказывала ему, то он стал угрожать. Говорил, что у него имеется нож и если я буду кричать и сопротивляться, то он применит его…

– Товарищ следователь! – болезненно вскрикивает Чигирин. – Она точно сумасшедшая! Ну какой нож?!

– Вам дадут слово! – перебивает Чигирина Дудинцев. Он делает небольшую паузу и размеренно спрашивает: – Подозреваемый Чигирин, что вы можете сказать по поводу показаний Ехониной?

– Ножа у меня с собой не было, потому что не было и этой ситуации в природе! – возмущается Чигирин. – И я не угрожал Ехониной применением ножа, я вообще к ней не подходил в тот вечер двадцать восьмого, я у себя дома находился. Я никогда никого не насиловал!

Дудинцев поворачивается к Ехониной:

– Что вы можете пояснить по поводу показаний Чигирина?

У Ехониной пламенеют щеки, голос дрожит:

– А я настаиваю и заявляю, что Чигирин лжёт. В действительности он изнасиловал меня первый раз на улице и дважды в своей квартире и при этом угрожал меня зарезать.

Чигирин кладёт руку на грудь:

– Никаких половых актов с гражданкой Ехониной ни добровольно, ни насильственно я не совершал. И я не угрожал зарезать, потому что не угрожал.

– Так… – Дудинцев обращается к Ехониной: – А Чигирин доставал при вас нож?

– Нет, он только говорил, что, если надо, применит.

– Ясно, – кивает Дудинцев Ехониной, – продолжайте.

– Я допоздна гуляла со своими знакомыми в парке и возвращалась домой одна. И возле дома ко мне подошёл Чигирин. Убежать у меня не было возможности. Чигирин находился в нетрезвом состоянии, от него пахло алкоголем. Я была сильно напугана внезапным появлением и действиями Чигирина…

– А почему вы не позвали на помощь? – уточняет Дудинцев. – Вы же находились в нескольких метрах от балконов первого этажа.

– Мне не к кому было обратиться. Рядом никого из прохожих не было, чтобы увидеть нас. А Чигирин угрожал мне расправой, и в связи с этим я не кричала, а только боялась и отталкивала Чигирина от себя, просила его не трогать меня и отпустить. Кроме того, я понимала, что бесполезно кричать и звать на улице, так как не верила, что кто-либо из жильцов дома выйдет на улицу в такое позднее время помочь мне.

– Понятно, – принимает объяснение Дудинцев, – дальше…

Ободрённая Ехонина рассказывает:

– И вот, пользуясь этим моим беспомощным состоянием, Чигирин силой снял с меня трусы, повалил на землю и изнасиловал.

– Товарищ следователь, – вскрикивает Чигирин, – ну так же нельзя!

Дудинцев хлопает ладонью по столу:

– Не перебивайте, Чигирин, вам дадут высказаться!

– Ага, как же, дадут, – горюет Чигирин, – догонят и ещё раз… – он безнадёжно отмахивается.

– Изнасиловал меня… – Ехонина на миг задумывается, вспоминая нужную формулировку, – в естественной форме. Мне было больно, я ранее половой жизнью не жила. Он меня первый раз насиловал на земле. После чего он меня не отпустил, а потащил за руку к нему домой. Я пыталась оказать ему при этом сопротивление, я отталкивала его руками, вырывалась. Но не смогла вырваться, так как Чигирин физически сильнее меня.

– Я могу сказать?! – перебивает Ехонину Чигирин.

– Не сейчас, – отказывает Дудинцев, – а только когда я вас конкретно спрошу.

Чигирин никнет, Ехонина торжествует:

– В подъезде я на помощь не звала, так как понимала безысходность своего положения, и по пути нам никто не встретился. Чигирин затащил меня в кабину лифта. Кнопки этажей нажимал тоже он. Это был восьмой этаж, квартира 103, где, как я узнала с его слов, он проживает. Дверь Чигирин открыл своим ключом. Когда мы с ним вошли в квартиру, он затащил меня на кухню. На кухне Чигирин вновь стал требовать половой близости. Я ему отказывала. Он снова пугал убить. Я была морально сломлена и не могла ему оказать активного сопротивления. Чигирин полностью меня раздел и положил на тахту, что была на кухне. Он изнасиловал меня первый раз на тахте в естественной форме, а второй раз анально – на полу. При совершении со мной этого извращения я кричала от боли, а Чигирин издевался и говорил, что вот как мне понравилось… – Ехонина всхлипывает и с ненавистью глядит на Чигирина. –  После совершения со мной насильственных действий Чигирин повёл меня в ванную и там заставил подмыться. Потом мы вернулись на кухню. Я дождалась, пока Чигирин уснёт, и оделась. Я попыталась открыть входную дверь, но не смогла, я тогда подумала, что, может, в комнате есть телефон и я смогу вызвать милицию; я зашла в первую комнату, где, к своему удивлению, обнаружила двух старушек, – Ехонина произносит последнее слово и словно сама удивляется. – Представляете, оказывается, пока он меня мучил, они были в квартире и всё слышали! Вот эти старушки по моей просьбе выпустили меня, и я сразу побежала домой и сообщила обо всём родителям, а они позвонили в милицию.

– Подождите, – уточняет Дудинцев. – Значит, вы утверждаете, что в квартире Чигирина находились две старушки?

– Какие старушки? – глухим голосом после небольшой паузы спрашивает Ехонина. Её лицо точно застывает гипсом.

– Те самые, которые из квартиры вас выпустили, – говорит Дудинцев.

– Какой квартиры? – Ехонина ошалело смотрит по сторонам, шумно дышит.

– Из квартиры, где вас изнасиловал Чигирин, – терпеливо поясняет Дудинцев.

– Меня изнасиловал? Кто? – у Ехониной дёргается уголок рта, нервно прыгает бровь.

– Вы не помните того, что говорили минуту назад? – недовольно спрашивает Дудинцев.

Ехонина напряжённо пытается что-то вспомнить. От усилий рот её сводит судорога, словно кто-то резко потянул Ехонину за щёку невидимым крючком. На подбородок выкатывается ком слюны. Ехонина обрушивается вместе со стулом. Тело девушки содрогается в конвульсиях. Машинистка вскрикивает от испуга.

– Я же говорю, – пожимает плечами Чигирин, – сумасшедшая!

Дудинцев подсаживается к Ехониной и пытается привести её в чувство. Ехонину обильно рвёт белой пеной, точно из огнетушителя. Тело подбрасывает очередной спазм, и слюну окрашивает яркая кровь – Ехонина прикусила себе язык. Она бесновато колотится на полу, как живая рыба, глаза её налиты стеклянным безумием.

– Врача вызывай! – кричит Дудинцев машинистке, поворачивается к Чигирину. – Ладно, пока свободны. Когда потребуется, мы вас вызовем.

Чигирин кивает и, брезгливо переступив через Ехонину, покидает кабинет следователя.

Из прокуратуры Чигирин направляется домой. Его пепельного цвета девятиэтажка затерялась среди однотипных окраинных новостроек. От метро туда надо добираться маршруткой.

Чигирин заходит в свой подъезд, поднимается в лифте на восьмой этаж, открывает квартиру с номером 103 – всё как рассказывала потерпевшая Ехонина.

– Я дома, – сообщает он в прихожей, затем разувается и первым делом идёт на кухню. На столе чашка с недопитым чаем, литровая банка с гречишным мёдом. Чигирин льёт из банки на хлеб мёд и жадно ест. Потом Чигирин проходит в комнату. На диване рядышком сидят две преклонных лет бабы, разрушенные деревенским трудом, и пялятся в безмолвный телевизор. Увидев Чигирина, они сразу поджимают руки на уровне груди, точно танцующие за кусок сахара собаки.

– Обошлось? – спрашивает первая старуха. – Отпустили?

– Чуть не засыпался, – зло бормочет Чигирин. – Уже думал – всё, пропал! Что-то вы халтурите, старые.

– Сроду не халтурили, – говорит вторая старуха.

– Я уже боялся, что она вообще про вас словом не обмолвится. Жалуется, жалуется, а следак всё слушает и на машинку записывает. Только под конец дура эта вас назвала, а как вспомнила, у неё сразу и падучая началась, язык себе откусила! – Чигирин нервно хохочет. – Всё-таки ловко это у вас получается!

– Доиграешься, Витенька, ой, однажды доиграешься, – качает головой первая старуха. – Хватит за девками-то бегать, за ум возьмись, двадцать седьмой годок всё-таки…

– А вы меня не учите! – злится Чигирин. – Я сам как хочу, так и живу. Теперь на месяц убирайтесь к себе в Луговое. Когда поутихнет, обратно позову.

– Душа за тебя изболелась, – мается вторая старуха.

– Лучше б у вас душа за мать болела! Твари!

– Что ты говоришь такое, Витенька?! – пугается первая старуха.

– А то! – злится Чигирин. – Думаете, я не знаю? Мать в гроб загнали, ведьмы, а теперь вот совесть и мучает!

– Это что ж, я собственную-то дочь уморила?! Внучек, пожалей!

– Нет нашей вины! Маринка сама себя по ошибке извела! – гундосит вторая старуха. – Кто ж просил её в закваску нашу голыми руками лезть?!

– Значит, лучше учить надо было, объяснять! Всю ж семью, твари поганые, истребили! Один я у нас остался. Вдруг помру?! Никого же в роду, только вы – рухлядь гнилая! А раз виноваты во всём, так теперь мне помогайте!

– Ты – наша кровиночка, Витенька, – завывает первая старуха. – Свет наш, внучек любимый…

– Так ведь и выручаем как умеем, – скулит вторая старуха. – Боюсь я, что в деревню нас спровадишь, а сам опять девку спьяну приведёшь.

– Уж потерплю как-нибудь. А потом поутихнет, обратно приедете…

Чигирин снова идёт на кухню и, запрокинув банку, тянет мёд и запивает холодным чаем. Утёршись рукавом, Чигирин возвращается в комнату, становится перед старухами на колени:

– Спасибо, баба Дуня, спасибо, баб Ната…

Старухи плюют на пол, навыворот крестят пространство вокруг Чигирина и по очереди целуют его в лоб.

Порно

Началось, когда купили у Геры зимние скаты, накануне я звонил Сахно, он сказал, что завтра подвалит. Утром около одиннадцати прикатил на своём “ниссане” синем, я познакомил его с Герой, чтоб сами добазарились, и они вдвоём отправились в Герин гараж. Примерно через час Сахно вернулся и сообщил, что купил. К этому времени я поменял скаты на своей одиннадцатой и просто ожидал Сахно. Он приехал, мы бросили его резину в моём гараже, а затем поднялись ко мне. Дома в это время была тёща. Мы попили чаю, покушали, вышли из дома, и Сахно предложил, чтобы я позвонил Алтыниной. Я сказал, в этот раз можно по-нормальному отдохнуть у Геры на хате, где Гера временно не живёт, и выпить и погулять там. Я позвонил Алтыниной на работу. Время было около 16 часов. Я ей говорю: “Можно встретиться”, – она согласилась и попросила заехать за ней и что она возьмёт подружку для Сахно. После этого я звякнул Гере и попросил у него ключи от его двушки на Жукова, он вначале жался, но я напомнил ему про “кто помог продать резину”, и он сказал: “Ну, убедил”.

А затем мы пошли к Герке за ключами – он пока живёт у своей новой бабы, – взяли ключи и поехали к Алтыниной в офис. Это уже было около восемнадцати часов. Алтынина вышла и сказала, что взяла с собой Нестерову, чтоб было веселей. Через некоторое время появилась эта Нестерова, ничего такая, блондинка, и, когда она села в машину, я понял, что она в нетрезвом состоянии, изо рта у неё пахло запахом спиртного. И она вела себя как-то развязно. Алтынина по виду была трезвой. Я предложил всем поехать на одну пустую квартиру моего приятеля. Нестерова вначале чуть ломалась, а потом быстро согласилась, так как я пообещал, что мы отвезём её домой. Сначала мы заскочили в гастроном “Север”, что около Дома мебели, и купили там шампанского, и бутылку армянского коньяка, и конфет шоколадных. Нестерова сказала, что к коньяку хочет ещё лимон и арахис, и мы завернули на базар, и я купил два лимона и ещё минут двадцать искали ей этот арахис. На квартиру мы попали около восьми. Алтынина и Нестерова быстро накрыли стол в большой комнате, и мы стали выпивать.

Я как бы невзначай начал шарить по полкам у Геры, где у него видео, и нашёл кассеты с порнографией – у Геры это которые никак не подписанные, – и спросил у всех: “Хотите посмотреть порнографию?” – и все были не против, я вставил одну кассету, а она была пустая, просто без записи, и Нестерова ещё прикалывалась: “О, какая классная порнография!”

Я сказал: “Спокойно”, – вставил вторую кассету, и там всё было. Там вначале две тёлки целовались, потом они разделись и дрочили себе и друг другу по очереди, всем, что в косметичках было: расчёской, помадой всякой. Алтынина и Нестерова ржали вначале и тоже стали прикольно с языками целоваться, а Нестерова ещё сказала: “Мальчики смотрят, как девочки шутят”.

К этим тёлкам в фильме пришли два пацана. И девушки бросили дрочиться помадами, а начали сосать у пацанов, потом они поменялись пацанами и дальше сосали, а пацаны начали их драть, вначале каждый свою, и сверху, и снизу, и сзади, а пацанам понравилась больше одна тёлка, и они её вдвоём, и в задний проход, и в рот, а вторая девушка была вроде как не при делах, она смотрела и плакала и облизывала обдроченные расчёски и помады, а эти трое её увидели и позвали, и она села, раздвинув ноги, и та классная телка, которая с пацанами, ей отлизывала, а та, которой отлизывали, душила классную тёлку косынкой.

И мы тоже так захотели, как в фильме, я взял Алтынину, и она стала мне сосать, а Нестерова сосала у Сахно, а потом они поменялись, и я понял, что Нестерова сосёт лучше Алтыниной, и мы как-то сразу с Сахно решили, что на роль той, которую двое натягивают, больше подходит Нестерова, она вообще была такая бомбистая, а Алтынину мы определили в сторонке плакать по сюжету. Ну, и так мы пристроили Нестерову, а Алтынина сходила за косынкой Нестеровой, стояла возле дивана и злилась и типа нас подкалывала, типа у Сахно счас упадёт, а Нестерова счас пёрнет, а Нестерова на неё в шутку ругалась и смеялась, что Алтынина всем мешает. Я уже, честно говоря, спустил один раз и у меня не стоял, а Нестрова мне предложила её в задний проход, послюнила там, и у меня опять встал. Я только засунул чуть-чуть и сразу от чувства кончил, а Алтынина сказала: “Даже не донёс, разлил”, – типа, я слишком быстрый. Нестерова говорит: “Давай дальше”, – и я вспомнил, что в коридоре у Геры лежал такой гвоздодёр с чёрной резиновой ручкой. Я за ним быстро сходил. Нестерова чуть испугалась, но согласилась, я вначале просто ввёл во влагалище рукоятку, чтоб сделать скользкой, а потом уже, когда мокрую, то засунул в задний проход. Нестерова стала как в фильме кричать, а Сахно давал ей в рот. Сразу после того, как я засунул ручку гвоздодёра и высунул, крови я не заметил, только моя сперма ну и немного кала, но я не хотел на него смотреть и быстро засунул ручку обратно внутрь. Во время этого мы все громко стонали. Неожиданно в квартиру позвонили, я сначала не открывал, тогда кто-то выключил свет на счётчике, который был на площадке, а затем включил его. Я надел брюки, вышел, открыл дверь и увидел соседа Геры. Он так заинтересованно спросил меня, дома ли Гера, я ему ответил, что Геры нет, и сразу захлопнул дверь. К этому времени у меня уже опять упал, и я смог поссать и вернулся в комнату. Я увидел, что по сюжету Алтынина уже сидит на диване, а Нестерова стоит на коленях и её голова находится между ног Алтыниной, и я подумал, что Нестерова уже отлизывает Алтыниной, которая держит Нестерову за косынку, обернув её вокруг шеи Нестеровой. Алтынина как-то таскала Нестерову из стороны в сторону, а Сахно, он стоял сзади и быстро туда-сюда водил ручкой гвоздодёра. Он передал ручку мне, а сам побежал додрочить на Нестерову и тоже взялся за косынку, таскал и дрочил. Я вдруг говорю: “Хватит, соседям всё слышно!”

Алтынина отпустила косынку, и Нестерова упала на пол около дивана. Она лежала на правом боку, рот у неё был приоткрыт. Сначала я не понял, что произошло. По виду Сахно я также понял, что он не понял, что произошло. Алтынина продолжала сидеть на диване раздвинув ноги, отходила от лесбиянства. Потом Алтынина принялась бить Нестерову по щекам, и я подумал, что Нестеровой или плохо, или она потеряла сознание. Алтынина хотела её посадить на пол, но Нестерова опять упала. Мы решили, что Нестерова от выпивки потеряла сознание. Я говорю: “Надо одеваться и сваливать”, – и сказал отдельно Нестеровой: “Поднимайся!” – мы сели вокруг неё и вдруг догадались, что она мёртвая и у неё до сих пор в заднем проходе гвоздодёр. Я вынул гвоздодёр и тогда увидел на ручке много крови.

Мы все очень сильно испугались происшедшего и занервничали. Стали советоваться, что же теперь нам делать. Алтынина сказала, надо что-то предпринять, иначе нас за убийство посадят. Я говорю, что только её посадят, потому что это она по сюжету душила. Алтынина ответила, что Сахно тоже душил, а я придумал гвоздодёром в задний проход и этим убил, а не они её задушили. Я спрашиваю: может, быстро вызвать скорую? Короче, мы совсем растерялись и очень ругались и ссорились. Алтынина говорит, хватит ссориться, Нестерову надо куда-то отвезти и там выбросить.

Мы стали одевать Нестерову, одели не полностью на неё колготки, сапоги, но их не застёгивали, потому что и так было очень противно. Колготки натягивала Алтынина, а я сапоги, а Сахно мне помогал. Затем я и Алтынина надели на Нестерову плащ, и нам помогал Сахно. Мы убрали со стола рюмки. Алтынина поскидывала вещи Нестеровой ей в сумку. Сахно сложил в пакет бутылки, и остатки конфет, и арахис. Было уже около двадцати трёх часов. Я вышел из квартиры, спустился вниз к “ниссану” Сахно и посмотрел, нет ли кого на улице и в подъезде. Никого не было, и я снова поднялся в квартиру. Мы с Сахно взяли Нестерову под руки и вынесли из квартиры, а когда я закрывал дверь, Алтынина помогала Сахно и поддерживала Нестерову. Мы вынесли Нестерову на улицу и положили её между задним сиденьем лицом вверх и сразу поехали на выезд из города. Мы предполагали выкинуть Нестерову где-нибудь на обочине, но, несмотря на позднее время, было много машин, поэтому мы повернули в сторону окружной. Так как впереди был пост ГАИ, мы побоялись дальше и, увидев лесок слева по движению, решили поместить Нестерову в этом леске. Мы тормознули на обочине. Алтынина вдруг вспомнила о маньяке и, говорит, нужно сделать, будто Нестерову убил и изнасиловал маньяк. Она ещё сказала, надо одежду порезать, что так будет достовернее, и Сахно вынул из бардачка складной нож и стал резать на Нестеровой одежду, и Алтынина тоже резала, потом она передала нож мне, и я тоже резал. Это было всё в машине, а дальше мы с Сахно быстро потащили труп в лесок, и примерно в середине мы положили Нестерову на спину и прикрыли плащом. Затем Алтынина сказала, нужно ещё порвать колготки, и мы с Сахно порезали Нестеровой колготки, а Алтынина разбросала вещи Нестеровой, косметику и прочее. И косынку, которой задушилась Нестерова, тоже там бросили. Вернулись к машине и повезли Алтынину домой. Когда ещё ехали все вместе, Алтынина предложила, если нас будет спрашивать милиция, говорить, что мы были у неё, выпивали, а Нестерова ушла раньше, и больше мы ничего не знаем. И Алтынина взяла с собой пустые бутылки из-под коньяка и шампанского, арахис и конфеты и сказала, что сложит у себя на кухне, чтобы всё было шито-крыто. А я очень переживал, что в квартире Геры наши следы, и велел Сахно, чтобы он немедленно поехал обратно к Гере. После этого Сахно отвёз меня к Гере и сказал, что не может мне помочь, что ему тут некомфортно, и уехал, а я стал один прибираться. Вымыл со средством рюмки и пол даже помыл, мебель обтёр тряпкой, чтобы чисто было, без следов Нестеровой. Несколько раз ошпарил из чайника ручку гвоздодёра и тоже со средством мыл. Позвонил своим домой, сказал, буду менять в гараже у Сахно резину, так как понял, что сил нет ехать. Потом вспомнил – в видаке кассета, я быстро на обратную перемотку включил и, как обычно, чтобы проверить, всё ли полностью перемоталось, нажал “плей”. На экране сразу появились две тёлки и начали сосаться. Тут звонок в дверь. Я поставил на паузу. Я, честно говоря, подумал, что это либо Герин сосед, либо сам Гера приехал. Открываю – а на пороге Нестерова, и такая жуткая, грязная, ободранная. Зашла в коридор и кинулась ко мне. Господи, у меня от страха сердце кипятком лопнуло, я как закричу, бегом в ванную, хватаю из раковины отмытый гвоздодёр и по голове её, по голове, а тут снова выбежал на шум сосед Герин, увидел, что я вроде кого-то молотком по голове убиваю, и назад, дурак, вызывать милицию, а Нестерова с разбитой головой упала и ползёт ко мне, и я уже всё понял, что пропал, что сейчас милиция приедет и я буду во всём виноват, но всё равно бил Нестерову гвоздодёром и не жалел. Потому что Нестерова, которая ко мне ночью вернулась, уже никого бы из живых не пожалела.