Текст книги "Герои СВО. Символы российского мужества"

Я слушал.

Учительница рассказывала:

– Кстати говоря, женился на благовещенской девушке. И у него распределение в Печенгу, в Мурманскую область. Он туда не один попал, а с парнем, они дружили. Я не могу назвать фамилию этого парня, хотя он приводил его к нам домой. Пока служил в Печенге, он в Урушу тоже приезжал в отпуск. Но без жены. И потом они как-то развелись. Может, ей не понравилось – удаленное. Печенга же за Полярным кругом… Но он сюда ездил, приезжал в отпуск. А здесь его одноклассница, Лена Бобина. Такая хорошая, яркая девочка. Во Владивостоке окончила университет Дальневосточный, она дизайнер. Видимо, они стали встречаться, и он на ней женился. Прямо такая любовь у них! Так вот у них получилось. Жалко, мало пожили вместе… Она к нему уехала, не будучи женой…

– А что тут такого? Моя мама к моему папе в Уссурийск тоже уехала…

Луконина:

– Он один был в этой Печенге… Первая жена его покинула… Ну, а с Леной любовь была, а финал вы знаете…

6. «Наша часть будет выступать на параде…» (продолжение рассказа учительницы)

– А что вы знаете о финале? – спросил я.

– Ну, во-первых, сразу после Нового года, вот каникулы закончились, и пришли ко мне.

Как я понял: Дима с Леной.

Учительница:

– А ведь в школу не пускали, ковид же. Мне: «Вас там семья Кузнецовых вызывает». Думаю: «Ну какая семья Кузнецовых?» У меня вылетело из головы, что это Димка может быть. Обычно он ко мне домой приходил, он дружил с моим сыном… Вот в школу пришел в этом году. Я выхожу – это они с Леной. Я: «Домой придете?» А он: «Да вот, отпуск кончается. Вызвали». Был в отпуске в Уруше. Я: «А почему вызвали?» Он: «Наша часть будет участвовать в параде…» Типа репетировать под Москвой будем. И все, они уехали.

Не мог сказать об истинной причине. Или на самом деле готовился к параду…

Луконина:

– Потом мы узнали, что он 2 марта погиб… Причем долго не говорили. Лене долго не говорили. Жене. Позвонили почему-то сначала в Урушу. И я так поняла, позвонили Лениным родителям, отцу. Он позвонил Ивану Сергеевичу, деду. Ну, и решили, что ленина мама Оксана полетит в Печенгу к Лене, чтобы сама мать ей сказала. Нашла какие-то слова. Почему-то жене не сообщили, ну, вот так получилось. Оксана – на самолет. Прилетела туда 8 марта. А Лена потом писала в Инстаграме, что прилетела мама 8 марта, сказала, что Димы нет, и Лена умерла вместе с Димой…

Галина Владимировна плакала.

А я понимал: потеряв самого дорогого человека, Лена сама теряла себя…

После минуты молчания Луконина:

– Ленина реакция такая была… Она такое и в Инстаграме написала… Ну, Лена сразу стала звонить везде. Прилетела в Урушу. Звонила, часть телефонов ей, видимо, дали. Диму сначала перевезли в Ростов-на-Дону, я так поняла. Вообще-то его вывезти не могли сначала. Погиб-то он под Харьковом, что ли…

– Да, в поселке Питомник.

– Потом привезли из Ростова-на-Дону. Потом бортом – через Новосибирск в Благовещенск. И на машине – в Урушу. 14 марта его привезли, 15 марта его хоронили.

– Уруша прощалась…

– Да, сначала привезли домой к деду, он там переночевал. Гроб был закрытый, но родственники, понимаете, они не выдержали. Быть как бы уверенными – их ребенок, не их ребенок. Посмотрели… Ну, он, конечно… Утром 15 марта его перевезли в железнодорожный клуб возле школы. Там гроб установили, были люди из военкомата. Почетный караул. Наверно, военком, полковник. У нас воинская часть. Были из воинской части. Ну, и так люди шли с утра. Ну, и мы. Одноклассники собрались тоже. Мы-то не могли с занятий уйти. Но старшеклассники вышли и стояли вдоль дороги. На кладбище они не ходили, конечно. Гроб стоял закрытый. До кладбища у нас где-то километр. И нужно пройти. Гроб установили на машину. Процессия вся прошла. На кладбище как обычно делают: гроб снимают, ставят на табуреточки. И люди подходят, прощаются. Лена не выдержала, опять отца своего упросила, чтобы открыть, – учительница снова потеряла голос. – Лена вообще в таком состоянии… У меня ощущение, что она – как во сне… Ну, что могу сказать? Открыли, – говорила отрывисто. – Лицо у него было целое. В форме… Ну, и все… Да, еще военком вручил орден Мужества Лене… Когда гроб закрыли, флаг, который гроб накрывал, долго складывали. Передали флаг тоже ей. Ну и, конечно, там дедушка его с бабушкой были. Бабушка… Дед тяжело переживал, но все равно, он держался. И мама Димы была как онемевшая… Потом мамина сестра Настя… И такой момент был, что то ли гроб когда стали опускать… Я понимала, что будут стрелять. Военные отошли: «Готовьсь! Стреляй!» И когда они выстрелили, это так неожиданно. Но так страшно стало.

– Выстрелы…

– Похоронили. Все было завалено цветами… Венками…

7. Ходила и собирала подписи, чтобы улицу переименовали (продолжение рассказа учительницы и рассказ жены)

Мы то молчали, то снова говорили.

Галина Владимировна:

– Перед 9 Мая, 7 мая, у нас на школе установили мемориальную доску. Там его портрет, написаны слова, – еще всхлипывала. – Это уже вторая доска на школе. Первая – когда в Чечне погиб парень… И тот – Димка, и этот – Димка… И висит: «…Дмитрий Олегович Кузнецов…» А когда похоронили, то на следующий день Лена ходила по Уруше и собирала подписи, чтобы улицу, где Димка жил, переименовали в улицу Кузнецова. Очень много подписей собрала и передала петицию местным депутатам. Но на этом дело затормозилось. То ли они не согласились, то ли сказали, что только через три года можно переименовать улицу. Или новая какая-то будет. В общем, вот так. Этого не было сделано местным советом депутатов… А вот доску повесили, это заслуга боевого братства: кто в Афганистане воевал, в Чечне. Вот эту мемориальную доску сделали и повесили.

– В школе что есть?

– Плакат сделали. Лена ведь дизайнер. Она там со своими друзьями. Плакат, посвященный Диме…

В этот же день говорил с женой Дмитрия Леной, в девичестве Бобиной.

– Елена Евгеньевна, а когда вы познакомились с Димой?

– В 2011 году, когда он к нам приехал в Урушу. И был одноклассником.

– А вы сама урушанская?

– Да, там родилась.

– И вы учились с ним…

– В 9, 10 и 11-м классах.

– И что это за ученик Дима?

– Такой неусидчивый…

Я невольно вздрогнул и выдал:

– Видимо, много нас таких…

Только потом я понял, что это говорила мне отличница. Уж она-то была усидчивая, иначе бы не училась на пятерки.

Лена:

– Очень умный парень. Но при этом, наверно, ему не всегда было интересно в школе. Сидеть, уроки готовить. И он поэтому немножко… То есть он мог быть отличником, но этого не хотел.

– Мне бабушка назвала его «ленивым умницей».

– Наверно, так.

– И какой он в ту школьную пору?..

– Веселый. Особенно в компании… В первый год немножко замкнутый. У нас была своя компания, он с нами не дружил. А потом постепенно в нашу компанию влился и когда был в компании, то это человек, который начинает смеяться, и все смеются с ним. Всегда в компании был в центре внимания. Мы вот говорили, это человек, с которым никто никогда не грустил, потому что это невозможно.

– С ним не унываешь…

– Это невозможно, потому что… И его грустным не видели. Вот когда мы вместе жили, бывало, а вот в компании никогда никто из его друзей не видел его даже немножко грустным… Он всегда был… Если кому-то плохо, он всегда поддержит, развеселит. Максимально, такой… При нем атмосфера была не просто дружелюбная, а максимально позитивная…

– Мне учительница говорила, что он некой палочкой-выручалочкой был. У вас братская атмосфера была в классе…

– Да, он всегда всем поможет. Даже где-то себе не очень комфортно будет, но он все равно кому-то поможет. То есть у него всегда помочь другому важнее, чем что-то сделать, что касается его.

– Ну, и себя он видел где?

Лена:

– Он хотел быть учителем истории. Учителем именно истории. Потому что он историю любил. И даже когда он в училище военном учился, а он не хотел военным быть, просто так сложилось в жизни. И уже тогда подумывал, как бы пойти преподавать военную историю. Все связанное с историей и преподаванием. Он, когда поступал в военное, подавал и в педагогический университет документы и хотел быть учителем истории..

– Вот об этом мне никто не говорил… Почему не получилось с педом?

– Нет, просто по семейным обстоятельствам. Потому что он жил с бабушкой и дедушкой, и, чтобы учиться в гражданском вузе, нужны деньги. Они, может быть, и нашли, но он всегда говорил, что не хотел им быть обузой. Потому что он понимал, что им тяжело будет. Поэтому он выбрал военное училище. То есть это у него был сознательный выбор с точки зрения того, чтобы бабушке и дедушке было полегче. Чтобы его можно было не учить…

– Говорят, он крепкий, спортивный мальчишка. И для него военное училище не проблема.

– Военное училище для него проблема с точки зрения дисциплины, которая там нужна…

– Для всех гражданских это проблема.

А Лена:

– Но оно его сильно закалило. Какой Дима был в школе, все его хорошие качества после училища сильнее стали выражены. Потому что вся его небольшая леность, которая была, когда он не мог себя соорганизовать, в училище ушла. Он был человеком, который никогда ни на что не жаловался. Ой, мне плохо. Ой, мне не нравится. Но, конечно, он больше хотел стать гражданским, не военным…

– Вот и получился из гражданского отличный военный…

– Это да…

– А вы сама – из военной среды?

– У меня никого военных, только муж Дима.

– И вот он – в отпуск в Урушу…

– Мы виделись. Как только у него каникулы, и они совпадали с моими, и мы два раза в год виделись, летом и зимой… Потом несколько раз – только летом и только зимой. Не всегда у нас совпадали каникулы. Но стабильно один или два раза в год, потому что я училась в другом городе. Приезжала. А в Уруше жили его лучшие друзья. Они очень близкие ребята и постоянно общались.

– Вы сидели с ним за одной партой?

– Мы с ним сидели на истории, а на остальных уроках он сидел с друзьями. Я отличница была. Как я могла с ним сидеть? Он такой троечник. Зачем я буду сидеть с ним, он будет меня отвлекать. Мы с ним только на истории сидели вместе, потому что мы историю сдавали вместе. Но мы всегда с ним болтали, а учительница ругалась. А мы все: «Мы по теме».

– А в каком городе вы потом учились?

– Во Владивостоке, в Дальневосточном федеральном университете.

– И на кого же вы там учились?

– Издательское дело. Редактировать и издавать книги. Много книг вышло с моей редактурой.

– Какая вы молодец…

8. Рождение семьи (продолжение рассказа жены)

– И вот он уехал на Север служить, и как вы потом…

– У него была девушка на тот момент, которая приехала к нему на Север. Они расписались. И он написал: «Вот, появилась жена». А мы были как друзья. Но когда у него официально появилась жена, я поняла, что меня это сильно задевает. У него всегда были намеки на романтические отношения, но я понимала, что, наверно, с военным человеком жизнь связать не смогу, потому что моя профессия не позволит. Наверно, я в закрытый городок не поеду. Меня как-то все это останавливало. Когда он женился, я прямо заволновалась – у меня что-то началось. Я прямо ходила постоянно… Это было 27 апреля, а он, получается, то ли 26-го, то ли 27-го, точно не помню, в общем, утром я просыпаюсь во Владивостоке. Там немножко иной часовой пояс, и у меня от него сообщение: «Прости меня, я бы когда-нибудь на тебе женился». Я сначала вообще не могла понять, что он написал. А потом захожу в Инстаграм, а он выкладывает фотографию, то есть он расписался. Расписался и мне написал: «Прости меня, я бы когда-нибудь на тебе женился».

– Все-таки расписался…

– Да, он днем расписался, а вечером мне это написал, что прости меня, что не на тебе. Это было в апреле. Потом мы дальше общались. Я все думала об этом, меня все это беспокоило. И потом, получается, были новогодние каникулы, он приехал домой. Я тоже была дома. Сели, поговорили, что все это как-то не то. Он: вроде жена есть, но все как-то не так. Я тоже, меня это все беспокоит. Ну, все, он: «А я тебя люблю». Я растерялась, потому что я не думала, что он меня любит. Я думала, что я его люблю, а он там все-таки женат и ничего не получится. И все. Это было 8 января 2020 года. Потом 9 января мы с ним разговаривали, но не виделись, и было время подумать. И я ходила и думала: вот он меня любит, я тоже его люблю, и что теперь, готова ли я? Потом 10 января мы с ним встретились, и я ему говорю: «Дима, если ты разведешься, я к тебе приеду». Он: «Ты хорошо подумала?» Я говорю: «Да». – «В военном городке тяжело жить». Я: «Мне все равно». Он: «Хорошо». Через неделю он возвращается, жена его была в Благовещенске, а мы – в Уруше. Он возвращается и идет подает заявление на развод. Через несколько дней потом едет ко мне во Владивосток. И потом спустя месяц я приезжаю к нему на Север. Все очень быстро получилось.

– Вы – как моя мама: она к моему папе, который служил в Уссурийске, приехала из Магнитогорска.

Вот как образовывались офицерские семьи.

Я:

– Вот вы приехали на Север: каменистые сопки, снег…

Лена:

– Я приехала в марте, там все в снегу, и наша «деревня» (гарнизон. – Авт.) – десять домов… И все. Первые дни, первую неделю я вообще не понимала, не то что я пожалела, что приехала, а что такое жизнь военного. Когда они постоянно… Если первое время все-таки все было попроще, потому что стабильно приходил домой, не было такого, чтобы задерживался. Но все равно утром ушел, потом вечером пришел. Мы жили у нашего друга, потому что в нашей квартире делали пока ремонт, и жили пока у друга втроем. И мне все было как-то очень непонятно. Я помню, что каждый день, а еще и коронавирус, у него много работы. Я помню, приготовлю обед и стою возле окошечка, жду. У них с двух обед, а я с полвторого стою у окошечка и выглядываю. Идут или не идут? Идут или не идут? Сидишь, ждешь. Потом, если в дверь постучали, бежишь открывать. А, не мой пришел. Уходишь обратно. И вот так вот сидишь, ждешь. Потом, после того как мы прожили меньше месяца, его отправили в выездной караул. А я тогда еще не знала, что это такое. А ему нужно было поехать в Москву и из Москвы какой-то танк привезти в Мурманск. Для этого нужно сопровождение. И вот: «Я поеду». Это было сопровождение. Я помню, очень расстроилась, это была его первая командировка, первый раз, когда я осталась одна. Он уезжал, я плакала. У меня шок, что я осталась одна. В квартире нашего друга, где жили. И его не было всего десять дней, а мне казалось, что он уехал в какую-то вечность. Потом, когда прожили больше года, Дима смеялся. А были какие-то командировки, и я намного спокойнее к этому относилась. Ну, грустила, плакала, все остальное, но уже когда он дома, ездили в магазин, по списку покупали продукты. И вот помню, идем по магазину, а он смеется: «Помнишь, ты раньше плакала, когда я в командировку уезжал. А я сам собирался и старался лишний раз не напоминать, что я уеду. А сейчас ты…» Я адаптировалась. И я уже его собирала: ты это не забыл? Ты это не забыл?.. То есть со временем так. И потом уже дольше были командировки. Все равно тяжело и грустно, но уже привыкаешь. Понимаешь: моя задача – сидеть и ждать. Сижу и жду.

Вот где терпение отличницы и пригодилось.

9. Маленько разгильдяй, максимальный весельчак… (продолжение рассказа жены)

– Он учился на мотострелка, а стал танкистом.

Лена:

– Да, он сначала был в пехоте. А потом в танковый батальон нужны были люди. А он хорошо справлялся со своими обязанностями, поэтому его перевели в танковый. Сказали, что танкистам нужны толковые люди. Поэтому давай тебя заберем туда. Мы с ним много разговаривали. Потому что все абсолютно новое. Все сложнее. Одно дело, когда ты учился, а на танковое ты не учился. Но это ему нравилось. Потому что он любил в технике разбираться. Дома с электричеством: разобрать, собрать. Поэтому возиться с техникой ему нравилось.

– И как у него с подчиненными, не просто же сам по себе…

– Подчиненные его уважали. Я много раз видела, на какой-то военный праздник его подчиненный сказал: «Дмитрий Олегович, если бы у нас все офицеры были, как вы, то служилось бы намного легче». Его все уважали, и это нормально. И его любили. У него в принципе со всеми подчиненными были нормальные отношения, и, как его жена, я их всех знала. И все всегда: «Дмитрий Олегович», «Дмитрий Олегович». Все всегда хорошо… Он как-то умел. А я еще помню, только стали вместе жить, я ему задала вопрос: «Я не представляю, как ты можешь быть военным». Потому что он веселый, маленько разгильдяй, максимальный весельчак. Максимально несерьезный. Я говорю: «Как вот, сидят дядьки, которые старше тебя, и ты ими командуешь?» А Дима: «Я же понимаю, что это работа, и я должен там показывать пример».

Хорошо, что не службист!

Я понимал, что «маленько разгильдяй», «максимальный весельчак, «несерьезный» сказаны женой любовно. Они делали Дмитрия Кузнецова чем-то похожим на Василия Теркина.

Елена:

– У него всегда было: показывать пример. Было забавно, когда он уходил на работу, то любил надушиться духами. Я смеялась: «Дим, к танкам идешь. Кому там запах духов?» Он: «Подчиненным, чтобы они смотрели, у них офицер такой чистый, побритый. Чтобы они такими же были». Вот такая история.

– У мужа служба, а вы чем занимались? Там же – гарнизон и сопки…

Елена Кузнецова:

– Я работала. Работала удаленно. Я дизайнер. Я в гарнизон приехала, а по работе у меня ничего не изменилось. Как работала, так и продолжала.

– Ну, вот видите, стали офицерской женой. Офицерские жены – это особая каста…

– И вот вы живете, а на Донбассе жуть: обстрелы, гибнут люди…

Лена:

– Он об этом не любил говорить. Он приходил домой и все, что касалось службы, политики, он это оставлял за дверью. Он мог рассказать о маленькой истории: сегодня то, то, а глобально – все оставлял на работе.

– Вот стал заместителем командира роты по технике… Иногда домой: руки в смоле… Это ж танки…

– Не иногда, а всегда… Чистым с работы не приходил. Когда приходил, я его встречала обязательно. Встречала: «Ура! Ура!» Он: «Осторожно, я грязный». – «Ну и что!» Потому что он все время приходил пропахший машинным маслом, весь черный. Особенно когда у них учения. Целый день на стрельбах. Он возвращается, весь максимально черный, с головы до ног. И еще командировки. Приедет из командировки, весь черный. А что делать?

– Только стирать, отмывать…

Елена:

– А он в этом плане… За всем своим военным следил сам. Я его военные вещи не стирала. Он сам. Он максимально в этом плане аккуратный. И не было такого: «Жена, вот тебе мои вещи. Стирай!» Все, что касалось военного. Он всегда ходил максимально чистый. Конечно, мог меня попросить: «Леночка, вы закиньте…», «Леночка, вы погладьте…» Еще. Но больше всего он делал все сам. А я отвечала, чтобы был порядок в доме, чтобы было вкусно приготовлено, а что касалось его военного, он сам.

– Чистюля офицер-танкист…

– Очень аккуратный. Даже вот мелочь. Чтобы у нас берцы были самые чистые! Насколько это возможно. С вечера помою, с утра будем чистить…

10. У них понятие офицерской чести, долга слишком высоко (продолжение рассказа жены)

– В декабре прошлого года вы приезжали в Урушу. И были в гостях у учительницы. Дима ей сказал, что отзывают из отпуска. А она спросила, почему, на что он ответил: «Наша часть будет участвовать в параде…»

Лена:

– Его собирались на парад отправить. Там всегда техника идет. И в этом году хотели послать роту Димы. Если в прошлом году ездила рота нашего друга, то в этом – Димы. Мы думали, что приедем и сразу уедем. Друг наш в прошлом году уезжал в январе, а вернулся в мае. А что мне в части делать, и я думала тоже поехать с Димой в Москву. Чтобы быть близко, рядом. Потом ближе к возвращению пошел разговор про учения. Он говорил: «Все-таки на парад не поедем, а поедем на учения».

– Вы вернулись в Печенгу…

– До возвращения узнали, что он поедет в командировку, только не знали куда. Я думала: в поля, на учения. В прошлом году они ездили под Питер в Лугу, ну, думали, туда и теперь. Проходит несколько дней, и я спрашиваю: «А куда все-таки едете?» Он: «Мы едем в Курск». – «А Курск – это где?» Я понимала, что Центральная Россия, но конкретно не знала. Он: «Ну, под Москвой». Я: «Ну хорошо». Поверила. Потом проходит пара дней, и я решила посмотреть, где Курск. Я в Интернете нашла карту, приближаю ее, видны крупные города, и я вижу Курск и Харьков. Он приходит. Я ему: «Я посмотрела, где Курск». – «Ну и что?» – «Он рядом с Харьковом». Пытаюсь узнать: «А куда у вас командировка?» Он: «Ничего не знаю. Мы едем в Курск. Не волнуйся». Ну, все нормально. Я знаю, есть друзья, которые говорили своим женам, а Дима либо не знал, либо до конца не верил, либо не хотел мне говорить. Тогда уже было понятно, что что-то будет…

– Донецк долбили… Луганск…

Лена:

– И некоторые мужья женам говорили, а он мне не говорил. Просто: «Все нормально. Все нормально». Может, кто-то и догадывался…

– А ведь кто-то и отказывался…

– Но что касается Димы, он бы никогда не отказался. Тяжело об этом говорить, но я понимала, что в нашем танковом батальоне такие офицеры, такие мужики, которые ни за что не откажутся. У них просто понятие офицерской чести, долга слишком высоко, выше всего возможного, к сожалению, выше семьи. И даже если бы ему предложили отказаться, они бы не отказались. Это мужики, которые до последнего шли и делали то, что им сказали делать.

– И вот он на Украине. Вы с ним созванивались?

– Мы разговаривали 23 февраля. Он мне позвонил. Он позвонил папе моему, поздравил с праздником. Родственникам. Он говорил: мол, завтра начинаются учения, будем без связи. А он был с обычным кнопочным телефоном, и я с утра просыпалась и посылала ему эсэмэску. То, когда вышел указ о признании ДНР и ЛНР. Я ему пишу: «…вот подписан указ…» Рассказываю. Он потом перезванивает, расспрашивает. Мы уже более подробно обсуждаем. 24 февраля я просыпаюсь, по телевизору новости, говорят, что началась спецоперация. Я, еще не осознавая, что это как-то связано с моим мужем, автоматически пишу эсэмэску: «Дим, все-таки началась война…» Еще не понимая, что произошло. Я еду в город по своим делам, к трем часам дня возвращаюсь домой, и до меня начинает маленько доходить. Ну, просто сначала я даже об этом не задумывалась, а тут начинает доходить, что это все взаимосвязано. И начинаю просто мониторить поток новостей, переключаю один за другим новостные каналы, чтобы что-то узнать. А телефоны все недоступны. 24-го никто не выходил на связь. Получается, 24-го числа мы вообще не знали, где он, что и как происходит. 25-го числа я в городке пошла к подруге, мы с ней сидим, пьем чай, пытаемся все узнать, рассуждаем о происходящем. Сидим, и тут мне звонит Дима. Из всех первым вышел на связь Дима. Он звонит, я включаю на громкую, а нас трясет, потому что понимаем, что что-то страшное происходит. Он звонит, а у него на фоне максимальный шум такой, выстрелы. Не то что из пистолета, а что-то взрывается. Очень шумно. Дима своим максимально спокойным, веселым голосом… Он в принципе никогда и ни на что не жаловался. И максимально веселым голосом: «Да, да, Лен, все нормально». – «Нормально, а со всеми? Дима, все живы?» Он: «Да». Начинаем по фамилиям спрашивать: такой, такой. «Я не знаю, я не с ними». И я понимаю, что они все разделены. И понимаю, что муж моей подруги, у которой я была, они не вместе. Но он говорит: все нормально, мол, все в порядке. И потом, собственно, каждый день так и проходил. Просыпаешься и ждешь, хотя бы кто-нибудь вышел на связь. По принципу: хоть кто-нибудь напишет, что все в порядке. И все… Я не помню, каждый ли он день звонил. Но, кажется, каждый, и всегда, когда заканчивал разговор, говорил: «Я перезвоню». Он звонил первые дни и спрашивал: «Как дела? Что в новостях?» А мы: «Как дела у вас? Все ли живы? Вы кушали? Вы спали?» Это два самых ключевых вопроса, потому что на вопрос: «Все нормально?» – они все отвечали: «Все нормально». И уже потом спрашивали: «Все ли живы? Вы ели? Вы спали?» Отвечают: «Спали». – «Ну, сколько?» – «Где-то час…» Ну, два часа. А я спрашивала, что там вообще происходит? Было, что он один раз звонил очень сильно уставший. Но не было, чтобы он звонил: «Там что-то “ой”» – или на что-то пожаловался. Никогда не было. Он звонил всегда и четким веселым голосом: «Все хорошо. Я вас люблю. Что в новостях?» А я ему: «Я тебя жду. Надеюсь, скоро вернешься домой». Каждый раз был примерно один и тот же разговор. Сами понимаете, много расспросить нельзя. И последний раз звонил 2 марта…

– Во сколько?

– Я проснулась: 9:48. Он звонил с номера своего сослуживца. Видишь пропущенные – перезванивать, естественно, боишься. Мало ли что, поэтому пишу эсэмэску: «Когда позвонить? Он звонил, я не видела. Пусть перезвонит, как сможет. С нами все в порядке». Это в 9:48 утра 2 марта. Буквально через несколько минут мне перезванивает Дима. Все – как обычно. Все хорошо. Я: «Вы кушали? Вы спали?» – «Да, у нас нормально». А на фоне стрельба. Кто-то кричал, кто-то смеялся. Обычный такой шум. Что-то взрывается. Обычный шум со стрельб. Мы поговорили минуты две. Спросили: как дела? – как дела? Сказали: я тебя люблю – я тебя люблю. Я позвоню попозже. И все. И потом до 8 марта я не знала ничего…

Мы замолчали.

11. Он про тебя подумал больше всех (продолжение рассказа жены)

– Потом к вам приехала мама… – Я продолжил разговор.

– Да, приехала. Дело в том, что первыми узнали о гибели мои родители. Наш друг позвонил моему папе. Так и так. Мы не знаем, как сказать Лене, потому что Лена там одна. Получилось, все поуехали, подруга тоже уехала, и я осталась одна в городке. И что не знают, как сказать Лене. Она там одна. Что делать? Мама – на самолет и ко мне. В 4 утра ночью с 7 на 8 марта, получается, 8 марта я не спала… В принципе, я не спала все эти дни. Кто-то стучит в дверь. Я вообще понять не могу, потому что было страшно. Я подхожу к двери: «Кто там?» – «Мама». Я понимаю, что голос моей мамы, но она – в другом конце страны, и ей здесь нечего делать, спрашиваю: «Какая мама?» – «Твоя мама, открывай». Я стояла и минут пять с ней переговаривалась, потому что не понимала, кто пришел. Кто ко мне в 4 утра ломится?

Дмитрий Кузнецов

Снова молчали.

Я слышал, как Лена всхлипывала.

Потом я:

– Мне комбат рассказал про бой… Что Дима группу ДРГ этих уродов раздолбал… Он шел впереди, а мог – как зам по технике – сзади… Не мог не пойти впереди… Не мог не заменить командира танка…

– Я все знаю…

– Лена, в Уруше вы собирали подписи…

Лена:

– Да, хотели переименовать улицу Партизанскую, где Дима жил, в улицу Кузнецова.

– И это дело застопорилось…

– Потому что у нас в Сковординском районе закон есть, что переименование можно только через три года после смерти… Либо закон поменяется, либо через три года мы к этому вопросу вернемся, чтобы до конца это дело довести…

– Но можно второе название… Вот мы на родине Егора Исаева к прежнему названию добавили второе – имени поэта…

– У нас в любом случае – три года…

– Какими словами вы можете определить то, что совершил Дмитрий Кузнецов? Что такое его жизнь для нас?

– Это пример того, каким должен быть воин… Человек, который был и есть пример… Это реальный пример настоящего военного, несмотря на то что он не хотел поступать в военное училище, несмотря на то что ему не очень близка была военная карьера, несмотря на то что ему тяжело давалось учение, он выбрал этот путь и не изменил… Он всегда говорил: «Я стану генералом…» Я у него спрашивала: «Когда на пенсию пойдем?» – «Когда стану генералом, тогда пойдем…» Ведь, когда все это началось, многие стали отказываться, а вот Дима… Дима – это тот человек, для которого долг, честь больше, чем для многих… Он понимал по-настоящему, что эти слова означают. Он понимал, что, раз он пообещал Родине, что он до конца будет, он это делал… Конечно, мне об этом очень больно говорить. Я всегда всем говорю: когда все это было, он обо всех подумал, только не подумал про меня. То есть он подумал про ребят, про ситуацию, про то, что он должен это сделать, но не подумал ни секунды про меня, что если что, то Лена останется одна… Но потому, что у него вот это было выше…

– А вы знаете, что, быть может, в этом и величие человека, что он жертвует самым бесценным, самым дорогим, самым незаменимым, и видите, вот так… Вы же для него бесценный человек… Бесценный…

– Да. Когда я папе говорила, что он обо всех подумал, а обо мне не подумал, он мне отвечает: наоборот, он о тебе подумал больше всех. Что если все это не произойдет, то будет в нашу сторону и, может, еще хуже быть…

Он, наоборот, про тебя подумал в первую очередь.

Чтобы у тебя было хорошо…

Лена плакала…

Теперь я ждал новостей из Печенги об установлении памятника сложившим головы ребятам и готов был три года ждать, когда улицу Партизанскую в Уруше переименуют в улицу Кузнецова.

4 сентября 2022 года