Текст книги "Прибалтийский фашизм: трагедия народов Прибалтики"

Сторонники независимости в своей борьбе против Москвы сделали своим козырем «пакт Молотова – Риббентропа», позволивший Советскому Союзу «оккупировать» Прибалтику. В условиях гласности, когда на людей обрушилась лавина разоблачений культа личности и сталинских репрессий, народ Советского Союза готов был верить всему. В среде интеллигенции – как российской, так и эстонской, латышской или литовской – было модно «разоблачать» КПСС и советский строй, цитировать ту причудливую смесь запоздалой правды и откровенной лжи, которая хлынула со страниц «Огонька», «Литературной газеты», «Комсомольской правды» и других изданий. Поэтому все утверждения о том, что именно «пакт Молотова – Риббентропа» сделал возможной «советскую оккупацию», принимались на веру. Даже когда пресловутые секретные протоколы к советско-германским договорам 1939 года были опубликованы, никто не пытался публично анализировать их содержание в контексте других документов и событий той предвоенной эпохи.

В знак протеста против «советской оккупации», эстонские националисты 23 августа 1989 года – в 50-ю годовщину заключения советско-германского договора о ненападении – призвали поборников независимости объединиться и организовать 600-километровый «живой мост» между тремя прибалтийскими республиками, от Таллина до Вильнюса. По некоторым данным, в этом шоу приняли участие около двух миллионов эстонцев, латышей и литовцев.

Сторонники сохранения Союза ответили на это своими манифестациями, хотя и не такими массовыми. Члены просоветского Международного рабочего движения (Интердвижения) организовали в Таллине и в северо-восточной Эстонии ряд митингов протеста против нового избирательного законодательства Эстонии и Закона о языке. Опасаясь более жестких действий со стороны Москвы, Эстонский народный фронт на время приостановил свою деятельность, отменив намеченные на начало сентября 1989 года съезд и музыкальный фестиваль.

Но уже в октябре того же года «Эстонский народный фронт» в связи с предстоявшими выборами в региональные органы власти возобновил свою деятельность, открыто начав кампанию за независимость Эстонии. На политическом горизонте появился более радикальный конкурент – Эстонский гражданский комитет, который еще раньше стал выступать с призывами к восстановлению независимости. Члены Эстонского гражданского комитета заявляли, что Эстония якобы была незаконно оккупирована Советским Союзом, а Эстонская ССР не была признана мировым сообществом, и поэтому бывшая Эстонская республика с юридической точки зрения якобы остается суверенным государством.

В рамках своей кампании за независимость Эстонский гражданский комитет организовал регистрацию «всех граждан довоенной Эстонской республики и их потомков», которая продолжалась целый год. Таким образом, из примерно одного миллиона граждан довоенной Эстонии было зарегистрировано около 700 тысяч. По мнению Эстонского гражданского комитета, только эти граждане должны были пользоваться избирательным правом, чтобы решить судьбу будущей Эстонии. Полутора миллионам эмигрантам советского времени, а также тем, кто не прошел регистрацию, было отказано в праве голоса, а впоследствии предполагалось лишить их и гражданства.

После этого Эстонский гражданский комитет призвал к проведению «независимых» выборов нового парламента и к восстановлению довоенной государственности. Выборы в «оппозиционный» эстонский конгресс прошли в феврале 1990 года, почти одновременно с референдумом по вопросу о независимости. В марте того же года Конгресс начал свою работу.

В Эстонии сложилось двоевластие, которое продолжалось до августа 1991 года. С одной стороны, продолжал существовать Верховный Совет Эстонии, в котором 40 из 101 места занимали депутаты от умеренного Эстонского народного фронта (еще 27 мест на последних выборах получили депутаты от Эстонской компартии). Он пользовался большей поддержкой населения, так как настаивал на праве голоса для всех граждан Эстонии, включая полмиллиона эмигрантов советской эпохи и их потомков. С другой стороны, Верховному Совету составлял конкуренцию более радикальный «Конгресс», созданный по инициативе Эстонского гражданского комитета.

Хотя большинство в две трети было довольно шатким, оно позволило Верховному Совету 30 марта 1990 года принять резолюцию о намерении восстановить независимость.

Эстонская декларация о независимости, в отличие от литовской или латвийской, не предполагала полного разрыва с Советским Союзом. Реакция Москвы также была сдержанной: за резолюцией эстонского парламента не последовало ни экономических санкций, ни попыток начать переговоры.

В апреле 1990 года главы правительств Эстонии, Латвии и Литвы подписали соглашение об экономическом сотрудничестве, а в мае того же года на встрече в Таллине договорились о возобновлении действия «Балтийского договора о единстве и сотрудничестве от 1934 года». В июне главы правительств прибалтийских республик встретились с недавно избранным председателем Верховного Совета РСФСР Б. Ельциным и заручились его поддержкой в борьбе за независимость. Следующая их встреча состоялась 12 января 1991 года в Таллине. Ельцин, сам стремившийся к независимости от Советского Союза, поскольку видел в этом единственную возможность оттеснить в сторону Горбачева, снова обещал прибалтийским республикам свою поддержку. Вместе с председателем эстонского парламента Арнольдом Рюйтелем они подписали двусторонний договор о признании независимости России и Эстонии соответственно. Одновременно республики Прибалтики стали предпринимать попытки проводить свою внешнюю политику.

В ходе референдума, проходившего 3 марта 1991 года, 77,8 % жителей, принявших участие в референдуме, проголосовали за независимость¹⁴¹⁷. В то время среди сторонников независимости были не только эстонцы, но и русскоязычное население; не менее 30 % представителей нацменьшинств высказались за отделение Эстонии от Советского Союза. В этих условиях 28 марта Горбачев был вынужден начать переговоры с эстонским правительством, которые затянулись до августа 1991 года.

После переворота в Москве в ночь на 19 августа 1991 года в Таллин вошли советские танки. Распространились слухи о том, что командующий Прибалтийским военным округом поддержал ГКЧП и намерен «вернуть» республики Прибалтики в лоно Советского Союза. На следующий день Верховный Совет Эстонии собрался на чрезвычайную сессию и спешно провозгласил полную независимость. На всякий случай были организованы отряды добровольцев, которые взяли под охрану здание парламента. Но опасения не оправдались: никаких силовых мер не последовало, а уже 22 августа стало ясно, что путч в Москве провалился.

Первой страной, признавшей 22 августа независимость Эстонии, была Исландия. 24 августа ее примеру последовало ельцинское правительство России. 2 сентября правительство СССР также было вынуждено признать независимость Эстонии, а 6 сентября ее признали Соединенные Штаты Америки. В Таллине на компромиссной основе был сформирован новый парламент – в составе 30 депутатов бывшего Верховного Совета и 30 депутатов «конгресса», – который начал свою работу в октябре 1991 года. Независимость состоялась. По меткому замечанию одного из эстонских парламентариев, Хайнца Валка, «переворот в Москве дал нам шанс, сравнимый с 1918 годом»¹⁴¹⁸.

Прибалтийский фашизм сегодня

В конце 2003 года Совет Объединенной Европы принял решение о приеме в члены ЕС десяти новых членов: Эстонии, Латвии, Литвы, а также Мальты, Польши, Словакии, Словении, Чешской Республики, Венгрии и Кипра. 1 мая 2004 года состоялась официальная церемония вступления этих стран в Евросоюз. Как заметил директор Института политических исследований Сергей Марков, республики Прибалтики были приняты в Евросоюз «авансом», чтобы они позже «доросли» до европейских стандартов. Правительство России предостерегало европейцев от этого шага, особенно в связи с нарушениями прав человека в странах Балтии. Но Совет Европы обещал оказать давление на своих новых членов¹⁴¹⁹: дескать, после вхождения в Евросоюз, там будет все нормально – как с отношением к истории, так и с уровнем жизни и правами человека.

Однако и с тем, и с другим, и с третьим в странах Балтии и по сей день есть большие проблемы.

Миф о «борьбе за независимость» против Советов под знаменами Третьего рейха стал господствующей идеологией среди прибалтийских националистов еще во времена перестройки. После получения независимости в 1991 году он, выражаясь языком политологии, стал «государствообразующей идеей». Бывшие полицаи, легионеры и «лесные братья» стали национальными героями, а те, кто освобождал республики Прибалтики от фашистов, боролся с бандитизмом в послевоенные годы, помогал заново отстраивать города, восстанавливать разрушенную войной промышленность – превратились в «оккупантов».

Так, в Латвии бывшие легионеры ежегодно проводят свои слеты, марши и другие мероприятия, причем в них принимают участие даже высшие государственные лица. Так, 7-й слет ветеранов «Латышского легиона СС», проходивший в г. Смарда под Ригой в августе 2005 года, почтили своим вниманием многие представители правящей партии. Сам премьер-министр страны собирался прибыть на этот слет, но так и не смог, поэтому ограничился поздравлениями «ветеранов». Транспорт и караул в лице элитного штабного батальона для этого мероприятия выделило правительство Латвии. Незадолго до того министр обороны Латвии лично вручил награды нескольким бывшим легионерам, а правительство Латвии заявило, что намерено выделить из бюджета (по графе «членство в НАТО») 600 тысяч долларов на выплату пособий для ветеранов латышских дивизий войск СС, полицаев и «лесных братьев»¹⁴²⁰.

15 июня 1998 года сейм Латвии провозгласил день 16 марта государственным праздником – Днем латвийских воинов. Специально поясним, что именно в этот день в 1944 году под Волховом была проведена первая совместная операция двух дивизий «Латышского легиона СС» – 15-й и 19-й, которые впервые встретились на этом участке фронта для участия в блокаде Ленинграда.

С этого времени каждый год 16 марта бывшие легионеры и полицаи, а также представители радикальных партий и молодежных организаций Латвии официально отмечают этот день торжественным маршем и возложением венков к мемориалу в Лестене, где захоронены бывшие легионеры, а также к могиле группенфюрера войск СС Рудольфа Бангерскиса, чьи останки были в 1990-е гг. перезахоронены на почетном месте на Братском кладбище в Риге у подножия монумента «Матери Латвии». Кадры подобных процессий можно было видеть на телеэкране уже не один год.

Отношение официальных властей Латвии к подобным датам, как и к трагическим для Латвии годам войны, несколько изменилось лишь в 2000 году, в связи с предстоявшим тогда вступлением Латвии в Европейский Союз. Но, увы, лишь временно и в основном на словах.

Несколько месяцев спустя, 13 января 2000 года, под давлением международной общественности власти Латвии были вынуждены отменить государственный статус этого «праздника». Однако даже официальная пресса страны продолжала именовать бывших легионеров СС и полицаев «национальными героями борьбы за освобождение Латвии от большевизма», а шествия легионеров и членов националистических партий Латвии происходили и в 2000 году, и в последующие годы.

20 января того же года президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга выступила с официальным заявлением, в котором осудила нацистских военных преступников, не исключая и своих соотечественников, служивших в «Латышском легионе СС», и выразила готовность наказать военных преступников по справедливости.

Но это заявление так и осталось пустыми словами. В начале того же 2000 года генеральная прокуратура Латвии вынесла обвинения двум латышским военным преступникам – 90-летним Карлису Озолсу и Конраду Калейсу, проживавшим в Австралии, на основании статей 71 и 74 Уголовного кодекса Латвии. Но до суда дело так и не дошло.

Может быть, латвийское правосудие просто сочло бессмысленным судить двух девяностолетних стариков? В какой-то степени это можно было бы понять. Хотя мое личное мнение таково: официальный приговор в отношении этих матерых карателей следовало бы вынести, даже если бы оба они через год-другой умерли своей смертью. Вреда эти двое уже все равно бы не смогли принести, а вот политическое и психологическое значение этих приговоров было бы огромным. По крайней мере, они еще раз напомнили бы кое-кому в Латвии да и в других странах Европы и Америки, о решениях Нюрнбергского трибунала и лишили бы возможности заново переписать историю…

Но генеральная прокуратура Латвии предпочла вообще не доводить дело до судебного процесса. 11 мая того же года представитель генпрокуратуры Рудите Аболиня заявила, что власти не располагают достаточными доказательствами вины Карлиса Озолса и Конрада Калейса (!). Этому решению прокуратуры предшествовала громкая кампания в СМИ, развязанная радикальной националистической латышской партией «За родину и свободу», которая выступала против суда над бывшими эсэсовцами и против самой идеи наказания латышских коллаборационистов за военные преступления¹⁴²¹.

После вступления Латвии в Евросоюз в 2004 году празднование Дня латвийских воинов 16 марта возобновилось. 16 марта 2005 года – то есть в год 60-летия победы над фашизмом – в Риге состоялось очередное шествие бывших легионеров. Во главе колонны шли молодые активисты блока «Союз национальных сил» (СНС/NSS) с бело-малиновыми знаменами государственных цветов Латвии. Однако, присмотревшись, можно было заметить, что малиновые полотнища украшает не просто белая полоса, как на государственном флаге, а белая свастика с раздвоенными концами. Именно такая эмблема, введенная гитлеровцами, украшала петлицы солдат 19-й латышской дивизии войск СС¹⁴²². Процессию под знаменами со свастикой охраняла латвийская полиция. Видимо, на случай каких-нибудь «провокаций» со стороны антифашистов…

Весьма характерно, что «Союзу национальных сил» власти Латвии официально разрешили провести шествие 16 марта, а антифашистским организациям, организовавшим ответный пикет, запретили. Одетые в полосатые робы, которые носили когда-то узники лагерей смерти, антифашисты пытались помешать торжеству. Но бравые латышские «полицаи» разогнали их дубинками. При этом было арестовано более 20 человек (в их числе двое депутатов Рижской городской думы)¹⁴²³. Кадры, демонстрировавшиеся по телевидению в разных странах, очень напоминали кадры кинохроники – расправы над антифашистами и евреями летом 1941 года…

Все это вызвало нешуточный резонанс среди международной общественности, особенно накануне 60-й годовщины победы над фашизмом. Власти и жители Израиля, например, были возмущены событиями 16 марта 2005 года в Риге, правительство выразило свое глубокое негодование¹⁴²⁴. К протестам России, Израиля и некоторых других стран присоединили свой голос и такие влиятельные международные организации, как «Международный центр имени Симона Визенталя»¹⁴²⁵, официально аккредитованный как неправительственная организация при ООН и ЮНЕСКО и занимающийся поиском нацистских военных преступников по всему миру¹⁴²⁶. Но реакции до сих пор никакой… Странный парадокс: тогда как президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга участвует в открытии мемориала памяти жертв Холокоста, легионеры СС маршируют по улицам Латвии!¹⁴²⁷

Подобную же картину можно наблюдать и в Литве. В то время как президент Валдас Адамкус требовал предания суду нацистских военных преступников и их литовских пособников (например, в своем выступлении 23 сентября 1999 года в день памяти жертв Вильнюсского гетто или в речи в парламенте 20 апреля 2000 года), литовская юстиция всячески затягивала судебный процесс по делу бывшего начальника литовской полиции безопасности Вильнюсского округа в 1941–1944 гг. Александраса Лилейкиса и его помощника Казиса Гимжаускаса (обоим в 2000 году было по 92 года) ¹⁴²⁸.

Оба после войны нашли убежище в США и получили американское гражданство, но «Центр Симона Визенталя» все-таки нашел их и предоставил властям США документы, подтверждающие их вину. Лилейкис был депортирован в Литву 18 июня 1996 года, Гимжаускас выехал сам, не дожидаясь депортации. Но в Литве процесс над ними был отложен в феврале 1999 года из-за состояния здоровья обоих подсудимых. Только после того как литовский сейм 15 февраля 2000 года внес изменения в законодательство, позволив судить лиц, обвиняемых в убийстве даже в том случае, если их здоровье не позволяет им лично явиться в суд, органы юстиции Литвы в конце апреля того же года решились возобновить расследование их дела¹⁴²⁹.

В ходе судебного процесса в Вильнюсе местные неонацисты пикетировали здание суда, а «национал-интеллектуалы» на страницах литовских газет кричали о том, что «Лилейкиса преследуют евреи, мстящие за потерянное в годы войны имущество». Между тем в зале суда адвокаты Лилейкиса ссылались на «недостаточную аутентичность свидетельств», а затем попытались ограничить вину Лилейкиса только его участием в геноциде евреев. Но геноцид евреев был только частью нацистских преступлений, в которых участвовала литовская полиция безопасности. Не менее страшными и кровавыми были и уничтожение 350 тысяч советских военнопленных, и карательные акции против польских и белорусских партизан, и уничтожение антифашистского подполья в Вильнюсе.

Тем самым подсудимого пытались спасти от еще двух обвинений – в причастности к нацистским военным преступлениям и преступлениям против человечества, а также в службе на руководящих должностях в преступных структурах Третьего рейха. А литовская полиция безопасности несомненно являлась таковой, так как структурно входила в состав СС и германской полиции, признанных преступными организациями Международным военным трибуналом в Нюрнберге. Слово «литовская» в данном случае не должно вводить в заблуждение, так как к моменту ее создания Литвы как государства уже не было – был только генеральный комиссариат Литва, являвшийся частью «оккупированных восточных территорий». После роспуска «временного правительства» Амбразявичюса исчезли и литовские государственные учреждения, в том числе и воссозданное 24 июня 1941 года МВД Литвы, при котором числился департамент полиции безопасности. К началу августа 1941 года, когда Лилейкис прибыл из Берлина в Литву, этих учреждений уже не было.

Адвокаты Лилейкиса даже попытались представить его и его помощника Гимжаускаса «тайными подпольщиками». Так, следователь прокуратуры г-н Старкус не раз намекал, что «Лилейкис и его служба действовали против Армии Крайовой в Вильнюсском крае». Видимо, власти Литвы готовы были простить Лилейкису расправы не только над евреями, но и над поляками: если евреи «предали свою родину» и участвовали в советских репрессиях, то поляки когда-то оттяпали у Литвы Вильнюсский край! К тому же и те, и другие в годы войны сражались против «литовских патриотов», служивших Гитлеру¹⁴³⁰. Литовская юстиция не могла простить этого… евреям и полякам!

В итоге следствие сумело доказать лишь то, что Лилейкис виновен в убийстве 73 евреев, которые были переданы в руки оккупационных властей литовской полицией Лилейкиса. Для вынесения приговора, в принципе, было достаточно и этого. Однако летом 2000 года суд приостановил рассмотрение дела из-за ухудшавшегося здоровья обвиняемого¹⁴³¹. Чиновники литовской юстиции заявили, что «во время процесса Лилейкис так волновался, что мог умереть». «А что чувствовали женщины и дети, оказавшиеся в свое время по его приказу у края общей могилы?» – справедливо спрашивает в ответ публицист Ю. Виноградов¹⁴³².

Суд над Лилейкисом так и не состоялся. 27 сентября 2000 года 93-летний Александрас Лилейкис действительно умер от инфаркта в Вильнюсской университетской больнице. Прокуратуре Литвы осталось лишь выразить сожаление, что из-за болезни и смерти Александраса Лилейкиса ему не удалось вынести приговор, который имеет важное значение для восстановления исторической справедливости¹⁴³³.

Бывшему заместителю Лилейкиса, Казису Гимжаускасу, по возвращении в Литву были предъявлены обвинения по закону «Об ответственности за геноцид жителей Литвы». Гимжаускас подозревался в том, что отдавал приказы об аресте, следствии и заключении под стражу гражданских лиц – в основном евреев, а также о передаче их исполнителям массовых убийств в Литве – эйнзатцкоманде «3». Гимжаускас категорически отрицал свою вину. Себя и бывшего своего шефа Лилейкиса он назвал «патриотами Литвы», утверждая, что они «участвовали в антинацистском подполье»! По его словам, когда нацисты распустили «правительство» Амбразявичюса, руководство литовского подполья якобы попросило его остаться на работе в полиции безопасности¹⁴³⁴.

Всего же с 1993 года в Литву вернулись (или были депортированы) шесть литовцев, которые обвиняются в сотрудничестве с нацистами, – Александрас Лилейкис, Казис Гимжаускас, Винцас Валкавицкас, Адольфас Малинавичюс, Алоиз Бальсис и Мамертас Мачюкас.

Винцас Валкавицкас обвиняется в том, что в годы фашистской оккупации Литвы служил в литовской полиции и участвовал в массовом истреблении евреев. Перед окончанием Второй мировой войны Валкавицкас бежал на Запад и с 1950 года жил в США. Однако в 1998 году американские власти обвинили его в пособничестве нацистам. Не дожидаясь официального выдворения, 14 июня 1999 года Валкавицкас сам вернулся в Литву.

Адольфас Малинавичюс в годы Второй мировой войны также служил в литовской полиции безопасности – причем именно в Вильнюсском округе, под началом Лилейкаса. После войны он бежал в США, где «сократил» свою фамилию и стал зваться «Адольфас Милюс». Он вернулся в Литву в 1996 году.

Бывший литовский полицай Антанас Гечас, проживавший в Шотландии, решил сам подать в суд на шотландское телевидение, которое в 1992 году в одной из своих программ заявило, что Гечас командовал полицейским батальоном и проводил карательные акции против евреев в Литве и Белоруссии. Однако дело он проиграл и сам едва не оказался подсудимым, но, в конце концов, по имевшимся на тот момент уликам прокуратура не стала возбуждать против него уголовного дела. Помимо дела Гечаса международные правозащитные организации передали литовским властям документы еще на трех подозреваемых в военных преступлениях – Антанаса Гудялиса, проживавшего в Аделаиде (Австралия), Антанаса Гяцявичуса, жителя Эдинбурга (Великобритания), и Казиса Чуринскаса – жителя американского города Краун-Пойнт (штат Индиана). По имеющимся данным, эти трое литовцев в годы Второй мировой войны служили в батальонах полиции, которые активно участвовали в истреблении еврейского населения Литвы. При этом Гудялис и Гяцявичус имели офицерские звания. Между тем правоохранительные органы Литвы пока отказываются от каких-либо действий в отношении этих лиц¹⁴³⁵.

В начале 2000-х гг. литовская прокуратура рассматривала 91 уголовное дело против граждан Литвы, которые в годы фашистской оккупации принимали участие в военных преступлениях¹⁴³⁶. Но, скорее всего, немногие их них доживут до суда…

Аналогичную картину можно видеть и в Эстонии. В июне 1999 года власти этой страны под давлением националистических кругов перенесли могилу последнего командира 20-й эстонской дивизии войск СС Альфонса Ребане из Германии в Таллин. На официальной церемонии перезахоронения присутствовал главнокомандующий Эстонской армии генерал Йоханнес Керт. Несколько месяцев спустя, 8 февраля 2000 года, тогдашний президент Эстонии Леннарт Мери торжественно вручил высшую награду Эстонии – «Крест Орла» девятнадцати бывшим полицаям и легионерам 20-й эстонской дивизии войск СС¹⁴³⁷. Во многих городах и селах Эстонии еще на закате перестройки открывались памятники бывшим легионерам, в то время как местные националисты оскверняли могилы советских солдат-освободителей…

В августе 2002 года, в очередную годовщину заключения пакта Молотова – Риббентропа в центре Таллина прошел традиционный митинг, который уже на протяжении 14 лет устраивают местные национал-радикалы и ветераны «борьбы за освобождение Эстонии». Приезд в Эстонию известного охотника за нацистами, д-ра Эфраима Зурова¹⁴³⁸, для участников митинга стал поводом, чтобы потребовать извинений перед эстонцами от еврейской общины Эстонии. Участники митинга пригрозили пересмотреть свои доселе дружеские отношения к живущим в Эстонии евреям, так как Зуров обвинил сотни эстонцев в убийствах евреев в годы Второй мировой войны.

В связи с этим стоит пояснить, что д-р Эфраим Зуров приехал в Эстонию, в частности, чтобы передать премьер-министру Марту Лаару документы, изобличающие преступную деятельность эстонца Харри Мяннила в годы гитлеровской оккупации. В годы войны Мяннил служил в эстонской полиции, имел эсэсовское звание, а после разгрома Третьего рейха обосновался в Венесуэле. В 1990-е гг., после провозглашения независимости, он стал часто наведываться в Эстонию. Являясь очень состоятельным человеком, Мяннил продолжает оказывать поддержку эстонским политическим партиям националистического толка¹⁴³⁹. Кроме того, Мяннил руководит деятельностью Эстонского центра стратегических исследований, членами которого состоят два бывших советника по безопасности администрации США – Збигнев Бжезинский и Генри Киссинджер. Правда, последний отказался от своего членства в этом центре в знак протеста, получив документы из «Центра Визенталя» о деятельности Мяннила в годы войны. Но Харри Мяннил по-прежнему считает себя «борцом за независимость Эстонии» и не боится возвращаться на историческую родину – на место своих преступлений. В последний раз, когда Мяннил приезжал в Эстонию (а было это незадолго до 60-летнего юбилея победы над фашизмом), эстонские политики, в отличие от американца Киссинджера, не стеснялись сидеть с ним за одним столом¹⁴⁴⁰.

В своей борьбе за независимость от Советского Союза и в поисках поддержки со стороны Запада прибалтийские националисты не нашли ничего лучшего, как апеллировать к событиям 1939–1945 гг., чтобы доказать «всему цивилизованному миру», что они имеют право на суверенитет только потому, что «Советы незаконно оккупировали» их страны.

Миф стал идеологией, идеология – «национальной идеей». Каратели, полицаи, легионеры превратились в «борцов за независимость», красноармейцы и партизаны – в «оккупантов». Судить преступников типа Озолса, Калейса, Лилейкиса, Гимжаускаса или Мяннила значило бы судить миф о «борьбе за независимость», поставить под вопрос саму «национальную идею». И наоборот, преследовать ветеранов советской армии и бывших партизан для нынешних правительств стран Балтии – значит выносить приговор «советским оккупантам»…

Еще одна проблема – с правами человека – является сегодня одной из самых острых в странах Балтии. В этом сходятся как российские, так и местные, прибалтийские политики. В основном эта проблема касается русскоязычного населения Прибалтики, особенно мигрантов советской эпохи.

…В послевоенные годы в заметно обезлюдевшие прибалтийские республики двинулся поток русскоязычных советских граждан, благодаря которым к 1950 году количество занятых на производстве работников фактически удвоилось по сравнению с довоенным временем.

«…Жены тех, кто находился в ссылке или был депортирован в Россию, – как пишет небезызвестный профессор-коллаборационист Арвед Швабе, – были вынуждены разводиться, а затем их заставляли выходить замуж за русских и монголов, которые систематически ввозились [в Прибалтику] в целях колонизации. Эти иностранцы получали латвийские имена и латвийские документы (гражданство), чтобы в случае возможного плебисцита под международным контролем они обеспечили бы необходимое большинство для окончательного решения судьбы прибалтийских государств»¹⁴⁴¹.

Бред сексуально (или национально) озабоченного маньяка, вполне в духе бесноватого фюрера Адольфа Гитлера…

Да, в Советском Союзе поощрялась внутренняя миграция – это было частью государственной политики по воспитанию интернационализма и искоренению любых признаков межнациональной розни (подобно тому, как это делается в Соединенных Штатах Америки примерно с конца 1970-х гг.). Только за первые три года восстановительных работ в Латвию прибыло из других республик 5 тысяч инженеров, техников, конструкторов и других специалистов¹⁴⁴². Однако о геноциде наций или о подавлении национальной культуры при этом не могло быть и речи. Где это видано, чтобы представители нацменьшинств сидели в высших органах федеральной исполнительной и законодательной власти, не говоря уже о собственных республиках? В республиках Советского Союза, включая и Прибалтику, в школах как один из основных предметов преподавался родной язык, выходило множество книг и газет на эстонском, латышском и литовском языках.

Согласно данным переписи населения 1989 года за время советской власти процент коренного населения в Эстонии уменьшился до 61,5 %, а в Латвии – до 52 %. Соответственно, русские как крупнейшее национальное меньшинство в этих странах к началу 1990-х гг. составляли 30,3 % в Эстонии и 34 % в Латвии¹⁴⁴³. По мнению эстонских и латвийских властей, это положение объясняется намеренными попытками руководства СССР сократить процент коренного населения за счет внутренней миграции, подавить национальные культуру и самосознание и постепенно «русифицировать» Прибалтику.

Особенно остро проблема нацменьшинств стоит в Латвии, где к 1989 году коренные латыши составляли 52 % населения республики, русские – 34 %, белорусы – 4,5 %, украинцы – 3,4 %, поляки – 2,3 %, литовцы – 1,3 %, немцы, евреи, эстонцы, цыгане и татары – менее одного процента каждая нация¹⁴⁴⁴. В Латгалии (бывшей Даугавпилсской области), где исконно процент русского населения был самым высоким, к 1989 году процент латышского населения оказался еще ниже – 35,9 % в Даугавпилсском, 43,1 % в Краславском, 53,3 % в Резекненском и 53,4 % в Лудзенском районах¹⁴⁴⁵.

Если обратиться к статистике внутренней миграции за 1961–1989 гг., то число въехавших в Латвию мигрантов лишь незначительно превышало число выехавших (1.668.400 человек против 1.296.500 человек), в результате чего прирост населения за счет миграций составил за эти годы в общей сложности 371.900 человек¹⁴⁴⁶. К тому же доля нелатышского населения Латвии была велика уже в послевоенные годы. (Напомним, что и до войны Латвия была многонациональной республикой. Еще в 1897 году в Латвии проживало 68,3 % латышей, 12 % русских, 7,4 % евреев, 6,2 % немцев, 3,4 % поляков; остальные 2,7 % составляли литовцы, эстонцы, цыгане и другие национальности¹⁴⁴⁷.)