Текст книги "Почтовый ящик"

Претендент на Сережино место Владимир Иванович Егоров, полный мужчина пятидесяти трех лет, приехал в институт в семь часов вечера, так назначил ему директор. Из проходной позвонили в приемную директора, там разрешили, и Владимира Ивановича пропустили на территорию без всякого оформления и с портфелем. Лифты уже не работали, и Владимиру Ивановичу пришлось подниматься на пятый «директорский» этаж пешком. Он сильно запыхался и вспотел. Владимир Иванович подумал, что перед тем как идти в кабинет, нужно было бы передохнуть и обсохнуть. Но время было уже почти полвосьмого, не угадал он с электричками, да и от станции долго добирался, приехал впритык, даже с опозданием. Потом проходная, подъем по лестнице. Владимиру Ивановичу показалось неудобным и вредным для его назначения так сильно опаздывать, и он не решился тратить еще время на то, чтобы привести себя в порядок. Поэтому он сразу вошел в кабинет. Разговор с директором не сложился. Владимир Иванович пытался рассказать о своих научных достижениях и в доказательство вытянул из портфеля толстую пачку авторских свидетельств. Говорил, что всегда был у себя на предприятии «генератором идей», что коротко знаком со многими влиятельными людьми. Вел себя Егоров суетливо и глупо, потому что думал только о том, как он выглядит со стороны: не заметил ли директор лихорадочный румянец на лице, который ощущал сам Владимир Иванович, не видны ли капли пота на лбу. Кроме того, он все время боялся, что из носа потечет, а носовой платок он оставил в куртке в приемной.

Арсен Степанович вежливо расспрашивал Егорова о прохождении службы и о темах его изобретений, а сам думал: «Зачем он авторские приволок? «Генератор идей», говорит… Не сумасшедший ли он? Красный какой-то, потный. Может сердечник? Не будет от него толку, ни как от начальника лаборатории, ни как от министерской «лапы». Не возьму его. Не велика шишка – наш куратор, проглотит».

На следующий день, когда министерский чиновник позвонил узнать о результатах переговоров, директор самым искренним тоном сказал: «Он мне понравился. Но, понимаете, там, в лаборатории, средний возраст – тридцать пять лет. Они после работы каждый день в футбол играют, а в антенном зале девчонок щупают. А тут человек солидный, дорога на работу, наверное, займет часа три-четыре в оба конца… Не окажем ли мы человеку медвежью услугу, определив его на такое место». Куратор согласился с Арсеном Степановичем и через месяц пристроил Владимира Ивановича в другой институт.

Сережа был знаком с Егоровым, сталкивался с ним по работе, но о том, что они оба в этот раз претендовали на одно место, Сережа так и не узнал, тем более, что его заявление осталось единственным, поданным на конкурс.

Еще одна инстанция, партком, тоже была пройдена без осложнений. Правда, перед заседанием парткома Сережу вызвал заместитель директора по кадрам. Наверное, познакомился с Сережиными документами перед представлением нового начальника партийному комитету.

– Ты почему беспартийный? – спросил зам Сережу.

– Да, думал вступать, когда комсоргом отдела был, но мне тогда сказали, что нужны рабочие или ИТР-овцы с ученой степенью, а у меня тогда не было. А потом как-то случая не представилось… – объяснил Сережа.

– Ладно, это сейчас не так важно, как раньше. Ты пойди в парткабинет к Филимоновне. Заведи себе карточку и возьми какую-нибудь работу Ленина… «Детскую болезнь левизны в коммунизме» возьми. Почитай, интересно. Нет, я серьезно. Блестяще написана.

Сережа зашел в парткабинет, довольно большую комнату со столами для работы с литературой. Там в Сережу буквально вцепилась заведующая кабинетом Марина Филимоновна. Ей было скучно. В парткабинет стали реже заходить люди, Филимоновна, всегда бывшая в центре институтской жизни, узнававшая, не выходя из кабинета, все новости, бывшая весьма влиятельной и осведомленной фигурой, теперь теряла свое значение, скучала, слабела вместе с партией. Она обрадовалась Сереже, расспросила его об уходе Альберта Тарасовича, об Андрее Прокофьевиче, о Тане, о детях. Потом сама рассказала ему свои истории в особом стиле важной, но простой гранд дамы, приобщенной к тайнам партии, института и распределения высших благ: «Пришла нам подписка на Бажова. Четыре подписки на предприятие. Кто такой Бажов – не помню. Ну, я взяла себе две, все-таки дочери подрастают».

Партийный комитет теперь заседал не так регулярно, как раньше. В ближайший четверг заседание не состоялось, в следующий четверг тоже, так что Сережа успел прочесть довольно много из «Детской болезни…»

На заседании парткома после представления беспартийного Сережи и легкой заминки (что бы такое спросить?), как и предполагал зам, задали вопрос.

– А как Зуев повышает свой идейно-политический уровень, какой семинар он посещает?

– Он, как кандидат наук, семинаров не посещает и работает в этом направлении самостоятельно, – с непроницаемым видом ответил зам.

– Что значит самостоятельно, как конкретно вы работаете в этом направлении? – спросили теперь уже Сережу.

– Я изучаю работу Ленина «Детская болезнь левизны в коммунизме», – честно ответил Сережа.

– Не вспомните ли вы, при каких обстоятельствах была написана эта работа? – стали экзаменовать претендента на должность начальника антенной лаборатории члены парткома.

Сережа рассказал про понравившуюся ему телеграмму Ленина с требованием сообщить ему фамилию товарища, ответственного за выпуск брошюры. Этим Владимир Ильич обеспечил своевременный выход работы из печати, применил принцип личной ответственности.

После этого ответа члены парткома поняли, что Зуев играет по правилам, и единогласно утвердили назначение.

Глава 25

Работа пришла сравнительно небольшая, меньше двух миллионов рублей, к тому же «бумажный НИР». То есть не ОКР, опытно-конструкторская работа, которая заканчивается практически готовой разработкой, технической документацией и опытными образцами. И не полномасштабная НИР, научно-исследовательская, в результате которой должен появиться действующий макет. Просто за три года в результате новой работы должен был появиться отчет, в котором бы делался обоснованный вывод, годится или не годится новый физический принцип для применения в разрабатываемых их «почтовым ящиком» изделиях.

Зато НИР была как раз по тематике Сережиной лаборатории. Издали приказ, в котором начальник теоретического отдела назначался руководителем работы, а заниматься ей поручили Сереже.

Какая же замечательная оказалась работа! Выяснилось, что новый физический принцип нужно было проверить для самых разнообразных устройств, для разных областей техники. Полностью работу вел старый и могучий НИИ п/я С-4096. Его обозначение расшифровывали как «смесь водки (40°) и спирта (96°)» или, проще «Водка-спирт». Этот НИИ отвечал за всю работу, а части ее, в соответствии со специализацией, раздали «ящикам», академическим и учебным институтам по всей стране. Свои НИРы делали Москва и Подмосковье, Ленинград, Комсомольск-на-Амуре, Иркутск, Киев, Одесса, Минск.

Столь серьезные масштабы вызывали уважение начальства, и когда Сереже требовалось загрузить конструкторов, производство или съездить в командировку в какой-нибудь из ближних или дальних городов страны, он этого добивался без особого труда.

Можно было бы и в Аргунск съездить за казенный счет, например, по дороге из Комсомольска задержаться на денек-другой… Но нет. К кому? В Читу еще можно, на кладбище. Да, в Читу, пожалуй, можно…

Все, что привлекало Сережу в профессии, сосредоточилось в этой работе: физическое исследование, сложный расчет, тонкий эксперимент, общение с коллегами по всей стране. А то, чего он не любил, всякие протоколы согласования со смежными устройствами, ограничение потребления энергии, учет влияния чужих приборов, так этого просто не было.

Была, конечно, и рутина. Поскольку Сережа сам вел эту работу, то на нем лежали планы, заявки в другие подразделения, разнообразные перетасовки трудоемкостей из одного заказа в другой из высших соображений, ведомых экономистам. Но дисциплинированный Сережа оформлял все бумажки легко, быстро понимал, что нужно делать, и без всякого отвращения заполнял формы и бланки, которые ему давали в плановом отделе, не особенно вдаваясь в смысл этой пустой, по его мнению, работы. Наоборот, Сережа подружился с симпатичными девчонками из планового и стал обязательным гостем всех застолий в этом женском подразделении.

Чтобы не обращаться по каждому пустяку к начальнику теоретического отдела, Сережа придумал для себя титул «заместитель руководителя – ответственный исполнитель НИР», подписал у директора приказ, и с этих пор Сережина подпись под документами всех устраивала.

Работу выполнили. Перед тем как отправлять отчет в головной институт, нужно было собрать Научно-технический совет предприятия. Несмотря на небольшие деньги, выделенные на работу, не очень большую ее длительность, и чисто исследовательский характер, значение заключительному НТС придавали большое. На НТС съезжались представители из разных организаций, ожидалось начальство из министерства и от заказчика. Поэтому список своих институтских приглашенных в отделе режима рассматривали очень тщательно. Учитывали количество мест в конференц-зале, а также соответствие претендента на свободный стул уровню секретности и должностному уровню совещания. Из поданного Сережей списка вычеркнули Толю Гуржия.

Толя участвовал в работе – проводил расчеты на начальном, теоретическом этапе работы, ездил с Сережей в Ленинград в командировку и оставался там один, работал в вычислительном центре вместе со смежниками. Потом Сережа поручил ему заниматься расчетами по другим заказам, но Толя эту работу не забывал и несколько раз говорил: «Сережа, если тебе нужно помочь по той теме, ты скажи, я время найду». Толя Гуржий, можно сказать, полюбил эту работу.

Перед заседанием Сережа пошел в отдел режима просмотреть список приглашенных, опасаясь, в основном, возможного конфуза с командированными из других городов. Но с посторонними все было в порядке, а Толю Гуржия Сережа в списке не нашел. В ответ на Сережино «почему?», сотрудник показал пальцем на потолок. Сережа позвонил заместителю директора по режиму.

– Слушаю, Агафонов, – услышал Сережа в трубке.

– Петр Петрович, это Зуев беспокоит, замруководителя работы, – представился Сережа.

– Да, Сергей Геннадьевич? – проявил осведомленность режимник.

– Я по поводу Гуржия, его не включили в список приглашенных на НТС, а он один из основных исполнителей работы! – сразу стал убеждать начальство Сережа.

– Какого Гуржия?… А, да, вспомнил, – сказал режимник, и тут же повысил голос. – Что вы, в самом деле?! Детский сад у нас, что ли?! Заместитель министра ожидается, а вы мне подсовываете инженера без диплома. Нечего ему там делать! Лаборантов еще впишите!

– Так работа-то его! – возразил Сережа.

– Все. Расскажете ему потом, раз он такой хороший, – сказал Агафонов и положил трубку.

Сережа объяснил ситуацию Толе, сделав упор на ограниченное количество стульев в конференц-зале. Сереже показалось, что Гуржий не очень обиделся.

За полчаса до НТС Валентина Михайловна громко сказала:

– Толя, ты помнишь? Тебе скоро на НТС!

– А меня не зовут, – пробурчал Гуржий.

– Почему?!

– Рылом не вышел, – с обидой сказал Толя.

– Но тебя же Зуев включил в список?! – выясняла Валентина Михайловна.

– Вот у Зуева и спрашивай, – ответил Толя.

Валентина Михайловна подскочила к Сережиному столу.

– Правда, что ты идешь на НТС без Толи?

– Правда, – ответил Сережа, с опаской глядя на закипающую сотрудницу. Но Валентина Михайловна сама взяла себя в руки, подсела к Сереже и стала говорить вполголоса.

– Послушай, Сережа. Это очень важно. Ведь Толя несостоявшийся теоретик. Это у него единственная, считай, работа такого уровня. Я была очень рада, когда ты его привлек к этой теме. Так, доведи дело до конца. Пусть он присутствует при сдаче работы, ведь люди же мы, в конце концов.

– Вы правы, я с вами согласен, убеждать меня не нужно. Но его вычеркнул Агафонов, а назад вставить отказался, – сказал Сережа.

Самообладание оставило Валентину Михайловну, и она начала кричать:

– Наплевать на Агафонова! Гэбэшник проклятый! Ты ведь докладчик, откажись, если Толика не пустят! Поступи как мужчина! Вам бы только использовать человека, а потом можно об него ноги вытирать!

– Валентина Михайловна, этот эпизод не стоит таких нервов! – попытался утихомирить сотрудницу Сережа.

– Нет, стоит! – совсем разошлась Валентина Михайловна. Лицо ее, особенно скулы, покрылись красными пятнами, из глаз потекли слезы, из ноздри показался и лопнул пузырь, но Валентина Михайловна не думала о том, как она выглядит. – Это вам человека растоптать ничего не стоит! Ты, как стал начальником, совсем переменился. Такой же подлец, как остальные!

– Если вы так о людях заботитесь, так что ж вы меня за двадцать минут до доклада выбиваете из колеи?! Совесть есть у вас? – тоже повысил голос Сережа.

– Совесть?! Ты про совесть заговорил? В общем, так. Если ты не проведешь Гуржия на НТС, я не знаю, что я сделаю… – кричала, но уже тише, Валентина Михайловна. У нее внутри, как будто что-то оборвалось, лицо посинело, и она обмякла на стуле около Сережиного стола.

За сценой виновато наблюдал Гуржий, ведь это он был причиной скандала, он, считай, натравил Валентину Михайловну на Зуева. Воспользовавшись наступившей тишиной, Толя подошел и стал отхаживать Валентину Михайловну, а Сережа постоял минуту, глядя на них, и ушел на НТС.

Когда через три часа Сережа вернулся в лабораторию, то узнал, что Валентину Михайловну увезли в больницу с сердечным приступом.

* * *

Полгода «Водка-спирт» обобщал и систематизировал отчеты, собранные с разных предприятий, а потом выпустил свой большой отчет, в который Сережин раздел входил в виде добротной главы с грамотными теоретическими выкладками, проверенными экспериментально. Таких хороших законченных кусков в отчете было не очень много, и Сережу хвалил руководитель всей работы, пожилой член-корреспондент, жал Сереже руку и говорил: «Очень приятно было с вами работать, весьма».

Затем отчет обсуждался в их министерстве, и в Межведомственном Координационном Совете МКС, и в комиссии по военно-промышленным вопросам ВПК, но уже без Сережи и других исполнителей. Высокому начальству отчет тоже понравился, и работе была присуждена премия. В Сережин «ящик» пришли деньги, целых тысяча двести рублей, которые начальник теоретического отдела поручил Сереже разделить на его усмотрение.

Делить деньги в рамках своей НИР Сереже приходилось, и не одну тысячу, а сотни тысяч. Но это были ненастоящие деньги, какие-то потусторонние, не имеющие отношения к тем деньгам, которые лежат в кармане. Да и делились-то они в соответствии с теми процентами, которые сообщали ему девчонки из планового отдела. Делить-то делил, подписывал калькуляции, отдавал их обратно в плановый, но эти действия никак не были связаны, ни с Сережиной зарплатой, ни с квартальной премией. Во всяком случае, Сережа такой связи не чувствовал. Теперь же предстояло тысячу двести раскидать по-настоящему. Сегодня разделить, а в получку получить. Вот задача!

Сережа сразу решил, что себе и начальнику теоретического отдела он напишет поровну. Начальник – руководитель работы, больше чем ему себе писать не нужно, а то придется, наверное, объясняться. А меньше тоже, с какой стати? Ведь работу-то сделал в основном сам. Ладно, с этим ясно. Но поровну – это по сколько? По пятьсот? И Гуржию двести. А руководство не обидится? Положено, небось, отстегивать от каждой премии. Давай так, большую часть тому, кто работу делал, а меньшую наверх. Пусть восемьсот – им с «теоретиком» и Толику, а четыреста дальше. Кому? Начальнику своего отдела надо дать. Пусть сотню. Директору, он все бумаги подписывал, и вообще в курсе дела больше, чем начальник отдела. Пусть две. Еще сотня остается. Главному инженеру? Он про эту работу и не знает, ну его на фиг. Да и зачем ему сто рублей? Напишу-ка я эту сотню конструктору, который мне все железки рисовал. Ну, вот, все ясно: нам с «теоретиком» по триста, Гуржию и директору по двести, начальнику отдела и конструктору по сотне. Начальник теоретического отдела согласился с Сережиной дележкой почти не глядя.

Оформив приказ о премировании, Сережа пошел собирать подписи. Важной подписью была только одна – заместителя директора по экономике. Эту должность недавно получил молодой экономист, лет на пять старше Сережи. Он быстро прошел лестницу экономических должностей и стал замом, получив в свое распоряжение множество пожилых теток и молоденьких девушек-экономисток. На предприятии считали, что с таким молодым и энергичным заместителем директору будет легче управляться в условиях перестройки и ускорения.

– Вот, мы министерскую премию получили по нашему заказу. Это приказ о премировании, подпишите, пожалуйста, – стал говорить от порога кабинета Сережа.

Заместитель директора, ни слова не говоря, взял и быстро просмотрел бумаги.

– Зачем вы Арсена Степановича включили? – спросил зам, подняв глаза на Сережу.

В том, что высокое начальство сделает какие-нибудь замечания, Сережа был почти уверен. Также он был уверен в том, что это будут идиотские замечания: почему пять экземпляров, когда нужно четыре, а в стране напряженное положение с бумагой? почему в рассылке только один экземпляр в бухгалтерию, а нужно два? И подобное. В соответствие с этим своим убеждением Сережа широко по-купечески улыбнулся и сказал.

– Порядок знаем.

– Что вы знаете?

– Ну, как. Директору… – сказал Сережа и подумал: «Подписал бы и отпустил. Чего лезет, что он в этом понимает?»

– Подождите. Кто сделал работу? Вы?

– Ну, не я один.

– Я не про это. Вот тут в приказе: вы, начальник теоретического отдела. Он руководитель работы, хотя, похоже, формальный. Ладно. Ваш инженер, конструктор, хорошо. Начальник вашего отдела, сомнительно. А директор что делал по вашей работе?

– Что делает директор? Организация работ, приказы подписывал, утверждал отчет, научно-технический совет вел, когда работу защищали… – стал перечислять Сережа. Он так гордился собой, ведь он на участников работы выделил своей рукой аж девятьсот рублей, а начальникам оставил только триста. А тут зам его в подхалимаже, вроде бы, упрекает.

– За эту свою работу директор получает зарплату. А премия дана за творческую часть НИР, то есть вам и другим участникам. Вот я вам сейчас приказ подпишу, меня что, тоже включать?

«Давно бы так», – подумал Сережа и сказал.

– Да можно бы, средств маловато…

Заместитель даже вспотел от того, что его так скверно понял этот инженер. Он с презрением взглянул на Сережу, подписал приказ и сказал, отдавая Сереже документы:

– Все. Берите. С вами не перестроишься.

– Спасибо, – ответил Сережа, чем вызвал еще один презрительный взгляд руководителя.

Сережа запомнил этот разговор, но прошло несколько лет, прежде чем он до конца разобрался в том, чего хотел от него тот энергичный малый в кресле заместителя.

Молодой экономист недолго сидел в том кресле. Видимо, дележка Сережиной премии была не единственной трудностью в его работе. Не пробыв и года заместителем, он ушел с предприятия, как говорили сотрудники, понизив голос до осуждающего шепота, в «коммерческие структуры».

Глава 26

Прием на работу Крысанова был ошибкой, Сережа начал понимать это через неделю. Корил себя за то, что поддался мелкому чувству, захотелось ему самому взять на работу сотрудника, а не то что, на готовенькое, руководить оставшейся от Альберта лабораторией. И взял, хотя Крысанов ему сразу не понравился.

Началось с того, что Сережу позвал к себе в кабинет начальник отдела Бирюков и сказал, что ему кто-то звонил и рекомендовал человека. Вот, пусть Сережа побеседует с этим товарищем.

Крысанов приехал, пошли с ним в лесочек погулять. Виктор Николаевич Крысанов был невысокого роста чернявый лысоватый мужчина лет сорока. Смотрел в основном вниз, на метр перед своими ботинками. Скользнет взглядом по лицу собеседника и снова глаза опустит. Разговаривать так Сереже было неудобно: мало того, что ростом ниже, так еще смотрит вниз. Лысиной, что ли, его любоваться! Сережа предложил присесть на скамейку. Каждую минуту Крысанов сплевывал на землю, пока сидели на скамейке, он заплевал все вокруг.

Так как Крысанов претендовал на должность ведущего инженера, то оклад ему нужно было определить не меньше, чем многим старым сотрудникам лаборатории, особенно тем, кто без диплома. Сереже необходимо было выяснить, за что ему должность и зарплата. Сначала самому понять, а потом, если понадобится, своим объяснить.

– Мог бы я познакомиться с вашими работами? – спросил Сережа.

– Как познакомиться? – не понял Виктор Николаевич.

– Ну, статьи ваши, например, почитать, – объяснил Сережа.

– Нет, я статьи не пишу, – ответил Крысанов. – Я устройства изобретаю.

Выражение «изобретать устройства» показалось Сереже странным.

– А как я могу оценить вашу квалификацию? – спросил Сережа.

– Как оценить? Вот авторские свидетельства, четыре штуки, – Крысанов достал из портфеля красивые свидетельства на плотной бумаге.

– Изобретения ведь закрытые, описаний нет, – Сережа посмотрел авторские. Крысанов был где третьим, где четвертым соавтором. – Расскажите, в чем тут дело, что вы изобрели?

– Названия авторских, что ль, сказать? – с недоумением взглянув на Сережу спросил Крысанов. – Я могу, конечно, вспомнить. Только не понимаю, зачем вам это нужно?

– Я же говорю, чтобы иметь возможность оценить вашу квалификацию.

– Так вот же авторские, четыре штуки, – вразумлял Сережу Крысанов.

– Ладно, давайте по-другому. Вы с антеннами работали? – опять спросил Сережа.

– Да вот же написано… – с раздражение начал говорить Крысанов, но осекся, первый раз отступил. – Ах, да, ведь на свидетельстве класс не указывается, это в заявке на изобретение пишут H01Q, àíòåííû, à çäåñü, ïðàâäà, íåò, ïðîñòèòå. Óñòàë ñåãîäíÿ, ýëåêòðè÷êà, æàðà, çàáûë ãäå ÷òî ïèøåòñÿ. Âñå èçîáðåòåíèÿ ïî àíòåííàì, Ñåðãåé Ãåííàäüåâè÷.

Ничего Сережа толком так и не узнал. Выяснил, что Крысанов разведен, детей нет. Живет в квартире с бывшей женой и ее родителями. Похоже, оттягал у них комнату при разводе и засел в ней, как сыч. Общих знакомых у Крысанова и Зуева не было. Прояснить, что за личность Крысанов, было затруднительно. По какой линии ни копни, Виктор Николаевич был полной противоположностью, антиподом Сергею Геннадьевичу. Возникла настороженность, а тут еще эти авторские свидетельства… Сережа попросил Бирюкова что-нибудь выяснить, но тот не выяснил.

Тем не менее взял Сережа изобретателя Крысанова к себе в лабораторию. В общем, повел себя Зуев С.Г. не как сильный руководитель, а как…Да что там, как дурак!

* * *

Изобретательство – важная сторона жизни «почтового ящика». При разработке новой техники изобретения делались все время. Изменяли, улучшали старые устройства, «прототипы» сделанного изобретения. Чаще даже сначала что-нибудь изобретали, а потом искали «прототип». Потому что без прототипа заявку не оформишь: формула изобретения сначала кратко описывает прототип, потом идет «отличающееся тем», и далее то, что ты, собственно, изобрел. Искать «прототип» нелегко, иногда приходится привязываться к какому-нибудь совсем постороннему изобретению, связанному с твоим изобретением только тем, что удобно оформить заявку.

По заявке требовалось провести «патентный поиск», то есть сравнить предполагаемое изобретение с другими в этой области, сделанными в развитых странах за несколько десятков лет. В процессе этого поиска нужно найти «аналоги», то есть похожие изобретения.

Оформлять заявку изобретателям помогали работники патентного отдела. Это были инженеры, часто женщины, прошедшие специальную подготовку и имеющие склонность к этой сложной и условной работе. Без этих тружениц изобретательства как широко распространенного явления просто бы не было.

Оформленную заявку отсылали в Государственный институт патентной экспертизы, где ее некоторое время выдерживали, ожидая, не будет ли скандала, ведь изобретатели – народ взбалмошный. Потом рассматривали и присылали ответ. Отрицательные ответы классифицировались. Например, могли ответить, что заявка не может быть признана изобретением из-за отсутствия признака «новизна». Неопытный соавтор отвергнутой заявки размахивал руками и кричал: «Они что, не видят, что все здесь по-другому работает?!» А искушенный соавтор быстренько отсылал возражение, что-то вроде «новизна содержится в совокупности отличительных признаков». После этого мог прийти положительный отзыв, а неопытный соавтор, иногда настоящий и единственный автор, не понявший ни слова в переписке соавтора с патентным институтом, радовался, что взял такого ловкача в компанию.

Владельцем изобретения, заявителем было предприятие, а инженеры, сделавшие изобретение «в порядке выполнения служебного задания», назывались авторами. За изобретение авторам выплачивалось поощрительное вознаграждение, не более 50 рублей, и не более 200 рублей на всех. Поэтому соавторов часто бывало как раз четверо. Если изобретение внедряли, и авторы получали вознаграждение, то из него первоначальные 50 рублей удерживались.

Настоящее вознаграждение за внедренное изобретение, которое могло достигать двадцати тысяч рублей, выплачивалось крайне редко. Я знаю только один случай, обросший легендами.

На заводе запустили в крупную серию антенну, защищенную авторским свидетельством. Самый ловкий из четырех авторов изобретения стал добиваться денег. Доказал, что все коэффициенты, по которым считается сумма, должны быть самые максимальные, какие только могут быть. Параллельно оформил премию работникам завода за внедрение изобретения, без этого из завода труднее было бы вытрясти деньги для себя. Добился максимальной суммы двадцать тысяч для авторов и еще денег для заводских. После этого предложил своим соавторам деньги поделить, не так, как легкомысленно расписали при оформлении заявки, всем поровну, а по-настоящему. Каждый взял по клочку бумаги и написал, сколько кому следует, по его мнению. Восхищенные энергией своего соавтора, а также наделенные врожденной скромностью изобретатели написали, примерно, одно и то же. Самому ловкому – семь, двум другим – по пять, а себе – три. Находчивый соавтор собрал бумажки и оценил вклад каждого в соответствии с личными запросами. Получилось, что всем – по три, а ему одиннадцать.

Отношение к изобретательству у инженеров было самое разное. Одни говорили, что делать изобретения – единственный способ для инженера подработать. И воплощали свои слова, ставили оформление заявок на поток, писали их по каждому новому узлу. В таком случае процесс оформления заявки упрощался, ведь из предыдущей заявки можно было многое позаимствовать. Внедренная заявка приносила несколько сотен, а не внедренная – 50 рублей.

Другие не любили оформлять изобретения, и хорошие идеи терялись, забывались, или использовались в разработке без всякого поощрения изобретателя, поэтому кое-кто обоснованно считал, что заявки на изобретения нужно включать подразделениям института в план.

Сережа относился к изобретательству легкомысленно. Когда-то ему очень хотелось получить какое-нибудь авторское свидетельство. Он сам оформил заявку на коллективное изобретение и получил искомое. Потом было интересно получить, чтобы не самому оформлять. Потом решил получить авторское без соавторов, опять сам оформлял. Следующий раз захотел получить открытое, несекретное авторское свидетельство. Потом, когда вместо авторского свидетельства стали давать патент Российской Федерации, Сережа загорелся получить патент, да чтобы открытый, да чтобы без соавторов, да еще и на «способ», а не на «устройство». Говорили, что на «способ» получить труднее. Когда Сережа такой патент получил, то потерял интерес к изобретательству как бумаготворчеству.

Вокруг изобретательства всегда ходило несметное множество баек. Рассказывали, что японцы предложили нашим продать им отвергнутые заявки на изобретения, чтобы в этой отработанной, но еще золотоносной породе покопаться. Но наши не продали.

Рассказывали, что итальянцы, узнав, что у нас какие-то подъемные краны не запатентованы, тут же их сами запатентовали, а с нас потребовали деньги за использование чужого патента.

Говорили, что в каком-то районе при предоставлении новой квартиры изобретателям дают дополнительные метры, нужно только уточнить, три авторских свидетельства нужно иметь или пять. И так далее.

Сами изобретатели были людьми сложными, более заковыристыми, чем просто инженеры. Стоило человеку забыть, что изобретательство – лишь одна из сторон создания новой техники, задуматься о том, что наличие авторских свидетельств и патентов приподнимает его над прочими людьми, позволяет претендовать на нечто большее, чем вознаграждение в кармане и удовлетворение в душе, как тут же психика изобретателя начинала меняться, искажаться, плыть. Начиналось с особенностей характера, кончалось иногда сумасшествием. От научных статей, даже от вышедших книг их авторы свихивались намного реже, чем от изобретений.

* * *

Очень быстро выяснилось, что ведущего Сережа принял негодящего. Руками Крысанов делать ничего не умел, измерения проводить не мог и аппаратуры не знал, физические основы работы антенн представлял себе плохо. Сначала брался выполнить работу, но не справлялся. Потом стал от работы отказываться. Зато про каждый винт с гайкой говорил: «Это можно было бы запатентовать!» Кончилось тем, что Сережа посоветовался с Мишей Севостьяновым и посадил Крысанова писать заявку на изобретение. Была у них антенна, на вид необычная, но когда прикинули, еще до Крысанова, а не написать ли заявку, то решили, что это антенна непатентоспособная. Крысанов же написал заявку, ответил на два отрицательных отзыва, а в третий раз получил положительное решение. Дело тянулось больше года. За это время Сережа пытался добиться, чтобы Крысанов освоил основы эксперимента, к теоретической работе привлекал, пытался подучить, неудобно было перед ребятами, все-таки ведущего инженера взял. Но ни желания, ни склонности к текущей работе у Крысанова не обнаружилось.

* * *

– Эту работу я делать не буду, – глядя на вторую пуговицу Сережиной рубашки, сказал Крысанов.

– Как не будете?! – искренне удивился Сережа.

– А так. Вы напишите задание. Я рассмотрю и, если работа соответствует моему уровню, сделаю, а нет, так делайте ее сами, – зло сказал Крысанов.

– Так не принято, – сдерживал себя Сережа. – Я – ваш начальник, извольте выполнить работу, которую я вам поручаю.