Текст книги "Солдаты армии Трэш"

РЕЙД ПО ВАСИЛЬЕВСКОМУ

27.12.02, 14–15 линии В. О., предзакатное время

Большинство старой части города запитано электричеством по старинке, то есть через единую сетеобразующую базу. Нет там отдельных распределительных подстанций на каждый дом, а если и есть, то они лишь понижают напряжение до нормированной цифры. Достаточно такому центру сгореть – и квартала два-три утонет во мраке. В общем, сгорела одна из подстанций в старом городе, и вот, словно ты переместился во времени в блокадный Ленинград. Причина до банальности проста: жители наврубали в розетки все нагревательные приборы, которые только и могли найти в кладовых (включая распрямленные из клубка конфорки), и стали ждать тепла. Трансформаторная подстанция, построенная лет так пятьдесят назад, не выдержала таких резких скачков напряжения и загорелась. Весь драматизм ситуации в том, что, сколько такую подстанцию ни туши, а пока сама вся не выгорит, не погаснет. В качестве охлаждающей жидкости там используется масло, которое вечно циркулирует по трубкам, проложенным вдоль трансформаторов. Туши не туши, а гореть все равно будет! Словом, вина за все случившееся далее большей частью ложится на плечи голимой муниципальной власти…

Для начала нам нужна была машина. Если вы собрались навести шороху в своем районе и проучить парочку-другую пиздюков, вам нужны колеса. Паленые колеса. Чтобы можно было без задних мыслей и без особенного ущерба для себя бросить их в критический момент. Это не правило солдата армии ТРЭШ, так, жизненное наблюдение.

Если вы не знаете, где достать такую вещь, я попробую подсказать вам. Мы приехали в Гетто в начале пятого, когда петербургское небо стало угасать. Гетто – это небольшой квартальчик, расположенный вдоль Четырнадцатой– Пятнадцатой линий, ограниченный с одной стороны Малым проспектом, а с другой – рекой Смоленкой. Это место – отстойник многих народов двух миров – условно-свободного и уголовного. Это ограниченный мирок с проблемами маленького местечка, где соседи вынюхивают о всех твоих неудачах и успехах… Ненавижу их всех! Заткните свои сраные рты! Блядские уроды! Почему вы стремитесь знать о соседе больше, чем о собственных детях? И как для любого замкнутого в себе пространства, так и для этого места характерно то, что там все друг друга знают: кто сколько сидел, кто кого вчера вечером выебал… Произошедшее событие сразу становится историей, доступной исключительно своим. Иногда она пишется кровью, иногда золотом, если, конечно, кто-то выбился в люди. Здесь свои могут воровать у своих же. И тогда соседка ниже этажом приходит просить вернуть обратно украденный велосипед. А вечером сосед снизу и сосед сверху вместе пропивают украденную, но счастливо возвращенную вещь…

Мы были в классическом составе: я, Тесак и Прыщ. Если вы пойдете пешком от «Васьки», то вам, скорее всего, предстанет та же картина Гетто, что и нам в тот день. Желтые выцветшие и облезшие фасады молчаливо взирали с обеих сторон улицы на прохожих своими пустыми и черными от печали глазницами-окнами. Их потерянные взгляды напоминали мне зловещую тишину беззубых ртов прокаженных. В них не было укора, не было угрозы – в этих воображаемых глазах читалась только пустота и ничего кроме пустоты. Мы свернули в небольшой лаз – дыру в кирпичной стене. Справа раскинулась роскошная свалища, слегка припорошенная снежком. Вонищи не чувствовалось. Зато я сразу вообразил себе величину крыс, гуляющих по подвалам и пугающих захожих собак. На левой стене небольшого дворика прибито стритбольное кольцо, прямо на пятиэтажном брандмауэре. Кроме кольца, не за что глазу зацепиться. Оно только усиливает ощущение пустоты. Но я отложил свои размышления на потом, все-таки надо было торопиться, скоро стемнеет. Я приготовился к непростому разговору. «Ты у нас голова, ты и думай», – читалось в пофигистской роже Тесака. Все правильно, это и есть моя работа – думать, причем за всех (у Прыща с рождения проведена лоботомия, он не в счет). Я направился прямо в небольшой подвальчик на противоположной стороне дворика. Над входом по стене размашисто и коряво было написано «Колеса». Т. Е. то, что нам и надо было.

Когда глаза попривыкли к мраку, я сумел разглядеть двух мудофелей-слесарей и одного парня побойчее; стену, завешанную запасными частями разного рода происхождения; груду покрышек – от лысоватых до тех, где величина протектора не читалась, – и сидевшего на них мордатого. «Скорей всего – местная “крыша”», – подумал я и понял, что разговаривать надо именно с последним.

– Нам нужны колеса, – сквозь плотный дым сигаретного смрада сказал я.

– Да вот, пожалуйста! Какие хотите? – скороговоркой ответил бойкий пацан и указал на гору под мордатым, который пристально на меня посмотрел, как, впрочем, и я на него.

– Нам нужны колеса, – повторил я свое пожелание уже бандюгану.

Бойкий пацан чуть изумился и быстро пробормотал:

– Да вот же они! Берите сколько хотите. А наркотиками мы не торгуем.

Мордатый затянулся еще разок и выжидательно посмотрел прямо мне в глаза. Его маленькие водянистые щелки были сощурены.

– Нам… нужны… ко-ле-са, – раздельно и чуть делая ударение на последнем слове, выговорил я.

Бойкий паренек сделал округленные глаза и посмотрел на человека на покрышках. Потом буркнул:

– Ничего не понимаю. Вот же…

– Федор! Не гони! Разве ты не видишь, что ребятам нужны настоящие колеса, – перебил его бандит. – Подгони-ка пока тачку, а мы кое-чего перетрем.

Федя в момент испарился. Мордатый медленно, растягивая слова и гася окурок о подошву ботинка, проговорил:

– Деньги, надеюсь, с собой?

– Сначала товар, затем деньги! – жестко кинул я ему в лицо.

И это сработало.

27.12.02, Федина история

– Слушайте, что расскажу!

Через пятнадцать минут мы уже были в пути. А Федя травил байки и, судя по усталым выражениям морд двух мудаков-рубак и бандюгана, травил их уже не в первый раз.

– Как-то устроился я, это, на работу в один спортивный магазин. Работка не пыльная – знай развози тренажеры да велосипеды по покупателям. В напарники дали мне ответственного чухана, в общем, складывалось все более или менее удачно. Как-то раз надо было нам отвезти здоровенный силовой комплекс в «Каменные джунгли»… Ну, вы знаете, это в районе «Просвета»…

Он резко крутанул руль влево, и мы пристроились к плотному ряду машин на Кораблях. Хоть и чесал языком, а водил он неплохо.

– Ну так вот, на чем я остановился?.. А! Едем мы, значит, как и сейчас с вами, на «транспортере», и ищем этот чертов дом. Где – не понять!

Все парадные есть, а этой нет! Хоть тресни, а нет. Громадный, нескончаемый домина. Все парадные есть, а этой нет!

Он тихо рассмеялся. Рожи трех других пассажиров из Гетто вытянулись и были безразличны ко всему извне.

– Наконец кое-как отыскали парадную. Она находилась между двумя различными корпусами в одном здании… Вот урод, чего встал!

Впереди образовалась небольшая пробка из тех, кто сворачивал на Новосмоленскую набережную.

– Значит, мы выгрузились. Заходим, а там темнотища! Кругом кучками мусор валяется, из подвала несет мочой, говном и сыростью. Приторный, я вам скажу, запашок! Рядом с щитовой копались два мастера, так они, чтобы не ждать, пока управдом принесет ключ, просто начали кувалдой крушить навешенный замок. Гулкие удары в замкнутом помещении здорово бьют по мозгам! Не помню, на какой этаж нам надо было, помню только зассаный и засраный лифт да дыру метр на метр в крыше. Наверное, металл вырезали.

– Самое интересное началось, когда мы поднялись на лифте, – продолжал Федор. – Выходя спиной и занося тренажер, я задел что-то мягкое. Оказалось, что это человеческая нога. «Поаккуратнее можно! Не видишь, здесь человек лежит», – раздалось с пола. Я быстро осмотрел бетонный пол – там развалились два чувака-джанки. Причем говорил со мной нарком, ноги которого лежали за пределами моей досягаемости. То есть говорил он за своего дружка. У второго я заметил только здоровенную, как мыльный пузырь, голову. Но нам уже открыли… В квартире негде было ступить, везде валялись тела: худые, толстые, грязные, чуть чище… Им не было предела! Рядом с открывшим дверь хозяином стоял паренек и нежно обнимал того за талию. У обоих были черные круги под глазами и вялые движения, как будто каждое неаккуратное напряжение мышц доставляет им острую, пронзающую все тело боль. Хозяин, человек лет тридцати и судя по всему местный дилер, вялым жестом гомосека указал, куда ставить силовую установку. Я ботинком соскреб газеты и различного вида упаковки с пола и только затем опустил тренажер. Вот тогда я и подумал: «А на кой хуй этим скелетикам силовая установка? Они что, и вправду качаться собираются?! Или решили устроить прямо на дому клуб ведения здорового образа жизни?»

Мы проехали «Прибалтон» и направились прямо, вдоль Ковша.

– Когда мы выходили, эти мудаки-электрики так и ебались с замком. А я подумал, неужели люди могут жить в такой помойке?

Представьте себе, это говорит человек, сосуществующий с курганом мусора! Я же, отвлекшись от мысли о необходимых деньгах, представил себе тех двух пидросов-наркош и подумал: «А как они ебут друг друга в задницу: с гандоном или без?»

27.12.02, Ковш

Когда мы подъехали к месту назначения, совсем стемнело. Светонакопители на стрелках моей Festin’ы показывали 18:05. Тускло горело уличное освещение. Нам показали целый ряд «мерседесов» начала девяностых, пару «ауди» и старенький «фольксваген» седан. Но я только старался тянуть время, примеряясь к каждой машине по отдельности. Наконец мордатому надоели наши примерки, и он сказал, чтобы мы достали деньги. Все получалось так, как я спланировал. Бандюга обращался ко мне, я стоял метрах в двух от него, поэтому как бы переминаясь с ноги на ногу, незаметно сделал шаг в полметра. Справа от меня, рассекая тему, удрученно стоял бойкий Федя; ровно за спиной быка толпились Тесак с Прыщом и те два хмыря-рабочих. Тесак подал голос:

– Какие деньги?

И наивно заулыбался. Я поймал нужный момент – когда бандюга, клокоча от ярости, оборачивается и тем самым совершает грубейшую ошибку. Я быстро беру кирпич (здесь их довольно много – все-таки свалка рядом). Пока мордатый тычет в грудь Тесака пальцем, я начинаю разгонять руку для удара одновременно с подъемом тела. Федя пробует заорать и, испуганно глядя на меня, мотает головой. Я подмигиваю ему и прикладываю указательный палец к губам. Он замирает, окончательно обосравшись. Работяги меня не видят, да и при любом раскладе я слишком быстр для них.

Я высоко выкидываюсь вверх и, зависнув в воздухе на сотую долю секунды, слышу от бандита «БЛЯ!». Кажется, и он подрубил тему, но слишком поздно! Так как при произношении слова «бля» рот, извлекая последний звук, чуть раскрывается, то я улавливаю сквозь глухой звук удара кирпичом по макушке неясный, но знакомый «клац» верхней челюсти об нижнюю. Бык падает как подкошенный, кирпич – пополам. Я не чувствую никакой музыки, наверное, слишком перенапряжен. Пауза. Тесак с Прыщом принимают боевые позы, но я останавливаю их. Никто и не помышляет о драке. Я говорю спокойным тоном:

– Ребята, мы не хотим вам ничего плохого! Просто выложите все содержимое карманов на землю.

Работяги, чуть поохуевав, начинают медленно двигаться, доставая отвертки, какие-то гайки, ключи и прочий мусор. Федя тоже не торопясь расстается с содержимым своих карманов. Я делаю знак Прыщу, и тот отбирает из кучи хлама сотовые и ключи. Пока я шарюсь по карманам мордатого, Тесак разбивает три трубки, а ключи зашвыривает подальше на лед Ковша.

– Этого товарища мы возьмем с собой, – спокойно произношу я. – А вы можете топать домой.

Старенький, видавший виды «транспортер» с тонированными стеклами салона – самое то, я вам скажу, для наведения шороха на Васильевском. К тому же ключи в зажигании!

Тело мордатого бандюги мерно покачивалось в салоне, когда мы, миновав группу опущенных по полной программе мудаков, выезжали на Наличную. Дальше надо действовать, строго придерживаясь плана, никакой отсебятины. Для начала дружественный визит.

27–28.12.02, «burn, motherfucker, burn»

Заехав по пути к Тесаку и захватив все необходимое, мы на полных парах помчались (19:24) по погруженному во мрак Васильевскому острову. Тушу бугая мы выбросили на заснеженную мостовую Четырнадцатой–Пятнадцатой линий прямо напротив пустыря с горой мусора. На лбу этому куску говна я черным маркером написал библейское: Просите и получите, но получите по вере вашей! Если вы боитесь, что мудак замерз там, на снегу, то глубоко ошибаетесь. Я же не зря вам рассказывал про внутренний мирок Гетто! Я убежден, что кусок сала был тут же уведен под ручки набежавшими после нашего отъезда соседями.

Уже достаточно стемнело, пора было приниматься за дело. Проехав почти насквозь Четырнадцатую–Пятнадцатую линии, мы сделали первую нашу остановку. Я припарковался (19:36) на противоположной стороне и развернул колеса так, чтобы удобнее было съябывать. Пока я всматривался в черные очертания приземистого, в два с половиной этажа, здания крытой парковки для шикарных машин и трехметровых ворот, мои други на снегу разливали (19:37) из двадцатилитровой канистры бензин по дырявым пластиковым бутылкам из-под коки. Я принюхался и почувствовал так хорошо знакомый мне приятный запах семьдесят шестого. На моем лице расплылась блаженная улыбка пиромана. Я включил зажигание и выехал (19:41) на середину улицы с открытым кузовом. В это же самое время Тесак подошел к ограде, но не вплотную, а так, чтобы хватило места для разбега и замаха. Прыщ стоял чуть позади и держал за горлышки две струящиеся во все стороны бутыли. Третья, брошенная умелой рукой Тесака, пролетела по территории особняка метров пятнадцать и упала, разливая веером по расчищенному асфальту бензин. Следующая тара спланировала прямиком под днище «гелендвагена» с мигалками, стоящего у крытой парковки. Последняя, из рук все того же Тесачины, долетела почти до самого крыльца. Прыщ по-быстрому запрыгнул в раскрытый кузов «фольксвагена», а я наслаждался последними секундами представления, которое через миг должно было исчезнуть. Запах семьдесят шестого будил в моем воображении самые больные фантазии. Я газанул (19:43) – условный знак, мол, пора кончать со всем этим. Скорее всего, у распиздяев хватило денег, дабы установить кучу объемных энергонезависимых датчиков на движение, и охранники здесь будут с секунды на секунду.

Согласно плану, Тесак вытащил из-за пояса две стеклянные поллитровки с тряпичными фитилями. Обе были на одну треть заполнены измельченным парафином. Секунда-другая – и Тесак запрыгивает внутрь тачки и захлопывает дверцы, я рву по газам, а площадь перед особнячком озаряется бензиновыми всполохами. Я успеваю заметить лишь отливающую золотом на фоне огня латунную табличку перед входом. Наверняка какой-то банк! Но мне уже похуй – надо съябывать отседова!

Выезжая на Средний, резко выкручиваю (19:43:30) руль вправо. Надеюсь только на хорошее сцепление с дорогой. Порядок! Хоть чуть и качнуло в сторону, но протекторы вцепились в дорогу, как бойцовские псы в шею бомжа на тренировках. Слева миновали рассадник чиновничьего аппарата – Академию государственной службы. Надо бы и им подобный визитик нанести как-нибудь. Развелось гребаных пидоров на нашу голову! Интересно, а стеклопакеты они на собственные средства вставили или на сбережения находящихся с ними в одном здании отделений почты и телеграфа?..

Раздались (19:44) три взрыва: два первых – словно глухие хлопки от петарды, третий – чуть громче и зычнее. Внутреннее удовлетворение разлилось по телу, я опять улыбнулся. Тесак перелез на переднее сиденье.

– Здорово ты это им устроил!

– Заебись! – ответил Тесак и сделал вид, что засыпает.

Легкий трепет с холодом на секунду пронзили тело, но меня передернуло, и волнение отступило. Его место заняла выверенная четкость – действуй согласно плану. Теперь главное – опередить ментуру. Устроить заварушку на Васильевском сможет любой дурак, если, конечно, по-настоящему захочет, а вот выйти из сотворенного хаоса, разгребая реки дерьма на пути, сможет лишь истинный мастер своего дела. Естественно, изначально у меня были кое-какие наметки, как побыстрее и поглубже зарыться. Но на месте приходится все перекраивать!

Я думал, сможем ли мы уйти так же, как и приехали? И неожиданно ответственность в виде «транспортера» навалилась на плечи: надо побыстрее избавиться от этого говна! Нет улик – нет и преступления. Но избавиться от мини-фургона в центре города – довольно непростая логическая задачка, я вам скажу! Если ты, конечно, не знаешь свой город, как свою квартиру: не знаешь всех потаенных уголков, где бы даже этот здоровый немец поместился; где ты сможешь без лишних хлопот решить свою и друзей дальнейшую судьбу, и путь кучи, пусть даже и проржавевшего, но железа. Я знаю, а вы?..

Выезжать за пределы района нет никакого смысла – план «Перехват» может дать положительный результат. Особенно это актуально для Васьки, где на каждом мосту стоит по будке с фараоном. Естественно, что он не станет вылезать из своей конуры, он просто даст наводку, а там разберутся. Интересно, а кто приедет быстрее – быки или менты? Да какая разница! Все одно – дерьмо! Пощады ждать неоткуда. От таких наездов против столь серьезных людей не откупишься, это тебе не бомжа мочкануть! Изуродуют, будьте любезны. Да еще и работать на них заставят!

Тогда самое разумное для нас – свалить на небольшую и неприметную улочку Васильевского острова и просидеть там часа два-три. А уже потом вплотную приниматься за заключительную часть плана – ликвидацию фургончика.

Мы проехали (19:56) почти весь Средний на малом ходу так, чтобы не привлекать лишнего внимания и не вытрясти последние мозги. Ремонт, бля! Органы правопорядка повстречались нам лишь единожды – наряд УВО стоял возле «Макдоналдса» и тщательно охранял это заведеньице, где тупоголовый народ только тем и занимается, что поглощает десятками килограммов жирную высококалорийную американскую культуру. Я сбавил газ, и мы спокойно миновали очередной перекресток, оставив позади полуразвалившийся готический собор с оконными рамами, выполненными в новоанглийском стиле. Мне всегда нравилось это строение. Есть в его полуразрушенности, сквозь которую проглядывает былое величие, что-то действительно присущее Петербургу как каменному сфинксу истории. Даже ненадолго оторвавшись от освещенной дороги, взгляни через лобовое стекло туда, где в мертвом небе теряется остроконечная башенка с покосившимся крестом, и ты увидишь и прочувствуешь душу города в этих разбитых, закрытых деревянной обрешеткой оконцах!

Казалось, темнота заполняла в тот день все видимое пространство. Она давила и прижимала город, но я слишком хорошо знал, куда надо свернуть, чтобы не пропустить заветный перекресточек. Колеса, амортизируемые подвеской, легко выстукивали дробный ритм из мощеной дороги. Во мне появилось смутное чувство, которое давно уже не проявляло себя, – ощущение торжественности и величия момента зарождения симфонии справедливости. На моем лице расплылась зловещая улыбка, и Прыщ чуть шарахнулся вглубь фургона, увидев ее. Я угадал (19:59) с первых нот мелодию, выстукиваемую «транспортером» по мостовой. Это гитара Тома Морелло, издающая резкие, скрипучие риффы, предвещает мир о наступлении нового времени. НАШЕГО ВРЕМЕНИ!!!

Пока я резко дергал за рычаг передач, а фургончик стучал колесами по мостовой, Зак де Ля Роша начал свой призыв:[6]6
  Далее приводится текст песни группы Rage Against The Machine «Ashes In The Fall» из альбома 1999 года «The Battle Of Los Angeles». Все права сохранены.


[Закрыть]

 
A mass of hands press on the market window
Ghosts of progress
Dressed in slow death
Feeding on hunger
And glaring trough the promise
Upon the food that rots slowly in the aisle…
 

Глаза мои разгорелись адским огнем, когда голос Зака, поддерживаемый взрывной волной Тома, врезался в слова, как кирка в камни. Я видел (20:01) отражение жара преисподней на лобовом стекле в кромешной темноте петербургского вечера. Я бы и сам рад испугаться, но тут мы на бешеной скорости вылетели на асфальт Большого, в момент преодолели его, и вот колеса вновь отстукивают ритм симфонии Святой Злости, не давая мне отвлечься.

 
Aint funny how the factory doors close
Round the time that the school doors close?
Round the time that the doors of the jail cells
Open up to greet you like the reaper?
 

Я снизил (20:03) скорость до минимума, вырубил с четвертой на нейтральную, выключил фары и легко вывернул руль влево. Съехал с проезжей дороги во двор и припарковался за помойкой. Так нас не будет видно с улицы. Я повернул ключи в замке зажигания, двигатель приятно встрепенулся и умолк. Как и музыка, которая теперь исчезала, словно далекое эхо. Я откинулся на сиденье, сжал/разжал кулаки несколько раз, повертел можжевеловые шарики, завел будильник на ручных часах Festina на пять часов вперед и закрыл глаза. Сквозь сплошной мрак я услышал заспанный голос Тесачищи:

– А что, уже приехали?

Мне не надо было поворачивать голову назад, дабы увидеть испуганное лицо Прыща. Я знал и так…

28.12.02, улица Репина – свалка в Гавани, морозная ночь

Что с закрытыми, что с открытыми глазами темнота сгущалась и охватывала все сущее не только снаружи, но и внутри машины. Я проснулся под легкий и приятный сигнал часов. 1:05. Надо было заканчивать начатое.

Мы стояли у помойки, а впереди извилисто скрывался во тьме двор. Небольшие терраски; полуподвальные, с запахом мертвецкой сырости, подъезды, выводящие прямо на соседнюю Первую/Съездовскую линии; увитые, словно в курортном городке, хмелем балкончики… Я могу не видеть, но могу чувствовать город, вдыхая воздух Петербурга.

Лирическое настроение кончилось. Пришла четкая выверенность и расчетливость. Врубив зажигание и вместе с ним фары, осветившие петербургский дворик, я сдал полукругом назад, и машина снова оказалась на мостовой. Сейчас требовалось соблюдать правила Игры. Будь против Системы, но играй по ее правилам – звучит четвертое правило солдата армии ТРЭШ. Ведя машину по набережной, я решил чуть поразвлечься и свернул на Четырнадцатую/Пятнадцатую линии. По правде сказать, я так и не решился проехать прямо. Перед поворотом на Большой я вгляделся туда, где предполагал увидеть огонь пожарища. Но заметил лишь три пожарные машины, две скорые да ментов. Столпотворение освещали галогенные фонари команды спасателей и посекундные всплески сигнальных огней то синего, то красного цвета. А все-таки здорово! Кто додумается искать зачинщиком здесь, рядом с целой армией спасения, а мы, как один, пред ними. Оболваненное Системой дубье!

Я свернул на Большой и уж там дал всем просраться. Делая всех справа налево и обратно, я успевал выкрикивать запоздалым автомобилистам первое, приходящее на ум. Кто ехал на корытах попроще, те с запуганными рожами тупо старались не замечать моих перлов; а кто сидел повыше или, наоборот, пониже всех над асфальтом, пытался выебываться и, скорчив мстительную физиономию, силился бросить что-нибудь в ответ. Но что можно сказать против «один рубит – семеро в хуй трубят» или, например, «не пришей к пизде рукав». Только разве «тому виднее, у кого хуй длиннее»… Но знатоков не находилось. Правда, был там один умник, решил показать, как крут, и обогнать меня на «паджеро», но я ловко ушел от стычки, свернув уже с Наличной налево в переулок. Туда, куда и надо было. В конце нашей дороги асфальт заканчивался шлагбаумом, а за ним раскинулось широкое поле свалки – визитная карточка современного Петербурга, встречающая наших долгожданных гостей. Переговорив со сторожем на полташку, «транспортер», мерно покачиваясь, отправился в свой последний путь, будто корабль прямо со стапелей на дно. Мы спустились по крутому мусорному склону ко льду. Встали так, чтобы фургон был виден только с залива. Кое-как оправившийся от шока ночной поездки, Прыщ по моему приказу начал обливать салон остатками семьдесят шестого, полузаспанный Тесак, пока суд да дело, снаружи проделывал бензиновую дорожку от автомобиля куда-нибудь подальше. У меня имелось секунд двадцать. Я подумал: «А здорово мы сегодня рисковали, черт возьми!» Но в ту же секунду улыбнулся – какие могут быть доводы против такого адреналина?

Мы отошли метров на тридцать, и Тесак поджег свою бензиновую дорожку. Машина занялась в момент. Через несколько секунд в салоне взорвались две канистры. Все сгорает в кострах амбиций, даже железо! Мы стояли втроем и наблюдали, как языки пламени пожирают сантиметр за сантиметром фургончик. Мы смотрели и пили припасенное пиво, а жар касался наших лиц и грел тело. А потом, не дождавшись, пока машина догорит до остова, мы поплелись вдоль береговой линии по льду, и я подумал, посмотрев в вышину, как хорошо, должно быть, висеть там одной из мириад бесконечно недостижимых звезд. И душа моя заплакала светлой грустью.

 
Ashes in the fall,
Like ashes in the fall…