Текст книги "Об экономике – с улыбкой (сборник)"

Бухгалтерия в Древнем мире

После первого сеанса «живых картинок» обучающий джинн подверг меня второму сеансу. Переселение из сознания одного в сознание другого человека, особенно с учетом давности эпох, в которые эти древние бухгалтеры существовали, ввергло меня поначалу в шоковое состояние. Только теперь, по прошествии значительного периода времени, я могу перевести воспоминания в относительно спокойное русло. Передаю все пережитое мной настолько точно, насколько оно мне вообще запомнилось.

Жаркое египетское солнце жгло немилосердно. Плечи и руки Иф-Бельзенола, и без того почти черные, истово ныли под нещадными солнечными лучами, однако до конца смены было далеко.

Заслонив ладонью глаза, Иф-Бельзенол окинул взглядом расстилавшиеся перед ним знакомые до изнеможения окрестности. У самого горизонта виднелась зелено-голубая полоска животворящего Нила. «Искупаться бы», – мелькнула в воспаленном воображении Иф-Бельзенол привлекательная мысль, но он с испугом поспешил отогнать ее. Если фараон или кто-то из жрецов прознает про крамольные в рабочее время желания, не миновать кинжала палача. Впрочем, его, как опытного писца, могут запросто запихнуть в полотняный мешок и кинуть на разживу крокодилам.

«Вот бы и искупался», – с тоской подумал Иф-Бельзенол и принялся разглядывать окружающие Нил земельные, напоминающие мелкую сетку наделы. Когда-то он работал на одном из таких земельных наделов: составлял папирусы и помогал своему ихути подсчитывать урожай. Славное было времечко, и женщин вокруг было в достаточном количестве – не то, что здесь. Жалко, что ихути пришлось отказаться от услуг Иф-Бельзенола, а то писец и сейчас был окружен женским вниманием. Ничего не поделаешь, древнеегипетская экономика развивалась по своим ведомым одному Ра законам! Удовольствия одного профессионального писца положительно не представляли для древнеегипетской экономики, как и для самого Повелителя Вселенной, никакой ценности.

Вздохнув, Иф-Бельзенол отвернулся и стал смотреть в другую сторону – туда, где высились циклопические усыпальницы пирамид. Пирамиды, доступные лишь могущественнейшим из фараонов, манили своим величием, хотя тот же самый пейзаж Иф-Бельзенол наблюдал всю свою жизнь, с момента рождения. Правда, сейчас Иф-Бельзенол находился на значительной высоте, почти вполовину от средней высоты пирамиды, поэтому открывавшиеся перед писцом просторы были гораздо обширней, чем обыкновенно. Локтей пятьсот повыше – и взору откроется лазурная, манящая прохладой полоска Эвксинского Понта.

К своему огорчению, Иф-Бельзенол понимал: подняться на пятьсот локтей выше ему скорее всего не суждено. Строительство пирамиды, которую он обслуживал в качестве писца, продолжается уже восемьдесят сезонов и закончится не ранее чем через пятьдесят сезонов. Вряд ли Иф-Бельзенол доживет до этого времени. Мыслимое ли дело – дюйм за дюймом затаскивать неподъемные каменные глыбы с помощью механических лебедок и блоков на самую верхотуру! Сверху и с противоположной стороны пирамиды до Иф-Бельзенола доносились крики надсмотрщиков, иногда – грохот сорвавшегося с веревок камня и истошные вопли придавленных им людей. Сто локтей, максимум двести локтей выше – нет, это предел. Но все равно интересно, какому из фараонов достанется эта пирамида?.. Может быть, сыну нынешнего фараона малолетнему Хеморину?

Улыбнувшись мыслям, Иф-Бельзенол пододвинул к себе деревянный ящичек с канцелярскими принадлежностями и еще раз огляделся. Рабов, согнувшихся под тяжестью мешков с луком, редькой и чесноком, пока видно не было. По сходням протащилась пара рабов с гружеными чем-то тяжелым ящиками, но в ящиках продукты не переносились, а кроме лук, редьки и чеснока, Иф-Бельзенола ничего не интересовало.

Строительство пирамиды разворачивалось выше, и строителям требовались продукты, много продуктов, в том числе много лука, редьки и чеснока. Продукты затаскивались по сходням на вершину строящейся пирамиды, чтобы быть на ней съеденными. Тысячи рабов, расположившихся выше по пирамиде, съедят доставленные продукты и потребуют еще, и тут без Иф-Бельзенола не обойтись.

Работа Иф-Бельзенола заключалась в регистрации количества мешков с луком, редькой и чесноком, которые рабы проносили вверх по сходням. Эти негодники вполне могли сойти со сходень и затеряться посреди каменных глыб недостроенной пирамиды, в надежде припрятать пищу или продать ее кому-нибудь из праздношатающихся поблизости местных бездельников, поэтому пост, порученный Иф-Бельзенолу, был чем-то вроде наблюдательного промежуточного пункта, на котором отмечалось количество мешков. Другие писцы регистрировали количество мешков с другими продуктами, а Иф-Бельзенол отвечал за лук, редьку и чеснок.

Где-то вверху по сходням, локтей на двадцать выше, находился другой наблюдательный пост, однако с этим писцом Иф-Бельзенол никогда в жизни не встречался и вряд ли когда встретится. Зачем? У того писца своя работа, а у Иф-Бельзенола своя. Мало ли таких писцов, разбросанных по всем уровням недостроенной пирамиды, трудятся во благо наместника Ра на земле достопочтенного фараона Хеода?

Внезапно Иф-Бельзенол разглядел еще одного плетущегося по сходням раба, на этот раз с наполненным чем-то мешком, и быстро подбежал к нему. От мешка разило луком, хотя на какое-то мгновение Иф-Бельзенол усомнился, что луком пахнет от мешка, а не от раба. Нет, в мешке был точно лук. На всякий случай, чтобы окончательно в этом удостоверится, писец ощупал мешок. Раб – кажется, это был перс, – согнувшись под тяжестью мешка, замер, не смея пошевелиться. С жилистой шеи перса на раскаленный камень стекали струйки горячего пота.

Показывая рабу, что тот может продолжать движение, Иф-Бельзенол вернулся на свое место и открыл деревянный ящичек с канцелярскими принадлежностями. Макнув кисточку в краску из отвара корней марены, писец вывел на папирусе аккуратный иероглиф и тут же разгладил папирус специальной гладилкой, которая называлась фальцбейном. Иероглиф получился безупречным по исполнению – кусок пемзы для подчисток не требовался. Иф-Бельзенол удовлетворенно крякнул и любовно огладил свои канцелярские принадлежности. Потом прикинул, что произойдет с папирусом дальше, и поразился прихотливости пути, который предстояло проделать начертанному им документу.

Сначала папирус Иф-Бельзенола объединят с другими папирусами, в которых зарегистрировано перемещение мешков с луком, редькой и чесноком. Затем специальные счетчики проанализируют количество мешков, зафиксированных на каждом уровне пирамиды… и не приведи Бог Ра, если количество мешков не совпадет! Кормить кому-то тогда крокодилов. Затем счетчики проанализируют нормы потребления лука, редьки и чеснока, приходящиеся на одного раба или вольноотпущенника… хотя здесь расхождения менее вероятны. Затем, месяца через два, папирусы уйдут на утверждение во дворец фараона.

«Во дворце кого-нибудь обязательно пырнут кинжалом или скормят крокодилам, – подумал Иф-Бельзенол расслабленно. – Иначе приближенные фараона разворуют пирамиду еще до того, как она будет построена».

Все мешки с луком, редькой и чесноком, которые с утра пронесли мимо Иф-Бельзенола, были самым тщательным образом зарегистрированы. «Вряд ли до конца смены кто-нибудь из рабов появится на сходнях. Значит, не грех и передохнуть, – подумалось Иф-Бельзенолу. – Не забыть по окончании смены сдать папирус главному писцу, и… Ночи в Древнем Египте так коротки».

Внешне сохраняя невозмутимую рабочую позу, древнеегипетский писец спрятал кисточку и емкость с чернилами в деревянную коробку и, наконец, позволил себе расслабиться. Свесив ноги с каменной глыбы, на которой был расположен его регистрационный пост, в ожидании сменщика Иф-Бельзенол принялся разглядывать находившиеся на его уровне пирамиды. Клонящееся к закату солнце приобрело красноватый оттенок, и пирамиды в его призрачном свете казались остроносыми плотами, на которых Бог Ра забирал души усопших в Долину Вечной Радости.

Мысленный и письменный учет

После двух сеансов «живых картинок», уготованных мне программой обучения, виски́ немного покалывало, однако общее самочувствие следовало признать удовлетворительным.

– Ну что, мой мудрейший и ныне просвещенный друг, – спросил обучающий джинн, кажется, весьма довольный произведенным на меня впечатлением, – ты понял, с чего начинается бухгалтерия?

– Нет, не понял, – честно признался я.

– Надо же! А мне говорили, что «живые картинки» – лучшая наглядная агитация. – огорчился джинн. – Хорошо. Распахни внутреннее ухо сокровенному и ослепительному познанию, возраст которого насчитывает не одно тысячелетие… Слушай внимательно… – в этом месте джинн сделал многозначительную паузу. – Представляя собой одну из функций мышления, учет и есть мышление.

Я повертел головой, пытаясь переварить сосредоточенное в последней фразе ослепительное познание.

– Учет и есть мышление, – со значением повторил обучающий джинн. – В некотором смысле, конечно.

Я прикинул, что мой незваный учитель имеет в виду и усомнился.

– … Разве минуту назад, – продолжал развивать свою мысль обучающий джинн, – ты не наблюдал своего первобытного коллегу, совершившего первый в мироздании акт учета? Разве это не было актом учета? Неандерталец учел имеющиеся у него мясные запасы, что позволило распределить продукты между всеми членами племени. Первый в мироздании акт учета совершился в неразвитом мозгу неандертальца, но можешь ли ты, о мудрейший из всех распахнувших внутреннее ухо, правильно охарактеризовать это первое в мироздании учетное действие, особенно в сравнении с теми учетными действиями, которые совершал древнеегипетский писец?

Я молчал.

– Если не можешь, тогда я сделаю это за тебя. Во-первых, учетное действие в мозгу неандертальца было более рационально, чем запись информации на папирус. Это учетное действие было рационально, как ни одно другое учетное действие в мироздании, и это несмотря на то, что оно совершалось независимо от сознания неандертальца. Неандерталец не успел над этим учетным действием как следует задуматься, как уже выполнил его, тогда как древнеегипетским бухгалтерам требовалось – нет! – не только заполнять папирусы. Появление носителей информации привело к необходимости обрабатывать эту информацию, причем обработка одного папируса отнимала силы и время не одного древнеегипетского бухгалтера, но и множества его коллег. Современным же бухгалтерам приходится, смешно сказать, обучаться бухгалтерскому учету несколько лет, да по ходу работы еще и перерывать горы учебной литературы. То что первобытному бухгалтеру давалось легко и просто, твоим современникам дается с неимоверным трудом. Позабыв о своих исторических началах, бухгалтерский учет превратился в империю, сделался громоздким и неповоротливым, но только не рациональным. Где тут рациональность? О какой рациональности может идти речь?

– Рациональность?..

– Да будет тебе известно, что рациональность и бухгалтерия – однокоренные слова. Латинское ratio переводится как «учет», «разум». «Бухгалтерия» даже пишется по-итальянски как Ragioneria, что доказывает ее зависимость от человеческого мозга.

Я счел за благо кивнуть.

– Во-вторых, о мудрейший из всех внимающих, не станешь же ты отрицать, что процессы, происходящие в человеческом мозгу, намного сложней любых придуманных человеком учетных процедур?

Я не отрицал.

– Таким образом, бухгалтерский учет, будучи вложен в головы людей аллахом, всегда в них существовал, причем существовал в своем наиболее рациональном и наименее изученном варианте. Однако после того, как правила записи учетной информации на бумажные носители были сформулированы людьми, история бухгалтерии повернула вспять, в заведомо губительном и иррациональном направлении.

Возражать обучающему джинну я побаивался, и мы смогли мирно побеседовать еще некоторое время. Из беседы удалось уяснить следующее.

Концепция джинна состояла в том, бухгалтерский учет развивался от сложной, но рациональной формы к простым, но нерациональным – в этом, по мнению джинна, и заключалась инволюция бухгалтерии. От мгновенной, однако неизвестного принципа действия мысли – к сваленной на ковре стопке учебников. По словам джинна, человеческий мозг являлся персональным вычислительным устройством, которое наряду с другими задачами решало, независимо от бухгалтерской квалификации своего обладателя, и простейшие учетные задачи. Отказ от использования человеческого мозга при решении учетных задач объяснялся прежде всего невозможностью запоминать те огромные объемы информации, которыми люди стали оперировать по мере развития производственных отношений. Однако, как только информация стала помещаться на носители, потребовалось формулировать правила учета, в чем ранее необходимости не было: процесс вычисления в человеческом мозгу совершался без сознательного участия человека, тогда как правила записи информации на носители требовали формулировки. Первобытные бухгалтеры оказались к этому не готовы, в результате чего возникла методология письменного учета, заведомо не имевшая ничего общего с естественным, природным учетом, происходившим в человеческом мозгу. Наряду с человеческим мозгом появились внешние бухгалтерские устройства, под которыми джинн подразумевал носители информации и связанные с их обслуживанием технику, в том числе компьютеры, о существовании которых узнал из моих учебников. Принципы действия внешних бухгалтерских устройств изначально не соответствовали принципам действия внутреннего бухгалтерского устройства, то есть человеческого мозга – в этом, по мнению джинна, и состояла трагедия бухгалтерского учета как научной дисциплины.

Основную ошибку теоретиков бухгалтерского учета обучающий джинн видел в отрицании естественной природы учета и ее замене навязанными извне правилами. В соответствии с этой концепцией не человек является приложением к внешним бухгалтерским устройствам, а наоборот те являются приложением к функционирующему во время решения учетных задач человеческому мозгу.

– Посредством внешних бухгалтерских устройств, – высказался обучающий джинн, – бухгалтерия и деградировала. Изобретая бухгалтерский учет, люди полагали, что до них он никогда не существовал. Слепцы, слепцы, они даже не взяли на себя труд попытаться сымитировать имеющую место в человеческом мозгу бухгалтерию. Люди начали прямо с нуля, со своих убогих представлений о том, что и как надо учитывать. Они проигнорировали информационный аспект учета, посчитав, что вся бухгалтерия сосредотачивается в тех глиняных черепках или бумажных листках, на которые они заносили первичную информацию, а не в их собственных мозгах, пока еще не готовых к постижению высоких истин. В конце концов люди совсем исключили собственные мозги из области учета, оставив бухгалтерии глиняные черепки, бумажные листки да набитые микросхемами ящики. Это ли не деградация? Увы, увы. Изучая современное иррациональное направление учета, следуя заветам и обычаям письменной бухгалтерии, любой бухгалтер интеллектуально деградирует – как человек, принужденный заниматься глупыми и ненужными делами, совершать действия, смысл которых не понимает и не осознает.

Я помалкивал.

– Хотя, – продолжал свою мысль учитель, – каждая учетная операция в современных тебе учебниках подробно описана и регламентирована, вследствие того, что все эти операции не базируются на тех же принципах, что и мышление, о возможностях учета они дают лишь косвенное, утрированное представление. Между тем, бухгалтерский учет гроша ломаного не стоит без осознания принципов своего действия. Только не тех искусственных и затасканных принципов, о которых пишут в учебниках по бухгалтерскому учету, а совсем иных принципов, связанных с функционированием мышления. Эти действительные принципы учета настолько сложней своих бледных, фигурирующих в учебной литературе тезок, насколько реальность может быть красочней нашего представления о ней. Ты сам скоро убедишься, сколь порочны и злокачественны те принципы учета, на которых зиждется современная бухгалтерия, – заметил по этому поводу обучающий джинн.

– А тебе, джинн, известны принципы мышления?

– Увы, недостаточно хорошо, о мудрейший из всех любопытствующих. Однако в данном случае важней направление поисков, чем конечный результат. Пока не удалось построить искусственный человеческий мозг, полное уподобление искусственного учета естественному учету, разумеется, невозможно.

– Намереваясь работать бухгалтером, – мрачно изрек в завершение нашей беседы джинн, – ты добровольно отказываешься от использования своего мыслительного аппарата, погружаешься в пучину алогичности и бессодержательности. Бухгалтерия единственная наука, развивающаяся инволюционно, поэтому в ней действуют иные законы природы, чем в остальном мире. В бухгалтерии регресс и прогресс поменяны местами, но ты не отчаивайся: мое глубокомысленное учение, о мой глубоконеобученный ученик, позволит сохранить твой рассудок в целости и невредимости, ибо только осознание степени своей деградации позволяет останавливать и преодолевать эту разрушительную интеллектуальную эрозию. По этой причине тебе и надлежит принять присягу.

Я не нашел сил возразить.

Принятая мной присяга оканчивалась следующим пассажем: «… Если же мне потребуется пройти курс переобучения, клянусь обратиться к тем же могущественным силам, которые прислали моего обучающего джинна, и ни в коем случае не пользоваться услугами конкурирующих могущественных сил – да будут все их обучающие джинны заточены в коньячные бутылки на протяжении ста тысяч лет и еще одного отчетного периода!».

Мое обучение бухгалтерскому учету только-только начиналось.

О поступлении и выбытии

Привожу диалог между мной и джинном, воспоследовавший вскоре после всех описанных событий. Дабы не утомлять читателя несколько высокопарным слогом джинна, всеми его бесконечными и устаревшими «о мудрейший!», заимствованными, насколько я понял, из прошлых, состоявшихся в незапамятные времена учебных семестров, диалог приводится в конспективном изложении.

Я: Если принципы письменного учета не совпадают с принципами мысленного учета, чем именно они различаются?

Джинн: Методом записи, разумеется. О методе записи, используемом внутри черепной коробки, у нас – даже пославших меня могущественных сил, не говоря уже о твоих будущих коллегах – имеется весьма туманное представление. Однако ясно, что этот метод иной, чем применяемый в современной письменной бухгалтерии.

Я: Я не знал, что в человеческом мозгу используется какой-то метод записи.

Джинн: А разве не используется? Разве само понятие мышления не предполагает оперирование некоей информацией?

Я: Наверное, предполагает.

Джинн: Если имеется информация, должен наличествовать и какой-то метод ее записи: информация не существует сама по себе, а должна быть организована в определенную структуру, которая обуславливается методом записи. Структура информации – это и есть метод ее записи. Если мы не в силах изучать человеческое мышление с точки зрения структуры информации, остается с точки зрения структуры информации изучать бухгалтерию. Делать это необходимо с критических позиций, не воспринимая буквально все накопившиеся в бухгалтерском учете за века его существования правила, а оценивая их на соответствие принципам, которые мы предполагаем за мышлением.

Я: Но ведь принципы мышления нам неизвестны?!

Джинн: Неизвестны, однако мы можем их предположить, хотя бы поверить в их существование. Если в силах поверить – значит, таковы они в действительности. Если не в силах поверить – значит, действительность основывается на иных принципах.

Я: Хорошо. Тогда каков же метод записи, практикуемый в письменной бухгалтерии, и чем он отличается от метода записи, практикуемого природой? Почему мы никогда не сможем поверить в тот метод записи, который использует современная бухгалтерия?

Джинн: Вот мы и приступаем к непосредственному изучению бухгалтерского учета… Итак, бухгалтерия базируется на регистрации объектов. В реальности – той, которая подвергается регистрации – объект представляет собой некую вещь… ведь бухгалтерия призвана отображать реальный, состоящий из материальных предметов мир, не так ли? Будучи зарегистрирована в системе учета, эта вещь превращается в элементарную, обладающую заданными свойствами единицу, свой информационный образ, также называемый объектом. Объекты в реальности и в системе учета не идентичны: они соотносятся между собой так же, как соотносятся исходный образец и построенная на его основе модель. Объект в системе учета есть информационный образ реальной вещи. Из-за схожести названий многие бухгалтеры путают указанные объекты… хотя не представляю, как можно спутать реальную вещь и ее зарегистрированный в системе учете образ?

Я: Разницу между вещью и ее образом понимаю. Путать не буду.

Джинн: Каждая из вещей может быть зарегистрирована либо по поступлению, либо по выбытию.

Я: Это еще почему?

Джинн: А что говорят по этому поводу твои бухгалтерские учебники?

Я кинулся к учебникам и принялся перелистывать их оглавления. Не найдя ничего в оглавлениях, стал просматривать отдельные главы, где, как мне казалось, мог содержаться ответ на этот банальнейший вопрос. Наконец, с немалым удивлением вынужден был признать, что в учебниках по бухгалтерскому учету ничего не сообщается по поводу того, почему объекты регистрируются либо по поступлению, либо по выбытию. Впрочем, я не был уверен, что утверждение учителя соответствует действительности и что учитель специально не морочит мне голову ради каких-то своих сомнительных целей.

Джинн: Убедился? О поступлении и выбытии объектов ничего не сообщается, потому что авторы этих учебников сами не знают ответа.

Тут джинн на целые пятнадцать минут разразился проклятиями в адрес злосчастных авторов, пожеланиями им всю оставшуюся жизнь только тем и заниматься, что изучать бухгалтерский учет по своим собственным учебникам, а также апелляциями к незабвенному Ахмед-Махмуд-Сулейман-паше, который из жалости не преминул бы посадить этих бумагомарак на самый острый и длинный кол в своем султанате. Полный перечень всех жизнеутверждающих и суматошных высказываний обучающего джинна, с которым после ознакомления с учебниками по бухгалтерскому учету я склонен был согласиться, опускаю.

Я: Мне кажется, я знаю ответ. Вещи всегда регистрируются по поступлению или выбытию по той причине, что они всегда либо поступают на предприятие, либо выбывают с предприятия.

Джинн: Предприятие?.. Ах да, это купеческое хозяйство. Хорошо, пусть будет предприятие… В принципе, ты прав: вещи либо поступают на предприятие, либо выбывают с предприятия. Как правило, это происходит в результате обмена: одна вещь на предприятие поступает, а другая вещь взамен нее выбывает. Купля-продажа ведь на том и основана, что товар обменивается на деньги. Однако это чересчур упрощенный взгляд на поступление и выбытие объектов. Такой упрощенный взгляд мог бы иметь любой студент, да что там студент – любая амеба. На самом деле поступление и выбытие имеют место в других случаях: в частности, имеют место внутри предприятия. Можешь, сказать, в каких случаях возможно поступление и выбытие вещей внутри предприятия?

Я: Случаи поступления и выбытия объектов внутри предприятия?.. Теряюсь в догадках.

Джинн: Первый случай: из одного вещества в результате химической реакции получается два других вещества, или одна вещь механическим путем разделяется на две других вещи. Был один объект – стало два объекта. В этом случае бухгалтер должен зарегистрировать выбытие первого объекта и поступление двух последующих объектов.

Я: Но ведь эти вещи не поступают на предприятие и не покидают его, как в случае купли-продажи?

Джинн: Бесспорно. Тем не менее в результате химических или механических преобразований, необходимых в ходе хозяйственной деятельности, они исчезают или появляются, что для бухгалтера равносильно поступлению и выбытию объектов.

Я: Вещь может быть разделена не только надвое, но и натрое, и вообще на любое количество частей.

Джинн: Безусловно. Деление надвое – здесь и далее – приведено мной в качестве условного примера.

Я: Это я понимаю.

Джинн: Точно так же, химическим или механическим путем, в результате слияния, совмещения двух вещей может быть получена одна вещь. Это второй случай поступления и выбытия объектов внутри предприятия. Было два объекта – стал один объект. В этом случае бухгалтер должен зарегистрировать выбытие двух первых объектов и поступление последующего объекта.

Я: Вероятно, это все?

Джинн: Не совсем. Существует еще один потенциальный случай преобразования объекта, с формальной точки зрения не представляющий собой ни его поступление, ни его выбытие.

Я: Что же это за исключение?

Джинн: Только что объект, зарегистрированный в системе учета, был определен мной как элементарная, обладающая заданными свойствами информационная единица.

Я: Помню.

Джинн: Если меняется одно из этих заданных свойств объекта, при том, что сам объект остается неизменным, отсутствуют факты как поступления, так и выбытия. Например, товар вследствие долгого хранения теряет определенное – скажем, потребительское – свойство. Одно из свойств товара изменилось, однако сам товар остался на месте. Можешь сказать, как трактовать подобный случай?

Я: Не готов отвечать.

Джинн: Хорошо, тогда отвечу я. Данный случай можно трактовать как выбытие объекта с прежними свойствами и поступление того же объекта с новыми свойствами. В конце концов, дело только в названии. Данный случай можно вообще трактовать как переименование, необходимое в силу изменения какого-либо свойства вещи. Когда товар залежится настолько, что полностью утеряет потребительские качества, он превратится в пищевые отходы, то есть можно будет говорить о преобразовании одной вещи в другую вещь, как частном случае поступления или выбытия объектов. Теперь ты понимаешь, почему вещь может быть зарегистрирована либо по поступлению, либо по выбытию, и никак иначе?

Я: Теперь понимаю.

Джинн: Ничего ты не понимаешь: объекты не всегда регистрируются по поступлению или выбытию.

Я: Не огорчай меня парадоксами, джинн! Я было свыкся с мыслью о регистрации вещей по поступлению или выбытию, а ты, не моргнув глазом, утверждаешь обратное.

Джинн: Я сказал «не всегда регистрируются», хотя должны бы регистрироваться всегда. Вещи не регистрируются по поступлению или выбытию в тех случаях, когда не совмещаются с другими вещами, не разделяются на составные части и не обмениваются. Такие вещи не требуют регистрации по поступлению или выбытию. Вспомни о различных делопроизводственных книгах, в которых регистрируются входящие или исходящие документы. Разве эти вещи записываются по поступлению, а затем выбытию? Нет, конечно – они регистрируются однократно. Регистрации по поступлению или выбытию не требуется, так как совмещения, разделения или обмена данных вещей не предполагается. Между тем документы регистрируются все-таки по поступлению или выбытию, хотя и однократно: если так можно выразиться, у входящих документов регистрируется поступление, а у исходящих – выбытие.

Я: Мне никогда не приходилось об этом задумываться.

Джинн: В случае со входящими и исходящими документами их регистрация по поступлению и выбытию в принципе возможна, хотя с точки зрения хозяйственной деятельности и не нужна. Попробуй сообразить, в каком случае регистрации объектов по поступлению или выбытию не требуется в принципе… то есть вообще не требуется?

Я: Даже не знаю, что сказать.

Джинн: Если мы надумаем учитывать не вещи, но абстрактные понятия… Нужно ли, к примеру, регистрировать по поступлению и выбытию абстрактное понятие «синий»?

Я: А то не нужно! Напротив моего подъезда один забор уже синий, а другой пока еще ржавый – его маляры недокрасили. Вероятно, по той причине, что недоквасили. Как только доквасят, появится надежда, что докрасят. Тогда придется зарегистрировать выбытие ржавого забора и поступление забора синего.

Джинн: Ты абсолютно лишен чувства юмора, мой друг. Теперь по существу. В приведенном тобой примере «синий» представляет собой не самостоятельное понятие, а одно из свойств забора. Объект – это забор, а «синий» – это его характеристика, так что поступать и выбывать, в рамках своей регистрации, будет все-таки забор, а не цвет забора. Если бы мы захотели зарегистрировать, к примеру, палитру цветов, которыми покрашены заборы в твоем квартале, никакого поступления или выбытия этих цветов указывать не потребовалось бы. Мы просто указали бы: «синий» – и этого оказалось бы для такой регистрации достаточно.

Я: Ну хорошо, хорошо… Шутить не буду.

Джинн: Но это еще не все. Как по-твоему, что у объекта регистрируется первоначально: поступление или выбытие?

Я: Конечно, поступление.

Джинн: Ты абсолютно в этом уверен?

Я: Абсолютно. Ничто не может выбыть с предприятия, предварительно в него не поступив.

Джинн: Хорошо, предположим… Тогда что такое обязательства?