Текст книги "Об экономике – с улыбкой (сборник)"

Дойдя до домашней пещеры, Робинзон – поскольку дело близилось к вечеру и в лесу на глазах темнело, – не стал откладывать изготовление одеяла, а сейчас же сплел его из мягкого, найденного на ближайшей опушке тростника. Одеяло вышло роскошным: пружинистым и мягким, словно перина в каюте океанского лайнера. Свою долю козлятины, которую Робинзон не забыл принести из туземной деревни, он положил в самый дальний и холодный угол пещеры, и из предосторожности укрыл мясо козьей шкурой – на том и покончил с текущими делами.

Полностью удовлетворенный произошедшими за день событиями, Робинзон поудобней устроился на надувном матрасе и заснул.

День третий

Обустройство в пещере. – Разногласия при экономическом обмене. – Робинзон вводит денежное обращение. – Банановое и молочно-мясное направление. – Соседский воришка. – Введение государственности и всеобщая мобилизация. – Южная оконечность покорена. – Историческая справка о рабовладении.

Утро следующего дня Робинзон посвятил хозяйственному обустройству.

Первым дело он решил приготовить козлятину, в опасении, как бы мясо в жарком и влажном тропическом климате не испортилось. Однако на чем приготовить – вот в чем вопрос? У Робинзона не было не только кухонной плиты, но и простых спичек, чтобы зажечь огонь: в момент кораблекрушения ему было не до спасения с корабельного камбуза кухонной плиты, сами понимаете. Единственное, что у него сохранилось с кораблекрушения – бокал и соломенная трубочка из-под коктейля, не считая, конечно, надувного матраса, на котором Робинзон ночевал, но они для приготовления козлятины категорически не подходили. Можно было засушить козлятину на солнце, благо солнце в тропическом климате палящее, но помозговав, Робинзон решил добыть огонь.

На полу своей домашней пещеры он подобрал несколько камней кремниевых пород и принялся стучать ими друг о друга, высекая искры – и искры действительно посыпались. Тогда Робинзон сложил в центре своей пещеры довольно-таки уютный очаг из камней побольше, выдернул из своей лежанки пучок тростника и изо всех сил ударил друг о друга камнями. Искры упали на сухой тростник, который сразу же загорелся.

Через минуту он уже разводил огонь, подкидывая в него принесенные с ближайшей опушки дрова, а через час было готово прекрасное жаркое из козлятины – без приправ и гарнира, но замечательно прожаренное. Перед тем, как кинуть мясо на раскаленные камни, Робинзон вовремя вспомнил о слюнявых младенческих челюстях и промыл мясо в ручье, но даже воспоминание о туземном малыше, вознамерившемся изжевать его нормальную отбивную, не испортило настроения. Короче, жаркое получилось выдающимся.

Позавтракав, Робинзон принялся за пошивку одежды из козьей шкуры. Для полного комплекта – штанов и рубашки, – шкуры было маловато, поэтому он решил ограничиться одними штанами, с тем чтобы при следующей удачной охоте обзавестись еще одной козьей шкурой на рубашку. Пока же он раскроил козью шкуру и скрепил в нужных местах колючками, получив грубые, но пригодные для ежедневного употребления штаны.

На приготовление обеда и кройку штанов ушел целое утро, поэтому в туземную деревню Робинзон отправился к полудню – ему не терпелось узнать, какие выводы сделали туземцы из его экономических задумок и каких успехов добились.

Едва выйдя к туземной деревне из леса, Робинзон обратил внимание на перемены к лучшему.

Вокруг хижин было навалено множество – гораздо больше, чем во время вечернего пиршества, – бананов и других тропических фруктов, а также пойманных, жалобно блеющих, привязанных к хижинам коз. Количество самих хижин со вчерашнего вечера тоже заметно увеличилось, ведь строительством хижин занимались теперь самые головастые туземцы, в то время как длиннорукие собирали плоды с деревьев, а длинноногие гонялись за козами. Таким образом, туземцы воспользовались преподанными им экономическими уроками – кооперацией и специализацией, – в полной мере.

Робинзон заприметил также двух вчерашних туземок, продолжавших драку из-за гребешка. Количество волос на головах дерущихся значительно уменьшилось, что было само собой разумеющимся, ведь с момента конфликта прошло не менее пятнадцати часов. Женщины продолжали проклинать и мутузить друг друга, но уже как-то рассеянно, скорее по привычке, чем из-за природной кровожадности. Рядом валялся сломанный гребешок. Видя такое, Робинзон порадовался, насколько же «твое-мое-ваше-наше», о котором туземки узнали только вчера, въелось в кровь и плоть этих необразованных людей. Они воспринимали уроки Робинзона чрезвычайно быстро, буквально впитывали их, как сухая губка впитывает влагу, на глазах превращаясь в цивилизованных, понимающих и рассчитывающих свою экономическую выгоду людей.

«Какие сообразительные», – подумал Робинзон.

Сообразительность туземцев показалась ему несколько странной. В тот момент он впервые начал подозревать, что с его необитаемым островом что-то не в порядке – не так, как с другими необитаемыми островами, о которых он читал в художественной литературе. Однако додумать мысль о странной сообразительности туземцев Робинзон не успел, потому что ему пришлось заняться другими вопросами, требовавшими настоятельного разрешения.

Несмотря на наступившее в деревне товарное изобилие, туземцы отнюдь не стали сыты и счастливы – напротив, между ними возникли принципиальные разногласия.

Да, конечно: вооружившись передовыми принципами кооперации и специализации, они за одно – сегодняшнее – утро смогли нарвать огромное количество бананов, наловить множество диких коз и выстроить несколько новых комфортабельных древесных хижин… однако теперь все эти бананы, козы и хижины принадлежали туземцам, их нарвавшим, наловившим и построившим. Раньше, до введения частной собственности на добытые продукты, каждый из туземцев до отвала наелся бы бананов, жареной козлятины, а нуждающиеся в улучшении жилищных условий туземцы переехали в новые хижины. Но теперь наесться и переехать было невозможно, потому что новоиспеченные владельцы бананов, козлятины и хижин не соглашались отдать их за просто так, а только в обмен за что-нибудь, то есть за те же хижины, козлятину и бананы. И надо же такому случиться, что владельцы бананов все как один нуждались в козлятине, владельцы козлятины нуждались в хижинах, а владельцы хижин – в бананах! Первые ни за что не соглашались отдать свои бананы за ненужные им хижины, вторые – отдать свою козлятину за ненужные им бананы, а третьи – отдать свои хижины за ненужную козлятину, в результате чего участвующие в обмене стороны так громко орали друг на друга, что на центральной поляне все вконец перепуталось и перемешалось. Робинзону с трудом удалось понять, что к чему.

Осознав проблему, Робинзон впал в задумчивость, пытаясь вспомнить, каким образом подобный конфликт разрешался в цивилизованном обществе.

– Бананы… Козлятина… Хижины… – шептал он, оглядывая скандалящих туземцев.

В голову ничего не приходило. Робинзон никак не мог сообразить, как сделать так, чтобы каждый из участников обмена получил необходимые ему продукты.

И все-таки он придумал! Поразмышляв две или три минуты, он отыскал простое и вместе с тем крайне эффективное решение.

Еще в свой вчерашний визит в туземную деревню Робинзон подметил, что туземцы используют в качестве украшений морские раковины – не такие, в которых водятся съедобные моллюски и которые он еще позавчера, ползая на коленях, собирал по побережью, а намного более красивые: большие и изогнутой формы, представляющие собой большую художественную ценность. Несомненно, эти раковины были на необитаемом острове редкостью: за все время ползания на коленях в поисках съедобных раковин ни одной такой раковины Робинзон не увидел, а если бы увидел, обязательно бы запомнил. Так вот, Робинзон спросил у владельцев бананов, имеются ли у них эти самые красивые художественные раковины. Владельцы важно закивали головами:

– Сурока! Сурока! – в том смысле, что имеются, мол.

Тогда Робинзон жестами объяснил владельцам бананов: а не хотят ли они отдать свои раковины в обмен на только что отстроенные хижины. Владельцы бананов с радостью согласились, равно как и владельцы хижин, готовые получить за свой строительный труд ценные для них предметы украшения. Однако владельцам хижин недолго было любоваться на полученные ими раковины, потому что Робинзон предложил бывшим владельцам хижин отдать раковины в обмен на козлятину, на что те опять же с радостью согласились, поскольку козлятина была им нужней раковин. Дело оставалось за малым: уговорить бывших владельцев козлятины отдать раковины бывшим владельцам бананов, которые ныне владели комфортабельными хижинами. После чего раковины совершили полный оборот и вернулись к изначальным владельцам.

Вероятно, вы, прочитавшие эти строки уважаемые дети, не совсем поняли, кто с кем и чем менялся. Но это не важно. Важно, что в результате оборота художественных раковин каждый из туземцев получил желаемый товар: бананы, козлятину или хижины, – так что распоряжениями Робинзона туземцы остались довольны и счастливы.

Доволен был и Робинзон, распорядившийся, чтобы каждый товар на необитаемом острове отныне обменивался на раковины, то есть художественные раковины использовались в качестве средства платежа.

С этого момента туземная деревня стала напоминать рынок. Со всех сторон слышалось:

– Аргубадо сурока про! Барракунда сурока пай! – то есть: меняю бананы на две раковины, или: меняю козлятину на десять раковин, ну и так далее.

Робинзон так и догадался, что, введя на необитаемом острове средство платежа, изобрел денежное обращение.

Смысл денежного обращения должен быть ясен всем. Вместо того, чтобы обменивать ненужную вещь на нужную, ненужная вещь продается, а взамен нее покупается нужная вещь. Тем самым тебе уже не надо искать такого человека, который продает нужную тебе вещь в попытке купить ненужную. Понятное дело, где такого человека найдешь? Вместо этого ты продаешь товар одному человеку – за деньги как средство платежа, – а покупаешь у другого – за те же самые деньги. В результате процесс купли-продажи становится легким и приятным. Робинзон предложил использовать в качестве денег художественные раковины, понятно почему: потому что художественные раковины были самым доступным средством платежа, которое он мог предложить. Точно так, используя раковины в качестве средства платежа, поступали некоторые племена на тропических островах, так что предложение Робинзона было естественно для тропического климата. Но конечно, другие племена использовали в качестве средства платежа и другие предметы, например, каменные жернова, такие тяжелые, что их с трудом могли поднять десятеро. По счастью, таких каменных жерновов на робинзоновом необитаемом острове не было, поэтому он и предложил использовать для денежного обращения красивые, представляющие художественную ценность раковины. Что и было с блеском исполнено.

Надо сказать, туземцы были от денежного обращения в полном восторге. Им так понравилось менять товары на раковины, а раковины на товары, что они принялись меняться без всякой необходимости – исключительно для того, чтобы лишний раз вступить в денежные отношения.

Допустим, владеющий охотничьей дубинкой туземец продавал ее другому туземцу за две раковины, а потом выкупал обратно, но уже за одну. Тот туземец, у которого оставалась на руках дубинка, но при этом чудесным образом возникала лишняя раковина, потирал от радости руки и восклицал:

– Алюмба мао! – что означало: обалдеть просто!

Второй туземец, который в результате двойной купли-продажи этой художественной раковины лишался, совсем даже не радовался, а напротив огорчался, но и он от удивления перед премудростями экономики чесал в затылке и произносил:

– Мао алюмба! – что означало: просто обалдеть!

А чтобы до второго туземца лучше доходили тонкости товарного обмена, первый туземец ударял второго дубинкой по башке, после чего шел меняться с кем-нибудь еще.

Туземцы были настолько благодарны Робинзону за его экономическое нововведение, что решили тут же означенное нововведение отпраздновать, по случаю чего принялись резать пойманных коз, намереваясь приготовить из них нормальные отбивные. Отовсюду послышалось козье блеяние, такое истошное, что Робинзону захотелось заткнуть себе уши, но козлятина ему еще не приелась, поэтому он с благосклонностью отнесся к инициативе гостеприимных хозяев.

Внезапно туземцы стали о чем-то между собой переговариваться, указывая на одного из своих, который, как выяснилось, отказался резать свою козу, а принялся ее доить. Этот сообразительный козодой подставил под козу половинку кокосового ореха и принялся интенсивно дергать козу за вымя, в результате чего из вымени в половинку кокосового ореха полилось жирное козье молоко. Все это происходило ко всеобщему туземному удивлению. Робинзон понял, что раньше дойка диких коз у туземцев его необитаемого острова не практиковалась, поэтому туземцам она была в новинку. Вскоре вокруг козодоя образовалась целая толпа, наблюдающая за его манипуляциями. Закончив дергать за вымя, козодой с благодарностью потрепал козу за спутанную бороденку, вытащил из-под нее половинку кокосового ореха и выпил содержимое, облизываясь. Толпа завистливо ахнула, а несколько человек, не успевших прирезать своих коз, побежали доить их по примеру сообразительного козодоя.

Многие из туземцев, подоив своих коз, принесли на общее пиршество половинки кокосовых орехов, полные козьего молока, но далеко не все туземцы, потому что некоторые из пойманных животных оказались не козами, а козлами.

Вам, наверное, известно такое образное выражение: как от козла молока. Это выражение означает долгое и совершенно напрасное ожидание чего-то хорошего – в том смысле, что молока от козла не дождешься. От огорчения, что козлов подоить никак не получается, многие туземцы, не успевшие прирезать своих козлов, стали-таки их резать, но далеко не все. Один головастый туземный парнишка не стал дожидаться от козла невозможного, однако и не счел нужным пустить его на котлеты, а поступил совершенно необычным образом. Он сорвал длинную и прочную лиану, обмотал ей шею своего неприкосновенного козла, а потом взгромоздился животному на спину и хлопнул по заднице. Козел, не ожидавший от своего хозяина такого запанибратского обращения, встал на дыбы, а затем, под улюлюканье публики, понес седока не разбирая дороги.

Сначала козел пронес наездника вдоль туземной деревни, затем поперек, а под конец, совсем обезумев, и по диагонали, следствием чего было несколько сбитых с ног женщин и рухнувших хижин. Только через довольно продолжительное время расстроенного козла удалось утихомирить, но обладавший неуемным характером и значительной головастостью паренек и тут не унялся, а, раздобыв где-то большую корягу, привязал к шее козла и пустил животное рысью.

Пустить козла рысью – означает не превратить вовсе козла в рысь, то есть большую дикую кошку с пушистыми ушами, и даже не заставить козла бежать наподобие рыси, как вы могли подумать, а заставить козла бежать, заставляя его ставить на землю одновременно одну переднюю и одну заднюю ногу. А рысь здесь совершенно ни при чем. Если хотите, можете встать на четвереньки и попробовать передвигаться на четвереньках рысью, одновременно опуская одну переднюю и одну заднюю ногу – тогда вы лучше поймете, как передвигался пущенный рысью козел.

Помимо того, что козел передвигался рысью, он еще тащил за собой привязанную к нему большую корягу, оставляя на земле глубокую черную борозду.

Это навело Робинзона на мысль.

– С какой стати собирать бананы, с опасностью для жизни лазая по скользким пальмовым стволам? – обратился он с речью к собравшимся. – Те же самые бананы, оставаясь в абсолютной безопасности, можно выращивать поблизости от своего жилища. Для этого достаточно заложить банановую плантацию, с которой дважды в день – а может, и чаще, поскольку климат на нашем необитаемом острове тропический, – собирать выращенный урожай. Также нет смысла гоняться за дикими козами по всему острову, когда тех же самых коз, еще и поупитанней, можно выращивать самостоятельно. За питанием для коз дело не станет! Во-первых, урожай от земледелия обеспечит не только нас, но и поголовье нашего скота, а во-вторых, коз можно выпускать пастись самостоятельно. Для этого, конечно, необходимо предварительно приручить их, в крайнем случае, привязывать к дереву длинной лианой, чтобы коза не одичала и не убежала обратно в лес, или построить для них специальные загоны. Это намного эффективней охоты на диких животных или собирательства диких овощей. За чем дело стало?

– Дяденька Робин зона правильно говорит! – воскликнул туземный парнишка, которого Робинзон за его большую смышленую голову стал называть Головастиком.

– Кто хочет стать пахарем, первым на нашем необитаемом острове? – бросил клич Робинзон.

Стать первым пахарем вызвался отец Головастика – кряжистый туземец, которого Робинзон тут же окрестил Землеробом.

– После праздничного обеда поступим следующим образом, – объявил Робинзон. – Все возьмут примитивные орудия, какие у вас есть – остро заточенные камни и кости, – и освободят от растительности небольшую площадку поблизости от деревни. После чего Землероб вместе со своим ездовым козлом и привязанной к козлу корягой проедется по поляне, освобожденной от растительности, несколько раз взад-вперед, по возможности ровными рядами. Вспаханную землю следует засадить банановыми саженцами – молодыми побегами банановых пальм. Когда саженцы вырастут и начнут плодоносить, в нашем распоряжении окажутся настоящие банановые плантации. Другие туземцы в это время огородят пространство для выпаски коз – построят просторные загоны, в которых козы начнут нагуливать жир и одомашниваться. В результате жизненный уровень туземного населения на нашем необитаемом острове повысится в тридцать три с половиной раза.

После робинзоновой речи, принятой благодарными туземцами на ура, началось пиршество. У туземцев был повод пировать: шутка ли, в течение каких-то суток на их необитаемом острове не только было введено денежное обращение, но и возникло земледелие с животноводством, бананового и молочно-мясного направления! Ни туземцы, ни Робинзон не говорили о земледелии и животноводстве – туземцы по той причине, что ничего о них не знали, а Робинзон о земледелии и животноводстве позабыл, а потом уже не вспомнил, – однако робинзоновы предложения обещали дать туземным жителям много-много коз и бананов. Козы и бананы были намного питательней всех умных слов, какие только имеются во всех на свете умных книжках, вместе взятых.

Но увы, пиршество завершилось, практически не начавшись.

Едва жители туземной деревни расселись за накрытыми на центральной поляне праздничными пальмовыми листьями, как один из туземцев выкрикнул что-то звонкое, указывая рукой на отдаленную хижину, откуда, воровато оглядываясь, вылез туземец с нехитрыми туземными пожитками в руках. Это был какой-то не такой туземец – раскрашенный не так, как другие жители деревни, – поэтому Робинзон сразу заподозрил неладное. Так оно и оказалось. Судя по тому, как всполошились, как повскакали на ноги и негодующе завопили его спутники, этот человек – такой же в сущности туземец, как жители робинзоновой деревни, – принадлежал другому туземному племени. Он тайно пробрался на чужую территорию и, воспользовавшись тем, что все были заняты введением животноводства и земледелия, залез в чужую хижину, с целью похитить ценные пожитки у их законных владельцев.

– Сакон! Сакон! – заорали туземцы, бросаясь к месту похищения.

Воришка оказался увертливым и быстрым на ногу. Прижав к груди наворованное, он бросился наутек в близлежащие заросли.

– Лови его! – приказал Робинзон, которого вместе со всеми охватил азарт преследования.

Туземцы, наученные передовым методам охоты на диких коз, рассыпались цепью и организовали преследование – впрочем, непродолжительное, поскольку похититель оказался намного умнее и быстрее любой козы. Во-первых, во время бега этот туземец из соседнего племени не блеял наподобие козы, а убегал молча, чтобы преследователи не смогли определить его местонахождение. Во-вторых, воришка не метался из стороны в сторону, постоянно меняя направление, а убегал, если так можно выразиться, осознанно и целенаправленно, в результате чего быстро оторвался от преследовавших его деревенских жителей и растворился в тропических зарослях, только его видели.

Решив, что преследование бесполезно, Робинзон остановил погоню и приказал всем возвращаться в деревню.

– Сакон! Карабундо портико! – такими словами туземцы пытались донести до Робинзона переполнявшие их чувства.

Робинзон был с туземцами солидарен. В хлопотах о молодой туземной экономике он как-то упустил из виду, что на необитаемом острове может существовать не одно туземное поселение, а несколько – теперь, осознав свою ошибку, думал, как ее исправить.

– Куда этот негодяй побежал? Где прописан? – спросил Робинзон, с обидой поджав губы.

Продолжающие возмущенно жестикулировать туземцы проводили Робинзона на высокий холм, с которого открывался прекрасный обзор на весь необитаемый остров, такой одинокий посреди изумрудного, покрытого белыми бурунчиками океана. С северной стороны холма располагалась туземная деревушка его друзей, а чуть дальше – скалистая гряда, в которой Робинзон нашел себе убежище, тогда как с южной стороны открывался вид на тропический лес, простирающийся до самого побережья. Сквозь густую зелень Робинзону удалось рассмотреть несколько крыш таких же легких древесных хижин, из которых состояла и его деревня. Значит, на южной оконечности острова тоже жили люди – судя по нахальному, оставшемуся безнаказанным воришке, не слишком хорошие.

Робинзон бросил на своих спутников вопросительный взгляд. Те кивками подтвердили, что так оно и есть: людишки на южной стороне малоприятные, вороватые – дрянцо-людишки, говоря честно и непредвзято.

– Карабундо портико! Карабундо портико! – рассказывали туземцы Робинзону, торопясь и перебивая друг друга.

Это карабундо портико переворачивало политическую ситуацию с ног на голову. Наличие на необитаемом острове еще одного туземного поселения ставило под угрозу экономические достижения, которые Робинзон сумел внедрить за время своего знакомства с туземцами, в том числе главное – священное право «твое-мое-ваше-наше» на добытые туземцами продукты. Сегодня они спугнули одного воришку, но завтра сотня еще более бессовестных воришек могла посетить туземную деревню, и не только деревню, но и банановые плантации, которые жители намеревались высадить своими заботливыми руками. А что будет, если соседнее племя вздумает угнать прирученных коз, оставив жителей маленькой туземной деревни, включая престарелых туземцев и малолетних детей, без свежего молока?!

Они вернулись в деревню, мрачные и подавленные.

– Карабундо портико! Карабундо портико! – говорили вернувшиеся с Робинзоном туземцы каждому встречному-поперечному.

Встречные-поперечные, слыша такое, спадали с лица и мрачнели.

Карабундо портико! Эта роковая весть мигом разнеслась по деревне, и туземное население, оставив всякие мысли о несъеденных гусеницах, корешках и бананах, застыло в ожидании, чему их научит и чем утешит белый человек, которому они больше всего доверяли – творец туземной экономики Робинзон.

Оценив размер грозящей его друзьям опасности, Робинзон напрягся и приготовился действовать.

– Друзья! – произнес он, понимая: прежде чем вступить в борьбу с наглыми захватчиками чужого имущества, требуется сплотить жителей туземной деревни в единое целое. – Как вам уже известно, с нами случилось самое неприятное, что только могло случиться – Карабундо портико. Видит Бог, мы этого не хотели! Нам, как известно, чужого добра не нужно, но свое тоже отдавать не хочется. Однако бессовестный характер туземцев с Южной оконечности… Извините, друзья, мне сложно говорить: горло сдавлено негодованием от произошедшего. События вынуждают нас к решительным мерам, которые мы в самом скором времени предпримем, но предварительно нам надо решить, от чьего имени выступать. Необходимо сплотиться в едином лице, друзья, для чего провозгласить общенародное туземное образование. Предлагаю назвать его Северной оконечностью, поскольку оно находится на северной оконечности необитаемого острова.

Туземцы в знак одобрения захлопали в ладоши и застучали в там-тамы.

– А поскольку необходимой принадлежностью любого образования, в том числе образования Северной оконечности, является его Робинзон, – продолжал свою вдохновенную речь Робинзон, – нам необходимо избрать руководящего и направляющего Робинзона, в качестве какового я предлагаю самого себя. Другими словами, я самовыдвигаюсь.

– Наша Робин зона! Наша Робин зона! – принялись скандировать воспрянувшие духом туземцы.

Только Бузотер, непонятно каким образом затесавшийся в толпу, с еще не опавшей фиолетовой шишкой поперек лба, крикнул:

– Предлагаю другую кандидатуру!

Но Бузотера, о вредном характере которого туземцам было известно, конечно же, лучше Робинзона, никто слушать не стал: его попросту смяли и выпихнули из раскрашенной туземной толпы.

– Кто за то, чтобы я, известный вам Робинзон, возглавил образование Северной оконечности, став таким образом первым Робинзоном Северной оконечности нашего необитаемого острова?

Лес поднятых рук был ему ответом.

Так на необитаемом острове образовалось первое государство, потому что образование Северной оконечности было, конечно же, государственным образованием.

– Тогда за дело, друзья! – продолжал Робинзон свою вдохновенную речь. – Предлагаю не дожидаться, пока туземцы с Южной оконечности окончательно нас обворуют, а сплоченными рядами двинуться на неприятеля, смять его и уничтожить. Потому что туземцы с Южной оконечности никакие нам не приятели, а раз они нам не приятели, чего с ними церемониться?

Жители, возбужденно размахивая руками, еще повторяли сказанное, а Робинзон уже приступил формированию вооруженных сил Северной оконечности.

Первым делом он приказал сделать шаг вперед всем туземцам мужского пола от шестнадцати до шестидесяти лет, а когда те, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, подчинились, объявил их военнообязанными и не сходя с места произвел полную мобилизацию в войска Северной оконечности. Далее, отобранных в армию туземцев следовало вооружить, и Робинзон уже придумал, чем именно. Поскольку туземцы лучше всего управлялись с дубинками, Робинзон приказал, чтобы каждый туземный воин выломал себе в ближайшем подлеске хорошую и по возможности сучковатую дубину. Сучковатую, потому что удары по голове сучковатой дубиной гораздо более болезненны, чем удары гладкой дубиной.

Туземцы поспешно исполнили приказание и, вооруженные, выстроились в ряд перед своим главнокомандующим, а Робинзон уже размышлял, в какой пропорции разделить армию на пехоту и кавалерию. Количество коз было достаточным для того, чтобы посадить на них всех жителей туземной деревни, однако превращать в кавалеристов всех мобилизованных Робинзон не желал из опасения, что козы с тяжелыми всадниками на них не смогут преодолеть некоторые труднопроходимые участки дороги, которые, весьма вероятно, встретятся на пути к вражеской Южной оконечности.

После продолжительного раздумья Робинзон решил поделить туземцев надвое, половину войска превратив в пехоту, а другую половину – в кавалерию. Однако кого из туземцев приписать к пехоте, а кого к кавалерии?

Возможно, вы удивитесь, но Робинзон смог решить и этот сложнейший стратегический вопрос. Он отправил в кавалерию наиболее тщедушных туземцев – на том основании, что ездовым козам будет их легче возить, – а туземцев потяжелее приписал к пехоте, получив таким образом тяжелую пехоту и легкую кавалерию – войско, которое просто обязано было молниеносно разгромить вражескую армию Южной оконечности.

На этом предварительная подготовка была закончена.

Туземные кавалеристы, оседлав коз, которых они для скорости и маневренности передвижения колошматили сучковатыми дубинками по задницам, выехали в южном направлении. За кавалерией потянулась неторопливая, но более маневренная пехота. Робинзон, замывший воинское шествие, испытывал перед предстоящим сражением – как и остальные воины, несомненно, – сильный душевный подъем и непреходящую гордость на родную Северную оконечность, которая не смирилась с воровством национальных богатств со стороны Южной оконечности, а нашла в себе мужество ответить на враждебные происки.

До Южной оконечности было часа полтора ходу приблизительно. Туземных воинов, возмущенных соседской наглостью, не требовалось подгонять – они сами спешили, как могли. То и дело в рядах бойцов раздавались возмущенные выкрики и проклятия, так что Робинзону, когда они подошли к вражеской деревне поближе, пришлось даже отдать несколько распоряжений не шуметь, чтобы южане не услышали их приближения и не успели заранее попрятаться.

Когда южная деревня совсем показалась в виду, Робинзон протянул руку в ее направлении и выкрикнул воодушевленно:

– Вперед! На приступ!

Войско Северной оконечности, издавая воинственные возгласы, ринулось на приступ.

Первыми во вражескую столицу, с устрашающим гиканьем и помахиванием дубинками, ворвалась легкая кавалерия. Кавалеристы Северной оконечности смерчем пронеслись по деревне, оставляя после себя поломанные хижины и перевернутую утварь. Следом, довершая начатое, подоспела пехота.

Как и следовало ожидать, туземцы Южной оконечности оказались совершенными неподготовленными к предпринятой северянами операции возмездия. Южане были склонны воровать чужую утварь, а отвечать за преступления по закону – это оказалось слабо́, так что войскам Северной оконечности предводительством Робинзоном не было оказано почти никакого сопротивления. Пооткрывавшие рты южане либо в остолбенении смотрели, как стремительные северные кавалеристы разрушают их древесные хижины, либо – если это были женщины, – отчаянно визжали, пытаясь схватить и удержать подле себя детей, чтобы те ненароком не угодили под копыта ездовых коз.

Немного придя в себя, туземцы Южной оконечности бросились под прикрытие тропического леса врассыпную, но и там легкие северные кавалеристы настигали их и брали в плен. Всего в результате спланированной Робинзоном операции было захвачено в плен несколько десятков южных туземцев. Всех их связали лианами и увели с собой в Северную оконечность.

Когда победоносная армия Северной оконечности торжественным маршем возвратилась в родную деревню, гоня перед собой захваченных пленных, немобилизованное население высыпало на улицы. Жители славили победителей и, не в силах как-то иначе выразить свое восхищение, бросали в воздух предметы скудного туземного гардероба.