Текст книги "Террористический акт, захват заложника, бандитизм"

Несмотря на внешние различия в определениях угрозы, по смысловому значению они почти совпадают. Под угрозой вообще понимается воздействие на психику другого лица, и сущность угрозы представляется в воздействии на психическую деятельность потерпевшего путем сообщения ему сведений о совершении немедленно либо в будущем нежелательных (вредных) для него или близких ему лиц действий, в возбуждении в нем чувства страха и в принуждении его к какой-либо деятельности или бездействию.

То же содержание в понятие угрозы применения насилия вкладывает и Л. Д. Гаухман, указывая, что «угроза применения насилия – это запугивание другого человека применением к нему физического насилия»[109]109
  Гаухман Л. Д. Проблемы уголовно-правовой борьбы с насильственными преступлениями в СССР. С. 30.


[Закрыть]. Говоря об угрозе применения физической силы, авторы имеют в виду противоправное воздействие, направленное на психику другого лица с целью подавления его сопротивления и подчинения его воли воле виновного путем запугивания применением физической силы[110]110
  Симонов В. И., Шумихин В. Г. Квалификация насильственных посягательств на собственность. С. 23.


[Закрыть]. При этом, как они справедливо считают, психическое насилие, выраженное в причинении душевной травмы, может не иметь своим последствием, не только реальным, но и потенциальным, физический вред[111]111
  Сердюк Л. В. Насилие: криминологическое и уголовно-правовое исследование… С. 4–15.


[Закрыть].

Другие авторы сужают понятие психического насилия до угрозы применения физического насилия, считая, что психическое насилие по объему уже понятия «угрозы» и представляет собой его часть[112]112
  Симонов В. И., Шумихин В. Г. Квалификация насильственных посягательств на собственность. С. 21.


[Закрыть].

К психическому насилию в виде угрозы применения физического насилия, наряду со словами, жестами, демонстрацией оружия или других предметов, используемых в качестве оружия, некоторые авторы относят и саму обстановку совершения преступления[113]113
  Костров Г. К. Уголовно-правовое значение угрозы. С. 9.


[Закрыть].

Некоторые авторы подразумевают под психическим насилием причинение душевной травмы, указывая при этом, что оно может и не иметь своим последствием не только реальный, но и потенциальный физический вред[114]114
  Сердюк Л. В. Психическое насилие как предмет уголовно-правовой оценки следователем. С. 4 – 15.


[Закрыть]. Так, О. В. Старков утверждает, что, совершая физическое насилие над человеком, ему причиняют и душевную травму. Использование же психического насилия, даже при отсутствии явно выраженного физического нарушения (например, при оскорблении, клевете, угрозе и т. п.), всегда вызывает какие-то, пусть и незначительные, изменения в организме человека. Этот вывод он подкрепляет и данными медицинских исследований, которыми установлена очень тесная, прямая взаимосвязь между соматическими (телесными) и психоневрологическими болезнями. Правда, при совершении насильственных преступлений какие-то последствия насилия преобладают над другими: или физический вред (например, при убийстве), или психическая травма (например, при клевете), или ограничение свободы волеизъявления (например, лишение свободы)[115]115
  Старков О. В. Бытовые насильственные преступления (причинность, групповая профилактика, наказание). С. 34–35.


[Закрыть].

Нам представляется, что угроза – это разновидность психического насилия, направленного на подавление воли потерпевшего для достижения преступной цели. Чаще всего это угроза применения физического насилия. Л. Д. Гаухман определяет угрозу применения насилия как воздействие на психическую сферу организма человека, выражающееся в запугивании его применением физического насилия[116]116
  Гаухман Л. Д. Насилие как средство совершения преступления. С. 3.


[Закрыть]. Наиболее распространенным видом угрозы применения физического насилия является угроза убийством, причинением вреда здоровью, лишением свободы. Угрожая, виновный не совершает действий, непосредственно направленных на причинение вреда, а лишь воздействует на психику потерпевшего с целью его устрашения.

Одни ученые[117]117
  Пудовочкин Ю. Е. Указ. соч. С. 74.


[Закрыть] считают, что недооценивать опасность психического насилия нельзя, так как угроза, какой бы она по содержанию ни была, вызывает в человеке определенные изменения психического поведения, а именно страх как реакцию на опасность физического, материального или иного лишения. Поэтому нет необходимости разрывать психическое и физическое насилие как квалифицирующие признаки одного состава в различные части статьи Особенной части УК РФ.

Другие ученые[118]118
  Афиногенов С. Указ. соч. С. 3.


[Закрыть] высказывают мнение, что физическое насилие имеет более высокую степень общественной опасности, чем угроза насилием. И от того, что в некоторых правовых нормах УК РФ угроза применения физического насилия по степени общественной опасности приравнена к физическому насилию (ст. 161, 162 УК РФ и др.), физическое насилие не перестает представлять собой большую общественную опасность, чем угроза им. А потому предлагается дифференцированно подходить к оценке этих квалифицирующих признаков и предусматривать ответственность за них в разных частях статей УК РФ.

Психическое насилие используется для того, чтобы лишить желания сопротивляться или действовать определенным образом, а физическое насилие – лишить потерпевшего способности или фактической возможности оказывать сопротивление. При применении физического насилия причиняется физический вред личности (телесные повреждения, смерть и т. д.) или последняя ставится под угрозу причинения такого вреда. Угроза же представляет собой возможность причинения нежелательных последствий. Она только ставит в опасность неприкосновенность личности. Виновный, устрашая, рассчитывает на испуг потерпевшего.

Таким образом, психическое насилие есть воздействие на организм другого человека посредством оказания влияния на его психику. Осуществление такого воздействия возможно с помощью психических факторов внешней среды и составляет содержание психического насилия[119]119
  Шарапов Р. Д. Указ. соч. С. 50.


[Закрыть]. Эксперты также отмечают, что психическое насилие – это любое воздействие на психику с целью преодоления воли потерпевшего, для достижения преступного результата[120]120
  Пудовочкин Ю. Е. Указ. соч. С. 72.


[Закрыть]. По нашему мнению, под психическим насилием следует понимать противоправное воздействие на психику другого лица с целью подавления и подчинения его воли воле виновного.

Физическое или психическое насилие, будучи предусмотрено нормой Особенной части уголовного закона, всегда выступает в качестве признака, характеризующего объективную сторону состава преступления. Л. Д. Гаухман указывал на то, что «оно может быть единственным элементом объективной стороны, может выступать наряду с другим неоднородным действием. Объективная сторона насильственного преступления может характеризоваться последствием насилия. Значение насилия меняется в зависимости от особенностей обстановки совершения преступления. Насилие может также характеризовать объективную сторону покушения на преступление, которое признается оконченным лишь при наличии последствий насилия, например – покушения на убийство»[121]121
  Гаухман Л. Д. Борьба с насильственными посягательствами. С. 61.


[Закрыть]. К этому следует добавить, что законодатель в Уголовном кодексе РФ указывает порой в качестве признаков состава преступления как на насильственные действия, так и на последствия. В качестве примера следует назвать ст. 116 УК РФ «Побои» и ст. 117 УК РФ «Истязание».

Н. И. Пановым высказывается суждение, что способ совершения преступления является обязательным признаком состава преступления не только в тех случаях, когда он прямо указан в законе, но и тогда, когда он однозначно вытекает из него[122]122
  Панов Н. И. Способ совершения преступления и уголовная ответственность. Харьков, 1982. С. 90–91.


[Закрыть]. Его позицию подверг справедливой критике М. И. Ковалев, отметив, что автор смешал способ совершения преступления и само преступное деяние: «Способ в иерархии абстракции занимает ступень ниже, чем действие. Именно таким образом следует руководствоваться, определяя понятие способа применительно к конкретному действию»[123]123
  Ковалев М. И. Проблемы учения об объективной стороне состава преступления. Красноярск, 1991. С. 117.


[Закрыть]. Мы согласны с И. И. Пановым в том, что способ совершения преступления не всегда является дополнительным действием к основному, он может быть внутренне присущ самому действию. Однако это справедливо лишь применительно к способу как признаку преступления, когда же речь идет о признаке состава преступления, то необходимо отметить, что «во избежание чрезмерно широкого толкования уголовного закона предпочтительнее признавать способ обязательным признаком состава преступления при прямом указании на то уголовного закона»[124]124
  Объективная сторона преступления (факультативные признаки) / Под ред. А. В. Наумова, С. И. Никулина. М., 1995. С. 79.


[Закрыть].

Всякое конкретное преступление совершается определенным способом, поскольку он представляет собой внутреннюю характеристику преступного деяния. Способ далеко не всегда указан в законе. Лишь в тех случаях, когда он содержит в себе свойства, которые оказывают существенное влияние на общественную опасность преступлений определенного вида, лежат в основе разграничения данного преступления от других преступлений или иных деяний, не являющихся преступными, являются типичными для определенного вида относительно распространенных общественно опасных деяний[125]125
  Этими свойствами наделял признаки состава преступления В. Н. Кудрявцев (см.: Общая теория квалификации преступлений. М., 1972. С. 112).


[Закрыть], он указывается законодателем в качестве обязательного признака конкретного состава преступления. Причем, как мы уже выяснили, указываются не все, а лишь типичные, обобщенные признаки того или иного способа совершения преступления.

В нормах Особенной части УК признаки способа совершения преступления формулируются с помощью различных технико-юридических приемов, вследствие чего он в одних случаях как бы «скрыт» в самом деянии и составляет с ним единое целое (к примеру, тайный способ в составе кражи), а в других – выступает в виде действия вспомогательного характера. В первом случае применительно к насилию в диспозициях содержатся широкие по объему формулировки («незаконное лишение свободы», «жестокое обращение» и др.). В качестве вспомогательного или дополнительного к основному действию насилие выступает при грабеже, разбое, неправомерном завладении автомобилем или иным транспортным средством без цели хищения, вымогательстве и др.

Порой насилие рассматривается в качестве средства совершения преступления[126]126
  Гаухман Л. Д. Насилие как средство совершения преступления. С. 137.


[Закрыть]. Здесь используется широкая трактовка термина «средство». Как уже было отмечено, при таком понимании способ и средство разграничить практически невозможно. Мы придерживаемся мнения, что средства правильнее понимать как предметы, с помощью которых совершается преступление.

Средства играют детерминирующую роль по отношению к способу. Применительно к насильственному способу совершения преступления следует сказать, что при воздействии на человеческое тело различными средствами (палкой, топором, камнем, оружием и т. п.) значительно увеличивается интенсивность и эффективность воздействия на волю потерпевшего, в большей мере подвергается риску здоровье и жизнь потерпевшего, чем при обычном воздействии, следовательно, намного повышается характер и степень общественной опасности насильственных действий. Практика показывает, что в этих случаях, как правило, у пострадавших не возникает желания оказывать сопротивление виновному.

Итак, насильственный способ совершения преступления либо вытекает из анализа содержания статьи УК РФ, либо четко указывается в уголовном законе в качестве действия, дополнительного к основному; в последнем случае насильственный способ является обязательным признаком состава преступления.

Насилие в качестве системообразующего признака выступает в таких преступлениях против общественной безопасности, как террористический акт (ст. 205 УК РФ), захват заложника (ст. 206 УК РФ) и бандитизм (ст. 209 УК РФ). Насилие как способ совершения вышеуказанных преступлений рассмотрен нами в III главе работы, где дана их уголовно-правовая характеристика.

Глава II. Правовое регулирование борьбы с насильственными преступлениями против общественной безопасности

§ 1. Развитие законодательства Российской Федерации о насильственных преступлениях против общественной безопасности

В науке уголовного права считается общепринятым мнение о необходимости использования историко-правового метода познания социально-правовых явлений. Не составляют исключения и рассматриваемые нами насильственные преступления против общественной безопасности.

Уголовное законодательство Российской империи второй половины XIX – начала XX в., в частности Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. в редакции 1865 и 1885 гг. и Уголовное уложение 1903 г., не содержало в себе самостоятельного раздела или главы, в которых были бы сосредоточены нормы, предусматривавшие ответственность за деяния, аналогично имевшимся в главе 24 раздела IX УК 1996 г. (преступления против общественной безопасности). Уголовно-правовые системы других европейских государств решали этот вопрос по-разному. Одни, например французское, бельгийское, английское законодательство, шли по тому же пути, что и Россия. Другие (германское, венгерское, голландское, норвежское) выделяли самостоятельную группу посягательств против общежития под наименованием общеопасных преступлений. К числу общеопасных преступлений по уголовным кодексам этих государств относились следующие деяния: повреждения телеграфов, путей сообщения, железных дорог, имущества посредством огня, взрыва и потопления, чужого скота посредством сообщения ему заразы, отравления водохранилищ и т. п. Как следует из характера перечисленных преступлений, основным определяющим признаком этих преступлений признавался общеопасный способ их совершения. Однако само понимание способа и его границ трактовалось весьма специфически: под ним понимались случаи, когда для достижения преступного результата виновный прибегает к средствам, впоследствии выходящим из-под контроля и носящим характер разрушительных стихийных сил природы (огонь, вода, пар и вообще газы, электричество, заразные болезни)[127]127
  Фойницкий И. Я. Курс русского уголовного права. Часть Особенная. СПб., 1912. С. 339; Белогриц-Котляровский Л. С. Очерки курса русского уголовного права. Общая и Особенная часть: Лекции. Киев-Харьков, 1896. С. 563.


[Закрыть]. Одновременно сфера действия способа ограничивалась лишь воздействием на чужое имущество.

Вместе с тем из изложенного выше не следует, что уголовное законодательство Российской империи не предусматривало ответственности за аналогичные преступления. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. в редакции 1865 и 1885 гг. в различных разделах, главах и отделениях предусматривало достаточно большое количество норм о деяниях, относимых в настоящее время к числу общеопасных преступлений[128]128
  Свод законов уголовных. Часть первая. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. СПб., 1910. С. 114.


[Закрыть].

Российскому дореволюционному уголовному законодательству было незнакомо понятие «банда» (бандитизм), а употреблялся термин «шайка». Шайка – «группа людей, объединившихся для какой-нибудь преступной деятельности»[129]129
  Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. 2-е изд., испр. и доп. М., 1995. С. 879.


[Закрыть]. Банда (с итал. banda) – «разбойная преступная группа, шайка»[130]130
  Там же. С. 33; Словарь иностранных слов. 15-е изд., испр. М., 1988. С. 70.


[Закрыть]. Вполне вероятно, что термин «банда» был заимствован из немецкого уголовного права, поскольку именно немецкие криминалисты рассматривали банду как разновидность соучастия, аналогичную той, которая в русском уголовном праве обозначалась как шайка. Под бандой, писал, в частности, в своем известном учебнике по уголовному праву немецкий криминалист А. Ф. Бернер, разумеется союз, направленный на целый ряд преступлений, из которых каждое не определено еще в отдельности. Эти преступления могут быть или одного рода, или же разнородные[131]131
  Учебник Уголовного права А. Ф. Бернера. Части общая и особенная. Т. 1. Часть общая. СПб., 1865. С. 526.


[Закрыть].

В отечественной уголовно-правовой литературе конца XIX – начала XX в. шайкой преступников признавалось «сообщество лиц, предварительно согласившихся между собою на целый ряд в отдельности еще не определенных, однородных или разнородных преступлений, кои они решаются совершать совокупными силами»[132]132
  Ширяев А. О стечении нескольких преступников при одном и том же преступлении. Дерпт, 1850. С. 120.


[Закрыть]. Таким образом, «многократность» и «неопределенность преднамеренных преступлении»[133]133
  Там же. С. 121.


[Закрыть] указывались существенными признаками шайки.

Н. С. Таганцев рассматривал шайку как один из трех видов соучастия, наряду со «сговором» и «скопом» – «учинением преступления по предварительному всех или некоторых виновных на то согласию или без оного», отмечая, что «со стороны субъективной шайка предполагает соглашение на несколько преступных деяний, на целый их ряд, и притом соглашение, не периодически повторяющееся, а общее на постоянную деятельность»[134]134
  Таганцев Н. С. Русское уголовное право: Лекции. Часть общая. Т. 1. М., 1994. С. 335.


[Закрыть]. «В нашем праве, – писал Н. С. Таганцев, – специальные постановления о шайках появились только с Уложения 1845 г. и притом не в общей, а в особенной части, в постановлениях о наказуемости составления шаек и об учинении некоторых преступных деяний шайкой как об обстоятельстве, усиливающем ответственность»[135]135
  Там же. С. 336.


[Закрыть].

Ответственность за составление шайки для разбоев, зажигательств и иных преступлений, независимо от того, что «шайка и не учинила еще никакого преступления», в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных была предусмотрена в виде «лишения всех прав состояния и ссылки в каторжные работы на время от четырех до шести лет» (ст. 924)[136]136
  Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 года. 18-е изд., пересмотренное и доп. СПб., 1915. С. 640.


[Закрыть].

Внимание законодателя, стремившегося пресечь все проявления организованной преступной деятельности, было не случайным. Являясь характерной формой криминального поведения, групповая преступность действительно представляла серьезную угрозу для российской государственности. Преступные шайки занимались грабежами и разбоями, кражами и мошенничеством, фальшивомонетничеством и контрабандой, незаконной торговлей и подкупом чиновников и т. д. Для них была характерна устойчивость, явная специализация преступных деяний, распределение обязанностей в группе и извлечение из этой деятельности средств к существованию (зачастую в качестве основного источника доходов)[137]137
  Рыжов Д. С. Профессиональная преступность в России в конце XIX – начале XX века// Следователь. 1998. № 1. С. 49–52.


[Закрыть].

Уголовная ответственность за участие в шайке, составившейся:

1) для подделки, переделки или сбыта подделанных или переделанных монет, билетов, бумаг или документов;

2) для повреждений чужого имущества;

3) для воровства, разбоев, вымогательств или мошенничеств;

4) для приобретения, принятия на хранение, сокрытия, заклада или сбыта чужого имущества, добытого заведомо посредством преступного деяния;

5) для водворения контрабанды, – предусматривалась и в главе двенадцатой «О нарушении постановлений, ограждающих общественное спокойствие» Уголовного уложения 1903 г. (ст. 279)[138]138
  Уголовное уложение 22 марта 1903 г. СПб., 1904. С. 423–424.


[Закрыть].

За данные преступные деяния устанавливалось наказание в виде заключения в исправительном доме, если виновный не подлежал за преступное деяние, шайкой учиненное, более строгому наказанию. Такому же наказанию подлежал виновный в том, что давал пристанище заведомо участнику такой шайки или доставлял средства для учинения преступных деянии[139]139
  Там же. С. 425.


[Закрыть].

Как отмечал А. Жиряев, шайки преступников при постоянном стремлении к преступлениям, составляющим неизменную цель их деятельности, скрывают в недрах своих неиссякаемый источник опасных замыслов и, подобно вечно дымящимся вулканам, грозят каждую минуту гибельными взрывами. Уже само образование шаек, указывал он, и вступление в образовавшиеся, хотя эти действия представляют собой собственно одно лишь приготовление к преступлениям, в положительных законах признаются преступными именно по причине опасности, содержащейся в них для спокойствия граждан, из которых каждый при неопределенности предмета преднамеренных ими преступлений может сделаться жертвой их замыслов[140]140
  Жиряев А. Указ. соч. С. 123.


[Закрыть]. Таким образом, шайка признавалась «наиболее важным видом преступного соучастия»[141]141
  Там же. С. 124.


[Закрыть], так как продолжительная преступная деятельность, опытность, знание места и лиц, удобных для сбыта «плодов, добытых преступными деяниями»[142]142
  Уголовное уложение 22 марта 1903 г. СПб., 1904. С. 107.


[Закрыть], облегчали учинение преступлений и давали наибольшую возможность скрыть следы содеянного и скрыться самим от преследования. Поэтому наличность шайки служила основанием для усиления ответственности за учинение некоторых преступных деяний[143]143
  Там же. С. 108.


[Закрыть]. Например, по Уложению 1903 г. виновный в похищении чужого имущества с целью присвоения посредством приведения в бессознательное состояние, телесного повреждения, насилия над личностью или наказуемой угрозы (разбой) подлежал наказанию в исправительном доме на срок не ниже трех лет (ст. 589). За учинение разбоя шайкой предусматривалось более строгое наказание – срочная каторга[144]144
  Там же. С. 111.


[Закрыть].

До 1917 г. уголовное законодательство об ответственности за общеопасные преступления не подвергалось каким-либо изменениям. В последующем периоде развития законодательства можно выделить несколько этапов. В первые годы Советской власти не существовало кодифицированного уголовного законодательства, и ответственность за наиболее тяжкие преступления предусматривалась декретами. Не являлись исключением также и рассматриваемые преступления. Однако подходы законодателя к оценкам деяний и, главное, к описанию конкретных составов были различны. Так, ответственность за бандитизм в современном его понимании предусматривалась декретом ВЦИК от 20 июня 1919 г. «Об изъятии из общей подсудности в местностях, объявленных на военном положении»[145]145
  СУ РСФСР. 1919. № 27. Ст. 301.


[Закрыть]. В этом декрете не только называется такое преступление, как бандитизм, но и впервые дается описание признаков состава: «участие в шайке, составившейся для убийств, разбоя и грабежей, а также как пособничество такой шайке и укрывательство ее». Ответственность за организацию скопища, участие в нем и подстрекательство к нему не предусматривались. Однако встречается упоминание о другом деянии – «погромах». В одном из первых воззваний Военно-революционного комитета Петрограда говорилось: «Воровство, разбои, нападения, погромные попытки будут немедленно караться. Виновные в этих преступлениях будут беспощадно судимы военно-революционным судом»[146]146
  Из истории Всероссийской Чрезвычайной комиссии 1911–1921 гг. Сборник документов. М., 1958. С. 21.


[Закрыть]. В декрете СНК от 4 мая 1918 г. «О революционных трибуналах» указывалось, что наряду с контрреволюционными преступлениями трибуналы рассматривают также дела по борьбе с погромами, взяточничеством, подлогами, неправильным использованием советских документов и хулиганством[147]147
  СУ РСФСР. 1918. № 35.


[Закрыть]. Конкретные признаки этого преступления в законодательстве этого периода не определялись, однако, как следует из смысла самого термина, речь шла о наиболее опасной форме деятельности скопища – применении насилия к личности, уничтожении и повреждении имущества и т. п. действиях. Установление особого порядка применения репрессий, а также особой подсудности дел об этих преступлениях свидетельствовало о серьезной угрозе анализируемых деяний для основ общественной безопасности и государства.

В Уголовном кодексе РСФСР 1922 г. (в гл. I «Государственные преступления») уголовная ответственность за бандитизм – «организацию и участие в бандах (вооруженных шайках) и организуемых бандами разбойных нападениях и ограблениях, налетах на советские и частные учреждения и отдельных граждан, остановки поездов и разрушения железнодорожных путей, безразлично, сопровождались ли эти нападения убийствами и ограблениями или не сопровождались», – предусматривалась в ст. 76. Данное преступление каралось высшей мерой наказания и конфискацией всего имущества, с допущением по смягчающим обстоятельствам понижения наказания до лишения свободы на срок не ниже трех лет со строгой изоляцией и конфискацией имущества. Теми же наказаниями (с допущением понижения наказания до лишения свободы на срок не ниже двух лет со строгой изоляцией и конфискацией имущества) карались «пособничество бандам и укрывательство банд и отдельных их участников, а равно сокрытие добытого и следов преступления»[148]148
  Отечественное законодательство XI–XX веков. Ч. I. М., 1999. С. 118–119.


[Закрыть].

Аналогично была сформулирована ст. 59⁴, предусматривающая ответственность за бандитизм, в Уголовном кодексе 1926 г., вступившем в действие с 1 января 1927 г.[149]149
  Собрание Узаконений. 1926. № 80. Ст. 600.


[Закрыть] Однако в этом же году было принято и утверждено Постановлением ЦИК СССР от 25 февраля 1927 г. Положение о преступлениях государственных (контрреволюционных и особо для СССР опасных преступлениях против порядка управления). В ст. 17 Положения бандитизм определялся как «организация вооруженных банд и участие в них и в организуемых ими нападениях на советские и частные учреждения или отдельных граждан, остановка поездов и разрушение железнодорожных путей и иных средств сообщения и связи»[150]150
  СЗ СССР. 1927. № 12. Ст. 123.


[Закрыть]. Законодатель исключил термин «шайка», который с этого момента использовался в юридической терминологии в качестве квалифицирующего признака иных преступлений[151]151
  В частности, Президиум Верховного Совета СССР Указом от 4 июня 1947 г. постановил усилить уголовную ответственность за кражу, совершенную «воровской шайкой». Пленум Верховного Суда СССР в постановлении № 6/4/У от 19 марта 1948 г. разъяснил понятия «шайка» и «организованная группа», употребляя их, как синонимы (см. об этом подр.: Пинчук В. И. Шайка – вид преступной организации // Известия высших учебных заведений. Правоведение. 1959. № 4. С. 106–115).


[Закрыть]. Новая редакция нормы об ответственности за бандитизм, соответствующая ст. 17 Положения, была введена в Уголовный кодекс (ст. 59³)[152]152
  Следует отметить, что соответствующие составы преступлений были предусмотрены и уголовными законами союзных республик. Существовала лишь некоторая особенность формулировки статьи о бандитизме в кодексах республик Средней Азии, где данное преступление получило название басмачество (от слова «басмак», что значит – «насиловать», «притеснять», «грабить») (см.: Хулапова Л. Г. История уголовно-правовой борьбы с бандитизмом в Туркменской ССР: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Ташкент, 1972. С. 8; Каримбеков А. Ж. Уголовно-правовые и специально-профилактические меры борьбы с бандитизмом (по материалам Кыргызской Республики): Автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 1999. С. 8).


[Закрыть]. Существенным нарушением принципа законности в законодательстве первых десятилетий Советской власти являлось применение аналогии и расширительного толкования уголовно-правовых норм, причем такая судебная практика санкционировалась высшими судебными органами. В частности, в разъяснении по делу Чупятова, совершившего ограбление почты совместно с другим, скрывшимся от суда лицом «по предварительному с ним уговору», Президиум Верховного Суда РСФСР указал, что участие в этом преступлении двух лиц достаточно для признания наличия банды в смысле, указанном в ст. 59³ УК РСФСР 1926 г. (протокол № 5 от 7 марта 1927 г.)[153]153
  Сборник разъяснений Верховного Суда РСФСР. 2-е изд. М., 1931. С. 382–383.


[Закрыть]. В другом разъяснении Президиум Верховного Суда РСФСР рекомендовал квалифицировать по аналогии со ст. 59³ УК со всеми вытекающими последствиями в отношении репрессии «кражи личного домашнего имущества у находящихся на полевых работах колхозников, совершаемые организованными группами или классово враждебными элементами» (протокол № 43 от 4 августа 1933 г.)[154]154
  Сборник разъяснений Верховного Суда РСФСР. 4-е изд. М., 1935. С. 253.


[Закрыть]. В постановлении № 45 Пленума Верховного Суда СССР 1933 г. рекомендовалось квалифицировать «случаи самосуда (самочинных действий, направленных против действительных или мнимых преступников и совершаемых лицами, не уполномоченными непосредственно принимать те или иные меры воздействия), когда он носит особо издевательский характер и по специальной принадлежности участников является классовой вылазкой или актом мести со стороны классовых врагов, хотя бы он был учинен не группой, а отдельными лицами» по аналогии, как бандитизм по ст. 59³ УК РСФСР и соответствующим статьям уголовных кодексов других союзных республик[155]155
  Уголовный кодекс РСФСР. Официальный текст с изменениями на 1 сентября 1943 года и с приложением постатейно-систематизированных материалов. М., 1943. С. 185.


[Закрыть]. На практике даже имели место случаи, когда как бандитизм квалифицировалось изнасилование, совершенное большим количеством вооруженных преступников (чубаровское дело в Ленинграде)[156]156
  Γерцензон А. А., Меньшагин В. Д., Ошерович Б. С., Пионтковский А. А. Государственные преступления. М., 1938. С. 130.


[Закрыть]. Как отмечал А. А. Пионтковский, вышеприведенные указания Верховного Суда РСФСР (СССР) были обусловлены стремлением усилить наказуемость особо тяжких преступлений, которые в тот период наказывались недостаточно сурово[157]157
  Курс советского уголовного права. Часть Особенная. Т. IV. М., 1970. С. 162.


[Закрыть]. Аналогия и расширительное толкование некоторых уголовно-правовых норм применялись и при квалификации других представляющих повышенную общественную опасность деяний[158]158
  Рассуждая об этом, Ю. Е. Пермяков пишет: «Если деяние, по мнению субъекта квалификации, заслуживает строгой моральной оценки, но уголовный закон либо вообще не предусматривает уголовной ответственности, либо устанавливает санкции, не отвечающие карательным притязаниям субъекта, есть серьезные основания ожидать применения закона по аналогии или расширительного толкования тех его норм, которыми предусмотрена повышенная уголовная ответственность (см.: Пермяков Ю. Е. Категория «общественная опасность» в Советском уголовном праве: Дис. … канд. юрид. наук. М., 1989. С. 139–140).


[Закрыть]. Так, в постановлении Президиума Верховного Суда РСФСР от 17 марта 1935 г. (протокол № 14) было указано: «Суды должны… усилить репрессию против хулиганов, применяя к злостным хулиганам лишение свободы. Как бандиты должны караться те особо опасные хулиганы, которые совершают хотя бы одиночные нападения, но связанные с убийством или вооруженным сопротивлением органам власти (насилия, ранения и т. п.), с квалификацией этих преступлений по ст. 16 и 59² (массовые беспорядки) УК»[159]159
  Уголовный кодекс РСФСР. М., 1948. С. 151–152.


[Закрыть].

Трактовка бандитизма в 20–30-е гг. как «одной из острых форм политической борьбы свергнутых господствующих классов» позволяла называть его политическим и даже «кулацким»[160]160
  Венгеров Л. Кабан, Гусь и КО (Эскизы по истории вырождения бандитизма на селе) // Пролетарский суд. 1925. № 1–2. С. 46; Советская юстиция. 1936. № 15. С. 17.


[Закрыть]. Л. Венгеров среди особенностей политического бандитизма выделял «крупный людской состав банд, их массовое беспощадное кровавое действие, процветание именно в земледельческих областях Союза»[161]161
  Венгеров Л. Указ. соч. С. 46.


[Закрыть]. Другой разновидностью бандитизма являлся так называемый «городской» бандитизм, для которого было характерно «отсутствие в нем каких-либо политических лозунгов и окраски»[162]162
  Там же. С. 47.


[Закрыть]. Но, как показывает анализ литературы, посвященной характеристике данного преступления, «городской» бандитизм – «язва, разлагающая устои нормальной жизни»[163]163
  Учеватов А. Московский бандитизм// Пролетарский суд. 1925. № 3. С. 39.


[Закрыть] – практически отождествлялся с грабежами (налетами). Так, А. Учеватов в 1925 г. писал: «Среди преступлений имущественной группы исключительного внимания заслуживают грабежи или, как их принято называть, бандитизм. Не поддающийся окончательному искоренению, он тем самым как бы стал каким-то бытовым явлением»[164]164
  Там же. С. 40.


[Закрыть]. Тем не менее, к середине 30-х гг. все проявления организованной преступности, в том числе и бандитизма, были в значительной мере подавлены. Как отмечал в своем докладе в судебной секции Института судебной политики 14 апреля 1936 г. В. П. Антонов-Саратовский, «Бандитизм вымирает… и юридическим последствием этого вымирания должна явиться ликвидация существующих в уголовных кодексах статей о бандитизме, разбое, грабеже и установление статьи о воровстве, в которой воровство, соединенное с убийством, пыткой, тяжкими насилиями, должно быть выделено в особую часть. Что же касается другой ветви бывшего бандитизма, то эти преступления ныне квалифицируются как измена родине или теракт»[165]165
  Советская юстиция. 1936. № 15. С. 17.


[Закрыть].

В военные и послевоенные годы практика применения статьи об ответственности за бандитизм вновь была расширена. В частности, в постановлении Пленума Верховного Суда СССР № 1/4/У от 8 января 1942 г. по аналогии предлагалось квалифицировать по ст. 593 УК РСФСР и соответствующим статьям УК других союзных республик кражи личного имущества граждан, совершенные во время воздушного налета врага, при оставлении населенного пункта в связи с появлением или приближением врага, эвакуированных граждан в пути или прежнем месте жительства, «когда подобные кражи совершены группой лиц либо совершены неоднократно или лицами, ранее судившимися за хищения, а также при иных особо отягчающих обстоятельствах»[166]166
  Уголовный кодекс РСФСР. Официальный текст с изменениями на 1 сентября 1943 года и с приложением постатейно-систематизированных материалов. М., 1943. С. 187.


[Закрыть]. Говоря об этой весьма сомнительной позиции Пленума, многие видные ученые того времени, тем не менее, признавали необходимость применения в уголовном праве аналогии. Профессор Н. Д. Дурманов, соглашаясь с указанным разъяснением, назвал его «вполне правильным, учтя особое качество злостных видов таких краж»[167]167
  Дурманов Н. Д. Понятие преступления. М. – Л., 1948. С. 153.


[Закрыть]. «Аналогия в советском… уголовном праве, – отмечал он, – предполагает, что в уголовном законе караемое деяние предусмотрено в его общих родовых чертах», и ее применение «было вызвано невозможностью заранее прямо предусмотреть все преступные деяния, в частности, и такие, которые могут появиться в будущем»[168]168
  Там же. С. 224.


[Закрыть]. О необходимости квалификации таких краж с использованием обстановки военного времени по аналогии с бандитизмом по ст. 59³ УК РСФСР писал в 1942 г. и профессор М. М. Исаев[169]169
  Исаев М. М. Усилить борьбу с кражами личного имущества граждан СССР // Социалистическая законность. 1942. № 3–4. С. 12–15.


[Закрыть].

На Пленуме Верховного Суда СССР 20–25 октября 1959 г. при рассмотрении судебной практики по делам о бандитизме было специально отмечено, что в случае совершения во время бандитского нападения убийства, изнасилования, грабежа содеянное должно квалифицироваться только как бандитизм, без ссылки на соответствующие статьи, предусматривающие ответственность за преступления против личности и собственности, поскольку объективная сторона бандитизма охватывает, в частности, и совершение подобных преступлений.

Характерными признаками бандитизма 20–60-х гг. являлась глубокая законспирированность банд, состоящих из лиц с насильственной ориентацией личности, имеющих преступный опыт и судимости. Набор новых участников производили скрытно, из числа знакомых со схожими интересами и морально-волевыми качествами.

На вооружении банд, как правило, состояли обрезы охотничьих ружей, кустарно изготовленные пистолеты под малокалиберный патрон, различные образцы холодного оружия (следует иметь в виду, что преступные группы, полностью отвечающие квалификационным признакам банды, но использующие в своей деятельности средства поражения, не относящиеся к категории оружия в криминалистическом смысле, – опасные бритвы, топоры, молотки, шила и т. д., бандами не считались, что само по себе сужало сферу применения уголовного закона и ослабляло борьбу с данным видом посягательств). Преступная деятельность таких банд имела своей кульминацией конкретное нападение на государственные объекты или граждан.