Текст книги "Возрождение полевых цветов"

Глава тридцать седьмая

Салем

Калеб расстроился, когда я собрала все свои вещи и взяла Бинкса. Я объяснила ему свои намерения, и в его глазах мелькнула боль. Потом он заставил себя улыбнуться и сказал, что рад за меня. Мне плохо от того, что я раз за разом разбиваю его сердце, но я напоминаю себе, что мы разведены и нам двоим пора строить свою жизнь. Однажды он найдет свою половинку и все поймет.

Я вешаю платье в шкаф Тайера, когда он входит и обхватывает меня сзади. После рабочего дня от него пахнет потом, землей и сигаретным дымом. Сам он курить бросил (по крайней мере, так он мне говорит), но некоторые его парни на работе курят.

– Я соскучился. – Он опускает голову мне на плечо и гладит мой живот. – Как думаешь, ты уже беременна?

Я смеюсь, вырываюсь из его объятий и поворачиваюсь к нему лицом.

– Ты одержим идеей заделать мне ребенка вне брака, да? – шучу я. По правде говоря, я не чувствую необходимости услышать от него предложение. Теперь, когда мы снова вместе, я знаю, что все произойдет тогда, когда придет время.

Он смотрит на меня с улыбкой.

– Да, черт возьми. Мне не терпится увидеть тебя с животиком, в котором мой ребенок. – Я закатываю глаза. Он хватает меня за бедра и мягко притягивает к себе. Он возвышается надо мной, и чтобы видеть его лицо, я запрокидываю голову. – Первую твою беременность я пропустил. Я не чувствовал, как она пинается, не ходил с тобой к врачу. Я хочу всего этого.

Мне стыдно, я смущенно облизываю губы и опускаю взгляд, но он гладит меня по щеке и заставляет посмотреть в его глаза.

– Не надо. Не скрывай от меня свои чувства. Я хочу, чтобы мы всегда были честны друг с другом. Как только начнешь что-то скрывать или лгать о своих чувствах, начнутся проблемы.

Я вздыхаю, на моих плечах непомерная тяжесть.

– Я бы так хотела, чтобы ты был рядом тогда, и это ужасно, что тебя не было.

– Ты поступила наилучшим образом, – в тысячный раз напоминает он мне. – Тогда… я бы не смог стать тем мужчиной, тем отцом, какой был нужен. Ты это знала. – Он проводит пальцем по моей щеке. – Перестань сожалеть, ведь у нас есть настоящее. Я могу каждое утро просыпаться с тобой. Я слышу, как Сэда бегает по коридорам, когда она здесь. Винни и Бинкс станут лучшими друзьями. – Я смеюсь, потому что, на удивление, так оно и есть. Мой черный кот и корги любят спать вместе на диване. – И однажды, когда придет время, я услышу плач нашего ребенка. – Я плачу, и он быстро смахивает мои слезы. – А теперь, – он хватает меня за руку, – пойдем-ка со мной в душ. – Он дерзко ухмыляется, его глаза темнеют от желания.

Он тянет меня за собой, и когда моя обнаженная спина прижимается к плитке душа, а Тайер оказывается внутри меня, я наконец расслабляюсь.

* * *

Вечером после разговора с Сэдой по FaceTime мы устраиваемся на диване с миской попкорна, чтобы посмотреть кино. Тайер ложится и кладет голову мне на колени.

– Что хочешь посмотреть?

– Честно говоря, – зевает он, – я, скорее всего, усну, так что смотри что хочешь.

Я пролистываю фильмы на моем аккаунте и останавливаю свой выбор на романтической комедии. Если Тайер все равно уснет, то я хочу посмотреть, как Бенджамин Барри в исполнении Мэттью МакКонахи будет мучить Энди Андерсон – Кейт Хадсон в «Как отделаться от парня за десять дней».

Тайер не протестует. Одной рукой я поглаживаю его голову, а другой закидываю в рот кусочки попкорна. На другом конце дивана дремлет Винни, а Бинкс свернулся калачиком рядом с ней.

Проходит всего пятнадцать минут с начала фильма, когда я вижу, что Тайер крепко спит. Он каждый день работает допоздна. Да, у него свое дело, и он босс, но когда речь заходит о его бизнесе, он любит вникать во все детали. А последние пару дней он вдобавок ко всему красил стены в комнате, которая теперь принадлежит Сэде, и расставлял там мебель. Когда она приедет сюда через несколько дней, у нее уже будет своя комната принцессы.

Тайер даже вернулся в магазин и купил кресло-мешок, которое я прежде убедила его не покупать. Наверху в общей сложности три свободные комнаты, одна перешла к Сэде, и я предполагаю, что если Тайер добьется своей цели и я забеременею от него, другая будет превращена в детскую.

Я представляю себе, как Тайер качает на руках драгоценного новорожденного, и мое сердце наполняет тепло. Но радость сменяется грустью и тоской, когда я думаю о старой комнате Форреста, от которой Тайер избавился давным-давно. Я спросила его об этом, и он ответил, что некоторое время она оставалась нетронутой, но видеть ее было слишком больно, и Тайер упаковал большинство вещей, продал мебель, а самые любимые игрушки Форреста разложил по разным комнатам. Он говорит, что каждый раз улыбается, глядя на эти вещи, но хранить нетронутой целую комнату – это уже слишком.

Я смотрю на его лицо, такое спокойное во сне. Должно быть, ему пришлось пережить невыносимую боль. Он рассказывал мне, что его психотерапевт описала горе как мяч в коробке. Когда боль свежа, мяч большой и постоянно бьется о стенки коробки, но со временем мяч уменьшается и все реже ударяется о стенки.

Мой мяч еще довольно большой. Вот почему я стараюсь не заходить в мамин дом. Я не хочу прикасаться к ее вещам. Не хочу упаковывать их, кому-то дарить и так далее…

Я вытираю слезы и вдруг окончательно осознаю, что произошло. Я делаю вид, что она по-прежнему в своем доме, печет кексы, смотрит кино или просто сидит на кухне и ест кашу. Горе – странная штука, не поддающаяся логике.

Я видел, как она умерла. Я ходила на ее похороны. На ее могилу. И все же мой разум цепляется за призрачную надежду, что она до сих пор в том доме.

Фильм продолжается, но я не обращаю на него внимания. Когда пробегают титры, я выключаю телевизор и осторожно бужу Тайера. Он смотрит на меня и понимает, что я поглощена горем. Он ничего не говорит, да это и не нужно. Он обнимает меня, я обхватываю Тайера, как коала, и он относит меня наверх, в кровать. И даже там он меня не отпускает, вероятно, полагая, что если будет крепко меня держать, я почувствую себя лучше.

Глава тридцать восьмая

Салем

Проходит две недели, прежде чем я чувствую себя готовой приступить к уборке дома. Джорджия убеждала меня принять ее помощь, но я настойчиво попросила ее не вмешиваться, так как у нее в любой момент могут начаться роды. Это ее третья беременность, и она, скорее всего, родит раньше срока, так что напрягаться ей противопоказано, как бы она ни упрямилась.

– С чего хочешь начать? – подбоченившись, спрашивает Тайер.

Мы стоим на лужайке перед домом, и я никак не решаюсь войти внутрь. Тайер регулярно ухаживает за газоном, так что хотя бы об этом мне не приходится беспокоиться.

Я открываю и закрываю рот, но не могу произнести ни слова.

– Давай обойдем все комнаты и пометим крупные предметы мебели разноцветной лентой, – решительно предлагает Тайер. – Что ты оставляешь себе, что отдаешь и что выбрасываешь. Так будет проще.

Я уверенно киваю и стараюсь не расплакаться. Это всего лишь дом. Это просто вещи. Так почему меня переполняют эмоции?

– Хорошая идея.

– Отлично. – Он кивает сам себе. – Жди здесь, а я принесу из фургона ленту.

Я морщу нос.

– Ты хранишь ленту в фургоне?

– Я много чего там храню.

Он уходит, я пробираюсь к боковой двери. Мне кажется, войти через нее мне будет легче, чем в переднюю дверь. Так я окажусь слишком близко к гостиной, а я к этому не готова.

Тайер возвращается и видит, что я беспомощно вожусь с ключами. Он выхватывает их у меня, жонглируя тремя разными рулонами ленты: желтого, синего и зеленого цветов.

– Какой ключ?

– Вот этот.

Он легко вставляет ключ в замок и поворачивает. Дверь громко скрипит, петли отчаянно нуждаются в смазке: еще один пункт, который нужно добавить в список дел.

– Идешь? – спрашивает он и первым переступает порог. Он не уверен, что я готова приступить к уборке дома, но если я не начну это сегодня, то не начну никогда.

Я заставляю себя сделать шаг и продолжаю идти, пока не оказываюсь на кухне. Я щелкаю выключателем, и потолочный светильник заливает комнату желтым светом.

Тайер, видимо, хочет не дать мне затеряться в своих мыслях и начинает сыпать вопросами:

– Что насчет стола? Оставишь его себе? Отдашь или выбросишь? Он в довольно скверном состоянии, но его можно отшлифовать и покрасить, так что я предлагаю его отдать. И какой цвет ленты ты выбираешь для каждой категории?

Я улыбаюсь, глядя на его энтузиазм.

– Желтая – отдать, зеленая – оставить себе, а синяя – выбросить.

– Хорошо, понял. Запомню.

– Стол мы отдадим.

Он отрывает кусок желтой ленты и наклеивает ее на стол.

– Стулья?

– Тоже отдадим.

Он обклеивает лентой каждый стул.

– Просто говори мне, что собираешься сделать с каждой вещью.

– Хорошо, – вздыхаю я и окидываю взглядом пространство.

– Выбросить. – Я указываю на картину в другом конце комнаты. Мама притащила ее с распродажи вскоре после того, как мой отец умер. Мне картина казалась уродливой – мутная акварель, напоминающая какие-то пошлые обои, – но маме она почему-то нравилась. А может, она любила ее за то, что это был первый предмет, который она приобрела самостоятельно на свои деньги. – То есть нет. Я ее оставлю.

Тайер даже не спрашивает, зачем мне уродливая картина, а просто меняет цвет ленты и идет дальше.

Несколько часов уходит на одну только кухню. Все принадлежности для выпечки я оставляю себе. Хотя я не пекла много лет, пока не вернулась сюда, я хочу их сохранить и даже хочу снова начать печь. Это пойдет мне на пользу и позволит почувствовать себя ближе к маме. Несколько предметов я откладываю для Джорджии по ее просьбе: например, банку под печенье в форме циркового шатра и набор тарелок.

– Ну, как ты? – спрашивает Тайер, собирая последние коробки с вещами, которые я решила отдать в благотворительность. Мы решили, что сначала соберем все мелкие предметы, а потом арендуем грузовик и упакуем более крупные вещи, от которых нужно избавиться.

– По-моему, мы значительно продвинулись, но я даже не представляю, сколько времени это займет. Мы потратили несколько часов на одну комнату!

– Я не об этом. – Он обводит взглядом комнату. – Я о тебе. Я знаю, это не легко.

Я выдвигаю кухонный стул и сажусь.

– Я измотана. И эмоционально, и физически. Но что странно… я счастлива. – Я качаю головой. – Звучит нелепо, но это правда. Многие из этих предметов хранят воспоминания, и я словно переживаю их снова. – Я беру деревянную ложку, которую оставляю себе. – Вот, смотри. – Слезы застилают глаза. – Для тебя это просто деревянная ложка с длинной ручкой, но я помню, как мы с мамой мешали тесто для кексов, когда я была маленькой, и я украдкой слизывала его, когда она отворачивалась. Думаю, она все равно знала. – Я кладу ложку обратно. – Приятно вспоминать то, что успела забыть.

Тайер ставит коробку на место и садится рядом со мной за стол.

– Нет в этом ничего странного. Я чувствовал то же самое, когда собирал вещи в комнате Форреста. Это было самое трудное решение, которое мне приходилось принимать, но я знал, что для моего психического здоровья мне нужно изменить это пространство. Я разбирал его одежду, игрушки и вспоминал так много чудесных моментов, о которых забыл, потому что тот один день омрачил все мои воспоминания. – Он тяжело вздыхает и продолжает хриплым голосом: – Потерять его… это был худший день в моей жизни. Но каждый день, когда он был жив, был лучшим днем в моей жизни, и тогда я понял, что позволил одному дню затмить все остальные. После этого воспоминания перестали казаться мне такими болезненными. – Он пожимает плечами. – Так что да, я понимаю.

– Горе – оно такое странное.

– Да, это так, – грустно смеется он.

– Ты когда-нибудь задумывался… – Я замолкаю и прикусываю губу, не зная, стоит ли об этом говорить, но все-таки решаюсь: – Ты когда-нибудь задумывался, как бы все было, если бы…

– Если бы Форрест не умер? Если бы мы рассказали о нас твоей маме?

– Да. – Я смотрю на стол, не желая встречаться с ним взглядом. – Я знаю, что глупо тратить время на размышления, когда уже ничего нельзя поделать, но…

– Раньше я так и делал, – мягко отвечает он. – Все время. Но я давным-давно перестал прокручивать в голове одни и те же мысли, потому что они сводили меня с ума. Мне хотелось бы думать, что твоя мама с пониманием отнеслась бы к нашей ситуации, но также она могла бы и разозлиться. Да, она догадывалась, но официальный шаг – совсем другое дело. – Он тревожно вздыхает. – Возможно, мы встречались бы еще несколько лет. И я бы преклонил перед тобой колено, сделал бы предложение, и мы бы поженились, и Форрест стал бы моим шафером. А возможно, из-за нашей молодости давление общества было бы слишком сильным. На наш теперешний возраст люди смотрят совсем по-другому. – Он щелкает пальцем. – Это могло бы разрушить наши отношения. Мы не знаем.

– Ты прав. – Я оглядываю кухню. Стены теперь голые, ящики пустые, шкафы и столешницы тщательно вытерты. – Я просто расчувствовалась.

Он протягивает руку через стол и сжимает мою ладонь.

– Пойдем. – Он встает и подтягивает меня к себе. – Пойдем, занесем это в мой фургон и перекусим. По-моему, мы это заслужили.

Мой желудок урчит в ответ.

– Хорошая идея.

Глава тридцать девятая

Салем

Мы стараемся как можно скорее освободить дом. Поскольку Тайер работает и не может помогать в будние дни, я разбираю вещи сама и делаю все, что не требует поднятия тяжестей. После того первого дня мне полегчало. Я перестала слишком много думать, и это помогло. К тому же я знаю, что дом необходимо продать. Нельзя допустить, чтобы он простаивал, так что нужно отвлечься от своего горя и заняться тем, чем следует.

Я вытираю в кладовке пыль, когда звонит телефон. Мне неудобно отвечать, и я отправляю звонок на голосовую почту. Но телефон снова звонит.

– Хм… – Я откладываю принадлежности для уборки и встаю с пола, мое тело ноет и протестует, так как я слишком долго пробыла в согнутом положении. Нужно было делать перерывы и отдыхать, но я об этом не позаботилась.

Наконец я нахожу телефон под кучей мусорных пакетов. Прекрасно. На экране имя Джорджии.

– Алло?

– Я рожаю! – выпаливает она. – Я знаю, мы не договаривались, но оба раза со мной была мама, и я хочу, чтобы сегодня рядом была ты. Ты не против?

У меня на душе теплеет от ее просьбы. Она мне доверяет и любит меня настолько, что хочет, чтобы я присутствовала при рождении ее третьего ребенка.

– Да, конечно. Ты в больнице? – Я стараюсь навести вокруг себя порядок, но быстро понимаю, что мои попытки обречены на провал.

– Мы закинем мальчишек к родителям Майкла и поедем туда. О, черт! – ругается она. – Как больно! Не помню, чтобы раньше так было. Неужели так всегда?

В трубке звучит ответ Майкла:

– Да, просто ты каждый раз забываешь.

– Я еду к вам.

– Спасибо. – Я слышу в ее голосе слезы. – Не хочу быть одна.

– А я тебе на что? – интересуется Майкл.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – возражает она, и они начинают спорить.

– Ладно, я вешаю трубку. Иначе не успею в больницу.

– Хорошо, – отвечает сестра. – Люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю.

Я выключаю свет, выношу мусор и бегу к Тайеру, чтобы быстро принять душ. Я вся в пыли, и мне нужно переодеться.

Сев в машину, я отправляю ему короткое сообщение, чтобы он знал, почему меня нет дома. Он отвечает почти сразу: «Приеду в больницу сразу после работы».

Местная больница находится недалеко, всего в двадцати минутах езды. Я звоню Майклу по громкой связи.

– Привет, уже еду. Как она?

– Эээ… пока спокойно. Но как только у нее начнется очередная схватка, она потребует, чтобы я сделал себе вазэктомию. Как только схватка пройдет, она пригрозит мне, чтобы я этого ни в коем случае не делал, потому что она хочет от меня еще ребенка или двоих. Честно говоря, Салем, если она будет продолжать в том же духе, мои яйца сморщатся и отомрут сами собой.

Я громко хохочу. Бедный парень.

– Так похоже на мою сестру. Передай ей, что я уже в пути и…

Я не успеваю закончить, потому что в этот момент кто-то проезжает на красный свет, и мой слух наполняет скрежет металла. Я ударяюсь головой о стекло, подушка безопасности взрывается, и остается только чернота.

Глава сороковая

Тайер

Попрощавшись с командой, я сажусь в фургон и еду домой. Я приму душ, перекушу и помчу в больницу.

Я уже на полпути к дому, когда звонит телефон и на экране высвечивается имя Джорджии.

– Алло? – с недоумением отвечаю я, не понимая, зачем мне звонит сестра Салем. Наверное, у Салем сел телефон и она интересуется, где я нахожусь.

– Тайер, – с облегчением говорит Джорджия. – Ой, ой! Сукин сын! Черт, мне лучше не говорить, от этого мне больно! – кричит она мне в ухо. – Майкл, возьми трубку.

Мгновение спустя в телефоне раздается голос ее мужа:

– Э…привет.

– Что происходит? Что-то не так с телефоном Салем?

Он молчит. Я знаю, что это всего лишь секунды, но кажется, что прошло несколько минут.

– Салем попала в аварию.

Я роняю телефон, он падает на пол между моих ног. Я выполняю разворот в запрещенном месте и мчусь в обратном направлении к больнице. Мой мозг повторяет два слова. Салем. Авария. Салем. Авария.

Я паркуюсь возле больницы и несусь в приемный покой. Женщина в регистратуре удивлена моим внезапным появлением.

– Салем Мэтьюс. Ее привезли?

Черт, они могли бы доставить ее в город. На вертолете. Что, если все плохо? Что, если она в операционной? Что, если она…

Нет. Я не стану думать в таком ключе. Это не так. Не может быть. Я бы знал, если бы она умерла. Я бы почувствовал. Я должен верить.

– Кем вы ей приходитесь? – с раздражением спрашивает она, и я понимаю, что это моя вина: я влетел в больницу и веду себя как сумасшедший.

– Я ее жених, – вру я, и не напрасно.

– Охрана вас проводит. – Она кивает на парня в черно-белой форме.

Он протягивает мне наклейку, и я быстро прижимаю ее к рубашке.

Он невыносимо медленно ведет меня через отделение неотложной помощи. Я считаю секунды. Двести шестьдесят три, и черт меня побери, если я не убью его в этих лабиринтах.

– Салем Мэтьюс. Она здесь. – Он стучит в дверь.

Я не говорю спасибо. Я прохожу мимо и залетаю в палату.

– Салем? – Я отодвигаю уродливую синюю занавеску, готовясь к худшему.

Она сидит на краю койки в халате. Возле ее глаза рана, на которую, похоже, нужно наложить швы, и она осторожно баюкает свою руку. При виде меня она округляет от шока глаза.

– Тайер? Как ты сюда попал? Как ты узнал?

– От твоей сестры и Майкла. Я примчался прямо сюда.

Адреналин покидает мое тело, и я падаю перед ней на колени. Я не чувствую, как больно ударяюсь о твердый пол, потому что чертовски рад, что она цела. Я думал… ну, я думал о худшем. Я не хотел верить, что ее больше нет, но мой мозг все равно прокручивал этот сценарий.

– Не плачь, – умоляет она, погружая пальцы в мои волосы.

Я даже не осознаю, что плачу, но она права. Меня трясет от рыданий. Я в ужасе от того, что я мог потерять ее сейчас, когда только что обрел заново. Но она рядом. Она жива. Она дышит и сидит передо мной. Она не получила серьезных травм. Ты никогда не чувствуешь себя таким беспомощным, как когда тот, кого ты любишь, ранен, а ты ничем не можешь помочь.

– Шшш, – утешает меня она. – Я в порядке. Мне больно, и рука, скорее всего, сломана. Но я в порядке.

Она повторяет это снова и снова – что она в порядке. Я поднимаюсь и осторожно обхватываю ладонями ее лицо. Я осматриваю ее на предмет шишек и синяков. Она поднимает бровь и сдержанно улыбается:

– И каково ваше заключение, доктор Холмс?

– Мое заключение, – я наклоняюсь так, чтобы оказаться на уровне ее глаз, – таково: вы пытались довести меня до сердечного приступа, мисс Мэтьюс. Я человек немолодой, со мной так нельзя.

– Но вам еще нет и сорока. – Она закатывает глаза, и мне хочется ее отшлепать. Она в гребаной больнице после автомобильной аварии, и она смеет закатывать глаза? Какая наглость. – Сорок – еще не старость, так что прекратите нести чушь.

– Ты в порядке? – спрашиваю я. – Мне важно не только твое физическое состояние, но и психологическое.

Она судорожно выдыхает, и я, чтобы ее успокоить, опускаю руку на ее колено.

– У меня шок, – признается она. – Все произошло так быстро! Я ударилась головой и потеряла сознание. – Она показывает на ту сторону лица, где виднеется порез, а на черепе – шишка. – Но моя рука – вот что меня убивает.

Ее левая рука опухла и в районе локтя приобрела фиолетовый оттенок.

– Рентген уже сделали?

– Нет. – Она устало качает головой. – Этого я и жду. Бедная Джорджия, она так хотела, чтобы я присутствовала на родах, а тут вот это.

– Не переживай, солнышко, – прошу я. Мне не нравится видеть ее такой.

– Я просто расстроена. – Ее нижняя губа дрожит, Салем вот-вот расплачется. – Вечно что-то случается, и я никак не могу отдохнуть. Я устала от жизни. – Она всхлипывает, и я беру из коробки салфетку и протягиваю ей. Она благодарно улыбается и вытирает глаза. – Я драматизирую. Я знаю, что во многом мне везет и судьба ко мне благосклонна, но…

– Не обесценивай свои чувства. – Я прижимаю ладонь к ее щеке. – Автомобильная авария – это травма для любого человека. Не чувствуй себя виноватой за то, что расстроилась. Ты уже со многим справилась.

Она кивает и вытирает салфеткой нос.

– Ты прав.

– Мисс Мэтьюс? Я отведу вас на рентген.

В палату входит медсестра, толкая перед собой инвалидное кресло. Я перевожу взгляд с нее на Салем.

– Зачем тебе инвалидная коляска? Твои ноги…

– Это обычная больничная процедура, сэр. – Медсестра прерывает мой шквал вопросов. – Вам не о чем беспокоиться.

Другими словами, мне нужно угомониться и заткнуться. Понял.

Салем садится в кресло-каталку, а мне приходится остаться в палате. К счастью, через пятнадцать минут она возвращается.

– Врач просмотрит снимки и зайдет.

– Спасибо. – Салем ложится на койку. Когда медсестра уходит, она добавляет: – Я так устала.

– Это адреналин. – Если честно, адреналин и у меня зашкаливал, но я ей об этом не говорю – не хочу, чтобы она решила, что я преуменьшаю значение ее чувств. – Закрой глаза и спи. Я буду здесь и никуда не уйду.

– Не уйдешь?

Я беру ее руку в свою.

– Я буду рядом.

Несмотря на назойливый писк аппаратов, через несколько минут ее глаза закрываются, дыхание выравнивается, и я понимаю, что она уснула.

Я рад, что ей удалось задремать. Отдых пойдет ей на пользу. Через час приходит врач, и мне приходится ее разбудить. Врач объясняет, что рука сломана, но операция не потребуется, поэтому ей наложат гипс, а на рану возле глаза – повязку. И слава Богу, ведь она и так уже провела здесь около двух часов.

После ухода врача Салем говорит:

– Скорее всего, ребенок уже родился, а я это пропустила.

– Ты этого не знаешь.

– Мне так грустно, что я разочаровала Джорджию, – сокрушается она.

– О, черт! – спохватываюсь я. – Я должен был позвонить ей и сообщить, что с тобой все хорошо. – Я достаю из кармана телефон, но сигнала нет. – Я выйду и позвоню ей.

Она хватает меня за руку и усаживает обратно на стул.

– Я попросила медсестру ей позвонить и сообщить. Я не хотела, чтобы она беспокоилась за меня во время родов.

Я убираю ее волосы со лба и с благоговением смотрю на нее.

– Ты хоть представляешь, насколько ты замечательная? Ты всегда ставишь остальных на первое место.

Она пожимает плечами, словно в этом нет ничего особенного. К счастью, долго ждать не приходится, и Салем сияет, как ребенок, когда ей позволяют выбрать цвет повязки. Она выбирает светло-розовый под предлогом, что он понравится Сэде. Однако я уверен, что розовый – и ее любимый цвет, даже если она сама этого не осознает.

Когда ее отпускают, на улице уже темно, и мы поднимаемся на лифте в родильное отделение.

– Как думаешь, она уже родила? – Салем смотрит на меня круглыми от волнения глазами.

– Не знаю, но скоро мы все выясним.

На нужном этаже Салем подходит к столу и называет имя сестры.

– Далее по коридору. Палата двести шестнадцать.

Салем устремляется в ту сторону. На своих длинных ногах я с легкостью за ней поспеваю, но меня забавляет ее энтузиазм. Она осторожно стучит в дверь, и через минуту Майкл нам открывает.

– Привет. – Его глаза светятся счастьем, и еще до того, как он открывает рот, я понимаю, что ребенок уже родился. – Хотите увидеть малыша?

– Да! – кричит Салем и восторженно прыгает на месте.

– Как твоя рука? – осведомляется Майкл, глядя на ее гипс.

– Все хорошо, а теперь дайте взглянуть на ребенка.

Он улыбается и делает шаг в сторону.

– Ты тоже заходи, Тайер. Мы всем рады.

Я следую за Салем и вижу, как сияет ее лицо при виде лежащей в кровати сестры. Усталая, но счастливая Джорджия держит на руках спящего новорожденного.

– О, боже! – Салем прижимает руки к груди и хмурится, ударившись грудью и пластиковый бортик. Не останавливаясь, она продолжает: – Только взгляните, какое у него милое личико.

– У нее.

– Нее? – Салем отшатывается назад, ошеломленная. – Что ты имеешь в виду?

Джорджия улыбается от уха до уха. В этот момент она – самый счастливый человек из всех, кого я когда-либо видел. Майкл подходит к ней, его грудь вздымается от гордости.

– Врачи ошиблись. У нас девочка. Дочка. – Она улыбается мужу, и он наклоняется ее поцеловать.

У меня щемит в груди. Это укол зависти. Я хочу этого. Я хочу этого с Салем. Когда-нибудь, напоминаю я себе. В свое время.

– Боже мой. – Салем придвигается ближе и смотрит на сморщенное личико малышки, на розовую-голубую шапочку на ее голове. – Как ее зовут? – тихо спрашивает она, боясь потревожить спящего ребенка.

– Виктория Эллисон.

– О. – Я обнимаю ее, она смотрит на меня, и ее глаза наполняются слезами.

– Это прекрасно. Это самое лучшее имя, – говорит она, повернувшись к сестре.

– Хочешь ее подержать?

– А можно? – Глаза Салем расширяются от волнения.

Ее сестра молча поднимает ребенка, Салем бережно берет малышку Викторию одной рукой и сразу начинает ее качать. Думаю, она этого даже не замечает.

– Какая же ты прелестная. Такая маленькая. Братья будут тебя обожать. – Она поднимает взгляд на сестру и деверя. – Мальчики уже знают?

Джорджия улыбается и трясет головой:

– Нет. Мы решили сделать им сюрприз и объявим об этом завтра, когда они приедут нас навестить.

– Они так обрадуются! – Салем поворачивается ко мне. – Они хотели сестренку и были слегка разочарованы, когда узнали, что родится еще один мальчик.

Джорджия смеется и закатывает глаза.

– Разочарованы? Джексон-старший рухнул на землю и зарыдал, когда мы ему сказали.

Майкл поглаживает ее по плечу.

– Они решат, что мы их разыграли.

– Нас всех разыграли. – Она показывает на ребенка. – Ей всего несколько часов от роду, а она уже дает жару.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает сестру Салем. – Как прошли роды?

– После того как мне сделали эпидуральную анестезию, все пошло как по маслу.

– Хочешь ее подержать? – вдруг спрашивает Салем, продолжая укачивать ребенка.

– Я?! – Я в шоке.

– Да, давай! – подбадривает Джорджия.

Салем передает мне малышку. Она такая крошечная в моих руках! Как маленький кабачок или что-то в этом роде. Она спит, приоткрыв розовые губки, ее веки светло-голубого оттенка. Возле лица – крошечный кулачок; он выглядывает из пеленки, в которую она завернута.

Чье-то громкое сопение заставляет меня оторвать взгляд от малютки. Салем всхлипывает, глядя на меня с ребенком на руках. Я не спрашиваю ее, что случилось; все написано на ее лице. Она думает о Сэде и о том, как все могло бы быть. Мне хочется сказать ей, чтобы она не плакала, что все в прошлом, но я думаю, что ей нужно пережить этот момент. Я хочу, чтобы она отпустила свою боль.

Я держу малышку, пока она не начинает шевелиться. Наверное, она проголодалась, и я возвращаю ее Джорджии.

– Нам пора. – Салем обнимает сестру и целует в щеку. – Уже поздно, и тебе нужно отдохнуть. Дай знать, если что-то понадобится. Особенно теперь, когда на свете есть эта милая девочка вместо мальчика. – Она легонько проводит младенцу по носу.

Джорджия с восторгом смотрит на новорожденную.

– Я бы не отказалась от пары новых нарядов. У меня только мальчуковые вещи, а мне хотелось бы что-нибудь милое на выписку.

– Ты права. Я что-нибудь принесу. – Она снова обнимает сестру, и мы выходим из больницы.

– Придется купить новую машину, – вздыхает Салем, глядя на мой фургон.

– Твоя совсем разбилась?

– Правый бок всмятку. Сомневаюсь, что ее стоит ремонтировать. – Она потирает лоб, и я хватаю ее за руку, чтобы она не сдвинула повязку. – Нужно позвонить Калебу и сообщить, что случилось. Он наверняка удивляется, почему я не пожелала Сэде спокойной ночи.

– Позвони ему по дороге домой.

– Да, хорошо, – сонным голосом произносит она.

Салем совершенно без сил. Она разговаривает с Калебом, и я не могу разобрать его слова, только замечаю скорость, с которой он задает ей вопросы. Она уверяет его, что с ней все в порядке, а я пока подъезжаю к окошку, чтобы заказать нам что-нибудь поесть.

– Все хорошо, клянусь. Серьезно. Просто пара царапин и синяков. – Она делает паузу. – Да, я понимаю, что перелом руки – это не царапина, но… – Голос Калеба звучит громче и оживленнее. – Нет, мы не будем подавать в суд на другого водителя. Калеб, клянусь, я в порядке. Машина разбита, а я в порядке. – Она качает головой, стараясь не улыбаться. – Я знаю, что машина тебя не волнует, но повторяю: я жива и здорова. Будь это не так, я бы с тобой сейчас не разговаривала.

Я тянусь к динамику, заказываю наобум пару блюд и достаю бумажник. Салем машет своей карточкой, и я легонько отталкиваю ее руку.

Она показывает мне язык, но карточку все-таки убирает.

– Угу, я позвоню утром. Хорошо. Пока. – Она завершает разговор. – Калеб сильно разволновался.

– Он за тебя переживает.

– А ты даже не ревнуешь. Я удивлена.

Я пожимаю плечами и протягиваю в окошко деньги.

– Не ревную. По крайней мере, больше не ревную.

Она усмехается, в уголках ее глаз морщинки.

– Так ты это признаешь? Ты когда-то ревновал?

Я ворчу, беру сдачу и подъезжаю к следующему окну. Там мне выдают пакет, и я выезжаю с парковки.

– Используй слова, пещерный ты человек, – командует она.

– Глупо, но да, я ревновал. В то время я этого даже не осознавал. Я думал, что забочусь о тебе. Кто-то же должен был это делать.

Она качает головой, ее губы улыбаются от удовольствия.

– Дровосек, пещерный человек, – тихо бормочет она.

– Ты это о чем? – Я прикрываю рот рукой, чтобы скрыть намек на улыбку.

– Ты настоящий дровосек. Борода. Клетчатые рубашки. Мускулы. И ведешь себя как дикарь. Значит, ты пещерный человек-лесоруб.

– Ну, – я сворачиваю на нашу улицу и через минуту останавливаюсь перед домой, – это что-то новенькое.

– Просто признай, что я права.

В ответ я молчу. Мы берем пакеты с едой и заходим в дом, где нас встречают Винни и Бинкс. Я выпускаю Винни на улицу и кладу еду на барную стойку.