Текст книги "Возрождение полевых цветов"

– Мне пора. – Она отстраняется и вытирает глаза. – Завтра поговорим. Возможно, я даже к вам заеду. Хочу проводить с ней как можно больше времени.

Я открываю дверь и провожаю сестру до машины.

Стою на парковке и смотрю, как она уезжает. Прежде чем вернуться в дом, я слышу звон собачьего ошейника и замечаю на другой стороне улицы Тайера с Винни. На шее у нее большой розовый бант.

Словно почувствовав мой взгляд, Тайер смотрит на меня и поднимает руку в знак приветствия. Я улыбаюсь, и мне становится хорошо, несмотря на тяжесть в сердце.

Глава двадцать четвертая

Салем

На следующее утро после завтрака я сижу с мамой на крыльце, зная, что должна сообщить ей кое-что важное. На улице тепло, но ее колени прикрыты пледом. Она поглаживает ткань, словно пытаясь запомнить эти ощущения. На другой стороне улицы во дворе дети играют со своим золотистым ретривером. Она смотрит на них, и мне интересно, о чем она думает, но спрашивать я не хочу.

– Мама, – тихо говорю я и крепче сжимаю в руке свой стакан с апельсиновым соком. Мне нужно подготовиться к тому, что я собираюсь сказать. – Я должна тебе кое-что сообщить.

Она медленно переводит взгляд на кресло-качалку, в котором я сижу рядом с ней.

– Что? – В ее глазах любопытство и настороженность.

– Ты в курсе, что Сэда не родная дочь Калеба, но я не говорила тебе, кто ее отец.

– И чтобы это сказать, ты дождалась, пока я окажусь на смертном одре? – шутливо произносит она без всякого намека на злость, но мне все равно не по себе.

– Мне все казалось, что еще не время, – признаюсь я. – Да, это глупо, но я не знала, как относиться ко многому из того, что со мной произошло. Беременность в мои планы не входила, а потом я вернулась к Калебу, мы поженились, и все это…

– Жизнь пролетает в мгновение ока. – Она накрывает мою руку своей, ее кожа прохладная на ощупь, хотя на улице тепло. – Время – странная штука. Кажется, будто прошло совсем немного, а потом вдруг понимаешь, что прошла целая жизнь.

– Да. – Свободной рукой я заправляю за ухо прядь волос.

– Почему тебе захотелось поделиться этим сейчас?

– Потому что это никогда и не должно было быть секретом. – Я со стыдом наклоняю голову. – Мне было страшно, я злилась, я… я не справилась с ситуацией так, как нужно было.

– Ты была молода, Салем. Мы все делаем глупости, даже когда становимся старше. Извлекать из этого уроки – вот что важно.

Я глотаю комок в горле.

– Я влюбилась в человека старше себя, – начинаю я свой рассказ, – он не воспользовался мной, клянусь. Чувства были очень сильными. Я никогда ничего подобного не испытывала и даже не подозревала, что способна на такое. Я думала, что знаю, что такое любовь, но он показал мне, что это не так. – Я делаю глубокий вдох. Признаваться в этом оказалось труднее, чем я ожидала. – Я влюбилась без памяти. Я думала, это пройдет, но оно так и не прошло. – По щеке катится слеза, и я ее вытираю. Я заставляю себя произнести эти слова. – Отец Сэды – Тайер.

Она смотрит на меня долго и пристально.

– Я знаю, – неожиданно отвечает она.

– Знаешь?! Откуда?

Она качает головой.

– Ну, в том, что он отец Сэды, я уверена не была, хотя и заметила сходство, а что касается твоих с ним отношений… милая, я твоя мать. Знаю, ты думала, что тебе удается обвести меня вокруг пальца, но это не так. Я быстро догадалась.

– И ты ничего не говорила. Почему?

– Потому что ты была счастлива. После всего, что ты пережила, зачем мне было отнимать это у тебя? Не скажу, что мне это нравилось, но я тебя понимала.

– Все эти годы после моего отъезда ты с ним дружила. Почему?

– Потому что ему был нужен друг. – Она пожимает плечами, как будто это само собой разумеется. – Он знал, что я в курсе вашей связи, и чувствовал себя в безопасности, разговаривая со мной.

У меня отвисает челюсть. Я думала, что это я ошарашу маму новостями, а вышло все наоборот.

– Когда он узнал?

– На дне рождения Форреста в том году.

– Ну и ну! Вот уж чего не ожидала! – Ошеломленная, я откидываюсь на спинку кресла-качалки.

– Я никогда не говорила ему о Сэде и о своих подозрениях по поводу его отцовства. Это не мой секрет.

– Я ему рассказала, и теперь он знает. Он хочет познакомиться с дочкой. – Я приглаживаю волосы и стараюсь привести в порядок дыхание. – Вот кашу я заварила, да?

Она молчит так долго, что я думаю, может, она больше ничего не скажет. Но потом она произносит:

– Все мы иногда вытворяем разное, Салем. Важно то, как мы разгребаем последствия.

Я опускаю голову.

– Я стараюсь все исправить.

– У тебя получится, моя девочка, – успокаивает она меня, поглаживая мою руку. Она при смерти, но она меня утешает, потому что даже сейчас не может перестать быть матерью. – Я в тебя верю.

Она замолкает, и я подозреваю, что она дремлет, но потом она вдруг говорит:

– Мы не обсуждаем то, что сотворил твой отец, но такие травмы остаются надолго. У тебя, у меня, у Джорджии. Травма влияет на то, как ты мыслишь и что выбираешь. Я сомневаюсь, что терапия способна начисто стереть последствия травмы. То есть порой травмированный человек не в состоянии справиться с ситуацией так, как это сделал бы нормальный. У травмы глубокие корни, и она влияет на нас постоянно, даже когда мы этого не осознаем.

– Я никогда об этом не думала.

– Не позволяй своему прошлому так сильно влиять на тебя. Я вижу, как этот мужчина смотрит на тебя, а ты смотришь на него. Такая любовь, как эта… не повторяется. Ты заслуживаешь счастья. Позволь себе эти отношения, ведь это может быть еще одним эффектом травмы.

– Что именно?

Она печально смотрит вниз, и я подозреваю, что она думает о себе.

– Самосаботаж. Это когда ты считаешь, что не заслуживаешь определенных вещей, потому что ты грязная, испорченная.

– Мама. – Мое сердце разрывается при виде женщины, которая сидит рядом со мной, которая прожила в браке с таким ублюдком, как мой отец, и которой суждено так рано покинуть этот мир.

Она фыркает, ее глаза слезятся.

– Обо мне не беспокойся, малышка. Но когда меня не станет, пообещай, что не забудешь, что я сказала.

– Обещаю, – едва слышно произношу я. Ненавижу говорить о близости и неизбежности ее смерти. Но смерть рядом. Она смотрит всем нам в лицо.

Будь сильной, напоминаю я себе. Но я устала вечно быть единственной, кто обязан держаться. В конце концов сломаемся мы все.

Глава двадцать пятая

Салем

«Мерседес» Калеба въезжает на парковку. Мои нервы натянуты до предела. У меня была целая неделя, чтобы подготовиться к этому моменту, я даже съездила в Бостон, чтобы лично объяснить Сэде, что она наконец-то встретится со своим отцом.

– И с моим братиком? – спросила она, и я пообещала отвести ее на его могилу, чтобы она с ним поздоровалась.

– У меня ладони вспотели, – шепчу я маме, стоящей рядом со мной на крыльце.

– У меня тоже вспотели бы.

– Мамочка! – Сэда опускает окно и машет рукой.

Несмотря на волнение, я улыбаюсь. Эта девочка способна успокоить все нелепые мысли в моей голове. Накануне вечером я больше двух часов разговаривала с Лорен по FaceTime; она пыталась меня успокоить, периодически заходясь приступами хохота. Я предупредила, что, если она не перестанет надо мной смеяться, я не буду подружкой невесты на ее свадьбе через пару месяцев. В ответ она рассмеялась пуще прежнего, ведь мы обе знали, что это пустая угроза.

Сэда расстегивает ремень безопасности, выскакивает из машины и бросается в мои объятия.

– Вот моя девочка. – Я крепко обнимаю ее и вдыхаю аромат детского шампуня.

– Папа сказал, что ты здесь выросла. Он сказал, что вы вдвоем сидели на крыше.

– Так и было. – Я игриво пощипываю ее за нос. – Но не думай, что я позволю тебе там сидеть.

Она хихикает и кружится на месте.

– Папочка! Покажи мне крышу!

Калеб обходит машину, убирая в карман брюк телефон. Он улыбается мне и взъерошивает волосы Седы.

– Она всю дорогу спрашивала о тех временах, когда мы были подростками, – объясняет он. – Это вон там, милая. – Он указывает на определенное место на крыше, и Сэда улыбается.

– Круто! Хотела бы я тоже там сидеть!

– И довести меня до сердечного приступа? – возражаю я. – Не самая лучшая идея.

Мама смеется, сидя на крыльце в своем кресле.

– Расплата, – произносит она достаточно громко, чтобы я услышала.

Калеб подхватывает Сэду на руки, и она, округлив глаза, продолжает с интересом осматриваться.

– Ух ты! Мамочка! Смотри! На том участке есть домик на дереве! – Она показывает на строение на заднем дворе Тайера. – Здорово! Как ты думаешь, мне разрешат в нем поиграть?

Глаза Калеба встречаются с моими, но он ничего не говорит.

– Мы обязательно спросим. – Я глажу ее светлые волосы.

Как же долго я ждала этого дня! Чтобы Сэда и Тайер познакомились. Я всегда знала, что их встреча неизбежна, и с нетерпением ее ждала, как бы она меня ни пугала. И вот этот день настал.

– Тебе нужно в туалет? – осведомляется Калеб, опуская ее на ноги.

– Нет, папочка. – Она закатывает глаза. – Я пописала перед тем, как мы уехали, а мне не нужно делать это дважды, так что не начинай.

Моя мама смеется:

– Надеюсь, вы двое готовы к подростковому возрасту этой дамы.

– Спасибо за вотум доверия, Элисон, – шутливо приветствует ее Калеб.

Сэда поднимается на крыльцо к моей маме и крепко обнимает ее.

– Привет, бабушка. Я по тебе скучала. Ты испекла кексы?

Мы все смеемся, потому что у Сэды на уме одни сладости.

– Мы испекли их с твоей мамой. – Она подмигивает внучке. – Почему бы нам не сходить и не взять один из них? – Она начинает вставать, но ей трудно. Я пытаюсь помочь, но она отмахивается. Она заходит в дом вместе с Сэдой, а Калеб и я смотрим им вслед.

– Выглядит она неважно, – печально замечает он. – Намного хуже, чем когда вы приезжали.

– Я знаю.

Он слышит в моем голосе жгучую боль, обнимает меня и поглаживает руками по спине.

– Мне жаль, Салем. – Он опускает подбородок на мою макушку. – Хотел бы я помочь, да не могу.

– Я должна наслаждаться тем временем, что у нас осталось. Трудно принять это, а хуже всего то, что с каждым днем маме все больнее. Эта боль отравляет радость ее последних дней.

– Я поеду к родителям. Не хочу вам мешать.

– Ты не мешаешь. – Я освобождаюсь из его объятий. – Я тебя не гоню. Если хочешь остаться, оставайся.

Он качает головой:

– Думаю, для меня будет лучше, если я уеду.

– Хорошо. – Я не стану заставлять его делать то, что ему не по душе. Для него главное – чтобы я не отстраняла его от Сэды.

– Привет.

Мы оборачиваемся, услышав голос Тайера. Он стоит в конце подъездной дорожки и с любопытством наблюдает за нами, положив руки в карманы. На его лице не видно ни ревности, ни раздражения, хотя я стою почти вплотную к Калебу.

– Она в доме, – сообщаю я. – Калеб сейчас уедет.

– Тогда я рад, что застал тебя. – Он подходит ближе и останавливается напротив моего бывшего мужа.

Калеб бросает на меня вопросительный взгляд, и я пожимаю плечами, потому что не понимаю, что происходит.

Тайер протягивает руку Калебу. Мой бывший смотрит на него настороженно, как на змею, про которую не знает – ядовитая она или нет. Он оглядывается на меня, а потом со вздохом жмет протянутую руку. Наше изумление перерастает в шок, когда Тайер притягивает Калеба в свои объятия.

– Спасибо, – говорит Тайер, и в этих двух словах целый спектр эмоций. – Спасибо, что заботился о них.

– Я делал это не для тебя, – отвечает Калеб, не для того, чтобы обидеть, а лишь чтобы спокойно напомнить о том, что он делал это для нас.

– Знаю. Но я от этого не менее благодарен.

Калеб кивает и кашляет. Мне кажется, он слегка задыхается.

– Хорошо… хорошо… пожалуйста. – Я поджимаю губы, чтобы не рассмеяться. Он взволнован, и это так мило. – Я сейчас уеду.

Он указывает на свою машину и прощается. Мы с Тайером стоим бок о бок на парковке и наблюдаем за его отъездом.

– Шикарная машина, – замечает Тайер, глядя, как «Мерседес» исчезает за поворотом. – И у тебя тоже. – Он показывает на мой «Рейндж Ровер».

– Он, безусловно, круче, чем моя старая колымага, но я ее любила.

Он смотрит на то место, где я обычно оставляла ее перед домом на улице, как будто верит, что, если постарается, сможет вернуть ее обратно.

– Я ее продала, – бормочу я, чувствуя желание хоть раз заполнить тишину с ним наедине. – В Бруклине мне машина была без надобности, а дополнительные деньги были весьма кстати, поскольку я…

– Поскольку ты была беременна, – договаривает он за меня.

– Ты готов с ней встретиться?

Он смотрит на меня сквозь густые ресницы, в его карих глазах волнение и радость.

– Да. Да, готов. – Он едва заметно улыбается.

– Тогда идем. – Я протягиваю ему руку. Он берет ее и крепко сжимает, словно он дрейфует в море и отчаянно ищет что-то, что поможет ему удержаться на плаву.

Мы поднимаемся по ступенькам на крыльцо, и я со скрипом открываю дверь.

– Мамочка! – Сэда выбегает из кухни. В ее руке кекс, лицо перепачкано глазурью. – Этот – мой любимый! Бабушка сказала, что песочное тесто!

Рука Тайера замирает в моей.

Он видел фотографии. Он знает, как она выглядит. Но есть огромная разница в том, чтобы смотреть на снимок и на живого, дышащего человека.

Когда я была беременна ею, я часто думала о том, что будет, если я воссоединюсь с Тайером до родов. Как он будет на нее смотреть, когда она родится.

И сейчас у него именно то выражение лица, которое я мечтала увидеть. Он удивлен и ошеломлен как человек, только что открывший одну из величайших тайн мира.

Я почти слышу его мысли – как она похожа на нас, какой она прекрасный маленький огонек в этом мире. Она – драгоценный дар, и мир в ее глазах обретает бесконечность. Она – напоминание о том, что в жизни всегда есть место прекрасному.

Тайер смотрит на меня, в его глазах благоговение. Я вижу, что он не знает, что ей сказать.

Но Сэда не нуждается в подсказках. Он склоняет голову набок, слизывает с губ глазурь и говорит:

– Ты мой папа? Мама сказала, что сегодня я встречусь с папой. Ты дал мне свой ДВД? Нет… не так… как ты это называешь, мамочка?

– ДНК, – поправляю я, подхожу к ней сзади и откидываю ее мягкие светлые волосы за плечи. – Да, детка. Это он.

Тайер прочищает горло и опускается на колено, чтобы быть с ней на одном уровне.

– Привет, – говорит он и протягивает ей руку.

Она смотрит на его руку. Я не заставляю дочку ее пожать. Это ее решение. Она медленно и осторожно пожимает его ладонь и быстро опускает свою ручку.

– Мама сказала, что когда она меня родила, ты сильно грустил и был не готов стать моим папой.

Тайер мельком смотрит на меня, затем снова на нее.

– Это правда. Ты знаешь про своего брата? – Сэда кивает, и Тайер продолжает: – После его смерти я был в ужасном состоянии. Любому родителю тяжело потерять своего ребенка.

Она протягивает руку и нежно прижимает свою ладошку к его щеке.

– Все хорошо. Я тебе помогу.

Он улыбается и накрывает ее ладошку своей большой рукой.

– Поможешь. Я в этом нисколько не сомневаюсь.

– Мама говорит, что я особенная, раз у меня два папы, которые меня любят. Это правда? Ты меня любишь?

– Да, – хрипит Тайер, с трудом переводя дыхание. – Это правда. Я люблю тебя.

Родительская любовь – это чудо: ты смотришь на своего ребенка и видишь все. Я не перестаю удивляться, откуда на земле берутся такие люди, как мой отец. Мне кажется, это противоречит законам природы.

Он неторопливо протягивает вторую руку, давая ей достаточно времени, чтобы отстраниться или сказать «нет». Но Сэда молчит, и он прижимает свою руку к ее так же, как прежде сделала она.

Мое сердце учащенно бьется. Чтобы не расплакаться, я отворачиваюсь и выхожу на улицу перевести дух. Я не хочу, чтобы Сэда увидела мои слезы или решила, что она сделала что-то не так, потому что все совсем наоборот. Она такая добрая, у нее такое чистое, открытое сердце. Она умеет доверять и многое понимает, и я это в ней очень люблю. Я рада, что ее детство, в отличие от моего, никогда не поглотит тьма.

Я сижу на ступеньках крыльца и слышу, как открывается дверь. Тайер выходит и садится рядом со мной.

– Зачем ты пришел? Тебе не нужно было за мной идти.

Он опускает руки на колени.

– Я знаю.

– Тогда зачем ты это сделал?

– Я волновался за тебя.

– За меня? – Я недоверчиво смеюсь. – Почему?

– Это ты мне скажи. Что тебя тревожит?

– Просто я злюсь на себя, – бормочу я и наблюдаю за пчелой, которая жужжит над ноготками возле тропинки.

– Злишься на себя? – в замешательстве спрашивает он. – За что?

– За то, что скрывала ее от тебя. Это было неправильно. Я навредила этим и тебе, и ей.

Тайер вздыхает, опирается на локти и вытягивает ноги на лестнице.

– Я потерял шесть лет общения с нашей дочерью. – Я вздрагиваю от этих слов. Это удар в самое сердце, но это правда, а слышать правду тяжелее всего. – Это хреново, Салем, и да, это ужасно, что ты скрывала ее от меня, но у каждого поступка есть причины. Я не могу вернуться в прошлое и изменить твое мнение, чтобы все сложилось по-другому. У нас есть эта одна реальность, и я не собираюсь тратить и злиться на прошлое. Ты вернулась, Салем, – и это шанс. Я дал себе клятву, что на этот раз его не упущу. А наша дочка? Она – чудо. Давай не будем зацикливаться на том, что могло бы быть, хорошо? Я хочу двигаться дальше. А ты хочешь?

– Очень.

– Вот и славно. – Он протягивает мне руку. – Давай пожмем руки. Прошлое принадлежит прошлому, а будущее принадлежит нам.

– Нам, – улыбаюсь я, и он сжимает мою ладонь.

Потом он помогает мне подняться, и мы возвращаемся в дом к нашей дочери.

Глава двадцать шестая

Тайер

– Это лучшие спагетти, которые я когда-либо ела, мамочка. – Сэда жует нанизанную на вилку фрикадельку.

– Я рада, что тебе нравится, милая. – Салем смотрит в мусорное ведро на контейнеры от обеда, который я заказал ей домой. Уголки моих губ дергаются, но я сдерживаю улыбку. Я почти слышу, как крутятся ее мысли, как она удивлена тем, что ресторанные спагетти нравятся нашей дочери больше домашних.

– Сэда, – говорю я. – Какой твой любимый цвет?

Она морщит нос.

– Радуга, но мама говорит, что это предмет, а не цвет. Тогда розовый.

Мое сердце восторженно бьется. Я так и предполагал. Мне приятно, что даже по фотографиям я сумел кое-что угадать.

– А какое твое любимое блюдо?

Она размышляет, высунув язык, и решительно заявляет:

– Клубничное мороженое. О, бабушка! У тебя есть клубничное мороженое?

Прежде чем бабушка успевает ответить, Салем говорит:

– Ты уже ела кекс, помнишь?

– Это было до ужина. Это не считается.

Мои плечи трясутся от смеха. Наклонившись к Салем, я касаюсь губами ее уха.

– Вся в меня.

Ее глаза блестят.

– Определенно.

Мы едим, и я продолжаю задавать Сэде вопросы, чтобы лучше ее узнать. И не могу не улыбнуться, когда она начинает задавать вопросы мне.

– У тебя есть домик на дереве. – Она отодвигает пустую тарелку. – Можно я в нем поиграю?

Салем с тревогой смотрит на меня, не зная, как я отреагирую на этот вопрос. Но я вовсе не расстроен. Напротив, я счастлив это слышать. Думаю, Форрест обрадуется тому, что его младшая сестренка любит домики на дереве, как и он. – Конечно. Да. Давай уберем посуду, и ты пойдешь и проверишь.

– Правда? – Ее глаза загораются.

– Я хочу, чтобы ты взглянула на этот домик, – настаиваю я. Рука Салем находит под столом мое колено и слегка сжимает его.

У Сэды пока не получается быстро убирать со стола. Она вскакивает, суетится и даже пытается помыть посуду, но когда вода оказывается на полу, Салем приходит ей на выручку. Она позволяет ей самостоятельно загрузить посудомоечную машину.

Захлопнув дверцу посудомойки, Сэда начинает восторженно прыгать:

– А теперь в домик на дереве? – Ее взгляд мечется между Салем и мной. Пока они убирались на кухне, я помог Элли устроиться в ее постели.

Я смотрю на свою дочь, и не в силах отвести от нее взгляд.

– Да, мы можем идти.

– Здорово! – Она улыбается и берет меня за руку, а я с удивлением рассматриваю ее маленькую ручку, обхватившую мою большую.

Сэда такая открытая и нежная. Она не стесняется своей привязанности. Я ожидал, что она поведет себя застенчиво и, возможно, даже испугается меня. Но все вышло иначе. Дети гораздо устойчивее, чем мы полагаем.

Салем отворачивается, но я успеваю заметить в ее глазах слезы. Надеюсь, это слезы радости.

Мы втроем идем к моему дому и заходим на задний двор. Сэда озирается по сторонам, рассматривая все детали. При виде бассейна в ее глазах вспыхивает восторг:

– Я люблю плавать!

Салем чувствует мой страх.

– Она училась плавать с самого детства и знает, как соблюдать безопасность на воде. Для меня это было важно.

Я беру руку Салем и слегка сжимаю ее, молча выражая ей свою признательность. Она нерешительно улыбается, и я знаю, что она думает о Форресте. Тот день оставил шрамы не только на нас с Кристой.

Сэда обгоняет нас и спешит к домику на дереве. Ее волнистые светлые волосы свисают до середины спины. Я замечаю в ней свои черты, но в основном она – копия Салем. Я смотрю на женщину рядом с собой, и мое сердце наполняется теплом. Она молода, а уже пережила больше, чем большинство людей за всю жизнь. Она сильный и яростный боец. Как бы я ни хотел быть рядом с ней во время ее беременности, служить для нее опорой, я думаю, она была права, когда догадалась, что я на это не способен. Во всяком случае, тогда. Я сумел бы какое-то время притворяться, но слишком уж далеко я ушел от себя и от жизни после смерти Форреста. Мне больно от того, что кто-то другой выполнял мои обязанности, но в то же время я рад, что она была не одна.

– Можно мне в него забраться? – Сэда хватается за лестницу, один конец которой крепится к домику на дереве, а другой зацементирован в землю.

– Давай. – Я позволяю ей забраться наверх самостоятельно, но стою рядом на случай, если она сорвется.

Я всегда буду рядом, готовый ее подхватить. С этого момента мое место возле моей дочери. Она забирается на самый верх и кричит, задыхаясь:

– Мама! Здесь кресла-мешки!

Салем смеется, засунув руки в задние карманы шорт. Солнце почти село, и за ее спиной начинают мелькать светлячки.

– Она обожает кресла-мешки.

Я вскидываю бровь.

– Вот так?

– Да. – Она качает головой, улыбаясь воспоминаниям. – Она умоляла купить одно для ее спальни. Я отказывалась, но в итоге уступила. У нее есть уголок для чтения, и я поставила его туда.

Сэда высовывает голову из входа.

– Вы подниметесь?

– Домик достаточно просторный, – говорю я Салем на случай, если она захочет в него залезть.

– Хорошо. – Она начинает подъем, и я не хочу и не могу отвести взгляд от ее попы.

Она красивая, круглая и упругая. Я хочу схватить Салем, спустить ее в лестницы, целовать ее долго и медленно и заняться с ней любовью. Мое тело ноет от желания, шесть лет слишком долгий срок, но я не хочу ее торопить. Как только Салем оказывается в домике, я карабкаюсь вслед за ней. Втроем внутри тесно, но, тем не менее, места хватает и мне. Салем с интересом рассматривает все вокруг. Я сооружал этот домик долго, не торопясь, продумывая каждую деталь, и горжусь результатом.

– Здесь здорово.

– Спасибо.

– Форресту бы понравилось.

– Форресту? – с любопытством спрашивает Сэда. – Так это его домик на дереве? Можно мне с ним познакомиться?

– Форрест – твой брат, – объясняет Салем и гладит дочку по голове.

– О. Значит, он… умер?

Салем печально кивает.

– Да, детка, он умер.

Сэда обращает на меня взгляд своих умных карих глаз.

– Ты покажешь мне фотографию моего брата? У мамы их нет.

– Конечно. – Я сажусь, достаю из кармана телефон и перелистываю фотографии. – Вот он, смотри.

Сэда изучает фотографии.

– Как ты думаешь, я бы ему понравилась? – спрашивает она у меня, а не у Салем.

– Я уверен, что понравилась бы. Он всегда хотел иметь братика или сестричку. И собаку.

– У вас есть собака? – Ее глаза горят. – У нас есть кот. Он уже старенький и много спит. Его зовут Бинкс.

Мои глаза находят глаза Салем. Бинкс все еще жив. Она улыбается и пожимает плечами.

– У меня есть собака. Ее зовут Винни.

– Как мило! Можно с ней познакомиться?

– Конечно.

Салем с улыбкой наблюдает за нашим общением, в ее глазах блестят слезы. Эти моменты для нее не менее трогательны, чем для меня.

– Мы можем идти?

– Если хочешь.

– Хочу.

Она собирается вылезти первой, но я качаю головой.

– Давай сначала я.

– Хорошо. – Она ждет, пока я доползу (да, мне приходится ползком пробираться к выходу) и выберусь наружу. Когда мои ноги касаются земли, она уже на второй перекладине. Она справляется с лестницей как чемпион, моя помощь ей не требуется. – Давай, мамочка. Мы тебя ждем.

Салем начинает спускаться по лестнице и цепляется ногой за предпоследнюю перекладину.

– Ой, – стонет она и теряет равновесие.

Я подскакиваю к ней, обхватываю ее руками и помогаю спуститься. Она поворачивается ко мне лицом и кладет руки на мою грудь. В ее больших глазах я вижу желание. Я уверен, что в моих она видит то же самое.

Я желал эту женщину с той самой минуты, как она принесла мне кексы и проложила дорожку в мое сердце. Когда я смотрю на нее, мне кажется, что прошло совсем немного времени и мы не расставались. Я думаю, именно так и можно понять, что человек твой – когда ни время, ни расстояние не способны ослабить вашу любовь.

– Ты в порядке? – спрашиваю я и убираю с ее лба прядь волос.

– Д-да, – тяжело дыша, отвечает она.

Желание ее поцеловать почти нестерпимо. Думаю, я бы сдался, если бы не Сэда.

– Скорее, бежим! Я хочу познакомиться с собачкой.

– Наша дочь зовет. – Салем не отрывает от меня взгляд.

– Мне нравится, как это звучит.

Она в замешательстве морщит нос.

– То, что она нас зовет?

– Нет. «Наша дочь».