Текст книги "Убийца из прошлого"

Глава 20. Высокое собрание

Богато украшенный зал Терренс-хауза был полон: часть присутствующих была в военной форме, часть – в смокингах. Люди негромко разговаривали, слышалась английская и норвежская речь. У окна стоял высокий худой человек, он явно предпочитал одиночество. К нему подошёл один из адъютантов и вежливо кашлянул. Тот обернулся и смерил его таким взглядом, что адъютант быстро ретировался.

– Ну? Не собирается он открывать встречу? – Норвежский министр обороны в изгнании нервно поправил манжеты рубашки. Адъютант покачал головой. – Будем и дальше ждать.

Наконец прибыл британский премьер-министр. Он оказался ниже, чем на фотографиях, а костюм, скрадывавший мощный живот, являл собой шедевр портновского искусства, лучшее, что можно было сотворить в разбомблённом Лондоне.

– Чего вы ждёте? У нас нет времени. Обед должен начаться в восемь, как запланировано. Он свирепо посмотрел на присутствующих. Резкий тон и сигара были легко узнаваемы.

– Почему он здесь? – спросил премьер-министр хриплым и громким шёпотом, так что вопрос прокатился по всему залу. Но человек у окна даже не повернулся.

Ему негромко ответил Первый морской лорд[10]10
  Глава Королевского ВМФ и всех военно-морских сил Великобритании.


[Закрыть]:

– Он обеспокоен развитием событий на Шпицбергене и хотел бы получить разъяснения касательно наших планов по его возвращению.

– Возвращению? Чепуха! Никто на это не пойдёт. – Британский премьер-министр опустился в глубокое кресло, откинул голову и закрыл глаза. – Начинайте!

Люди в зале стали медленно, как будто под действием неведомой гравитационной силы, стягиваться к креслу. Они беспокойно переглядывались, сомневаясь в собственных ролях и рангах. Каждый боялся совершить оплошность и оскорбить министра другого государства.

– Ну? Мы не будем сидеть весь вечер. Я уже сказал. Ведь это преимущественно норвежская операция? Пусть норвежский министр обороны и доложит об операции «Фритхам». И кстати, кто, чёрт подери, такой этот ваш Фритхам?

Норвежский министр обороны посмотрел на своего премьер-министра, тот кивнул в знак согласия. Министр обороны прокашлялся и начал:

– Название операции выбрало Британское Адмиралтейство. Мы, норвежское правительство в изгнании, рассматриваем её как совместную союзническую операцию, несмотря на то что главное участие в ней примут солдаты норвежской бригады, расквартированной в Гриноке.

Человек в кресле поднял руку и сделал в воздухе несколько круговых движений.

– Разумеется, инициатива норвежская. Шпицбергенские компании крайне недовольны прошлогодней эвакуацией. Они боятся, что шахты и ценное оборудование пострадает от талых вод, когда настанет весна. По словам директора «Стуре Ношке», возможны разрушения, отбрасывающие их предприятие на несколько лет назад. Таким образом, цель экспедиции – вернуть контроль над шахтами Лонгиера. Поэтому целесообразно использовать солдат норвежской бригады, которых эвакуировали со Шпицбергена прошлой осенью, – они ведь шахтёры.

Министр обороны осмотрелся, ожидая вопросов и комментариев. Но никто ничего не говорил, и над креслом снова поднялась рука и описала в воздухе быстрый, нетерпеливый круг.

– Экспедиция воспользуется двумя небольшими норвежскими судами. Тюленебойным, которое сейчас совершает переход из Гренландского моря в Гринок, и ледоколом, экипажу которого известны фарватеры к Шпицбергену. Они называются «Селис» и «Исбьёрн».

– Каждое размером с две ванны, как мне говорили, – раздалось из кресла.

– При всём уважении – весь смысл операции в том, что эта маленькая экспедиция будет иметь вид гражданской. Нам известно, что немцы осуществляют рекогносцировочные вылеты с аэродромов на севере Норвегии и просматривают морские области вокруг Медвежьего острова и южные окраины Шпицбергена. Мы хотим, чтобы враг увидел два корабля, но не распознал настоящих целей их похода. Поэтому мы позволили норвежским властям в Северной Норвегии узнать о готовящейся экспедиции, чтобы тамошние немцы полагали, будто мы просто хотим возобновить добычу угля. По той же причине двое из руководителей «Стуре Ношке» будут возглавлять эту экспедицию. Один из них – Эйнар Свердруп. И, как вам должно быть известно из подробной переписки с угледобывающей компанией, он один из главных вдохновителей этого проекта.

Из кресла раздался кашель, британский премьер-министр собрался было что-то сказать, но вместо этого громко вздохнул и поднялся на ноги. Тяжёлый и нескладный, он на удивление почтительно приблизился к фигуре у окна.

– Не кажется ли вам, что лондонские сады весной необычайно красивы? Видите вон то вишнёвое дерево? Говорят, его посадил сам Кромвель. Боюсь только, что на месте зелёной травы и цветущих деревьев скоро останутся лишь дымящиеся развалины и груды камней.

– Не говорите так. Пока ещё рано. – Высокий человек не улыбнулся, но сочувствие в мгновение ока смягчило его лицо. – Мы пока не знаем, каким будет суд истории. И кому суждено его свершить.

Они немного постояли у окна, глядя на зелёные кроны деревьев. К ужасу всех присутствующих, они так напоминали комический дуэт, прославившийся в эпоху расцвета немого кино, что норвежский премьер-министр не сдержался и хихикнул.

Широкий и приземистый вынул изо рта незажжённую сигару.

– Как вы, конечно, понимаете, подлинная цель операции «Фритхам» не в том, чтобы уберечь шахты Лонгиера. Но мы действительно хотим, чтобы немцы утратили бдительность, доверившись распускаемым в Северной Норвегии слухам. Это правильно.

Высокий в ответ кивнул.

– Вашему Величеству, несомненно, известно, что мы несём ужасные потери среди конвоев, которые переправляют технику и провизию из портов союзников в Архангельск и Мурманск. Опасны оба возможных пути – и тот, который идёт в обход норвежского побережья, и тот, который проходит между Шпицбергеном и Медвежьим островом. Такое впечатление, что немецкие самолёты всегда знают, где и когда лучше атаковать. Они ловят самые подходящие погодные условия. Просто-напросто их система метеорологического оповещения значительно превосходит нашу. Мы пришли к выводу, что тому есть две причины. Первая – они чертовски способные ребята. Вторая – их данные более достоверны. Мы практически уверены, что, как только со Шпицбергена эвакуировали шахтёров, во льдах приземлились их самолёты, из подлодок высадился десант – или что они там ещё придумали. Так или иначе, но они установили по периметру архипелага маленькие радиостанции с метеорологическим оборудованием и радиозондами, это точно.

– Но зачем отправлять два крохотных гражданских судна? Насколько я понимаю, их огневая мощь совсем невелика, всего несколько зенитных пулемётов? – Голос у норвежского короля был удивительно звонкий. Но в его авторитете не усомнился бы никто – в этом голосе едва слышно звенела сталь.

Британский премьер-министр вздохнул и с тоской посмотрел на сигару, которую держал в руке. Она потухла ещё до того, как он вошёл в зал.

– Видите ли, мы не хотим, чтобы взоры врага обратились на Шпицберген прежде, чем мы сами там закрепимся. Многие задаются вопросом, почему мы не отправляем на возвращение Шпицбергена силы, сравнимые по мощи с эвакуационной эскадрой. Один из этих людей – Эйнар Свердруп, как вам наверняка известно. Но смысл в том, чтобы враг нас недооценил, чтобы поверил в сказку, будто директор Свердруп так всех допёк, что его затею поддержали, но более чем скромно. Впрочем, разве не так? Он сам в это верит. Бойцы норвежской бригады горько разочарованы. Им кажется, что их предали. Разумеется, это дойдёт до ушей немецких шпионов. Мы знаем, что дойдёт. Мы действуем непрофессионально. Нас будут недооценивать.

– Но разве враг позволит норвежским силам беспрепятственно занять Лонгиер?

– Нет, не позволит. – Британский министр снова вздохнул. – К сожалению. Мы должны быть готовы к большим потерям. Возможно, мы потеряем всех. Но мы считаем, что дело того стоит. Необходим хотя бы небольшой десант, чтобы наладить радиосвязь. Отправлять данные о погоде. Завоёванный плацдарм будем постепенно укреплять и расширять с помощью самолётов. Последующая операция до сих пор так засекречена, что в этой комнате едва ли найдётся два человека, которые о ней слышали, – исключая меня и вас. Вы, несомненно, понимаете, что незаметно достичь Шпицбергена и вернуться проще всего самолётом. Но даже если вылет осуществляется из Исландии, Шпицберген находится на самой границе радиуса действия самолётов. Нам нужны топливные склады, нам нужны метеосводки, и нам нужны посадочные полосы для тяжёлых грузовых самолётов.

Высокий человек обернулся и посмотрел на людей, стоящих на почтительном расстоянии вдоль стен. Британский премьер-министр неверно истолковал выражение его лица и решил, что собеседник колеблется.

– Это будет мясорубка. Мы понимаем. Эти шахтёры, у них всего полгода военной выучки. Но мы считаем, что, если хотя бы горстка доберётся до суши, дело будет сделано.

– Мои соотечественники готовы пожертвовать всем ради свободы Норвегии, я в этом уверен. – Тон его опять сделался жёстким.

– Ну разумеется, я и не думал сомневаться. Но даже в этом зале многие убеждены, что нам следует отправить более значительные силы и обеспечить воздушное прикрытие. Я бы не советовал, основываясь на рапортах, которые… Рано или поздно на север будет отправлен линкор. Нам нечего ему противопоставить. И будет уже не мясорубка, а просто бойня. Далее это может привести к тому, что линкоры начнут нести своего рода патрульную службу в этих широтах и будут перехватывать каждый конвой на Северном пути. И в довершение всего – какой пропагандистский козырь для Гитлера!

Высокий человек кивнул.

– Я полагаю, вам в этой войне случалось принимать и более тяжёлые решения. Но позаботьтесь, по крайней мере, о том, чтобы бывшие шахтёры знали, что от них требуется. Если мы просим их пожертвовать жизнями, то должны им довериться.

Аудиенция была окончена. Высокий человек развернулся, пересёк зал, прошёл в двойные двери и направился через парадный холл в столовую на другой стороне Терренс-хауза. Члены британского правительства и норвежские гости поспешили за ним. Удаляющееся гудение голосов было прервано адъютантом, объявившим гостя обеда и его свиту:

– Его Величество король Хокон Седьмой, король Норвегии.

Двое мужчин, державшихся в тени, не спешили покидать прекрасный зал. Первым был норвежский генерал, осторожно поднявшийся с хрупкого салонного дивана, вторым – вышедший из угла Первый морской лорд.

– Пока благополучно?

– Да, можно сказать, обошлось.

– И вы отправите с ними Эверетта?

– Он известен своей беспринципностью. Должен признаться, я отчасти желаю, чтобы он там, на севере, погиб. Но мы ещё можем его использовать. Он с готовностью согласился быть нашим двойным агентом у немцев. Если бы он этого не сделал, предстал бы перед военным трибуналом. И был бы приговорён к расстрелу. Он это знает.

– А другой? Который якобы был партизаном?

Первый морской лорд изучающе посмотрел на генерала:

– Вы же знаете, незаинтересованных источников у нас нет. Всё может оказаться блефом.

– Да, но чей блеф? Согласен, он вряд ли является тем шпионом-связным, который действовал на севере. Может быть, он русский шпион, завербованный из местных у границы? Как знать? Мы отобрали его в экспедицию. К счастью, он сам записался добровольцем. Справится ли Джордж Фрей с двумя, если второй действительно окажется шпионом?

– Капитан Фрей? Думаю, да. Он очень хладнокровен, но с людьми держится открыто и по-простому. Такое обращение наверняка позволит ему за несколько часов составить себе исчерпывающее представление о том, что происходит на обоих кораблях.

– Ну что ж. Тогда приступаем к выполнению планов и надеемся на благополучный исход. Операция «Фритхам» начнётся 30 апреля – это дата отплытия.

Первый морской лорд издал сухой короткий смешок.

– А знаете, я согласен с Черчиллем. Откуда они вообще выкопали этого Фритхама? Нельзя было найти названия получше? Ну, зато и помучаются вражеские шпионы, пытаясь понять, о чём мы говорим. С Ледовитым океаном ничего общего, верно?

Глава 21. В Англии

Спрятать икону в Англии оказалось не так уж сложно. Гораздо легче, чем он думал. Когда шлюпки с военных кораблей, заполненные людьми со Шпицбергена, причалили к берегу, там не оказалось никакой таможни, никакого досмотра багажа. Народ кучками стоял на пристани, ребятня носилась среди чемоданов, кофров, сумок, коробок и ящиков. Пятьдесят килограммов на человека – вот и всё богатство, все пожитки. В Лонгиере, когда люди садились на корабль, надзор был строже. Да что такого интересного может у них быть – вероятно, решили английские власти.

Людей временно разместили в маленьких отелях и гостевых домах по всему городу. Город был портовый и по-портовому суетный. Растерянные, неприкаянные люди в большом городе. Здесь война ощущалась явственней, газеты заполняли новости с фронта, в народе только и было разговоров, что об исполнении долга, о выдержке, которая потребуется в ближайшие годы, и о ненависти к немцам. На Шпицбергене было не так. Все просто ждали, когда война закончится и всё вернётся на свои места.

На следующий день все эвакуированные со Шпицбергена должны были явиться в штаб норвежской бригады. Людей свозили туда на автобусах, которые объезжали разные адреса и забирали народ. На это ушло много часов. Но ему удалось улизнуть. Сначала он подумывал о банковской ячейке, но вместо этого почти по наитию пошёл на почту и арендовал большой ящик.

– Жду писем из Норвегии, – объяснил он по-английски, и довольно внятно. Его сумка поместилась в ящике. Он решил, что это хороший знак.

Он прикидывал, не сбежать ли сразу по прибытии. Уйти из отеля было бы очень легко – его бы не хватились или хватились бы слишком поздно. Но после поездки по бурному морю он был сильно помят и измотан. К тому же он не хотел рисковать. На борту эсминца его допрашивали. По-другому и не скажешь, несмотря на то что они каждый раз прикидывались, будто ведут приятную беседу.

Они спрашивали, кто он на самом деле. Откуда он? Что он делал в Северной Норвегии, прежде чем отправится на Шпицберген? Правда ли, что он шпионил для русских?

Нет, конечно, нет. Его отправили на север руководители Сопротивления. Больше он сообщить не может. Ну а раз возникла версия про русских, он не мешал людям думать так, как им хочется.

А в какой именно группе «Милорга»[11]11
  Военная организация, созданная в мае 1940 г., которая проводила акты саботажа, диверсии и сбор разведывательных данных по заданиям из Лондона.


[Закрыть] он состоял – допытывались они. А не встречал ли Артура Робертсена, когда был в Северной Норвегии? Он нутром почуял, что это был каверзный вопрос. Поэтому сделал каменное лицо, посмотрел на военного коменданта Тамбера в упор и сказал, что им следует придумать что-нибудь поумнее, чем расспрашивать его об именах.

Он им не доверяет? Он что, дурак? Разве они не на английском корабле? Тамбер явно сердился. Но он был непреклонен: имён он обсуждать не будет. Так и сказал, спокойно и решительно.

В конце концов они от него отстали. Шлюпка доставила его на транспортный корабль, где ему отвели каюту в самом низу, ниже ватерлинии. Он потел и мучился от беспричинной тревоги, от трюмной вони, ему казалось, что он похоронен заживо.

В последние сутки его не оставляла морская болезнь. Он валялся на нижней койке и блевал в тазик. Никто ему не помогал, не спрашивал о самочувствии. Было совсем не похоже на плавание на «Мунине». Никого из лонгиерских друзей он не видел. Их, разумеется, тоже эвакуировали, но из-за опоздания его, похоже, разместили в совсем другой части огромного лайнера. Его соседи по каюте были из Ню-Олесунна, работяги компании «Кингс Бей». Парни, совсем не похожие на лонгиерских горняков. Юмор у них был странный, немного угрожающий. Суровый, отчаянный народ. Слова не вытянешь. Волновала их лишь одна тема. Их маленький шахтёрский городок. И уж о нём-то они готовы были говорить часами. Лонгиер перед ним – тьфу, говорили они. Ню-Олесунн – совсем другое дело. Когда они заговаривали о том, что теперь будет с шахтами и с городом, обсуждали грядущий урон и гадали, вернутся ли когда-нибудь домой, глаза у них начинали предательски блестеть.

В конце концов он устал слушать о великолепии деревянных домов и достоинствах небольшого горного поезда с вагонами. Держался сам по себе. Через несколько дней они уже плыли вдоль побережья Шотландии. Он стоял у поручней и рассматривал берега – холмы и широкие долины, поросшие мхом и вереском, такие зелёные и прекрасные, что казались рукотворным садом.

Вместе с толпой эвакуированных его на несколько дней поселили в небольшом пансионе. Пожилой хозяин говорил на таком диалекте, что его едва можно было понять. Но его быстро перевели к норвежской бригаде и определили в полк. После этого он стал жить в казарме с другими молодыми ребятами. Ему предстояло научиться обращению с зенитным пулемётом. В рядовом составе были парни со всей Норвегии. Но с шахт не оказалось никого. То немногое свободное время, которое у него было, он тратил на то, чтобы бродить по улицам. Но Гринок был большим городом: прошло несколько недель, прежде чем он нашёл своих товарищей со Шпицбергена. Встретил их в пабе недалеко от расположения бригады, куда он случайно зашёл.

– Проси, чтобы тебя перевели к нам, – загорелся Биргер Олуфсен. – Мы в стрелковой роте, снайперами будем. Пригодится, когда война закончится. Смотри, мы даже план придумали…

– Да, займёмся медвежьей охотой на досуге, – перебил брата Тур, – для туристов. Как в Африке. Ну, знаешь, охота на львов и всё такое. Ты не поверишь, какие деньжищи богатенькие туристы готовы отвалить за шкуру белого медведя. В Англии вот полно лордов да графов…

– Ты сейчас в Шотландии. – Харальд Ольдерволл только что переступил порог.

– Вот обязательно надо тебе всё испортить, да? Так и в Шотландии найдутся знатные господа, которые во дворцах живут, я тебе доложу. Ты ведь и сам говорил, что задумка неплохая.

– Верно. Но сейчас война. Как оно там обернётся, мы не знаем – вернёмся мы на Шпицберген или нет.

Его Харальд встретил странно холодно и неприветливо, не стал расспрашивать, где он живёт и как у него дела. Сам же он старался делать вид, что всё в порядке.

Ища, что бы такое сказать, он сочинил историю, которая ему самому казалась вполне правдоподобной:

– Слыхал, что экспедицию могут снарядить скорее, чем мы думаем. Поговаривают о том, что на архипелаг будет отправлена военная эскадра.

– Ах вот как, ты слыхал, – отозвался Харальд. – И кто это тебе сказал? Русские? Или, может, «Милорг»?

Он растерялся, не понимая, почему этот высокий, слегка сутулый человек вдруг начал язвить, – прежде за ним такого не водилось.

– Бабу нашему Харальду надо, и поживее, а то он скоро плесенью зарастёт, – отшутился он. Приятели наградили его смехом. Харальду ничего не оставалось, как улыбнуться вместе со всеми. Но он по-прежнему держался отстранённо. Между ними явно что-то произошло. Дни шли, складываясь в недели, товарищей он почти не видел, но всё время напряжённо думал о том, что могло их настроить против него. Однако, как ни старался, не вспомнил ничего такого, что он мог бы сказать или сделать неправильно.

Жизнь тем временем потекла по новому руслу. Оказалось, что он способный пулемётчик. Постепенно он ближе сошёлся со своими однополчанами. Время, проведённое на шахтах Шпицбергена, словно ушло далеко в прошлое. По вечерам он ходил в паб, играл в бильярд и в дартс, хвастался, ругался, распевал песни – как с местными, так и с новыми приятелями из бригады.

У него появилась девушка. Кажется, для них обоих это стало неожиданностью. По-английски она говорила с заметным шотландским акцентом, но, к счастью, была не слишком разговорчива. Обычно они встречались в пабе неподалёку от казарм. Выпивали по кружке-другой, он – пива, она – крепчайшего яблочного сидра, потом пешком добирались до городской окраины и поднимались по крутой лестнице, устланной толстым пятнистым ковром. Она снимала комнату на третьем этаже. Хозяева отличались строгостью: никаких мужчин в комнате. Он думал, что она старше, что ей под тридцать. Назвав как-то свой возраст, она сильно его удивила: они оказались почти ровесниками, обоим было по двадцать с небольшим.

У неё были карие глаза и тёмные волосы, небольшой рост и пышная фигура. Она не пыталась с ним кокетничать, не выделывалась, когда раздевалась, стоя возле своей скрипучей кровати, и он был ей за это признателен. Самой дорогой её вещью были чулки, и их ему трогать не разрешалось. Больше никаких распаляющих страсть вещей у неё в гардеробе не было. Простой белый корсет, к которому цеплялись чулки, доходящие до самой талии розовые трусы и бюстгальтер – по-видимому, единственный: он ни разу не видел, чтобы она его меняла или стирала. Её руки слабо пахли луком. Она работала поварихой в пансионе.

Один-единственный раз она показала, что думает о будущем. Спросила, где его искать, если будет ребёнок. Если война закончится, он вернётся домой в Норвегию? Должно быть, он посмотрел на неё с таким ужасом, что она больше никогда об этом не заикалась.

Зима закончилась, и пришла весна. Когда в полку под строжайшим секретом объявили, что на Шпицберген с целью захвата будут отправлены вооружённые части, он почувствовал облегчение. Ложь, сочинённая, чтобы произвести впечатление на товарищей, обернулась правдой. Его это позабавило. В очереди горняков, выстроившихся, чтобы записаться добровольцами, он стоял одним из первых.

Но встречаться с девушкой он продолжал вплоть до самого отъезда. И не собирался устраивать драмы из всей этой истории. В одну из ночей, сидя рядом с ней на кровати и уже натягивая носки, чтобы уходить, он шёпотом сказал:

– Я – солдат, ты же знаешь, я буду сражаться за то, чтобы моя страна вновь стала свободной.

Он купил ей в подарок фарфоровую брошку, расписанную мелкими лиловыми вересковыми цветочками, и отдал вместе со всеми оставшимися английскими деньгами. Она не плакала, только улыбнулась с такой благодарностью, что у него неприятно кольнуло в груди – то ли от страха, то ли от злости. Он же ничего ей не обещал.

К операции «Фритхам» норвежская бригада готовилась основательно. Планы вырабатывались на самых разных уровнях, причём независимо друг от друга. Общего в них было то, что во главу угла ставилось возобновление угледобычи. Директору акционерного общества Шпицбергенская угледобывающая компания «Стуре Ношке» Эйнару Свердрупу присвоили звание старшего лейтенанта и назначили его руководителем всей операции; он прошёл серьёзную подготовку в норвежском лагере возле Гринока. А заместителем назначили другого члена правления компании. Таким образом была обозначена гражданская направленность операции.

В добровольцы записалось больше двух сотен шахтёров, но отобрали едва ли четверть. Правда, в Исландии планировали взять на борт солдат лыжной роты. А в последний момент было принято решение укомплектовать состав двадцатью четырьмя ездовыми собаками и погонщиком.

Между солдатами норвежской бригады и их руководством возникли серьёзные разногласия. О безопасности и выполнимости плана спорили так яростно, что дискуссии то и дело заканчивались дракой. Вину за всё возлагали на директора Свердрупа с его одержимостью в вопросе спасения шпицбергенских шахт. Некоторые заходили настолько далеко, что утверждали: чем эвакуироваться, директор предпочёл бы продолжать добычу под началом у немцев. Союзники же не делали ничего, чтобы уменьшить накал страстей.

Точные планы экспедиции были известны лишь небольшой группе людей. Разумеется, от многих не укрылось, что на два маленьких гражданских судна грузят большое количество тяжёлых ящиков. «Шахтенный инструмент, – отвечал Свердруп. – Необходимы ремонтные работы».

– Да ну? – Харальд Ольдерволл сплюнул на землю табачную жвачку. – И что же это за работы?

Отплывали без лишнего шума, друзья и родственники вели себя сдержанно. Так требовала легенда операции. Два маленьких гражданских судна отправляются на Шпицберген, чтобы проверить оборудование в шахтах. Говорилось, что экспедиция будет короткой. Да и кому они нужны? Разве могут эти два кораблика, которые чуть не лопаются от груза, представлять какую-то угрозу для немецкой военной машины?

Поздним вечером накануне отплытия он заглянул на почту. Он не заходил сюда с тех пор, как арендовал ящик, но никаких проблем с доступом не возникло. Он решил, что икону и другие награбленные вещи надёжнее будет взять с собой. Может, он и сделал глупость, но возвращаться в Гринок он не собирался. К тому же его дёрнуло отправить матери яркую открытку из Шотландии. Ему пришло в голову, что он думает и поступает, как обычный человек.