Текст книги "Убийца из прошлого"

Глава 22. Охотник и добыча

Факс распечатал две страницы. Но под утро Кнут так глубоко провалился в сон, что не слышал, как тот включился. На часах было почти десять, на завтрак в столовой он опоздал. Оставалось сварить кофе и намазать крекеры печёночным паштетом из банки. Он взял факс и уселся за журнальный столик.

Секретарша из «Стуре Ношке» приносила извинения. Она поискала в старых материалах и нашла список пассажиров, датированный 28 мая 1941 года. В тот год это был первый рейс «Мунина» в Лонгиер. Это тот список, который ему нужен? К сожалению, его по ошибке положили в один из бесчисленных ящиков с архивами из Тромсё.

Список пассажиров прилагался.

Ну наконец-то. Дрожащими руками он отодвинул старые бумаги из пасвикской полицейской папки. Достал список участников памятной встречи ветеранов. Двадцать девять пассажиров, двенадцать участников. Сравнить эти два списка проще простого. Он выпрямился на стуле, напряжённый, как натянутая струна.

После шести утра поспать старику не удалось: полярное солнце залило комнату светом. Он был доволен, что его поселили в одноместный номер, но приходилось мириться с тем, что окно выходит на восток. Не помогали даже плотные шторы со светоотражающим покрытием.

Сон был одновременно пугающим и успокаивающим. Шла волчья охота, в руках у него была увесистая старая винтовка, он уже видел разинутые пасти, клыки, пылающие яростью глаза. Стая гнала его по широкому лугу. На краю луга рос густой кустарник, а за ним начинался лес. Он направлялся туда, под прикрытие.

Он чувствовал не страх, а оживление и прилив сил. По спине и по вискам тёк пот, пот заливал глаза. Одежда – рубашка и штаны, напоминающие форму, – неприятно липла к телу. На поясе у него были патронташ и нож в ножнах. Он был один на один с четвероногими преследователями – серыми, желтоглазыми, высунувшими языки и исходящими слюной. Он предвидел, что будет дальше, и заранее радовался развязке сна.

Похоже, его разбудил звук, высокий пискливый сигнал – он решил, что это предупреждение. Открыв глаза, он сразу проснулся. Он был зол и насторожен. Но в комнате было тихо. Дверь оставалась закрытой. Из коридора доносились только обычные ночные звуки – в соседних комнатах спали другие ветераны. Даже чайки под окнами решили сделать небольшой перерыв и помолчать. Однако через несколько минут он услышал, как открылась и закрылась дверь в большую столовую. Это стюард отправился на прогулку, перед тем как приняться за сервировку завтрака.

Как бы ему хотелось, чтобы сон вернулся! Ему нравилось уходить от погони, чувствовать уверенность в собственных силах, предвкушать убийства, которые обязательно произойдут. Он ненавидел серых преследователей, которые считали, что смогут догнать его и остаться незамеченными. Страха не было и в помине.

Но сон не приходил. С некоторым огорчением он признал, что лишился развязки сна, которую ждал с таким нетерпением.

Он сел в кровати – и столкнулся с другой реальностью. Он был стариком. Мускулистое тело из сна больше ему не принадлежало. Бег был давно пройденным этапом. Что да, то да, только вот исход дела решает не техника, это он хорошо усвоил. Главное – напор, жажда жить, жажда убивать – и идти дальше.

Кнут Фьель не охотился. Среди своих друзей он слыл по этой части слабаком. Но чужое мнение его не заботило. «Говорите что хотите, – заявлял он, – а убивать ради забавы я не буду».

Со временем друзья смирились. Тем более что Кнут был отличным товарищем для рыбалки, будь то ужение форели у водопада озера Фемунн или ловля сига и окуня на пустынных просторах озера Истерен. Он ловко управлялся с любой рыболовной снастью и не пропускал осенних сборищ, где едят пойманную рыбу и дичь, запивая пивом и самогоном.

Они сравнивали техники охоты и рыбной ловли. Форель ловится не кровожадностью, а терпением – любил говорить Кнут. Когда рыбачишь, думаешь, рассуждаешь, планируешь, сначала пробуешь одну блесну, потом другую – пытаешься вообразить себя рыбой, взглянуть на подводную жизнь с её точки зрения.

Охотники смеялись и пытались возражать. Да что он может знать о терпении, он, который никогда не сидел в засаде ранним утром, когда клочья ночного тумана теряются среди стволов, когда утренняя роса так и льнёт к коже. Сидишь без движения, без звука. Час за часом, застыв в непривычной позе, с одеревеневшими мышцами. Пока не появится он, сохатый. Он всегда возникает вдруг, как видение, и всё-таки он настоящий. В бинокль видно каждую блестящую волосинку на бурых боках, а зверь ничего не подозревает, он нетороплив и спокоен. Корона его рогов столь велика, что лишь воображению под силу вместить все её бесчисленные отростки, и нет для стены с камином трофея величественней.

– И такую красоту вам нравится убивать? – грустнел Кнут. – Но почему? Мясо ведь можно и у мясника купить.

– А как сегодня стейк из лосятины удался, – весело выкрикивал кто-то. – И мы что-то не заметили, чтобы ты отказывался. Или предпочитаешь в следующий раз есть картошку с соусом?

Он оделся и вышел в холл. В других комнатах тоже начали просыпаться. Скоро они все спустятся и будут отвлекать его пустяковыми разговорами. Но ещё несколько минут, чтобы порадоваться приснившемуся сну, у него есть. Он не сомневался, что разгадал его смысл. Пришло время вспомнить, кем он был в прежней жизни. Та жизнь состояла не только из нужды, страха и бегства. В ней было место гордости и умению.

Тщательное планирование и основательная подготовка – тоже оружие, если иметь навык. И чутьё – подобное не дающему осечек инстинкту.

Друзья-охотники не раз рассказывали Кнуту об ощущениях, когда охотник оказывается поблизости от большого лося, от опасного зверя, который может с тобой разделаться, несмотря на винтовку. Ты весь напрягаешься, и по телу вдруг проходит дрожь.

Кнут чувствовал, что добыча рядом, что он почти её загнал. Но зверь всё ещё скрывался в тени.

Двадцать девять шахтёров, пассажиров «Мунина» на исходе мая сорок первого. Двенадцать ветеранов, участников встречи в память гибели «Исбьёрна» и «Селиса». Вот бы ему получить ещё один, последний список! Список участников операции «Фритхам». Он может содержать недостающие сведения. Но где его взять?

Кнут перебирал документы и пил остывающий кофе. В расследовании убийства, как правило, есть скрытая логика, шаблон. Он об этом читал. Проверка данного утверждения требовала от него терпения.

Какие мотивы могут быть скрыты в этом деле? Может, рапорты ленсмана из Сёр-Варангера что-нибудь ему подскажут? Кнут стал вчитываться. И снова не мог не поразиться убийце.

Он был молод. Вероятно, пришёл из России, перебравшись через границу. Убийство было для него естественным способом выживания. В убийствах, которые приписывал ему пасвикский ленсман, не видно было личных мотивов. Не убийства, а ликвидация, которую некто по той или иной причине счёл необходимой. На месте преступления не оставалось никаких следов. Только ленсману с его терпением и вдумчивыми рассуждениями оказалось под силу обнаружить между этими убийствами связь, предположить, что за ними стоит один и тот же человек. Один бог знает, какое количество трупов он повидал, пока не отобрал именно эти случаи, подумал Кнут – и восхитился систематичностью чужой работы.

На «Мунине» – двадцать девять. На встрече – двенадцать. Сколько же шпицбергенских шахтёров принимало участие в операции «Фритхам»?

Ему уже не сиделось в губернаторском домике, и он пошёл пройтись. Чтобы в голове прояснилось.

Здешняя библиотека представляла собой маленькую тёмную комнату в гостинице. Попасть в неё можно было из салона и из кухни. Все четыре стены были покрыты книжными полками. В середине стоял бильярдный стол с дорогим зелёным сукном. Стюард следил за тем, чтобы стол служил только тем, кто умеет играть. Он резко осуждал использование стола не по назначению и не терпел оставленных на нежном бархатистом покрытии стаканов и пепельниц.

Книги спокойно стояли на своих местах ещё с шахтёрских времён. Многие годы, даже после закрытия здесь шахт, компания исправно пересылала в Ню-Олесунн потрёпанные экземпляры, списанные из фондов Публичной библиотеки Осло, – книги в твёрдых обложках, хранящие специфический библиотечный запах.

Подбор книг был случайным, несовременным, иногда даже смешным. Однако среди книг, обречённых на вечную жизнь на полках Ню-Олесунна, попадались и драгоценности, на Большой земле давно исчезнувшие из антикварных лавок и библиотек.

Кнут зашёл в библиотеку, чтобы немного покатать шары. То, что он, отложив кий, глянул на одну из полок и увидел знакомую обложку, было везением. На чёрно-белой фотографии были шлюпка и солдаты с перепуганными лицами, к рейке был прикреплён «томми-ган» – пистолет-пулемёт Томпсона. За лодкой виднелся чёрный пролом в толстом слое льда, а на горизонте – сильно накренившийся тонущий корабль с завитком дыма над трубой. Ледокол «Исбьёрн».

Называлась книга «Холодные военные годы». В ней имелся богатейший набор приложений. Одним из них был перечень всех шпицбергенских шахтёров, участвовавших в операции «Фритхам» в 1942 году.

Глава 23. Операция «Фритхам»

На борту «Исбьёрна» он наконец осознал, какой шанс только что упустил. Его трясло от ярости и презрения к самому себе. Ну можно ли быть большим дураком?! В голове не укладывается, как он мог чувствовать себя в безопасности. Когда была объявлена операция «Фритхам», он, разумеется, по собственной воле подписался ехать на Шпицберген и сражаться за свободную Норвегию – не в последнюю очередь потому, что в своём полку он был единственным эвакуированным оттуда человеком. Другие добровольные кандидаты в пулемётный расчёт все были норвежцами, но никто из них севернее Тронхейма не бывал. Экспедиция в нём нуждалась. Это чувство странным образом согревало.

Покинув устье широкой и спокойной реки Клайд, они вышли в море. Ещё не закончились первые сутки в море, как он сообразил, в какое опасное положение попал. Он снова оказался на одном корабле с директором Свердрупом, военным комендантом Тамбером и английским руководством экспедиции.

К счастью, в Исландии их перегруппировали, и дальше он плыл на «Селисе». Но и там было двое англичан. Кроме того, у него сложилось впечатление, что его шпицбергенские друзья просили не подселять его к ним в каюту. Она была просторной, дверь выходила прямо на бак. В мирное время здесь отдыхали охотники на тюленей. На его взгляд, ещё один пассажир туда легко мог бы поместиться, а может, даже не один.

Откровенно говоря, ему очень хотелось плыть с ними. Когда они по вечерам садились играть в карты, с палубы доносились голоса и смех. Ему было тоскливо, как бывает тоскливо человеку, потерявшему сокровище, о ценности которого он прежде не догадывался.

Спустя семь дней после отплытия из Шотландии они увидели дрейфующий лёд. Но пока они считали себя в относительной безопасности. Морской патрульный бомбардировщик совершил разведвылет на Шпицберген и рапортовал, что маленькие арктические городки и посёлки выглядят пустыми и заброшенными. Человеческих следов между домами и дыма из труб не замечено. По-видимому, высадка немецкого десанта с подлодок не производилась. Тем не менее на радиочастотах что-то прослушивалось, возможно, сообщения с немецкой метеостанции, расположенной где-то на севере архипелага. Но мог быть и просто шум.

Когда в поле зрения возник мыс Сёркапп, руководящий состав провёл короткое совещание на борту «Исбьёрна». Все набились в каюту шкипера, где на столе были разложены карты, планы экспедиции, записанные от руки телеграммы и принятые по радио метеосводки. Был уже вечер, но сквозь иллюминаторы ярко светило солнце. Чем дальше на север они забирались, тем светлее становилось. Тянулся полярный день, небо было безоблачно. Снаружи на палубе сидели на привязи двадцать четыре ездовые собаки. День и ночь они слонялись по палубе, громыхая цепями. Время от времени они лаяли или подвывали, но в целом животные вели себя спокойно, их не укачивало, а солнце приятно грело.

– Мы можем говорить открыто? – За время пребывания в Шотландии заместитель командующего усвоил армейскую манеру говорить намёками и довёл её до абсурда. Шахтёры посмеивались над тем, каким он сделался напыщенным.

Шкипер вздохнул.

– Вы кому-то из присутствующих не доверяете?

– Давайте к делу. Мы не можем здесь задерживаться больше чем на час.

Английский командующий на «Селисе» руководил операцией до высадки десанта на сушу, после чего командование должно было перейти к директору Свердрупу.

– Последняя новость от капитана Фрея. Он установил радиосвязь с нашей базой в Шотландии. Фрей, рапортуйте остальным.

Джордж Фрей взглянул на Роберта Эверетта полусердито-полуснисходительно.

– Обнаружено вражеское радиовещание. Источник сигнала предположительно расположен где-то на западном побережье, возможно, это станция в Кросс-фьорде или ещё севернее. В Ню-Олесунне никаких следов человеческого присутствия. Но есть вероятность, что немецкие солдаты побывали там перед Рождеством – незаметно для нас. Поэтому шотландское штабное начальство считает, что от плана создания метеорологической станции и временной посадочной площадки на мысе Квадехукен следует отказаться. – Он наклонился и показал на длинную прибрежную равнину, окаймлявшую полуостров Брёггера. – Географически это место подходит идеально, но нельзя допустить, чтобы нас обнаружили слишком рано.

– Не согласен. – Эверетт не упускал ни единого случая возразить связисту. – У Квадехукена не может быть конкурентов. Только здесь возможно с минимальным использованием вспомогательных средств подготовить посадочную полосу, пригодную для использования и зимой, и летом. Не вижу, почему какие-то слухи должны мешать выполнению приоритетной задачи всей экспедиции.

Директор Свердруп заговорил с деланым спокойствием, сдерживая закипающий гнев:

– Разве наша приоритетная задача – посадочная полоса? По моим представлениям, сохранность шахт столь же важна. Дело первостепенной важности – как можно быстрее добраться до лонгиерской пристани и выгрузить тяжёлое оборудование. Для самых больших грузов нам потребуется разгрузочный кран. Что скажете, Харальд? Сможем мы его починить, если он повреждён?

Директор Свердруп настоял на том, чтобы горный мастер присутствовал при обсуждении плана высадки. Кроме того, Ольдерволл был его глазами и ушами среди шахтёров. Он не хотел повторения анархистских настроений, царивших в их среде перед эвакуацией. По той же причине он очень тщательно подошёл к выбору участников операции среди добровольцев из норвежской бригады. Лишь одного человека его заставили взять вопреки его воле. Английское военное руководство ничего ему не объяснило. Если сомневаетесь, то положитесь на капитана Фрея. Ему поручено задание, о котором остальные ничего не должны знать. На том основании, что он радист, разумеется.

Директору «Стуре Ношке» было очевидно, что Эверетту неизвестна секретная миссия капитана Фрея и что радист, скорее всего, получил особые указания непосредственно от руководства союзников. Операция «Фритхам» имела ещё одну цель, не известную никому, кроме Фрея, и, видимо, превосходящую по важности все другие.

Ссора, разгоревшаяся вокруг места высадки, Харальда Ольдерволла потрясла. Он и не подозревал, что планы экспедиции настолько неопределённы, а руководство не имеет общего мнения. Ему стало страшно – в первый раз с тех пор, как он поднялся на борт «Селиса». Вернувшись с совещания на ледоколе, на многочисленные вопросы товарищей он отвечал скупо. Но после ужина он вместе с Якобом Кремером отправился на бак. Перешагивая через собак и обходя громоздкие ящики с оборудованием, они добрались до самого носа. Стояли и смотрели, как корпус корабля раздвигает, переворачивает и ломает льдины, подминая их под себя. Судно держало курс на север, к мысу Квадехукен. Командующий Эверетт настоял на своём.

– Похоже, у них у всех разные цели, – негромко сказал Харальд Ольдерволл.

– Доволен, наверно, был, что своего добился? – Якоб Кремер стоял спиной к перилам и не спускал глаз с палубы – чтобы никто не смог подобраться к ним незаметно. Теперь он всё время был начеку.

– Можно и так сказать. Странный он тип, мужик этот. Я ему не доверяю. Ты видел, какое у капитана Фрея лицо было, когда этот про подвиги свои заливал? Да, вот господин Джордж совсем из другого теста сделан.

– А что с нашими подозрениями? Удалось тебе со Свердрупом перемолвиться без посторонних? Предатель у нас на борту или всё-таки нет? Вот гадко будет, если окажется, что мы человека зря держим за шпиона и доносчика. Какие у нас доказательства? Ещё несколько месяцев назад мы ему доверяли.

Харальд Ольдерволл резко обернулся и вскинул руку. Ему послышался какой-то звук за одним из ящиков. Спустя несколько секунд одна из собак поднялась, чтобы встряхнуться, и загромыхала цепь.

– Согласен. Мужик-то мучается. И если мы ошиблись, это уж распоследнее дело будет.

– Да. И на чём основаны наши подозрения? На нескольких фразах твоей свояченицы, фру Халворсен? Так когда она тебе писала, то понимала небось, что цензура каждое слово читает. В особенности из отделения «Стуре Ношке» в Харстаде. Над ними же государственная полиция нависла из-за угона…

– Не говори «угон». Другое слово найди. – Харальд Ольдерволл побледнел. – В этой войне есть правые, а есть неправые. И мы, чёрт меня дери, об этом не забудем.

Якоб Кремер ничего ему не ответил. Не было таких слов, от которых стало бы легче. Расправа над друзьями из Лонгиера тяжкой виной легла на их плечи – такое не забывают.

– Помнишь письмо? Там было написано: «На твой вопрос ответ «нет». Я обращалась к одному чиновнику. Не доверяй незнакомцам с востока». То есть никаким партизаном он не был – разве можно это иначе понять? И что может значить последнее предложение, как не то, что он был немецким шпионом? А что они его отправили на север, в Лонгиер, так ничего удивительного, если вспомнить, что там творилось, – сначала попытка захватить «Исбьёрн», потом эвакуация.

– Ну, Харальд, если ты так в этом уверен, надо кого-нибудь предупредить. Раз не вышло сегодня переговорить с Эйнаром Свердрупом на «Исбьёрне», скорее иди к Джорджу Фрею. С ним можешь говорить открыто. Только скажи ещё, что мы не совсем уверены, бога ради.

Роберт Эверетт был вездесущ. Стоял в рубке, по-приятельски болтая со шкипером «Селиса», сидел в кают-компании и обедал с экипажем, по вечерам дулся в карты с норвежскими шахтёрами. Он щедро делился припасёнными английскими сигаретами. Водились у него и шоколад, и табак, и шотландский виски. Ничего удивительного, что большинство людей ему симпатизировало. Но ему требовалось втереться в доверие к Фрею. Тот следил за корабельной радиостанцией. И Эверетту пока что было к ней не подобраться.

Эверетт любил деньги. Каждый раз, когда он отправлял сообщение на маленькую немецкоговорящую радиостанцию в Северной Финляндии, на его счёт в английском банке падала кругленькая сумма, переведённая через шведский банк. Его немецкие связные об операции «Фритхам» были уже оповещены. Но с тех пор, как они покинули Гринок, он не отправил ни единого сообщения, и теперь время поджимало. Пора было передавать координаты кораблей.

Ему были известны позывные и шифровальные ключи метеостанции «Нуссбаум», расположенной в бухте Сигне. Но на маленьком судне повсюду был народ. Он не мог себе позволить пойти на риск и воспользоваться собственной портативной радиостанцией. Дать себя застукать с немецкой аппаратурой было всё равно что открыто признаться в шпионаже. Передатчик был последней модели, Эверетт получил его, когда был у родителей. Как радиостанция туда попала, он не знал. В один прекрасный день в прихожей оказалась посылка на его имя.

Оставалось одно – воспользоваться корабельной радиостанцией. И хотя он сидел там с утра до вечера и ловил сигналы немецких метеостанций, поблизости всегда кто-нибудь был. Да и Фрей почти никуда не отлучался. Значит, надо выманить его ненадолго, чтобы хватило времени отправить сообщение. Эверетт не сомневался, что по наводке прилетят немецкие бомбардировщики, но не испытывал ни малейшего сострадания по отношению к другим участникам операции.

Шкипер «Исбьёрна» прекрасно знал, что его называют не иначе как «тот, другой». Но доверить прежнему шкиперу управление судном во время этой операции было решительно невозможно – несмотря на весь его опыт. Шахтёры не забыли и не простили казни пятерых своих лонгиерских товарищей и одного моряка, больше всех помогавшего угонщикам. Они винили шкипера и остальную команду. Но этих виноватых им было мало. Осуждали они и руководство «Стуре Ношке», в первую очередь директора Свердрупа и губернатора Марлова. Дошли до нового шкипера и слухи о предателе, который донёс обо всём немцам, как только ледокол покинул территориальные воды Шпицбергена. Шкипер вздыхал, не зная, что и думать об этом деле. Не хотел бы он быть шкипером «Исбьёрна» во время всей этой истории с угоном.

Ледокол в очередной раз врубился носом в ледовую кромку, шкипер пошатнулся и шагнул в сторону. Всё было без толку, как он уже пробовал объяснить директору Свердрупу. Они не смогут пробиться сквозь льды к Ню-Олесунну. Сейчас шкипер охотно уступил бы место в рубке прежнему капитану. Не то чтобы он сам, больше двадцати лет проплавав в Гренландском море, не знал, как справиться с заданием. Однако с фьордами Шпицбергена он был знаком недостаточно.

Ночью у директора Свердрупа лопнуло терпение. С полудня ледокол «Исбьёрн» продвинулся вперёд не больше чем на несколько сот метров. Свердруп отправился в каюту, но не успел дойти и до середины трапа, как шкипер отдал приказ переложить руль на курс к югу, в устье Ис-фьорда. Мнения командования никто не спрашивал. Лучше уж получить выговор с утра пораньше, чем торчать здесь и понапрасну жечь топливо.

Спустя сутки, в ночь на 11 мая, два корабля пробирались друг за другом по узкому разлому. Ледовая обстановка на пути в Лонгиер оказалась не лучше, чем в Конгс-фьорде. До самой пристани проломить лёд не получится, шкипер так и сказал. И предложил директору Свердрупу подумать о Баренцбурге, если обязательно нужно выгрузить оборудование на сушу. После нескольких взрывов негодования в штурманской рубке на том и порешили.

Но и в Грен-фьорде они буквально ползли вперёд. Ледокол давил лёд всю ночь. А под утро они едва успели скрыться от немецкого самолёта-разведчика, шедшего на небольшой высоте вдоль противоположной стороны Ис-фьорда. Эверетт был в панике и обливался холодным потом. Ему требовалось радио, чтобы связаться с «Нуссбаумом». А потом убраться с «Селиса» до того, как посыпятся бомбы. Но как это осуществить? Случай представился, когда Джордж Фрей спустился к себе в каюту.

До баренцбургской пристани оставалось несколько сотен метров. Она была совсем близко – казалось, стоит только вытянуть руку, и достанешь до стен деревянных домиков на склонах. Некоторые строения стояли в руинах со следами пожара, но таких было немного, большинство домов выглядело целыми. Дороги были ровно покрыты снегом. Моряки и шахтёры высыпали к поручням. Все жадно рассматривали в бинокли Баренцбург.

Кому-то – возможно, самому Эверетту – пришла в голову идея спустить шторм-трапы, чтобы люди могли выйти на лёд, размяться и подышать свежим воздухом. Многие воспользовались этой возможностью. «Селис» быстро опустел и затих.

А ледокол тем временем продолжал крушить лёд, расстояние между ним и «Селисом» увеличивалось. Матрос, нёсший вахту у руля, был напуган. Он стоял в рубке, крепко вцепившись в штурвал. Как мог недавно пролетевший «хейнкель» их проглядеть?

Наконец-то Эверетту выпал долгожданный шанс. Он, как кошка, взлетел по трапу. Радиорубка была пуста, он своими глазами видел, как Джордж Фрей перелезал через поручни с целой ватагой норвежцев. Оживлённых, смеющихся. На горизонте ни облачка – ни в лазурном северном небе, ни в близком будущем экспедиции. Наверно, дело было в солнечном свете – он искрился и пенился, как шампанское. Он пьянил. Эверетт предпочитал пока оставаться в тени. Дав указание не беспокоить, он закрыл за собой дверь радиорубки.

«Нуссбаум» ответил почти сразу:

– Почему только сейчас вышли на связь? Из Банака уже вылетели самолёты. Вы должны были передать нам координаты судов несколько дней назад. До того, как самолёт-разведчик, направляющийся на Бансё, попутно не… Или вы снова переметнулись? – В голосе немца слышалось превосходство. Впрочем, это могла быть просто интонационная особенность языка.

– Когда они прибудут? – Услышав ответ, Эверетт вздрогнул. Не пройдёт и двух часов, как самолёты будут здесь. Быстро и без всяких угрызений совести он сообщил планы и цели экспедиции. В конце назвал цену. Немец издевательски хохотнул и дал отбой.

Неожиданно дверь радиорубки открылась – на пороге стоял один из норвежских шахтёров. Эверетт сделал знак рукой, чтобы тот шёл прочь. Он поговорит с ним позже. У него оставалось ещё одно дело.

Через несколько секунд он уже выставил на приёмнике новую частоту. Он снова и снова отправлял позывные, но его явно никто не слушал. Наконец он передал кодовый сигнал «Передаю вслепую». По-прежнему никакого ответа. «Координаты «Нуссбаума»… Повторяю, координаты «Нуссбаума» – семьдесят девять градусов шестнадцать минут северной широты, одиннадцать градусов тридцать три минуты восточной долготы. Повторяю…»

Он сделал всё, что мог. Какая-нибудь союзническая радиостанция, настроенная на правильную частоту, сможет перехватить сигнал. Эверетт вышел из радиорубки, улыбнулся рулевому, подошёл к иллюминатору и посмотрел наружу. Погода действительно была хороша. Неудивительно, что все, кто был свободен от своих служебных обязанностей, воспользовались случаем на время покинуть перегруженный, тесный и вонючий корабль.