Текст книги "Убийца из прошлого"

Глава 9. Поездка в Харстад

В понедельник священника похоронили у часовни короля Оскара II. Все скамьи в маленькой каменной часовне были заняты, народ стоял вдоль стен и в центральном проходе. Выдался погожий весенний день. Яркие лучи солнца били в витражные окна, выстилая пол световым ковром. Ветер утих, и даже холод не мог сдержать птичьего пения. Одетая в чёрное вдова сидела на первой скамье, отведённой для родственников. Между бабушкой и дедушкой виднелась светлая головка сына. Никому не давали ни подойти к нему, ни поговорить. На тех, кто пытался, устремляла тяжёлый взгляд его мать. Старики, как колонны, с двух сторон подпирали маленькую семью. Они беспомощно и смущённо смотрели на собравшихся людей. После убийства прошло пять дней.

В качестве отправной точки своей проповеди епископ избрал сюжет с пропавшей иконы – борьбу архангела Михаила за спасение человека от козней зла. Для того, кто искренне раскаивается, сделать это никогда не поздно – сказал он и обвёл взглядом своих слушателей. Однако что пользы прийти спустя много лет и признаться в преступлениях, совершённых в надежде, что война и нужда всё покроют? Драгоценное достояние церкви должно быть возвращено сейчас, сказал епископ, а не сокрыто в целях обогащения. Каждый человек должен следовать примеру своих наставников. Смирение и покорность ведут к спасению.

На одной из дальних скамей сидел Миккель Сирма.

Ленсман Кнутсен внимательно следил за всеми, кто пришёл на похороны. Но убийца, конечно, уже далеко от Сёр-Варангера. Ну как можно было не найти ни единого следа мотоцикла? Все эти блокпосты на пятидесятой государственной дороге и бесконечные немецкие грузовики просто обязаны были его засечь. Ленсман почти разуверился в своих предположениях относительно убийств. По крайней мере, первого.

Позже примерно половину прощавшихся пригласили на кофе в тесный домик священника. Кухня и гостиная мгновенно заполнились народом. Чтобы не нарушать приличий, в спальни не заходили и на второй этаж, куда вела крутая и узкая лестница, не поднимались. Когда внутри стало не протолкнуться, некоторым гостям в выходной одежде пришлось дрожать от холода во дворе. Епископ предпочёл сидеть в тепле, пока другой священник дрожащим голосом читал псалмы для тех, кто остался снаружи.

По случаю похорон вдове выделили дополнительные продуктовые талоны. Она получила ржаной хлеб, сельдь и небольшой кусок масла. Кроме того, подали кофе из заменителя и жидкий бульон из вяленой баранины. Президент полиции сидел на диване с высокой спинкой в гостиной, в непосредственной близости от епископа. Он всё больше молчал. Смотрел по сторонам и не понимал, зачем он здесь. Работать с вдовой оказалось трудно. Почти на все вопросы она отвечала, что не знает. Мальчишка был так напуган, что писался в штаны, как только к нему обращался полицейский. Что само по себе подозрительно – считал начальник полиции. Он просил ленсмана, который вроде бы имел какое-то влияние на семью, выяснить, что ребёнок успел увидеть в церкви до того, как отец его отослал. Но у его терпения есть предел.

Наконец гости разошлись. Солнце высветило все грязные и мокрые следы, оставшиеся на старом деревянном полу, в кухне громоздились горы грязных чашек и мисок, огонь в печи потух, и в доме сразу сделалось холодно.

– Иди в спальню, ляг поспи, – ласково сказала мальчику мать. Лицо у него посерело от усталости и от необходимости быть на людях, все силы уходили на то, чтобы не убежать. – Я скоро приду.

– Нет, позвольте ему остаться ещё ненадолго, – попросил ленсман, – у меня для него кое-что есть. Он пошёл к машине. Вернулся и поставил на стол небольшой стакан морошки.

– Только для тебя. В этих ягодах много витамина С. Да ты и сам знаешь, ведь тебе скоро в школу?

– Ох, школа. Как же нам теперь быть? – Женщина беспомощно смотрела на свои руки. За эти несколько дней она заметно похудела. – Школа-то закрыта, уроки ведут дома, по очереди. А мы теперь в Гренсе-Якобсельве никто. Работы у меня нет. Одним нам не справиться. Знаете, что сказал ваш шеф? Он предложил, чтобы ребёнок пожил у родителей на юге.

Родители священника были так потрясены ужасной смертью сына и так устали с дороги, что поднялись в спальню сразу, как только позволили приличия.

– Я на это не решусь. Он должен быть со мной, иначе я не вынесу. – Она подняла на ленсмана расширившиеся от ужаса глаза.

– Не волнуйтесь. – Он положил руку на стол возле её руки. – Я думаю, разумнее не разлучать его с вами. Он очень смышлёный мальчик и, видимо, знает больше, чем говорит. Будет нехорошо, если он решится что-то рассказать, а вас не будет рядом.

Они немного помолчали.

– Попробую добиться разрешения на отъезд на юг для вас обоих, – нарушил тишину ленсман. – Вам следует отправиться домой, к своим. Никто не знает, на сколько затянется эта война. Я думаю, она будет долгой. С едой всё хуже. Ваша семья живёт на ферме, верно? На юге определённо лучше.

Ленсман поднялся.

– Но попробуйте всё-таки разговорить сына, когда окажетесь в безопасности. Нехорошо, что он несёт свою ношу в одиночку. Ему может прийти в голову, что в смерти отца есть и его вина, – ведь отец отослал его из церкви.

Вдова тоже поднялась с места и схватила его за руку – беспомощный и формальный прощальный жест.

– Спасибо за всё, что вы для нас сделали. Я никогда этого не забуду. Но пообещайте мне одну вещь. Найдите того, кто убил моего мужа, и добейтесь наказания. Хочу, чтобы он вечно горел в аду и раскаивался в том, что наделал.

Два необдуманных обещания. Пустые гарантии двум разным людям. Миккель Сирма хочет вернуть икону в церковь. Вдова священника хочет найти убийцу. А что он может, кроме как стараться изо всех сил?

Несколько дней спустя ленсман Кнутсен договорился о встрече с начальником полиции. Сказал, что расследование убийства принимает неблагоприятный для того оборот. Одно это заявление уже было опасным, и ленсман вовсе не был уверен, что его доводы прозвучат убедительно. Ясное дело, слухи уже расползлись: идя по коридору к кабинету президента, он то и дело ловил на себе боязливые взгляды.

Шеф – маленькая фигурка за огромным столом – его уже ждал.

– Ну? С чем вы ко мне пришли? Признаться, я удивлён…

Ленсман Кнутсен закрыл за собой дверь и сел в одно из потёртых кожаных кресел, стоящих перед столом. Двигался он медленно и осторожно, смотрел в пол и делал серьёзное лицо, рассчитывая произвести впечатление подобострастной озабоченности.

– Дело в шпионе, который действует в долине Пасвик. Австрийский комендант сердится и не понимает, почему мы до сих пор его не поймали. Ведь в Сёр-Варангере едва наберётся девять тысяч жителей. Как же ему удаётся скрываться, спрашивают там, в Осло. Рейхскомиссар… сам Тербовен… Вероятно, какая-то военная кампания против русских в районе Мурманска…

– А ну ш-ш-ш! Вы что, спятили? Говорите тише. – Начальник в один прыжок оказался у двери, приоткрыл её и высунул голову в коридор.

Кнутсен вздохнул.

– Я заверил коменданта, что полиция прикладывает все силы, но нам не хватает ресурсов. На нас висит не только расследование убийства, но и розыски пропавшей реликвии, так что у нас просто нет на всё времени.

– Какая глупость! – Начальник стал пунцовым от гнева. – В ваши полномочия не входит делать подобные заявления. Тем более когда они не соответствуют действительности. Вы должны немедленно заверить коменданта, что полиция делает всё, абсолютно всё возможное, чтобы поймать шпиона. И все доступные ресурсы пущены в ход…

Ленсман снова вздохнул.

– Да, но выяснилось, что комендант и сам не прочь её найти. И если он преуспеет, то икона, разумеется, станет своего рода трофеем, который он, возможно, преподнесёт какому-нибудь берлинскому музею, а может быть, даже…

Начальнику полиции дважды повторять было не надо. Он сузил глаза:

– Хотите сказать, вам известно, где икона?

– Нет-нет. К сожалению. А на днях я долго беседовал с комендантом и, похоже, проговорился…

– Ну?

– Я, видимо, сказал, что в вечер после убийства священника, когда я осматривал церковь, икона была во внутреннем помещении. Висела на большом железном крюке, который кто-то пытался вырвать из стены. Не скрыл я и того факта, что другие, менее ценные изображения также исчезли уже после произведённого мной первичного осмотра. И поскольку офицер, бывший моим напарником, уже подал мне письменный рапорт, согласно которому вы с ним осматривали место преступления на следующий день, то картина получается для вас неблагоприятная…

– Что за бред! На что это вы тут намекаете? Никакого уважения к начальству! Ну разумеется, мы забрали остальные картины, когда выяснилось, что икону украли. Они находятся здесь, в Киркенесе, на складе. Ну да, две-три самых хлипких я забрал домой, чтобы они хранились в тепле и сухости, но… – Тут до начальника полиции, кажется, дошло, как подозрительно выглядит такое объяснение.

– Я тут подумал, – ленсман спокойно посмотрел на шефа, – чтобы эта история не выставила вас в дурном свете, может, стоит отослать вдову с сыном на юг? Расследование убийства священника и пропажи иконы на время прекратить, а все силы бросить на поиски шпиона – человека, который угрожает сорвать немецкие планы, возможно, крайне серьёзные? Ради такого дела я готов сказать, что иконы уже не было на месте, когда я осматривал церковь. К тому же может выясниться, что за убийством священника тоже стоит шпион, который и украл все ценности. Тогда у нас на руках окажется одно дело, а не три, и никто не сможет придраться к тому, как мы проводим расследование.

«Какая чушь! – думал ленсман, внешне являя пример самозабвенной преданности и благоговения. – Ну не может шеф такое проглотить!» Однако он был доволен тем, как выстроил аргументацию.

– Но ведь вечером того дня, когда произошло убийство, иконы уже не было? Вы разве не написали об этом в рапорте? Дайте на него взглянуть, он где-то тут. – Начальник полиции перебрал несколько документов, лежавших на столе, и тут же нашёл нужный.

– Нет, должно быть, я ошибся. Но я же ясно помню…

– Для нас будет гораздо удобнее расследовать одно дело вместо трёх. На юге, у своих, вдова быстро успокоится. При условии, что сын будет с ней. Они действительно ничего не знают, эти двое. Давление срабатывает только с теми, кому есть что скрывать. А им скрывать нечего. Можете мне поверить. – Ленсман чуть было не рассмеялся.

Начальник полиции развернул кресло к окну. За окном виднелось роскошное деревянное здание партии «Национальное единство». Там находились его добрые друзья и сторонники. Он прекрасно понимал, что предполагаемое разоблачение орудующего на вверенном ему участке шпиона заметно возвысит его в их глазах.

– Вы правы. Я весьма вам благодарен за то, что вы обратили внимание на прискорбную ограниченность наших ресурсов. – Выглядел шеф при этом так, словно хлебнул уксуса.

Ленсман рассыпался в ответных благодарностях – за проявленное начальством понимание, за подписание проездных документов для вдовы с сыном (которые он предусмотрительно заполнил заранее), за мудрое руководство полицией Сёр-Варангера. Выходя из кабинета, он чуть ли не пританцовывал. Но понимал, что только что нажил себе врага. И что его дальнейшее пребывание в Пасвике теперь под большим вопросом.

Мотоцикл нашёлся нескоро. Ленсман не бросил поисков убийцы, и президент полиции это понимал. Ленсман предложил было объявить мотоцикл в розыск по радио и через газеты, но ему было отказано. Тогда он взялся за телефон и стал обзванивать по очереди всех ленсманов и все полицейские участки. Наконец, когда он уже готов был сдаться, перезвонил офицер из Харстада.

– Слышал, вы разыскиваете тёмно-зелёный мотоцикл «Индиан» двадцать третьего года выпуска? С коляской?

– Да, а вы что-то нашли?

– Ну, это не точно. – Ленсман живо представил себе, как офицер сидит и чешет в затылке. – Поступило обращение со склада на улице Хавнегата. Хозяина склада зовут Миккельсен. Несколько недель назад кто-то оставил ему мотоцикл. Но записи о регистрации нет. Ребята пришли с утра на работу, а он себе стоит среди старых колясок, тележек и прочего списанного хлама. Этим складом пользуется Департамент снабжения, а они любят всё регистрировать, даже то, что ничего не стоит. Так вот, мотоцикл зелёный, очень побитый, весь в царапинах. Написано на нём «Индиан». Коляски нет.

– Двадцать третьего года?

– Да как же я, мать вашу, разберу? – Офицер, видимо, ожидал большей признательности, и ленсман поспешно рассыпался в благодарностях. Они условились, что ленсман приедет и сам осмотрит мотоцикл, а до тех пор он будет на складе под замком.

Но возможность съездить в Харстад представилась только к концу мая. Ехать Кнутсен должен был в свободное от работы время и за свой счёт. Розыски шпиона набирали обороты, как и переброска немецких войск по норвежской земле. Предчувствие надвигающихся грандиозных событий висело в воздухе, словно густой туман. В Россию вторгнутся с двух сторон: с юга – на Ленинград, а с севера – на Мурманск и дальше. Солдат уже селят в частные дома. Едва ли во всём Сёр-Варангере найдётся хоть одна семья, которую не затронуло происходящее. Права человека обернулись иллюзией, тонкой плёнкой, за которой скрывались произвол и беспорядочные преследования отдельных людей. Все силы ленсмана уходили на то, чтобы сдерживать поток творящихся несправедливостей. В конце концов у него выдались свободные выходные, и он взял билет на корабль компании «Хуртигрутен».

Поездка должна была занять чуть больше суток. Никаких кают. По деньгам он, конечно, мог бы себе это позволить, но все приличные места были заняты немцами. Еду ленсман тоже взял с собой, поскольку в ресторан было не пробиться, да и дорого. Он нашёл себе место в салоне, поставил дорожную сумку, положил на неё пальто и вышел на палубу.

Ленсман стоял и смотрел за борт, на расходящиеся веером волны, когда его вдруг осенило. Он понял, как убийца со своим мотоциклом добрался до Харстада в обход всех понатыканных немцами блокпостов. Ну конечно, по морю. Вероятно, на рыбацкой лодке. Или на маленьком грузовом судне. Наверное, можно это судно найти, но чего ради? Ленсман упал духом. Повсюду не хватало еды. Простые люди, как и немцы, тоже порой вольно обращались с законом. Ну получил какой-то моряк или рыбак несколько лишних крон от одиночки, который хотел, чтобы его и его мотоцикл незаметно перевезли на юг, – разве это преступление?

К счастью, на пристани в Харстаде его встретили, а то бы ленсман не знал, куда податься. По северонорвежским меркам, Харстад – крупный город и транспортный узел. От нахлынувших впечатлений в голове у ленсмана загудело. Вершины гор вокруг города ещё были припорошены свежим снегом. А в долине, среди каменных домов, было тепло, как летом. Ленсман всё сравнивал с Киркенесом и удивлялся – другой климат, другие уличные звуки, пропасть народу и все куда-то торопятся. Завидев чёрную офицерскую форму, он с облегчением улыбнулся.

– Спасибо, что нашёл для меня время. У вас ведь тоже работы по горло?

– Ну-у… – Офицер удивлённо посмотрел на ленсмана. – Тебе что, нехорошо? Ты, часом, не перегрелся? Зайдём в контору на чашку кофе? Или перекусить? Тут поблизости есть несколько кафе. Про качество ничего не могу сказать, день на день не приходится.

Ленсман, по правде сказать, чувствовал себя скверно. Но терять драгоценное время было нельзя. У него был обратный билет на пароход, отходивший в тот же день поздно вечером. Ленсман решил, что, когда он немного разомнётся, недомогание пройдёт. Это наверняка из-за того, что он плохо спал – всего несколько часов, в салоне на полу, подложив под голову сумку и укрывшись плащом. Теперь мышцы ныли, особенно в шее, и мучили приступы острой головной боли. Лучше покончить с делами до того, как он рухнет на стул в кафе.

Склад находился на одной из самых оживлённых улиц Харстада. За запертой дверью оказались груды всякого оборудованя. Большинство вещей были уже очень старыми, а кое-какая военная техника явно происходила из списанного британского имущества, которое когда-то отняли или украли.

– Определённо лучше сначала заглянуть в контору и попросить разрешения пройти на склад. У нас тут, в Харстаде, снабжением заведует руководитель хирда, уж он не упустит случая пожаловаться. Сам понимаешь, отношения с государственной полицией у него лучше некуда. Мы у себя даже кашлянуть не можем, чтобы ему не доложили. Я его предупредил, что ты разыскиваешь саботажника, который, возможно, бежал через Харстад…

– Никакого не саботажника. Подпольщика. Шпиона. Возможно, подготовленного в России. Или имеющего отношение к силам Сопротивления в Норвегии.

– Вот зараза, неужто из этих? – Офицер сплюнул. Как и многие в Северной Норвегии, он обращал свой гнев больше на русских, чем на немцев. – Ну, как бы там ни было, а поговорить с начальником снабжения надо.

По узкой наружной лестнице они поднялись на второй этаж. Департамент снабжения располагался в конце тёмного коридора, пропахшего краской и моторным маслом. Ленсмана тошнило, и ничего особенного от разговора с руководителем хирда он не ждал. Собственно, беседа больше походила на рутинный брезгливый допрос, и ничего интересного ленсман не узнал. Им выдали ключи. Молодой и недружелюбный складской рабочий отвёл их на склад и показал мотоцикл.

– Битый хлам, да и только. Когда вы с ним закончите, пустим в утиль. Не ремонтировать же это старое дерьмо.

Мотоцикл действительно был «Индианом». Тонкий, узкий. Багажник не предусмотрен, боковые сумки тоже. Ленсман наклонился, чтобы рассмотреть бок машины. От креплений коляски остались чёткие отметины. Спросил, не оборачиваясь:

– Его в таком виде и нашли? Коляски не было?

Голос рабочего изменился, зазвучал тоньше и спокойнее:

– Была бы коляска, я бы так и сказал.

«Значит, продана коляска, – подумал ленсман.

Или ушла на чёрный рынок». Идти по этому следу дальше смысла не имело. Коляску наверняка выпотрошили, вычистили и перекрасили. Ленсман провёл рукой по лбу и почувствовал, что лоб горит.

– Не возражаете, если я пройдусь по складу? Просто хочу убедиться, что коляски тут нет.

И рабочий, и полицейский были против. Одного ждали дела на другом конце города, другому пора было в участок на встречу.

– Справлюсь сам, – бросил ленсман. – Или вы мне не доверяете? Боитесь, что рвану в Киркенес на чём-то из этого барахла?

Они помялись, но в конце концов ушли и оставили его одного. Офицер обещал вернуться часа через два и отвести иногороднего гостя в одно неплохое кафе.

Ленсман так ничего и не нашёл. Удача не шла ему в руки, хотя он и обнаружил за сиденьем мотоцикла небольшой тайник. Тайник оказался пуст, как он и предполагал. Впрочем, за недели, прошедшие со дня убийства священника, Кнутсен уже успел понять, что имеет дело с расчётливым, хладнокровным и терпеливым убийцей. С человеком, способным и на решительные поступки, и на долгое ожидание. Он не упускает возможностей и почти не оставляет следов.

Жара на складе тем временем сделалась невыносимой. Чтобы освежиться, ленсман вышел на площадь. Он опустился на землю возле каких-то больших ящиков, подписанных «Стуре Ношке» – угледобывающая компания. Шпицберген, Свеа». У него уже не было сил встать, не было сил поднять голову, он так и сидел на корточках, опустив подбородок на грудь. Можно было подумать, что он спит. Капли пота стекали по вискам. Он смотрел на шагающие по гравию ноги. И никто его не беспокоил, пока на склад по делам не пришла фру Халворсен.

Глава 10. Дорога побега

Он выскочил из проулка между двумя высокими каменными домами. Судя по запаху, этот укромный уголок не обходили вниманием те, кому требовалось отлить по-быстрому. От испуга у него свело мышцы шеи, накатила тошнота. Совершенно неожиданно буквально из ниоткуда вынырнул полицейский и окликнул его. Прямо посреди улицы, среди толпы, от которой, как ему казалось, он ничем не отличается.

– Эй, ты! – кричал полицейский. – А ну-ка, стой! Что это у тебя за поясом? Ты что, не знаешь, что ходить по улицам с оружием запрещено?

Впервые с тех пор, как они с братом, перейдя границу, очутились в Норвегии, его остановила полиция. Что прямо-таки удивительно, если отважиться и припомнить все обстоятельства. Скольких он успел убить, вернувшись на родину? По его подсчётам выходило, что как минимум пятерых, – хотя в последний раз ему не хватило времени перерезать жертве глотку. Того паренька он убил из-за одежды, которая была ему нужна. Старался не тратить много времени на ликвидацию. Он ведь считал себя солдатом, профессионалом, а не каким-нибудь дилетантом. Но когда орудием убийства становился нож, под конец он всегда перерезал горло. Чтобы наверняка. К тому же так они быстрее умирают. А если их вдруг застигнут врасплох, жертва с перерезанным горлом не сможет произнести последних слов и уличить палача. Если же он использовал револьвер, то ограничивался единственным выстрелом в висок. Этого всегда хватало.

Несколько недель он прожил на уединённой ферме у моря, вдали от городов и других поселений. Он боролся с собой, старался взять себя в руки и перестать вздрагивать от малейшего шума, но в теле хозяйничала тревога. Каждую ночь ему снились кошмары, и часто он просыпался оттого, что слышал крики и рыдания. Кричал и плакал он сам, больше было некому. В конце концов ему пришлось оттуда убираться – люди стали на него коситься.

Возможно, в большом городе с его беспрестанным движением будет безопаснее? Он отправился в Харстад и быстро освоился на его оживлённых улицах, хотя никогда прежде там не бывал. Ни один человек в городе не может его узнать, в этом он был уверен. Одежда, которую он носил, не отличалась от того, что было надето на других. Коричнево-серая рубашка, брюки и жилет из простой грубой шерсти, которая царапает кожу и заставляет чесаться. Большая хлопковая сумка с лямкой через плечо. Странным могло показаться разве что отсутствие куртки – всё-таки ещё не лето. На шее был неумело повязан какой-никакой галстук. Брюки были великоваты, на талии их удерживал вытертый узкий ремень. На ногах сапоги из прочной толстой кожи. Нож он засовывал за пояс и под штаны. Наверное, полицейский заметил торчащую рукоятку.

Он и не думал повиноваться, наоборот – инстинкт подтолкнул его к бегству.

Выскочил на широкую, заполненную народом улицу. На бегу прочитал табличку: «Хавнегатен». Полицейского на хвосте не наблюдалось, но медлить всё равно не стоило. Почти перед самой дверью маленького кафе он наконец сбросил скорость и сделал несколько медленных шагов, выравнивая дыхание. Постоял на пороге, осмотрелся. В кафе были сплошь немецкие солдаты, но никто из них и головы не повернул, поэтому он тихо и неспешно направился к маленькому круглому столику, за которым уже сидел молодой парень.

– Можно? За другими столами свободных мест нет. прикинулся тихоней. Немного испуганным приезжим с юга.

– Конечно, садись. – Паренёк наклонился вперёд. – И притворись, что мы знакомы. – Он подмигнул весёлым карим глазом и понизил голос: – Похоже, ты только что от кого-то удирал. Я тоже – всего несколько минут назад. За тобой гонятся? Да, много не болтай, просто кивни. А то кто-нибудь может и задуматься, чего это понадобилось южанину так далеко на севере. Как раз сейчас в округе полно ребят из хирда. Я тебе что-нибудь закажу.

Ему даже и говорить-то почти не приходилось. Давно он не встречал таких простодушных людей, как сосед по столу. Весёлый, открытый, все карты сразу на стол. Назвался он Ларсеном. Сказал, что работал на подрядчика, который перестраивал несколько казарм на окраине Харстада. Прошлогодняя бомбёжка городу почти не повредила, в центре разрушено всего несколько домов. Но для всей этой бюрократии, которую наплодили немцы, нужны конторы и склады. А Ларсен сегодня поутру здорово нахамил пришедшему на стройплощадку немцу. За что его как следует вздули и пригрозили отправить в Финнмарк строить дороги. Ему только и оставалось, что унести ноги. Домой было нельзя, хорошо ещё, успел брата предупредить, – тот двинул прямиком домой и избавился от имевшегося оружия. Теперь надо драпать. Или в Швецию, или на Шпицберген. Ларсен выбрал второе.

– Шпицберген?

– Ну да. – Парнишка наклонился ещё ниже и сделал вид, что разглядывает прохожих, шепча одними губами: – Им там в шахты народ нужен. Многих работяг оттуда откомандировали на строительные работы и разводку дорог по всей стране. Угледобывающей компании «Стуре Ношке» нанимать почти некого. Даже Государственная служба занятости ничем помочь не может. Слыхал я, что они берут народ просто так, чуть ли не с улицы. А сам не хочешь попробовать? Как по мне, ты из тех, кому надо свалить, и по-быстрому. Ведь не просто так ты здесь очутился, а?

Он не мог понять, какие чувства испытывает – то ли презрение, то ли что-то, больше всего похожее на симпатию. Вот он тут сидит и – подумать только! – с беззаботным видом слушает ровесника, весельчака, который влип в историю и теперь отправляется в путь, рассчитывая подзаработать деньжат и неплохо провести время. Вот жизнь, которую он оставил так давно, что теперь смешно даже мечтать к ней вернуться. Жизнь, которой он хотел до рези в глазах. Жизнь, которую ему не дано прожить.

Они сидели в кафе уже больше часа, немцы потихоньку расходились, зал начал пустеть. Пора было сворачивать беседу. Он сказал:

– Звучит неплохо. То, что ты говоришь. Поднимусь-ка я в контору вместе с тобой. Спасибо за совет. За то, что мы съели, плачу я. Это меньшее, что я могу для тебя сделать.

Они вышли на улицу. Солнце било им прямо в глаза. Застольная близость рассеялась, и молодые люди теперь словно дичились друг друга.

– Так, мне надо в подворотню отлить. – Сказал и сразу ощутил и ремень, и то, что за него заткнуто. Он понимал, что действовать нужно быстро. Паренёк, как любопытный щенок, потрусил следом.

В передней стоял молодой человек: на плече – большая сумка, у ног – коричневый вещмешок. Он поднялся по лестнице и открыл дверь совершенно бесшумно. Сульберг, конторский управляющий, вздрогнул, когда его увидел.

– Да? Вы ко мне? Ищете работу на угольных копях?

Управляющий был из тех, кто до сих пор говорит «копи». Он предпочитал держаться старомодно, поскольку считал, что так можно замаскировать свою мягкость и податливость, ведь в действительности он делал для сотрудников компании всё, что мог.

Пришедший кивнул и стал смотреть в пол.

– Хм, ну хорошо.

Сульберг увидел, что фру Халворсен нет на месте, и вспомнил, что она пошла на склад.

– А вы сегодня уже приходили? Это вам нужно срочно скрыться из города?

Молодой человек снова кивнул. Видать, стеснительный. И уж точно не чистюля. Куртка ему маловата, и манжеты торчат, все в бурых пятнах – ржавчина или ещё что.

– Вам придётся подождать, пока фру Халворсен не вернётся. Она у нас заведует документами. Поэтому оформляться – это тоже к ней. Мы же будем подписывать контракт, а значит, должны проверить ваши документы – чтобы знать, кого мы отправляем на Шпицберген. – Сульберг широко улыбнулся. – Присядьте, она скоро придёт. Ну, вы знаете, что сегодня отплытие? Вам ведь фру Халворсен об этом сказала? Это все ваши вещи? Вещмешок и сумка?

Парень кивнул в третий раз. «Остаётся только надеяться, что он ничем не болен», – подумал управляющий.

Да куда же запропастилась фру Халворсен? Ей всего-то нужно было удостовериться, что товары, полученные от Совета по продовольствию, не потерялись и сложены вместе с оборудованием и прочим грузом, который предназначен для Свеа.

Для «Стуре Ношке» фру Халворсен стала настоящей находкой, в харстадском отделении это признавали все. В действительности почти все решения принимала она. Именно она отбирала людей – а управляющий, с которым она неизменно была почтительна, лишь подписывал договор. Она заказывала продукты и снаряжение для Шпицбергена и приглядывала, чтобы со склада у Миккельсена, второй этаж которого «Стуре Ношке» повезло делить с Норвежским топливным союзом и отделением Департамента снабжения, ничего не пропадало. Она командовала арендуемыми угольными баржами и принадлежащим компании небольшим ледоколом «Исбьёрн», который судовладелец Хёде приобрёл специально для использования на Шпицбергене. Фру Халворсен была проворной и пунктуальной сотрудницей, по отношению к компании она проявляла преданность, по отношению к шахтёрам – заботу и справедливость. Однако обмануть её в том, что касается зарплаты, прогулов и финансовой отчётности, было практически невозможно.

На его пути фру Халворсен оказалась первым серьёзным препятствием. Чтобы поступить на службу в «Стуре Ношке», надо было ответить на все её вопросы и пережить проверку документов, удостоверяющих личность, проводившуюся очень обстоятельно. Но война повлияла на обычный ход дел. Ещё год назад с набором рабочих в Лонгиер и Свеа не было никаких проблем. Оккупационные власти только-только приняли на себя управление, администрация и новые департаменты ещё присматривались к населению и прикидывали, как всё может обернуться: все безропотно подчинятся репрессиям или начнётся сопротивление? Члены партии «Национальное единство» и хирда поначалу осторожничали. Своё нахальство они выдавали за стремление к сотрудничеству. Разумеется, крупные индустриальные компании надлежало сохранить, а добычу ценных ресурсов – оберегать от жадности руководящих лиц и бестолковой борьбы за власть. Так было прошлым летом. А теперь всё по-другому, «Стуре Ношке» важна для немцев. Они понимают, что с ней нужно обращаться бережно, ведь благодаря ей уголь из Арктики попадает в Северную Норвегию и служит в том числе военным нуждам Третьего рейха.

В Северной Норвегии готовилось нечто серьёзное. Разворачивалась стройка за стройкой. Огораживали огромные территории под военные лагеря, возводили бараки, ровняли и ремонтировали дороги, сооружали мосты. Пятидесятую государственную дорогу довели до Киркенеса, что позволило перебрасывать на северо-восток инженерные бригады, больше солдат и материалов для военной операции, о которой некоторые догадывались, но никто не говорил вслух. Харстад был транспортным узлом, связывающим между собой все направления. Для того, кто искал власти или финансовой выгоды, здесь открывались бескрайние возможности. Требовалось лишь втереться в доверие к немцам и суметь сделаться полезным.

Из-за строительного бума и вызванной им бурной деятельности оккупационные власти остро нуждались в специалистах. И хотя работать на немцев в открытую многим было противно, к подрядчику, которому не хватает людей для выполнения заказа, шли – тем более при условии достойной оплаты. А если кто-то был столь принципиален, что не соглашался работать на немцев даже опосредованно, такому человеку найти работу было практически невозможно. Оставалось сбежать в Швецию или примкнуть к отрядам Сопротивления, которые скрывались в горах и лесах; но такие варианты подходили не всем.