Текст книги "Последние похождения Арсена Люпэна. Часть II: Три убийства Арсена Люпэна"

Глава 5
Письма кайзера

I

Руины Вельденца, хорошо известные всем, кто побывал на берегах Рейна и Мозеля, включают в себя то, что осталось от старинного феодального замка, построенного в 1277 году архиепископом Фистингеном, а также, рядом с огромным донжоном, разрушенным войсками Тюренна, нетронутые стены обширного дворца в стиле Возрождения, в котором великие герцоги де Де-Пон жили в течение трех столетий. Этот дворец и пострадал во время восстания подданных Германна II. Пустые проемы окон таращатся мертвыми глазницами со всех четырех фасадов. Деревянная обшивка, обои, большая часть мебели были сожжены. Нога ступает здесь по обугленным брусьям паркетов. Тут и там сквозь разрушенные потолки проглядывает небо.

За два часа, в сопровождении своего экскорта, Люпэн успел обойти всю постройку.

– Я всецело доволен вами, дорогой граф, – заявил он под конец. – Мне ни разу, наверно, не приходилось встречать такого сведущего, а главное – молчаливого провожатого. А теперь, если вы не против, пойдемте обедать.

На самом деле Люпэн не сумел ничего узнать сверх того, что было ему известно с первой минуты, и его тревога по этой причине непрестанно росла. Чтобы выйти из тюрьмы и, главное, поразить воображение своего высокого гостя, он прибегнул к чистейшему блефу, притворяясь, что все разузнал и что теперь оставалось лишь искать то место, с которого следовало начинать поиск.

«Дело плохо, – говорил он себе уже не раз. – Дело плохо – хуже не может быть».

Обычная ясность суждений при этом не помогала ему. Его угнетала неотступная мысль о неизвестном убийце, чудовище, которое, как он знал, по-прежнему следовало за ним по пятам. Как сумела эта таинственная личность напасть на его след? Как узнала о его выходе из тюрьмы и поездке в Германию? Благодаря волшебной интуиции? Или получаемых ею точных сведений? Но в этом случае какой ценой, какими обещаниями или угрозами добывала такие сведения?

К четырем часам пополудни, однако, после новой прогулки по развалинам, в течение которой Люпэн внимательно осмотрел каждый камень, измерил толщину стен, разглядел форму и размеры каждого предмета, он спросил:

– Не осталось ли здесь кого-нибудь из слуг последнего великого герцога?

– Вся тогдашняя прислуга разъехалась кто куда. Оставался только один старик, по-прежнему живший в этой местности.

– Оставался? Его больше нет?

– Он умер два года назад.

– И не оставил детей?

– У него был сын, который женился и был изгнан, так же, как его жена, за позорное поведение. После них остался младший из их детей, девушка-подросток, которую зовут Изильдой.

– Где она живет?

– Здесь, в крайних помещениях служб. Ее дед служил посетителям гидом в то время, когда замок привлекал еще их внимание. Маленькая Изильда с тех пор всегда жила в этих руинах, где ее терпели из жалости; это несчастное создание, едва умеющее говорить и не понимающее, о чем лепечет.

– Она всегда была такой?

– Кажется, нет. Только к десятилетнему возрасту разум оставил ее.

– Вследствие пережитого горя, может быть? Или испуга?

– Как мне говорили, без особой причины. Отец был алкоголиком, мать покончила с собой в припадке безумия.

Люпэн подумал и заключил:

– Я хотел бы ее увидеть.

На устах графа появилась странная улыбка.

– Конечно, это можно.

Девушка действительно оказалась в одной из комнат, которые ей оставили. Люпэн был удивлен, увидев крошечное существо, худенькое и очень бледное, но почти хорошенькое, с золотистыми волосами и тонкими чертами лица. Ее глаза цвета зеленой воды сохраняли туманное, мечтательное выражение, как у слепого.

Он задал ей несколько вопросов; на одни Изильда не ответила, на другие отзывалась бессвязными фразами, словно не понимала смысла ни тех слов, которыми к ней обращались, ни тех, которые произносила сама. Он стал настойчивее, осторожно взяв ее за руку, ласковым голосом продолжая спрашивать о том времени, когда она, вероятно, еще была в своем уме, о ее дедушке, обращаясь к воспоминаниям, которые могли воскресить в ее сознании годы раннего детства, прожитые на свободе среди величественных руин. Она, однако, молчала, с неподвижным взором, может быть несколько взволнованная, но такое волнение не могло пробудить задремавшего разума.

Люпэн попросил карандаш и бумагу. И написал на чистом листке три цифры: «813».

Граф усмехнулся, не таясь.

– Ах! Что вам в этом кажется смешным? – с раздражением воскликнул Люпэн.

– Ничего… Ничего… Мне даже интересно… Очень интересно…

Девочка посмотрела на протянутый ей листок и отвернулась с рассеянным видом.

– Не действует, – насмешливо заметил граф.

Люпэн написал пять букв: «АПООН».

Изильда встретила их с тем же безразличием.

Люпэн, однако, не отступился. Несколько раз он начертал те же буквы, оставляя между ними различные интервалы. И каждый раз внимательно следил за ее лицом.

Она не шевелилась, глядя на бумагу остановившимся взором, с равнодушием, которое ничто, казалось, не могло уже нарушить. Но вдруг, при очередной попытке, схватила карандаш, вырвала из рук Люпэна последний листок и, словно под действием внезапного озарения, вписала в оставленный интервал между буквами два больших «Л».

Он вздрогнул.

Слово приобрело теперь законченный вид: «АПОЛЛОН».

Изильда не выпускала, однако, карандаша и бумаги и, судорожно сжимая пальцы, с напряженным выражением лица старалась подчинить свою руку нетвердой подсказке расстроенного разума. Люпэн лихорадочно ждал. И она торопливо, словно в галлюцинации, изобразила еще одно слово: «Диана».

– Еще слово! Еще одно! – воскликнул он требовательно.

Она мучительно вертела в пальцах карандаш, сломала грифель, нарисовала обломанным концом большое «Ж» и, обессиленная, выпустила карандаш.

– Еще слово! Так надо! – приказал Люпэн, схватив ее за локоть.

Но увидел по ее глазам, опять безразличным, что мимолетное прояснение не могло более к ней вернуться.

– Пойдемте отсюда, – сказал он немцам.

Он уже удалялся, когда она пустилась за ним бегом и преградила ему путь. Он остановился.

– Чего ты хочешь?

Она протянула открытую ладонь.

– Чего? Денег? Разве она привыкла просить милостыню? – спросил он графа.

– Нет, – отозвался тот. – Ничего не могу понять…

Изильда вынула из кармана две золотые монеты, которые радостно, со звоном подбросила на ладони. Люпэн уставился на них. Это были французские монеты, совсем еще новые, отчеканенные в том же году.

– Где ты их взяла? – с волнением спросил Люпэн. – Французские монеты! Кто их тебе дал, когда? Может быть, сегодня? Отвечай!

И в бессилии пожал плечами.

– Какой же я болван! Будто она в состоянии отвечать! Дорогой граф, будьте добры, одолжите мне сорок марок… Спасибо… Держи, Изильда, это для тебя.

Она взяла обе монеты, позвонила ими, вместе с двумя другими, в ладошке, затем, вытянув руку, указала развалины дворца в стиле Возрождения, движением, указывавшим, казалось, главным образом левое крыло и вершину этого крыла.

Было ли это движение машинальным? Не следовало ли считать его благодарностью за еще две золотых монеты?

Он посмотрел на графа. Тот не переставал улыбаться.

«Какого черта он так посмеивается, скотина? – подумал Люпэн. – Можно подумать, он уже ставит на мне крест».

На всякий случай он направился ко дворцу в сопровождении своей неотступной свиты.

Первый этаж здания состоял из огромных залов для приемов, расположенных анфиладой, где было собрано немного мебели, уцелевшей после пожара. На втором этаже, с северной стороны, тянулась длинная галерея, на которую выходило двенадцать прекрасных, совершенно одинаковых залов. Такая же галерея находилась на третьем этаже, с двадцатью четырьмя комнатами, тоже во всем сходными друг с другом. Все это – опустевшее, разоренное, в самом жалком виде.

Наверху не было уже ничего. Мансарды сгорели.

В течение целого часа Люпэн ходил, пробегал по этажам рысью, галопом, неутомимый, глядя в оба. При наступлении вечера он направился к одному из залов второго этажа, остановился на нем по особым, одному ему известным причинам. И был довольно удивлен, увидев там кайзера, который курил, сидя в кресле, доставленном туда, очевидно, по приказанию. Не смущаясь его присутствием, Люпэн приступил к осмотру этого зала, согласно методу, которым пользовался в подобных случаях, разделив помещение на участки, которые изучал один за другим.

Двадцать минут спустя он сказал:

– Попрошу ваше величество, сир, соблаговолить переменить место. Тут находится камин…

Император покачал головой.

– Так ли это необходимо?

– Да, сир, и этот камин…

– Такой же, как и все остальные. Как и этот зал, ничем не отличающийся от других.

Люпэн посмотрел на императора, не понимая. Но тот поднялся и сказал со смехом:

– По-моему, мсье Люпэн, вы просто позабавились за мой счет.

– В чем же, сир?

– О, Боже мой, невелика беда! Вы добились освобождения при том условии, что вручите мне бумаги, которые мне нужны. И не имеете ни малейшего понятия о месте, в котором они находятся. Я в самом прямом смысле слова… как говорите вы, французы… околпачен.

– Вы так полагаете, сир?

– Еще бы! Если знаешь место, не надо его искать, и вот уже добрых десять часов как вы ищете и ищете. Не думаете ли вы, что настало время для незамедлительного возвращения в камеру?

Люпэн выглядел удивленным.

– Разве ваше величество в качестве крайнего срока не назначило завтрашний день?

– К чему еще ждать?

– Чтобы позволить мне завершить начатую работу.

– Но ведь вы ее еще даже не начинали, мсье Люпэн!

– На этот счет ваше величество ошибается.

– Докажите мне… И я подожду до завтра, до полудня.

Люпэн поразмыслил и серьезным тоном сказал:

– Поскольку ваше величество, чтобы оказать мне доверие, нуждается в доказательствах, вот они. Двенадцать залов, выходящих на примыкающую к ним галерею, имеют разные имена, начальными буквами отмечены соответствующие двери. Одна из таких букв, в меньшей степени поврежденная пламенем, привлекла мое внимание, когда я шел по галерее. Я осмотрел и другие двери; и обнаружил другие, едва различимые инициалы, выгравированные над дверями на протяжении всего коридора.

– Так вот, – продолжал он, – один из этих инициалов – буква «Д», первая в имени богини Дианы. Другая буква – «А», первая в слове «АПОЛЛОН». Оба имени принадлежат мифологическим божествам. Не такое ли значение имеют и прочие буквы? Я обнаружил большое «Ю» – инициал Юпитера; «В» – Венеры; «Г» – Гермеса; «С» – Сатурна и так далее. Эта часть проблемы, следовательно, решена, каждый из двенадцати залов носил имя какого-нибудь олимпийского божества, а комбинация букв «АПОЛЛОН», дополненная Изильдой, обозначает зал Аполлона.

– Следовательно, именно здесь, – заключил Люпэн, – в зале, в котором мы находимся, спрятаны письма. Может быть, достаточно нескольких минут, чтобы их найти.

– Нескольких минут… или нескольких лет! – сказал кайзер со смехом.

Монарх, казалось, забавлялся от души, и граф тоже изображал безграничное веселье.

– Ваше величество соизволит объяснить? – спросил Люпэн.

– Мсье Люпэн, то захватывающее расследование, которое вы сегодня провели с теми блестящими результатами, которые вы нам сейчас изложили, мною уже выполнено. Да, две недели тому назад, вместе с вашим другом Шерлоком Холмсом. Вместе мы расспросили маленькую Изильду; вместе применили к ней тот же метод, что и вы, и опять-таки вместе установили инициалы в галерее и добрались до этого зала, зала Аполлона.

Люпэн побледнел. Он пробормотал:

– Ах! Холмс… Он дошел… До этого места?..

– Да, после четырехдневного поиска. Правда, это мало что нам дало, поскольку мы ничего не нашли. Тем не менее, я знаю, что писем тут уже нет.

Дрожа от ярости, задетый до самой глубины своей гордости, Люпэн извивался под насмешками кайзера, как под ударами плети. Ни разу еще он не чувствовал себя до такой степени униженным. В охватившем его бешенстве он охотно задушил бы толстяка Вальдемара, чей смех выводил его из себя.

Сдержав чувства, он ответил:

– Холмсу, ваше величество, потребовалось четыре дня. Мне – несколько часов. И понадобилось бы еще меньше, если моим поискам не было бы помех.

– С чьей же стороны, Господи? Моего верного графа? Надеюсь, он не посмел…

– Нет, сир, со стороны самого страшного и могущественного из моих врагов, этого исчадия ада, которое убило своего сообщника Альтенгейма.

– Он здесь? Вы так думаете? – воскликнул кайзер с волнением, которое указывало, что ни одна подробность этой драматической истории не была ему неизвестна.

– Он всюду, где бы ни оказался я. Всюду угрожает мне своей неотступной ненавистью. Он сумел угадать меня под маской шефа Сюрте Ленормана. Помог посадить меня в тюрьму. И он продолжает меня преследовать с того дня, как я из нее вышел. Лишь вчера, стараясь застрелить меня в автомобиле, он ранил графа Вальдемара.

– Но что говорит вам о том, что он может оказаться в Вельденце?

– Хотя бы то, что у Изильды странным образом появились две французские монеты.

– Но что он здесь может делать? С какой целью прибыл?

– Не знаю, сир. Но это сам дух зла Ваше величество должно его опасаться. Он способен на все.

– Немыслимо! У меня в этих развалинах две сотни человек. Он не смог бы сюда пробраться. Его бы неминуемо увидели.

– Один человек, вне всякого сомнения, его видел.

– Кто же?

– Изильда.

– Пусть ее допросят. Вальдемар, проводи заключенного к этой девочке.

Люпэн показал свои связанные руки.

– Битва будет трудной. Могу ли я вести ее в таком положении?

Кайзер приказал графу:

– Развяжи его… И держи меня в курсе…

Таким образом, путем нового усилия, смело назвав во время спора омерзительную фигуру убийцы, Люпэн выиграл время и продолжил свой поиск.

«Еще шестнадцать часов, – подумал он. – Это больше, чем мне потребуется».

Они подошли к помещению, в котором жила Изильда, в конце старых зданий, служивших теперь казармой двумстам стражам руин, чье левое крыло, как раз это, было отведено офицерам.

Изильды там не оказалось.

Граф послал на поиск двух солдат. Они вернулись ни с чем. Никто не видел девушки.

Тем не менее она не могла выйти за пределы руин, тогда как дворец был заполнен солдатами расквартированной здесь воинской части и никто не мог бы в него войти.

Наконец жена лейтенанта, который жил в соседней квартире, заявила, что она все время не отходила от окна и что девочка, по всей видимости, никуда не выходила.

– Если бы она не выходила, – воскликнул Вальдемар, – она была бы у себя. А ее нет!

– Может быть, над этим помещением есть еще одно? – предположил Люпэн.

– Да, есть, но без лестницы.

– Вовсе нет, лестница есть.

И он указал дверцу, открытую в какой-то темный проем. В его полумраке виднелись первые ступеньки крутой лестницы.

– Прошу вас, дорогой граф, – сказал Люпэн Вальдемару, который собирался подняться, – предоставьте мне эту честь.

– Зачем?

– Может быть опасность.

Он поспешил наверх и тут же выскочил в низкую и узкую каморку. У него вырвался крик.

– Ох!

– Что такое? – спросил граф, догоняя его.

– Здесь… На полу… Изильда…

Он опустился на колени, но тут же, с первого взгляда понял, что девочка попросту оглушена, что нет и признаков раны, если не считать нескольких царапин на кистях и на руках. Из ее рта, вместо кляпа, торчал платок.

– Все верно, – сказал он, – убийца побывал здесь, с нею. Когда подошли мы, он оглушил ее ударом кулака и заткнул ей рот, чтобы мы не услышали ее криков.

– Но куда он убежал?

– Туда… Посмотрите… Там есть кулуар, по которому сообщались все мансарды этого этажа.

– А оттуда?

– Спустился по лестнице одной из квартир.

– Но его должны были увидеть!

– Кто знает! Это просто невидимка. Неважно! Пошлите ваших людей наводить справки! Пусть обыщут все мансарды, все жилые помещения нижнего этажа!

Он был в нерешительности. Не следовало ли ему принять участие в погоне?

Неясный шум вернул его к девушке. Она приподнялась, и дюжина золотых монет выкатилась из ее руки. Все были французскими.

«Ну да, – подумал он, – я не ошибся. Но для чего столько золота? Если вознаграждение, то за что?»

И тут заметил на полу книгу и нагнулся, чтобы ее поднять. Но еще более быстрым движением девочка бросилась, схватила ее и с безумной силой прижала к себе, словно была готова отстоять от любых попыток отнять у нее эту вещь.

«Может быть, монеты были предложены взамен книги, но она отказалась с нею расстаться. Откуда и царапины на руках. Интересно узнать, зачем эта книга понадобилась убийце? Мог ли он перед тем ознакомиться с ней?»

Он сказал Вальдемару:

– Дорогой граф, прикажите, прошу вас…

Вальдемар подал знак. Трое солдат схватили девочку и после яростной борьбы, во время которой несчастная топала ногами от злости и извивалась, издавая дикие крики, у нее забрали томик.

– Тихо, дитя, – говорил Люпэн, – спокойно… Это – ради доброго дела… И наблюдайте за ней все время! Пока я рассмотрю предмет конфликта…

Это был по меньшей мере столетнего возраста переплетенный в кожу том из собрания сочинений Монтескье, под названием «Путешествие к храму в Книде». Но, едва раскрыв его, Люпэн воскликнул:

– Смотрите! Как странно! К обороту каждой страницы приклеен листок пергамента, и на этих листках – строки тонким, очень мелким почерком…

И в самом начале он прочитал:

– «Дневник шевалье Жиля де Мальреша, французского слуги Его Королевского Высочества князя де Де-Пон-Вельденца, начинаемый в год Господней милости 1794»…

– Так там и написано? – спросил граф.

– Чем это вас удивляет?

– Дед Изильды, старик, умерший два года тому назад, был из семейства Мальрейх, то есть носил ту же фамилию, хотя – германизированную.

– Отлично! Значит, дед Изильды должен был быть сыном или внуком французского слуги, который вел свой дневник в разрозненном томе Монтескье. Так дневник и перешел к Изильде.

Он полистал наудачу книгу.

– «15 сентября 1796 года. Его Высочество охотились… 20 сентября 1796. Его Высочество выезжали верхом. Ему подвели Купидона…

«Черт! – про себя заметил Люпэн. – Не очень-то увлекательное!»

И продолжал листать.

– «12 марта 1803. Я велел передать десять экю Германну. Он служит поваром в Лондоне».

Люпэн рассмеялся.

– Ох, ох! А Германн-то уже лишен престола. Престиж катится вниз!

– Тогдашний правящий великий герцог, – заметил Вальдемар, – действительно был изгнан из своего княжества французскими войсками.

Люпэн продолжал:

– «1809. Сегодня, во вторник, Наполеон ночевал в Вельденце. Я сам стелил постель Его Величеству и также я, на следующее утро, выливал воду после его туалета».

– Вот что! – заметил Люпэн, – Наполеон останавливался в Вельденце?

– Да, когда ехал в армию, во время Австрийской кампании, которая окончилась победой в Ваграме. Это была честь, которой герцогское семейство впоследствии весьма гордилось.

Люпэн продолжил чтение:

– «28 октября 1814. Его Королевское Высочество возвратился в свои владения… 29 октября. В эту ночь я проводил Его Высочество к тайнику и был счастлив показать ему, что никто не догадался о его существовании. Действительно, кто бы мог догадаться, что тайник можно устроить в…»

Он остановился… Вскрикнул… Изильда вырвалась вдруг из рук солдат, которые ее удерживали, бросилась на него и обратилась в бегство, унося книгу.

– Ах, чертовка! Скорее, за ней!.. Отрезайте ей дорогу понизу… Я побегу по кулуару…

Но она захлопнула уже за собой дверь и заперла ее на засов. Люпэну пришлось спуститься вниз и проследовать вдоль служб, вместе с остальными, в поисках лестницы, которая привела бы его обратно, к первому этажу.

Лишь четвертая из квартир оказалась незапертой, и он смог подняться. Но кулуар был уже пуст, и пришлось стучаться в двери, взламывать замки, врываться в незанятые комнаты, тогда как Вальдемар, с равным жаром участвовавший в погоне, прокалывал острием сабли занавески и обои. Послышались крики – их звали со стороны первого этажа, с правого крыла. Они бросились туда. Это кричала жена одного из офицеров, сообщившая, что девушка – у нее.

– Откуда вы это знаете? – спросил Люпэн.

– Я хотела вернуться к себе. Дверь оказалась запертой, и я услышала внутри какой-то шум.

Люпэн действительно не смог открыть эту дверь.

– Окно! – воскликнул он. – Должно же быть окно!

Его провели наружу, и он, пользуясь саблей графа, разбил стекла. Затем, поддержанный двумя солдатами, уцепился за стену, просунул руку, повернул шпингалет и пролез в комнату.

Сидя на корточках перед камином, Изильда предстала перед его взором среди языков пламени.

– Ах, проклятая! – вскричал Люпэн. – Она бросила книгу в огонь!

Он грубо оттолкнул ее, попытался схватить томик, обжегся. Тогда, схватив каминные щипцы, он вытащил его из очага и накрыл ковром, чтобы сбить пламя.

Но было уже поздно. Страницы старой рукописи, уже сгоревшие, рассыпались горстью пепла.