Текст книги "Последние похождения Арсена Люпэна. Часть II: Три убийства Арсена Люпэна"

Глава 6
Семеро бандитов

I

– Мадам сегодня принимает?

Долорес Кессельбах взяла карточку, которую подал ей слуга, и прочитала: «Андре Бони».

– Нет, – сказала она, – я его не знаю.

– Этот господин очень настаивает, мадам. Говорит, что мадам ожидает его визита.

– Ах!.. Возможно… Действительно… Проводите его сюда.

После событий, повернувших течение ее жизни и нанесших ей целый ряд жестоких ударов, Долорес, пожив некоторое время в отеле Бристоль, устроилась в тихом особнячке на улице Винь, в глубине Пасси. За домом зеленел сад, окруженный другими густыми садами. Когда наиболее болезненные приступы не удерживали ее целыми днями в комнате со спущенными шторами, недосягаемой для всех, она велела отнести себя под деревья и долгие часы проводила там, охваченная меланхолией, не в силах чем-либо ответить на козни злой судьбы.

Песок, которым была посыпана аллея, опять заскрипел, и, провожаемый слугой, появился элегантный молодой человек, одетый просто, на чуточку старомодный манер некоторых художников, с отложным воротником, с развевающимся синим галстуком в белый горошек.

Слуга удалился.

– Андре Бони, не так ли? – спросила Долорес.

– Да, мадам.

– Не имею чести…

– Напротив, мадам. Зная о том, что я – один из друзей госпожи Эрнемон, бабушки Женевьевы, вы написали этой даме в Горш, что желаете со мной побеседовать. И вот я здесь.

Долорес приподнялась в сильном волнении.

– Ах! Значит, вы…

– Да.

Она пробормотала:

– Правда? Это вы? Вас трудно узнать.

– Вам трудно узнать князя Сернина?

– Ничего общего, похожего… Ни глаза, ни лоб… И совсем не так…

– Совсем иначе газеты представляли заключенного из тюрьмы Санте, – сказал он с улыбкой. – Но это действительно я.

Последовало долгое молчание. Оба, казалось, были смущены.

Наконец он сказал:

– Могу ли узнать причину…

– Разве Женевьева вам не сказала?

– Мне не удалось ее повидать. Но ее бабушка, по-видимому, решила, что вы нуждаетесь в моей помощи.

– Это так… Это так…

– В чем именно? Буду счастлив…

Она поколебалась мгновение, потом прошептала:

– Мне страшно.

– Страшно! – воскликнул он.

– Да, – сказала она тихо, – я боюсь, боюсь всего, боюсь того, что налицо сегодня и что будет завтра, послезавтра… Боюсь самой жизни. Мне столько пришлось страдать… Я больше не могу…

Он смотрел на нее с глубокой жалостью. Смутное чувство, привлекавшее его к этой женщине, принимало более ясные черты сегодня, когда она попросила его о защите. Это было пламенное желание посвятить себя ей, всецело, без надежды на вознаграждение.

Долорес тем временем продолжала:

– Я теперь одинока, совершенно одинока, со слугами, нанятыми по случаю, и я боюсь… Ибо чувствую: вокруг меня что-то происходит…

– Но что именно? И для чего?

– Не знаю. Мне кажется, мой враг рыщет вокруг и приближается все больше.

– Вы его видели? Что-нибудь заметили?

– Да, в эти дни, на улице, двое мужчин несколько раз прошли мимо, останавливаясь перед домом.

– Их приметы?

– Одного я рассмотрела получше. Он высок, с виду – крепок, без бороды и усов, в маленьком, куцем пиджаке из черного сукна.

– По внешности – кельнер из кафе?

– Точнее – метрдотель. Я велела слуге за ним проследить. Он пошел по улице Помпы и исчез в доме сомнительного вида, первый этаж которого занят торговцем вином; первый дом с левой стороны на этой улице. Затем, накануне ночью…

– Накануне ночью?

– Из окна своей комнаты я заметила в саду чью-то тень.

– И это все?

– Да.

Он подумал и предложил:

– Позволите ли вы, чтобы двое из моих людей ночевали внизу, в одной из комнат первого этажа?

– Двое ваших людей?

– О! Вам нечего бояться. Это хорошие люди, папаша Шароле и его сын… Которые совсем не кажутся теми, кто они на самом деле… С ними можете быть спокойны. Что касается меня…

Он не решался, ожидая, чтобы она попросила его прийти опять. И, поскольку она молчала, сказал:

– Что касается меня, предпочтительно, чтобы мою персону здесь не видели… Да, так будет лучше… Для вас. Мои люди будут держать меня в курсе.

Он хотел бы сказать гораздо больше и остаться еще, посидеть рядом с нею, подбодрить ее. Но тут ему показалось, что сказано все, что они могли друг другу сказать, и единое слово, которое он мог бы добавить, будет уже оскорбительно.

Отвесив глубокий поклон, он удалился.

Андре Бони быстрыми шагами пересек сад, торопясь оказаться на улице, где было легче справиться со своим волнением. Слуга ждал его в вестибюле. В ту минуту, когда он выходил из парадной двери, в нее позвонила молодая женщина.

Он вздрогнул:

– Женевьева!

Она обратила к нему удивленный взор и тут же, хотя и сбитая с толку крайней молодостью его внешности, узнала. И это вызвало у нее такое волнение, что она пошатнулась, и ей пришлось опереться о косяк.

Он снял шляпу и смотрел на нее, не осмеливаясь протянуть руки. Протянет ли она свою? Это не был уже князь Сернин; это был… Арсен Люпэн. И она знала теперь, что он – Арсен Люпэн, что недавно был в тюрьме.

Пошел дождь. Она протянула свой зонт слуге, еле пролепетав:

– Откройте его, пожалуйста, и поставьте в сторонку.

И вошла, не задерживаясь, в дом.

«Мой бедный старик, – думал Люпэн, уходя, – вот, пожалуй, слишком много испытаний для такого чувствительного и нервного создания, как ты. Держи свое сердце в узде, иначе… Вот еще, у нас увлажнились глаза! Скверный признак, мсье Люпэн, ты стареешь…»

Он коснулся плеча молодого человека, который как раз пересек шоссе ла Муэтт и направился к улице Винь. Юноша остановился и с удивлением сказал:

– Извините мсье, я, кажется, не имею чести…

– Напрасно вам это кажется, дорогой мсье Ледюк, – заметил Люпэн. – Если ваша память не чересчур ослабла. Вспомните Версал… Комнатку в отеле Двух Императоров…

– Вы!

Молодой человек в ужасе отскочил назад.

– Боже мой, конечно, это я, князь Сернин, точнее – Арсен Люпэн, поскольку вы знаете уже мое настоящее имя. Может быть, вы уже думали, что Люпэна нет на свете? Ах, да, понимаю – тюрьма… Вы надеялись… Дитя, дитя!

Он ласково похлопал его по плечу.

– Давайте, молодой человек, придите в себя. У нас впереди еще немало спокойных дней, чтобы сочинять стихи. Час еще не настал; пиши, поэт, свои вирши!

Он с силой сжал его локоть и сказал, глядя прямо в глаза:

– Но он близится, о поэт! Не забывай же, душой и телом ты принадлежишь мне. Так что будь готов сыграть свою роль. Она будет трудной, но славной. И, клянусь Богом, ты кажешься мне просто созданным для этой прекрасной роли!

Он рассмеялся, повернулся на каблуках и оставил молодого Ледюка в полном ошеломлении.

Немного дальше, на углу улицы Помпы, находилась винная лавка, о которой ему рассказывала госпожа Кессельбах. Он вошел и долго беседовал с ее владельцем. Потом взял авто и поехал в Гранд-отель, где жил под именем Андре Бони.

Там его уже ждали братья Дудвиль.

Как он ни был избалован подобными знаками внимания, Люпэна тем не менее тронули свидетельства почитания и преданности, которыми щедро оделили его друзья.

– В конце кондов, патрон, объяснитесь! Что случилось? С вами мы привыкли уже к чудесам… И все-таки, должны же быть пределы! Итак, вы опять на свободе? В самом сердце Парижа, под легким гримом?

– Сигары? – предложил им Люпэн.

– Нет, спасибо.

– Ты не прав, Дудвиль. Вот эти достойны похвалы. Они достались мне от тонкого ценителя, который поклялся мне в вечной дружбе.

– Ах! Кто может знать!

– Это кайзер… Не стройте такие дурацкие рожи, вводите меня в курс всего, что здесь творится. Я давно не читал газет. Насчет моего побега, сперва: какое впечатление у публики?

– Удар грома, патрон!

– Версия полиции?

– Якобы вы сбежали в Гарше, при восстановлении картины убийства Альтенгейма. Но журналисты, к сожалению, доказали, что это было невозможно.

– Отсюда?..

– Отсюда – общий шок. Строят догадки, смеются, забавляются вволю.

– Как ваш Вебер?

– Вконец оскандалился.

– Что еще нового в службе Сюрте? Узнали ли что-нибудь об убийце? О подлинной личности Альтенгейма?

– Нет.

– Слабо, слабо. Стоит подумать о том, какие миллионы мы тратим каждый год, чтобы кормить этих бездельников! Если так пойдет и дальше, я не стану платить налогов… Возьми-ка стул и перо, Жан. Вечером отнесешь в «Большую газету» письмо. Вселенная давно не имела от меня вестей, мир сгорает от нетерпения.

Пиши:

«Господин директор,

Прошу прощения у публики, чье законное нетерпение все еще не удовлетворено.

Я совершил побег из тюрьмы и, к сожалению, не могу открыть, каким образом это произошло. Кроме того, после побега я открыл весьма важную тайну, и не могу пока объявить, в чем она состоит и как мне удалось в нее проникнуть. Все это ляжет, рано или поздно, в основу оригинального повествования, которое составит, по моим заметкам, мой обычный библиограф. Это целая страница в истории Франции, которую наши внуки прочитают не без интереса.

Сегодня же меня ждут более важные дела. Возмущенный тем, в какие руки перешли обязанности, которые я до сих пор исполнял, окончательно разочарованный отсутствием прогресса в деле Кессельбах – Альтенгейм, я освобождаю от должности господина Вебера и опять занимаю тот почетный пост, на котором под именем господина Ленормана трудился с таким блеском и ко всеобщему удовлетворению.

Арсен Люпэн,

шеф Сюрте.»

II

В восемь часов вечера Арсен Люпэн и один из Дудвилей вошли в ресторан Кайяра, в ту пору – самый модный. Люпэн – затянутый во фрак, но в несколько чересчур широких панталонах, приличествующих артисту, в свободном галстуке; Дудвиль – в рединготе, с видом солидного магистрата. Они выбрали уголок между двумя колоннами, отгораживающими его от главного зала. Корректный, важный метрдотель безмолвно вырос перед ними, держа раскрытый блокнот, в готовности записать заказ. Люпэн тут же продиктовал его с тщательностью и изыском истинного гурмана.

– Правду сказать, – заметил он, когда тот удалился, – питание в тюрьме было вполне нормальным, но хороший ужин всегда – большое удовольствие.

Он поел с аппетитом, не тратя лишних слов, ограничиваясь короткими фразами, раскрывавшими течение его раздумий.

– Все, разумеется, устроится, – рассуждал Люпэн. – Но будет нелегко… Какой опасный противник!.. И что меня беспокоит – после шестимесячной борьбы я не знаю даже, чего он хочет!.. Его главный сообщник убит, сражение идет к концу, но игра его для меня по-прежнему неясна… Чего он добивается, проклятый? С моей стороны планы ясны: наложить руку на великое герцогство, забросить на его престол великого герцога собственного изготовления, дать ему в жены Женевьеву… И править своими владениями. Все это честно, просто, достойно. Но он, эта низкая личность, змея, копающаяся во тьме! Какую он преследует цель?

Он позвал:

– Гарсон!

Метрдотель подошел.

– Что угодно мсье?

– Сигары.

Метрдотель вернулся вскоре и открыл несколько коробок.

– Что вы посоветуете сами?

– Вот отличные Упмэны.

Люпэн предложил Дудвилю сигару, взял одну для себя и обрезал ее. Метрдотель чиркнул спичкой и поднес ему огонек.

Люпэн в тот же миг схватил его за кисть.

– Ни слова… Я тебя знаю… Твое настоящее имя – Доминик Лека…

Человек, крупный и мускулистый, пытался вырваться. Он сдержал крик боли: Люпэн вывернул ему руку.

– Тебя зовут Доминик… Ты живешь на улице Помп, на пятом этаже, ты ушел на покой со скромным состоянием, которое скопил на службе, – но слушай же, болван, или я сломаю тебе кость, – которое скопил на службе у барона Альтенгейма, где был метрдотелем…

Тот застыл, побледневший от страха.

Малый зал за колоннами вокруг них был пуст. Дальше, в ресторане, трое мужчин курили, две парочки о чем-то болтали, пригубливая свои бокалы.

– Кто вы? Кто вы такой?

– Не можешь вспомнить? Подумай хотя бы о славном обеде на вилле Дюпон… Это ты, старый жулик, подал мне тогда блюдо пирожных… И каких пирожных!

– Князь… Тот русский князь… – пролепетал метрдотель.

– Ну да, князь Арсен, князь Люпэн собственной персоной… Ах! Ах! Ты с облегчением вздохнул! Подумал, верно, что Люпэна тебе бояться нечего, не так ли? Ошибка, дружок, бояться – надо, ждать можно всего.

Он вынул из кармана карточку и показал ему:

– Вот, полюбуйся, теперь я служу в полиции… Что поделаешь, так мы кончаем все, мы, вельможи воровского мира, императоры грабежа.

– Так что же? – с прежним беспокойством спросил метрдотель.

– Так вот, отправляйся вон туда, к тому клиенту, который тебя позвал, обслужи его и возвращайся. И смотри мне, без фокусов, не пытайся смыться. На улице у меня десять человек, ты у каждого – на виду… Мотай!

Метрдотель повиновался. Пять минут спустя он вернулся и, стоя перед столиком, спиной к залу, словно ведя с клиентами разговор о качестве сигар, спросил:

– Так что? В чем дело?

Люпэн разложил на скатерти несколько стофранковых купюр.

– Сколько четких ответов на мои вопросы – столько и бумажек.

– Идет.

– Тогда приступаем. Сколько было вас с бароном Альтенгеймом?

– Семеро, если не считать меня.

– Не более того?

– Нет. Один только раз привезли рабочих из Италии, чтобы вырыть подземные ходы под виллой Глициний, в Гарше.

– Там устроили два подземных хода?

– Да, и один вел к флигелю Гортензии; второй примыкал к первому и открывался под флигелем госпожи Кессельбах.

– Что собирались сделать?

– Похитить госпожу Кессельбах.

– Обе горничных, Сюзанна и Гертруда, были сообщницами?

– Да.

– Где они теперь?

– За границей.

– А семеро твоих приятелей, из банды Альтенгейма?

– Я с ними расстался. Они продолжают, я – завязал.

– Где я смогу их найти?

Доминик заколебался. Люпэн добавил два билета по сто франков и сказал:

– Такая щепетильность делает тебе честь, Доминик. Теперь садись на нее своим толстым задом и отвечай.

Метрдотель решился:

– Вы найдете их на улице Восстания, номер 3, в Нейли. Одного из них зовут Старьевщиком.

– Отлично. А теперь – имя, настоящее имя Альтенгейма. Ты его знаешь?

– Да. Рибейра.

– Доминик, это плохо кончится. Мне нужно настоящее имя.

– Парбери.

– Еще одна кличка.

Метрдотель снова заколебался. Люпэн добавил три билета по сто франков.

– В конце концов, что еще вам надо! – воскликнул человек. – Он ведь умер, не так ли? Умер ведь!

– Его имя, – повторил Люпэн.

– Его имя? Шевалье де Мальрейх.

Люпэн подскочил на стуле.

– Что? Что ты сказал? Шевалье… Повтори!

– Рауль де Мальрейх.

Наступило долгое безмолвие. С остановившимся взором Люпэн вспоминал безумную девушку-подростка из Вельденца, умершую от яда. У Изильды было то же самое родовое имя – Мальрейх. И то же имя носил мелкий французский дворянин, поступивший на службу к великим князьям Вельденца в XVIII столетии.

Он заговорил опять:

– Откуда он был, этот Мальрейх?

– По происхождению – француз, но родился в Германии. Я заглянул как-то в его бумаги. И так узнал имя. Ах, если бы он об этом знал, он бы меня, наверно, придушил!

Поразмыслив, Люпэн сказал:

– Вами всеми командовал он?

– Да.

– Но у него был сообщник, компаньон?

– Ах! Молчите! Молчите!..

Лицо метрдотеля приняло вдруг выражение острейшего беспокойства. Люпэн увидел признаки того же отвращения и страха, которые он сам испытывал, думая об убийце.

– Кто это? Ты его видел?

– Ох! Не будем о нем говорить! О нем нельзя говорить!

– Кто это, спрашиваю?

– Это хозяин… Главарь… Никто его не знает…

– Но ты ведь видел его? Отвечай! Видел?

– Иногда, во тьме… По ночам… При свете дня – ни разу. Его приказы поступали на клочках бумаги… Либо по телефону.

– Его имя?

– Я его не знаю. Мы о нем никогда не говорили. Это приносит несчастье.

– Он ходит в черном, не так ли?

– Да, в черном. Низенький, худенький… Светловолосый…

– И убивает, не так ли?

– Да, убивает. Убить для него – что для другого украсть кусочек хлеба.

Его голос дрожал. Он взмолился:

– Мы должны молчать… Нельзя о нем говорить… Я не зря говорю… Это приносит несчастье…

Люпэн умолк, невольно потрясенный страхом этого человека. Просидев некоторое время в раздумье, он встал и сказал ему:

– Возьми деньги… И, если хочешь отныне жить спокойно, – никому ни слова о нашем разговоре.

Он вышел вместе с Дудвилем из ресторана и проследовал к воротам Сен-Дени, в безмолвии размышляя обо всем, что узнал.

Наконец, взяв спутника за руку, сказал:

– Слушай меня внимательно, Дудвиль. Пойдешь на Северный вокзал – ты попадешь туда как раз вовремя, чтобы сесть в Люксембургский экспресс. Поедешь в Вельденц, главный город великого герцогства де Де-Пон-Вельденц. В городском магистрате без труда получишь копию свидетельства о рождении шевалье де Мальрейха и сведения о его семействе, в субботу вернешься в Париж.

– Предупредить Сюрте?

– Беру это на себя. Позвоню им и скажу, что ты болен. Да, еще пару слов. Встретимся снова в полдень в кафе на улице Восстания, называющемся ресторан Буфалло. Оденешься как рабочий.

На следующий же день Люпэн, в рабочей блузе и кепке, отправился в Нейли и начал свой розыск в номере 3 на улице Восстания. Проездные ворота здесь ведут в первый двор, и перед взором открывается настоящий городок, целый лабиринт переходов и мастерских, где кишит многочисленное население – мастеровые, женщины, дети. За несколько минут он сумел завоевать симпатию консьержки, с которой целый час болтал о самых разных вещах. За этот час он заметил несколько личностей, прошедших мимо, личностей, которые приковали к себе его внимание.

«О, – подумал он, – здесь бродит дичь, и дух от нее идет – за версту учуешь… С виду – порядочные люди, зато око – зверя, который знает, что враг – повсюду вокруг, что каждый куст, каждый клок травы может скрывать засаду».

Вторую половину пятницы и первую субботы он продолжал поиск и пришел к уверенности, что все семь сообщников Альтенгейма жили в этом скоплении разномастных построек. Четверо открыто занимались профессией «торговцев платьем». Двое продавали газеты, седьмой представлялся старьевщиком, как его, впрочем, и звали в этом месте.

Они приходили друг за другом, не подавая виду, что знакомы. Но вечером Люпэн обнаружил, что они собираются в чем-то вроде сарая, в глубине самого дальнего двора, сарае, в котором Старьевщик держал свой товар – старое железо, ржавые трубы, жаровни, чугунные печурки… И, вероятно, множество краденых вещей.

«Ну вот, – думал он, – дело движется. Я попросил у кузена в Германии месяц; по-моему, хватит и двух недель. Будет, думаю, приятно вести работу руками молодцов, которые некогда заставили меня нырнуть в Сену. Мой бедный Гурель, ты будешь наконец отомщен. И давно пора».

В полдень он появился в ресторане Буффало, в маленьком, низком зале, куда каменщики и биндюжники приходили утолить голод дежурным блюдом. Вскоре к нему кто-то подсел.

– Все сделано, патрон.

– Ах, это ты, Дудвиль. Тем лучше, мне не терпится узнать. Получил сведения? Копию метрики? Рассказывай побыстрее.

– Так вот, отец и мать Альтенгейма умерли за границей.

– Дальше.

– Они оставили троих детей.

– Троих?

– Да, старшему теперь должно быть около тридцати. Его звали Рауль де Мальрейх.

– Это наш Альтенгейм. Затем?

– Меньшим ребенком была девочка, Изильда. В регистре сделана свежая запись: «Скончалась».

– Изильда… Изильда… – повторил Люпэн. – Именно то, что я подозревал. Изильда была сестрой Альтенгейма… Общее выражение ее лица недаром показалось мне знакомым… Вот она, та связь, которая их соединяла… Но третий ребенок, точнее – второй, средний по возрасту?

– Это сын. Ему должно быть теперь двадцать шесть лет.

– Его имя?

– Луи де Мальрейх.

Люпэна как током ударило.

– Вот оно! Луи де Мальрейх… Инициалы: «Л» и «М»… Омерзительная, внушающая ужас подпись… Имя убийцы – Луи де Мальрейх!.. Это был их брат – и Альтенгейма, и Изильды. И он убил обоих, убил, боясь, что они могут его выдать…

Люпэн долго молчал, с мрачным видом, подавленный, вероятно, образом этого таинственного существа.

Дудвиль возразил:

– Чего он мог бояться от сестры, Изильды? Она была умалишенной; так мне, по крайней мере, говорили.

– Все верно, но некоторые воспоминания о детстве у нее сохранились. Она могла узнать брата, с которым ее воспитывали… И это стоило ей жизни.

И добавил:

– Умалишенной! Но все эти люди – сумасшедшие… Безумная мать… Алкоголик-отец… Альтенгейм, этот скот… Изильда, бедная дурочка… И сам убийца – чудовище, кровавый маньяк… Болван…

– Болван? Вы так думаете, патрон?

– Ну да, болван! С проблесками гения, с ухищрениями и догадками, достойными демона, но тоже свихнувшийся, безумный, как вся эта семейка Мальрейхов. Убивают только безумцы, особенно такие, как этот; ибо, в конце концов…

Он замолчал; его лицо так резко напряглось, что Дудвиль был поражен.

– Что случилось, патрон?

– Смотри!