Текст книги "Заря востока"

придя в себя, спросил он.

«А как же!», – кивнула старушка.

108

«А, давайте-ка, осмотрим квартиру, где Вера провела детство!», – предложил Павел.

«Да смотреть-то там нечего, пусто! Но, раз вы надеетесь там что-то найти…», – пожала старушка плечами. Она достала увесистую связку ключей из небольшого навесного шкафчика.

«Ну, что ж! Идёмте!», – кивнула она Старикову. Тот послушно направился за Клавдией Петровной.

Дверь квартиры, где прошли детские годы Веры имела удручающий вид. Чёрный дерматин обивки был грязным и изодранным. Повсюду торчали куски ватина. Клавдия Петровна вставила ключ в замочную скважину, и дверь с противным скрежетом открылась.

«Видно, петли проржавели. Надо бы маслёнки капнуть», – прокомментировала Клавдия Петровна.

Внутри картина была не менее удручающей. Штор не было вовсе. Окна были грязными, и заляпанными. Некогда светлые обои в цветочек, сейчас имели грязно-серый вид, кое-где, свисая клоками. На кривых деревянных полах лежал слой спрессованной грязи. Под потолком одиноко висела лампочка, покрытая паутиной. Из мебели был старый, продавленный, покрытый пылью диван, и колченогий журнальный столик.

На маленькой кухоньке находилась допотопная газовая плита, небольшой столик, времён развитого социализма, и два стула из тех же времён.

«Квартире хозяин нужен! Без хозяина, она умирает!», – философски заметила Клавдия Петровна.

«У Зинаиды, покойницы, всегда порядок был! Чистота, всё честь по чести! Цветы, какие разводила!», – вздохнув, произнесла она.

«А Райка, упокой её Господь, как тут обосновалась, так хоть караул кричи! Шалман, одно слово! Продала всё что можно! Всё на выпивку пошло!», – покачав головой, добавила Клавдия Петровна.

Павел, тем временем, принялся осматривать квартиру. Сперва, он проверил диван и журнальный столик, при этом изрядно наглотался пыли, и пару раз громко чихнул. На что Клавдия Петровна пожелала ему быть здоровым. Затем он, сев на корточки, начал простукивать полы.

«Павел Юрьевич! Брюки же запачкаете!», – всплеснула руками Клавдия Петровна.

«Ничего, брюки грязи не боятся! Их постирать можно!», – отшутился Стариков. Внезапно он замер. Затем, подняв глаза, в которых загорелся охотничий азарт, на пожилую женщину, произнёс «Кажется, мы с вами кое-что нашли! Клавдия Петровна, не сочтите за труд, принесите мне, какой-нибудь топорик».

Старушка охнула, и тотчас ушла. Вскоре она вернулась с небольшим топориком в руке. Это было именно то, что нужно было Павлу. Он вскрыл им старые, полусгнившие доски, и перед ним с Клавдией Петровной предстал небольшой тайничок. А внутри этого тайничка лежали

пожелтевшие от времени, листы пергамента. С чрезвычайной

109

осторожностью, ибо пергамент был хрупким, Павел достал листы и развернул их. На пергаменте был текст, написанный на неизвестном Павлу языке.

« Кто же тебя убил Вера Степанова? Как ты связана с Мариной? И куда делся «Заря востока?», – спрашивал себя Павел. Загадок становилось всё больше, а ответа на них у Старикова не было.

Аккуратно свернув листы пергамента, и спрятав их под одежду, Павел направился в выборгский Детский дом № 1, именно там, после гибели матери жила Вера, и её брат Григорий.

По дороге он думал о том, что ему предстоит серьёзный и неприятный разговор с Василием Ивановичем. Дело в том, что у Павла не было ордера на обыск квартиры Степановых. То есть, фактически, пергамент был изъят незаконно. А Василий Иванович привык строго следовать букве закона, и три шкуры сдерёт с Павла за самоуправство. Но, с другой стороны, они ведь опередили преступника, и пергамент теперь у них. Быть может, он прольёт свет на то, где находится алмаз, и поможет найти убийцу.

Детский дом оказался мрачным серым зданием в стиле социалистического реализма. За железным забором шумно бегали и играли стайки девчонок и мальчишек под присмотром воспитателей. Павел невольно

поёжился, на него нахлынули собственные воспоминания о времени, проведённом в детдоме.

«Да, не позавидуешь ребятам! Жизнь к ним оказалась жестокой с самого нежного возраста! Многие из них вообще никогда не знали, что такое любовь родителей. Матери отказались от них ещё в роддоме. А те,

кто помнят своих родителей, предпочитали бы о них забыть. Потому что, в своей маленькой жизни видели от родителей только плохое», – рассуждал Стариков.

У Павла же были самые замечательные на свете родители. К сожалению, они погибли в автокатастрофе, когда ему было шесть лет. Потом был год непростой жизни в Детском доме. И всё же ему повезло. Его усыновили хорошие люди, к сожалению уже покойные, и воспитали достойным человеком, по крайне мере, он на это надеялся, и был очень благодарен своим приёмным родителям.

Вздохнув, от нахлынувших воспоминаний, Павел постучал в запертые железные ворота забора.

На его стук подошла молоденькая, небольшого росточка, светловолосая, коротко стриженная, с мелкими, но правильными чертами лица, ужасно серьёзная, воспитательница в изящных очках.

«Да, у такой не забалуешь!», – усмехнулся про себя Павел.

«Молодой человек! Что вы хотите? Почему такой шум подняли?», – строго поинтересовалась она.

«Да, я собственно к директору. По поводу бывшей воспитанницы вашего детского дома, Веры Степановой», – объяснил Павел, показывая

110

удостоверение.

«Хорошо! Я сообщу, Юлии Сергеевне!», – нахмурившись, кивнула воспитательница, и ушла.

Через некоторое время она вернулась с темноволосой, симпатичной, ярко накрашенной полной женщиной в бальзаковском возрасте. Она открыла ворота, и впустила Павла.

«А почему вы запираете ворота даже днём?», – удивился Павел.

«А что вы хотите? Меры предосторожности. Во-первых, мало ли кто может зайти на территорию Детского дома. Люди, знаете ли, всякие бывают. А мы отвечаем за воспитанников. Да и дети могут сбежать, особенно те, кто постарше. Бывали такие случаи. Одного воспитанника, недавно, чуть мамаша непутёвая не выкрала. Слава Богу, вовремя заметили. У них, детдомовских, мать хоть и пьёт, и бьёт, а всё равно хорошая», – развела руками Юлия Сергеевна.

«Ну, что ж, пожалуй, вы правы. Безопасность детей превыше всего», – кивнул Павел.

«Вы, кажется, хотели поговорить со мной о Вере Степановой?», – уточнила она, когда они, пройдя по коридору, выкрашенному ядовито-зелёной краской, и такого же цвета линолеумом на полу, расположились в кабинете директрисы. Кабинет Юлии Сергеевны был небольшим, но

уютным.

Светлая новая мебель, новый компьютер, мягкое крутящееся кресло цвета беж, такого же цвета небольшой диванчик, на который Юлия Сергеевна усадила Павла. Всё было подобрано со вкусом.

«Да, именно так!», – кивнул Павел.

«А, могу я поинтересоваться, что случилось с Верой?», – спросила

директриса, сцепив пальцы в замок.

«Её убили! Ведётся следствие», – коротко сообщил Павел.

Лицо Юлии Сергеевны осталось непроницаемым. Она помолчала какое-то время, а потом сказала: «Мне очень жаль, что Вера погибла. Несправедливо, когда смерть уносит молодых. Я прекрасно помню Веру. Она была тихой девочкой. Вежливой, воспитанной. Отлично училась. Увлекалась историей. Любила читать. Подавала большие надежды. Вот её брат был другой. Драчун, забияка. Учился плохо. Грубил учителям. Неудивительно, что он пошёл по кривой дорожке. Но, знаете, тем не менее, у Веры не было друзей. Она была закрытой девочкой, и плохо шла на контакт. А вот Григорий был другой. Он, несмотря на свой горячий нрав был общительным. Пользовался среди ребят популярностью. Говорят, теперь он заработал авторитет в местах не столь отдалённых».

«Да, это правда», – кивнул Стариков.

«Юлия Сергеевна, мне бы очень хотелось изучить папки с делами Веры, и Григория», – заявил он.

«Да, конечно. Сейчас позвоню в отдел кадров. Там хранятся все личные дела воспитанников », – кивнула директриса. Она сняла трубку телефона

111

внутренней связи, и набрала номер. В трубке раздавались длинные гудки.

«Ну, Любочка! Наверное, гуляет где-нибудь! Ну, я ей покажу!», – сердито воскликнула Юлия Сергеевна, и бросила трубку.

«Идёмте в отдел кадров! У меня есть ключи», – кивнула она Павлу.

«Любочка Синицына, это наша бывшая воспитанница. Я её устроила в отдел кадров. И вот благодарность! Посреди рабочего дня унеслась неизвестно куда!», – с недовольством произнесла директриса.

Они спустились вниз, в полуподвальное помещение, и подошли к деревянной двери с табличкой «Архив». Дверь оказалась незапертой. Сквозь небольшую щель пробивалась тусклая полоска света. Юлия Сергеевна хотела, было войти, но Стариков остановил её жестом. Он достал из кобуры свой «Макаров», порадовавшись, что пистолет при нём, снял его с предохранителя, и, открыв дверь, осторожно, мягкими, крадущимися шажками вошёл внутрь.

Кругом было тишина. Лишь под потолком мигала и потрескивала неоновая лампа дневного света. Всё небольшое помещение архива было заставлено старыми стеллажами с документацией. Павел шаг за шагом обследовал помещение, продвигаясь вглубь. Ничего подозрительного не было. Наконец, за одним из стеллажей, в самом конце комнаты, он увидел небольшой стол со стулом. На столе стопкой лежали какие-то папки, а

возле стола в неестественной позе, подогнув ноги, и раскинув руки, лежала высокая молодая худенькая девушка с длинными русыми волосами, и смотрела остекленевшими тёмно-серыми глазами в потолок. На груди девушки, виднелось небольшое красное пятно.

Павлу хотелось выть от досады. Опять он опоздал, и преступник убил ещё одного невинного человека, молодую девушку. Выйдя из архива, он столкнулся с Юлией Сергеевной.

«Ну, там есть кто-нибудь? Вы нашли дело Веры? Неужели Любочка оставила архив незапертым и ушла? Всё-таки это на неё не похоже. Она, конечно, несколько рассеяна, но не до такой же степени. Мне можно войти?», – произнесла Юлия Сергеевна с волнением в голосе.

«Я думаю, лучше, вам туда не входить. Да, и нужно немедленно вызвать полицию», – нахмурившись, произнёс Павел, доставая сотовый телефон.

«Что случилось?», – упавшим голосом поинтересовалась Юлия Сергеевна.

«Люба Синицына мертва, её убили», – мрачно сообщил Стариков.

Юлия Сергеевна сильно побледнела, но вскоре взяла себя в руки.

«Через пятнадцать минут дети должны возвратиться с прогулки. Нужно срочно предупредить воспитателей, чтобы они до приезда полиции оставались с детьми на улице!», – произнесла она, и тоже достала телефон.

Дозвонившись до местного отделения полиции, Павел представился, и чётко описал всё, что случилось. Ему пообещали срочно выслать наряд.

«Скажите, у вас есть здесь запасной выход?», – поинтересовался он у Юлии Сергеевны, когда все звонки были сделаны.

112

«Да, конечно, в конце коридора, направо, пожарный выход», – махнула рукой Юлия Сергеевна.

«Оставайтесь здесь на месте до приезда полиции», – приказал директрисе Стариков, а сам направился по указанному ею направлению.

Как он и думал, старая ржавая железная дверь пожарного выхода, была открыта. Выйдя на улицу, Павел оказался в небольшом яблоневом саду, располагавшемся во внутреннем дворике Детского дома.

«Дядь, а вы правда полицейский?», – вдруг раздался детский голос. Обернувшись, Павел увидел худенькую смуглую кареглазую черноволосую девочку, лет десяти. Девочка была в тёмно– синей курточке и джинсах, её непослушные косички торчали в разные стороны из-под голубой шапочки.

«Меня зовут Павел Юрьевич. Да, я полицейский! А тебя как звать? И что ты тут делаешь?», – кивнув, и показав девочке удостоверение, поинтересовался Стариков.

«А меня зовут Алина, Алина Патахонова! Я тут от воспитательницы Оксаны Александровны прячусь. Достала она уже своими нравоучениями! Шаг право, шаг влево, расстрел!», – сердито сказала девочка, и поддала сапожком камешек.

«И всё-таки, воспитателей надо слушаться, они тебе добра желают. Иначе, можно попасть в беду», – покачал головой Павел.

«А вы того дядьку ловите, который через забор перепрыгнул?», – вдруг, спросила девочка.

«Так, что ещё за дядька? Ну-ка рассказывай!» – потребовал Павел у девочки.

«Я тут гуляла, а он из двери пожарного выхода как выскочит, как побежит! Я испугалась, и за дерево спряталась. А он потом через наш высоченный забор легко перемахнул, и был таков!», – сообщила Алина.

«Ты лицо его видела? Как он был одет?», – поинтересовался Павел.

«Лицо разглядела не очень хорошо. У него на голове был капюшон. Вроде, он смуглый, черноволосый, на итальянца похож. Старый, лет тридцати, среднего роста», – сообщила Алина.

Услышав фразу Алины: «старый, лет тридцати», – Павел усмехнулся про себя. «А одет он был во всё чёрное. Чёрная куртка, чёрные джинсы и чёрные армейские ботинки», – добавила она.

«Спасибо, Алина, ты нам очень помогла», – поблагодарил девочку Стариков.

«А скажи, пожалуйста, куда побежал этот подозрительный человек?», – спросил Павел.

«Да вон туда», – махнула на право рукой девочка, в сторону высокого металлического забора.

«А всё-таки что он такого плохого сделал, что вы его ловите?», – поинтересовалась она у Старикова.

«Поверь, Алина, тебе это лучше не знать!», – вздохнув, ответил Павел.

«Вот, ты где, Патахонова! Я тут с ног сбилась, тебя ищу, а ты в саду

113

прячешься! Сейчас же идём!», – раздался строгий голос.

Это была та самая молоденькая строгая воспитательница, которая встретила Павла.

«Это наша воспитательница, Оксана Александровна!», – сообщила девочка.

«Ох, и попадёт мне теперь!», – добавила она.

«Пожалуйста, не ругайте Алину. Она видела преступника и очень помогла следствию!», – вступился за девочку Стариков.

«О, Господи! Вечно ты Алина в разные истории попадаешь!», – всплеснула руками воспитательница.

«Ладно, уж, идём! Но если ещё будешь убегать, накажу! Без мультиков останешься!», – предупредила Оксана Александровна, сменив гнев на милость, и, взяв Алину за руку, увела девочку.

Стариков, между тем, подошёл к тому месту забора, на которое указала Алина.

«Однако! Наш убийца-то спортсмен!», – присвистнув, подумал он. Забор действительно был высоким, а девочка сказала, что он легко перемахнул через него. Даже Павел, с его неплохой физической подготовкой не был способен на такие подвиги. Перед самым забором Стариков увидел отпечатки армейских ботинок.

«Размер эдак сорок второй», – прикинул на глазок он.

И вдруг, Павла обожгло словно молнией. Преступник приходил в Детский дом, чтобы узнать адрес, по которому Вера жила в детстве, надеясь, что именно там она спрятала алмаз. Узнав его, он убил несчастную Любочку из архива. Следовательно, сейчас он направляется прямиком на квартиру, где провела детские годы Степанова. Нужно было спешить. Вдруг, преступник возьмёт заложников, или убьёт ещё кого-нибудь.

При мысли об этом, у Старикова ёкнуло сердце. Он подумал о Клавдии Петровне, и несчастной, затюканной мужем женщине с ребёнком, Людмиле.

Не раздумывая, Павел перелез через забор. Сделать он это смог с большим трудом, приложив все силы. Поймав такси, Стариков примчался к дому, где в детстве жила Вера.

На лавочке возле подъезда сидела Клавдия Петровна.

«Павел, вы вернулись? Что-то случилось?», – встревожено произнесла она, увидев его мрачное лицо.

«Случилось! Но об этом позже! Вы вот что мне скажите, не заходил ли в подъезд незнакомый мужчина?», – поинтересовался он у старушки.

«Да нет, никого подозрительного мужчины не было!», – пожала она плечами.

«Разве только…», – подумав, произнесла она, и, охнув, приложила ладонь ко рту.

«И как это только я забыла! Старая перечница! Недавно проходил врач. Мужчина среднего возраста. Я ещё у него поинтересовалась, не

114

к маленькому ли он Сашеньке, из 7 квартиры? Он сказал, что, да, к нему, мол, температура у ребёнка поднялась, и зашёл в подъезд», – сообщила старушка.

«Вот что, Клавдия Петровна! Пусть это пока побудет у вас!», – произнёс Павел, доставая из-за пазухи пергамент, и передавая, его Клавдии Петровне.

Та молча кивнула, осторожно взяв хрупкие листы.

Павел легко, держа «Макаров» наготове вбежал по ступенькам подъезда.

«Только бы ещё никто не погиб. Только бы не упустить убийцу», – крутилось у него в голове.

Подойдя к двери квартиры Веры, Павел увидел, что дверь была приоткрыта. Павел осторожно открыл дверь, и заглянул внутрь. Вдруг, он почувствовал страшную боль в затылке. Словно у него в голове разорвалась бомба. А потом пришла тьма.

1159 год от Рождества Христова. Франция. Париж.

Патрик открыл глаза, и тотчас их зажмурил. От яркого света, его голова, которая и до того мучительно ныла, разболелась так, словно кто-то засунул внутрь его черепа раскалённую кочергу, и начал ею вращать внутри. Юношу сильно тошнило. Он тихо застонал. Чьи-то заботливые руки осторожно приподняли его голову, а затем Патрик почувствовал, что к его губам поднесли чашу с каким-то отваром.

Из чаши противно пахло. Юноша скривился от отвращения.

«Пей», – требовательно произнёс хрипловатый мужской голос на языке франков. Патрик пересилил себя, и глотнул из чаши. На вкус отвар был не таким мерзким, как на запах. Он почувствовал, как боль и тошнота постепенно уходят, сменяясь лёгким головокружением и приятной тяжестью во всех его членах, а потом он погрузился в крепкий сон без сновидений.

Когда Патрик очнулся во второй раз, то голова уже не болела так сильно, хотя он чувствовал сильную слабость, и его немного подташнивало. Юноша вновь попытался открыть глаза, и это получилось у него более успешно, чем в прошлый раз. Правда сначала он почувствовал резь в глазах от яркого дневного света, но потом, когда глаза привыкли к свету, Патрик смог разглядеть, где находится.

Он был в небольшой, но уютной комнате, которую освещал солнечный свет, проникающий внутрь, сквозь приоткрытое окно, затянутое бычьим пузырём. Юноша лежал на удобной кровати из бука, на мягкой перине, застеленной простынёй. Он был укрыт тёплым шерстяным одеялом. Голова его покоилась на нескольких подушках, набитых лебяжьим пухом.

В таких, можно сказать, королевских условиях, Патрик ещё никогда в своей жизни не спал. Одет он был в не новое, но чистое нательное бельё, которое было ему впору, правда, чуть тесновато в плечах. В комнате, помимо кровати располагались большой дубовый стол со стулом и небольшой столик на деревянных колёсиках.

115

Маленький столик был пуст. А вот большой стол был заставлен всевозможными склянками, колбочками с разноцветными жидкостями внутри. Все склянки и колбочки были надёжно закрыты. Посередине стола стояла небольшая железная чаша на ножках. Внутри чаши, находились раскалённые кусочки угля. «Жаровня»,– догадался юноша.

А ещё на столе стоял подсвечник с тремя большими восковыми свечами, что не каждый зажиточный горожанин мог себе позволить. Свечи были потушены. И что уж совсем было неслыханной роскошью, в комнате даже был небольшой камин.

Под потолком висели пучки разнообразных трав, от которых в комнате витал стойкий запах лекарств. А ещё в комнате было множество книг. Они

были повсюду. На полках, вдоль стен. На столе. И даже на полу.

Приглядевшись, Патрик увидел, что в дальнем углу комнаты, в большом деревянном кресле, укрывшись тёплым пледом, спал человек. Человек этот был уже в довольно зрелом возрасте. Ему было, лет тридцать пять– сорок.

Так, по крайне мере, показалось юноше. Ростом он был примерно с Патрика, только уже в плечах. Волосы у незнакомца были короткие,

светлые, а черты лица самые обыкновенные незапоминающиеся.

Вдруг, он потянулся, открыл свои глаза, которые оказались серо-голубыми и проницательными, и, подмигнув Патрику, произнёс: «Ну, с возвращением, юноша!».

«С возвращением, откуда?», – поинтересовался Патрик, и сам удивился, насколько тихим был его голос.

«С того света, юноша, с того света», – серьёзно произнёс незнакомец, и внимательно посмотрел на Патрика.

«Ну, давай для начала познакомимся, меня зовут Николя Робар. Я лекарь. Ты находишься в моём доме», – сообщил он.

«А как тебя зовут, я могу узнать? Ты помнишь своё имя? Сколько тебе лет?», – поинтересовался лекарь.

«Да, меня зовут Патрик! Я из Фландрии, и мне четырнадцать лет», – слабым голосом сказал юноша.

«Уже хорошо! А ты помнишь, что с тобой произошло, Патрик из Фландрии?», – продолжал спрашивать его месье Робар.

Патрик попытался вспомнить, но у него ничего не получилось. Он помнил воду, как он захлёбывался, и его лёгкие разрывались на части. А дальше, сплошная чернота. А ещё он помнил своё имя, и откуда он родом.

«Я больше ничего не помню», – расстроено прошептал юноша.

«Ну, ну, ничего! Не стоит отчаиваться! Не всё сразу!», – успокоил его месье Робар.

«Вот, что, Патрик из Фландрии! Ты как насчёт хорошего завтрака? Лично я закусил бы сейчас добрым омлетом с беконом», – потянувшись, произнёс лекарь.

Патрик почувствовал, как у него заурчало в животе. Он был ужасно голоден.

116

«Твой желудок говорит за тебя!», – рассмеялся месье Робар.

«Да, я действительно очень голоден!», – признался юноша.

«Вот и отлично!», – обрадовался лекарь.

«Итак, Патрик из Фландрии! Я схожу за завтраком для нас с тобой. Но сперва, ты выпьешь вот эту настойку!», – добавил он.

Месье Робар встал с кресла, и ещё раз потянулся. Затем он, подошёл к столу, взял одну из многочисленных склянок с жидкостью бурого цвета, и, протянул её юноше. В отличие от той настойки, которую прежде пил Патрик, у этой был приятный запах. Юноша послушно выпил жидкость. На вкус настойка оказалась приятной, чуть сладковатой, и немного терпкой.

«Молодец!», – кивнув, похвалил его месье Робар, и ушёл за завтраком в одну из близлежащих харчевен.

Вот уже месяц Патрик жил в доме месье Робара. Он уже достаточно окреп, чтобы потихоньку выходить из дома подышать свежим воздухом, однако на долгие прогулки ещё не отваживался, так как всё ещё ощущал лёгкое головокружение.

«Со временем это пройдёт! У тебя молодой крепкий организм, и есть очень хорошие шансы полностью поправиться. Воспоминания, я думаю, тоже со временем обязательно вернуться », – утешал его месье Робар.

У Николя Робара было достаточно богатых пациентов, чтобы ни в чём не нуждаться, но он никогда не отказывал и беднякам, очень часто не беря с них денег.

Лекарь рассказал Патрику удивительную историю его спасения.

Какие-то люди нашли его на берегу Сены с пробитой головой. Решили, что он мёртв. Юношу отвезли на близлежащий погост, и собирались, уже было зарыть в общей могиле для бедняков. Но именно в это время, к счастью для Патрика на кладбище приехал месье Робар.

«Мне нужен был свежий труп для медицинских исследований», – объяснил лекарь.

«И что же вы были намерены делать с трупом?», – перекрестившись, со страхом поинтересовался юноша.

«Я собирался заняться трупоразъятием », – после паузы совершенно спокойно сообщил лекарь.

На лице Патрика промелькнула гамма чувств: недоумение страх, отвращение, которое тотчас сменились негодованием.

«Да как же вы могли пойти на такое святотатство? Это же страшный грех! Вы же погубите свою душу! За такое сжигают на костре», – с праведным гневом воскликнул юноша.

«Ты судишь сгоряча, Патрик, а между тем ничего не знаешь и не понимаешь! Я христианин, и верю в Господа. Стараюсь соблюдать его заповеди.

А также, я врач, и лечу людей, насколько мне позволяют мои скромные силы. Лекарство это очень сложная наука. Человек это вершина творения Божьего, и ты даже не представляешь, сколько нужно знаний и кропотливой

117

работы, чтобы изучить его. Я занимаюсь разъятием трупов, чтобы постичь устройство человеческого тела. А делаю это для того, чтобы спасать людей от смерти. Понимаешь меня? Выцарапывать их из её когтей! Облегчать им страдания, насколько это, возможно, и, продлевать жизнь!», – тихим ровным голосом объяснил месье Робар.

«Но если трупоразъятие помогает понять причину недуга, то почему тогда наша церковь осуждает то, чем вы занимаетесь?», – поинтересовался юноша.

«Я не знаю Патрик! Не знаю! Но уверен, что со временем церковь изменит своё отношение к исследованию тел. А пока это действительно под запретом, и считается страшным грехом, за который сжигают на костре», – сообщил лекарь.

«Простите меня, если я обидел вас, месье Робар! Вы спасли мне жизнь, и я у вас в неоплатном долгу. Я беспокоюсь за вашу судьбу. Ведь, если кто-нибудь донесёт на вас, то вам не избежать костра на Гревской площади*1.

«Надеюсь, что этого не случится! Не хотелось бы живьём поджариться! Могильщику я щедро плачу, а ты ведь не донесёшь на меня?», – с иронией

спросил месье Робар, и подмигнул Патрику.

«Месье Робар, как вы могли обо мне так подумать!», – с негодованием

воскликнул Патрик.

«Ладно! Ладно! Верю! Ты не предашь!», – махнул рукой Николя Робар.

«Ну, так вот. Мы с могильщиком погрузили тебя на телегу. А я смотрю, ты живой! У тебя веко дёрнулось. Я изо всех сил стал нахлёстывать лошадей. Привёз к себе домой. Сделал операцию. Пришлось просверлить твой череп, и удалить сгусток крови. Уж извини, за подробности. К счастью, твой мозг не пострадал! А память как я уже и говорил, со временем, вернётся!», – довершил свой рассказ лекарь.

«Месье Робар, вы удивительный человек, я обязан вам жизнью, и буду помнить это до конца своих дней!», – тихо произнёс Патрик.

«Лечить людей, это моя работа, юноша! Нет большей радости для настоящего врача, как видеть, что его больной выздоровел!», – заявил Николя Робар.

Прошёл год. Патрик полностью поправился и окреп. Каждый день он благодарил судьбу, что на его пути встретился такой потрясающий человек, как месье Робар. Юноша обрёл в нём учителя, и отца, которого ему так не хватало. Патрик узнал, что когда-то у месье Робара была семья. Жена и трое сыновей. Их всех унесла «чёрная смерть».

Патрик, как, оказалось, отлично знал язык бриттов и франков, умел читать и писать на этих языках, неплохо знал основы арифметики, и немного латынь. Он попросил месье Робара обучить его разным наукам, и с радостью изучал под его руководством латынь, математику, анатомию человека, основы алхимии, и словно губка впитывал знания. Он с удовольствием слушал рассказы месье Робара, о его путешествиях в таинственные далёкие страны

118

«Я много путешествовал. Изучал медицину в дальних странах. Был в святом городе Иерусалиме. Посетил святые места, где ступала нога Господа нашего, Иисуса. Лечил братьев-рыцарей. Был в Константинополе*2. Видел своими глазами святую Софию*3. Был в Египте. О, Патрик я до сих пор словно наяву, вижу пирамиды, эти великие творения древних людей. Говорят, в них они хоронили своих владык. Пирамиды охраняет величественная статуя Сфинкса*4, это каменное чудовище с телом льва, и головой человека. И везде я набирался знаний», – сообщил месье Робар.

Патрик раскрыв рот слушал рассказ лекаря.

«Но как же вам удалось выжить? Как магометане вас не убили?», – удивился юноша.

«Магометане такие же люди, как и мы. Только вера у них другая. Мне повезло. Я встретил хороших людей. Они не убили меня, хотя могли бы. Позволили мне заниматься врачеванием, и с уважением отнеслись к тому, что я не захотел принять их религию, и остался христианином», – сообщил Николя Робар.

«Но, как же вы их понимали?», – удивился Патрик.

«Я изучил их язык. А до этого изучил язык греков. Я хорошо владею языком бриттов и германцев, ну и, разумеется, латынью, как ты знаешь», – заявил лекарь.

«Я тоже знаю язык бриттов, изучаю латынь, но столько, сколько знаете вы! Сколько видели! У меня нет слов!», – в восхищении произнёс Патрик.

«Просто я значительно старше тебя, Патрик, мне повезло, я занимался любимым делом, врачеванием. Много путешествовал и много видел в этой жизни. У тебя ещё всё впереди!», – улыбнувшись, произнёс лекарь.

«Одного себе не прощу!», – тихо добавил он, и лицо его помрачнело.

«Чего же?», – поинтересовался Патрик.

«Того, что был далеко, и не мог спасти своих родных от «чёрной смерти»», – с горечью произнёс месье Робар.

«В их смерти нет вашей вины! «Чёрную смерть» не победить! Это кара Божья за наши грехи! Она не щадит никого. Моих родителей и сестрёнку она тоже унесла! Что случилось со мной после их смерти, я не помню! Но я помню, как мои родные умирали в муках, и какой ужас внушала «чёрная смерть». Трупы были повсюду. В домах, на улицах. Никто ни отваживался их хоронить, из страха заразиться », – воскликнул юноша.

«А вот это неправильно! Тела нужно было сжечь, приняв при этом, конечно, меры безопасности. Патрик ты не понимаешь! С любой болезнью можно и нужно бороться и побеждать. Главное, знать как! Бог посылает нам болезни за наши прегрешения, Бог же и даёт нам лекарства для их исцеления!», – покачав головой, произнёс месье Робар.

«Но разве можно излечить «чёрную смерть?», – удивился Патрик.

«Можно! Только у врачевателей ещё слишком мало знаний, чтобы найти нужное лекарство. Пока мы ничтожно мало знаем об устройстве человеческого тела, и о том, что происходит внутри него. Но рано или

119

поздно мы обретём эти знания, и победим многие болезни, в том числе и

«чёрную смерть»», – уверенно сказал лекарь.

«Знаешь, я изобрёл настойку, которая если и не излечивает, то облегчает состояние больного, и помогает остановить распространение болезни.

Арабы дозволили мне испытать её действие в одной из деревень Египта, где свирепствовала эта зараза. И она помогла! Болезнь перестала распространяться, отступила! А некоторые, наиболее молодые и крепкие выжили!», – сообщил месье Робар.

«Но как же вы отважились на это? Подвергнуть такой опасности свою жизнь! А если бы у вас ничего не получилось? А если бы вы заразились и умерли?», – с ужасом произнёс юноша.

«Все мы когда-нибудь умрём, Патрик! Если бы меня постигла неудача, и мне не удалось остановить болезнь, мне бы отрубили голову. Если бы я заразился, то возможно тоже умер. Но, к счастью, я жив и сижу перед тобой. Я хотел спасти людей, и мне это удалось, вот что главное!», – невозмутимо

произнёс месье Робар.

«Я ещё не встречал человека более отважного, чем вы!», – восхищённо воскликнул юноша.

«Только этого отважного человека не оказалось рядом, когда его близким требовалась помощь!», – мрачно сказал месье Робар.

«Не вините себя в этом! Прошлого не изменить! Ничего с этим не поделаешь! Нужно жить настоящим! Радоваться тому, что есть, и смело глядеть в будущее!», – заявил Патрик.

«Ты прав, мой мальчик, ты прав!», – грустно улыбнувшись, произнёс лекарь, и, замолчав, стал смотреть на горящие дрова, весело потрескивающие в камине.

Патрик знал, что примерно в это время, месье Робар уходил к симпатичной вдове ювелира из соседнего дома, мадам Беатриссе, и частенько оставался у неё ночевать. Однако жениться на ней он не думал, хотя, судя по всему, мадам Беатрисса любила месье Робара, и всем сердцем желала стать его женой. Однако месье Робар, словно не замечал этого. Он поддерживал с вдовой ни к чему не обязывающие отношения, приятно проводя с ней время. В этот же вечер он видимо, никуда не собирался идти, и теперь, глядя на огонь, по-видимому, думал о своей умершей жене и детях.