Текст книги "Любовь@"

Как говорится, ничто не вечно под луной, такая вот пасмурная истина. Пролетела зима, заканчивались последние дни мая, в июне пора ехать в летное училище подавать документы, проходить медкомиссию, ну и все такое. Батя не упускал случая, выпивая с мужиками, похвастать сыном. Его любимая фраза – «Не зря ремень протер!» Мать потихоньку бурчала что-то типа «Не для того сына растила, чтоб по ночам молиться». А моя королева лезла на стену от ревности. Чан пролитых слезинок означал: «Я старею, ты расцветаешь, будешь щеголять в форме, и каждая (нехорошие слова) будет готова тебе (опять нехорошие слова), а я, глядя на все это, буду медленно чахнуть…» Плачет по-настоящему, без притворства.

Наших встреч раз в неделю нам мучительно не хватает.

Глубоко за полночь последний «боевой вылет» перед отъездом. Валяемся без сил, обхватила своими ножками мою ногу, голова под моим подбородком, обняла двумя руками, причитает, чмокая меня в грудь. На левой руке у меня – Юльчик, а в правой – сигарета. Сладкое и горькое, все в одном флаконе. В голову лезет всякая дрянь – как она теперь будет без меня? А я как – без нее? Ревность, сучка, душит. Целую ее в голову, глажу бочок, попку, ножку, да все, куда только достает рука. Делаю глубокую затяжку. В мозгу ураган бушует, а с виду – всего только глаза отсырели. Все же подлая это штука – расставание.

Как бы мы ни прокручивали варианты нашего будущего, вариант получался только один – «холодно». Она знала, что потеряет меня, я знал, что потеряю ее. Эти мысли нас совершенно выбивали из колеи. Хреново-то как.

Но жизнь есть жизнь, и вот колеса вагона отстукивают привычное «та-та-та-там», плывут за окном степи Казахстана, а Серега, лежа на верхней полке, прет, подгоняемый горячим ветром, к другой мечте – «первым делом – самолеты». Ни на долю секунды не забывая при этом свою Юленьку.

Понятно, что та пара с небольшим лет, когда мне прикручивали крылья, никому не интересна. Втюхиваю эту историю только молодняку, и то если попросят. Да и вообще такая канитель не для девочек. Бескукольное времяпрепровождение, зато какой Карабас-Барабас! Так что смело вычеркиваем все, за исключением писем. Ох уж эти письма! Листок в руки – и понеслось. Комок в горле, уединение. Сигарета за сигаретой. Бурлящий океан чувств, и в снах все фильмы только про любовь.

Один маленький нюанс. После первого года учебы все рванули по домам – на каникулы. Командир эскадрильи, настоящий мужик, зная из докладов звеньевого мое фанатичное пристрастие к полетам, вызвал к себе и предложил поработать это время на аэродроме, подцепив «за печенку» волшебным словом «полетаешь»! И как вы думаете, что выбрал Серега? Правильно! Для себя я рассудил так: еще не летчик, форма курсанта, полукровка… любит, дождется! Знал, что любит. Но гордиться своим воробьем Юльчику пока было рано. Вот буду «на коне», тогда и поговорим.

И прилетел! Как снег на голову, с дипломатом в руках. Фуражка с кокардой, расстегнутый темно-синий пиджак, такие же брючки, белая рубашка, первые золотые нашивки на погонах – красавец! С выправкой иду к дому, соседи замерли, девки попадали! Шучу! По большому счету, это был первый и последний раз, когда я так «шикарно выступил». В дальнейшем мой «старший офицер» строго за этим следила. Или все принадлежит только ей, или даром ничего не надо…

Всего две недели – и на Север. Я жутко нервничаю, прошло три дня, а от Юльки – только пустая бельевая веревка. Из дома практически не выхожу, никого не хочу видеть, по вечерам с отцом играем в шахматы, а мать все уши прожужжала насчет женитьбы. И невесту мне уже нашла, и с родителями ее обговорила… Эх, мама, если б ты только она знала о моей тайной жизни. Но не знал никто, а прямо сейчас я и сам не знал, что и думать.

Зашли пацаны, кто еще не женился, зовут на улицу. Одеваюсь, мать умоляет, чтоб меня с девчонками не видели, а то невеста и ее родители узнают.

Успокаиваю, а она все равно нервничает. Вышли, купили пива в магазине и уселись на лавочку возле дома. Сам их сюда притащил, чтоб Юлькин балкон обозревать. Сидим, ребята пьют пиво, болтаем, одним словом, гоняем порожняк. И тут до боли знакомая «Волга» подъезжает к ее подъезду. Выходят очкарик, незнакомая девчонка и Моя Жизнь! Один мимолетный взгляд в мою сторону – и я пропал! Как много могут сказать глаза…

На следующий день мы в нашем раю так долго целовались, что мои губы были искусаны вдоль и поперек. Какие нежности мы говорили друг другу, не переставая! Сама Любовь, наверное, была удивлена: неужели я такая прекрасная? И, конечно, летали на истребителе в спарке, это такая кабина для двух летчиков, исполняя фигуры высшего пилотажа. Мы наслаждались любовью, и плевать, какая погода за бортом.

Билет на рейс до Красноярска куплен, вещи собраны, послезавтра отбываю, последняя наша ночь. Лежим в обнимку, планируем будущее, обсуждаем, как будем шифроваться в письмах, ласкаемся, мурлычем, говорим разные глупости. Всю спину она мне в этот раз располосовала и, смазывая йодом, приговаривала: «Чтобы помнил там и по бабам не шастал», прекрасно зная, что, кроме нее, мне никто не нужен. Ну, значит, для профилактики, а то мало ли – вдруг белая медведица понравится. Когда любишь, любая ерунда в радость.

Она лежит, вытянув руки по швам, вся растрепанная. Я у нее в ногах, держу ее ножки, дурачимся, смеемся, и так до четырех утра.

В пять я всегда исчезаю, она остается, звонит подруге, и после они выходят вместе.

В этот раз я ушел чуть раньше, был в гневе и немного даже шокирован. Как я сдержался и не дал ей пощечину, не знаю. И вот из-за чего:

– Ты видел девочку, которая со мной выходила из машины?

– Видел, а кто это?

– Моя племянница. Если ты на ней женишься, то многое изменится. Что скажешь?

На Диксон заходили уже перед самой пургой, выпустили шасси, с разворота коснулись полосы, реверснули и по рулежке зашли на стоянку. Когда заглушили двигатели, сразу услышали завывание ветра. Успели!

Спасала только работа, сердце ныло и ныло. Больно. Как все нелепо и глупо, за столько лет первый раз поссорились. Я ее ненавидел, но любил еще сильней. «Юльчик, ты предательница!» Мужская упертость не давала написать письмо – и я знал, что она тоже не напишет.

Штурман ввалился весь в снегу, на унтах притащил целый снегопад. Метео дает добро! Грузимся. Пока я осматривал правый двигатель, сел сороковой (ЯК-40) из Норильска. Первый ушел поздороваться с дружком, а вернулся с пачкой писем для нашего острова. Развязал и стал искать, есть ли весточка для него.

– Серёга, тебе письмо!

Я остолбенел. «Господи, ну хоть раз в жизни!» От нее! Руки дрожали, но не от мороза, просто бешено колотилось сердце. Распечатал, в письме только одно слово: на весь лист большими буквами – «ЛЮБЛЮ».

Глава 5
Пятнадцать ступеней в пропасть

Ему двадцать семь. Ей сорок два. Пятнадцать ступеней в пропасть, но запретный плод так сладок! И никто из них не желал его потерять.

Четыре холодных года мы любили друг друга в письмах. Я никак не мог вырваться из арктического плена. Только дело к отпуску, как обязательно что-то происходило «не отпускающее»: то начиналась навигация, то позарез нужна ледовая разведка, то какое-нибудь ЧП. Летчиков не хватало, не каждый рвался себе что-то отморозить. И попробуй откажись, ты за бортом. Таковы мужские правила.

И вот я дома. Куча денег, пролетариат навеселе, все рассматривают подарки, батя уже видит себя за рулем «Жигулей», а мать Христом-богом умоляет сохранить отцу жизнь – пьет же! Убьется! Сходимся сначала на покупке гаража, это тоже своего рода мужской островок. Следующий отпуск – машина. Заметано.

К вечеру второго дня увидел свою девочку… Как она раздобрела! Сразу появились мысли о том, что я с ней буду вытворять, когда доберусь. Так разволновался, что пришлось засунуть руки в карманы. А через час увидел «сигнал», но не обычный, а аварийный, означавший встречу завтра в людном месте далеко от дома. Первая и единственная тревожная мысль – наш рай закрыт!

– Ты меня еще любишь? – этот вопрос был задан с таким тяжелым ожиданием моего ответа, что весь мир замер.

– Единственная моя, о чем ты? Я жить без тебя не могу! Я безмерно люблю тебя! Юлечка…

– Сержик!

– Юльчик!

Мы очнулись и взяли себя в руки. Печенкой почувствовал, как ее отпустило. Тогда она сильно комплексовала из-за своей полноты, не зная о том, что для меня стала еще любимей. Узнала! Но позже.

Мимо шли люди по своим делам. Она коротко объяснила ситуацию: у ее подруги появился мужчина, и теперь наши возможности сузились до одного раза в неделю. В субботу и воскресенье они ездили к нему на дачу. Так что в эту субботу в восемь без сигнала, в случае чего – сигнал отбоя. Сегодня был вторник. Мы так же спокойно разошлись, как и встретились. Наш разговор занял не больше минуты.

Трудно даже вспоминать, как я маялся, ожидая субботы. За это время батя договорился с хозяином гаража, который ему понравился, внес залог и, пока тот его освобождал от разного хлама, ежедневно с «гаражниками» обмывал свое приобретение. Мать читала мне нотации, что ей стыдно людям в глаза смотреть, о том, что у всех уже внуки, и что я профукал такую невесту (у невесты уже второй ребенок родился.) А я клятвенно врал, что в следующий приезд женюсь, потому как устал смотреть на ее слезы. По вечерам заглядывали пацаны, я подогревал их деньгами на пиво и отмазывался от компании, совершенно не желая вести пустые разговоры.

Объездил несколько ювелирных магазинов, купил две пары разных сережек и две золотые цепочки для моей девочки в подарок. Так хотелось взять крупное кольцо, но нельзя, это вызовет подозрения. Да и Юлька все равно не стала бы носить. Пусть выберет что понравится, остальное подарит подруге в знак благодарности за ее доброе отношение к нам. Так и подмывало взять золотые женские часики, но передумал. Конечно, не от жмотства. Нельзя! А если такие часы подарить ее подруге, то Юльчик обидится. Ну вот примерно так я рассудил.

Как мне хотелось забрать ее с собой в Арктику, на свободу, тем более что там я уже не сидел в кубрике «с краю за столом». И хоть по возрасту считался молодым, но от моего слова уже не отмахивались, как вначале. Это право нужно было заслужить, и я его заслужил. Но я знал, что моей мечте не суждено сбыться. Все было так сложно, так перепутано. А может, настоящая любовь и должна быть вечно тоскующей? Чтобы она не превратилась в привычку и не была поглощена бытом? Не знаю.

Эта ночь была просто сумасшедшей. Крутил ее, как куклу, по всей квартире. К часу ночи она начала уже прятаться от меня. Но мне ее так не хватало, выпустить ее тело из рук было невозможно даже на пару минут. Юлька разваливалась на кровати, брала подушку, закрывала свое лицо и издавала звуки негодования – бррр! Не буду вдаваться в подробности.

Ближе к утру, обнявшись, поговорили, она примерила побрякушки, а я приговорил оставшиеся пирожные. Уже одеваясь, положил на стол 1500 рублей ей на баловство – теперь я мог купить своей девчонке конфеты. Она попыталась возразить, но, увидев мой взгляд, сразу замолчала.

Домой шел окрыленный вдвойне. «Наелся» своей девочкой – и мы решились «обняться навсегда». Через год прилетаю в отпуск, и мы с ней…

Стоит яркий заполярный день, температура всего минус четыре. Кругом белым-бело, все в солнцезащитных очках, иначе ослепнешь! Ждем борт из Ленинграда. Беспосадочный рейс – тащит золотоискателей, гусеничный трактор, жилой вагончик на лыжах, ну и прочее оборудование. Ил-76 – это огромный транспортник, для нашего аэродрома просто монстр, он уже на подходе. Его еще не видно, но слышно. Всем интересно взглянуть на мастерство пилотов – как будут сажать? Сделают пару кругов для пристрелки или зайдут сходу? Обсуждаем, прислушиваемся, ждем. Вот сначала показалась точка, а через несколько минут и весь Ил, красавец. Проходит параллельно полосе километрах в пяти, будет заходить со стороны обрыва (небольшого). Посмотрим, посмотрим… Прошел и удаляется. Выполняет 180-градусный разворот. Развернулся, выравнивается и начинает снижение. Все, кто ставил на пристрелку, жестоко ошиблись! Идет железно на снижение, будет садиться сходу. Закрылки выпущены, шасси открыты, вой четырех турбин рвет тишину. Есть касание! И тут же снег, вырывающийся из-под колес, создает инверсионный буран позади. Даже при включенном реверсе останавливается лишь в конце взлётки. Моей гордости за наших пилотов нет предела! Я весь сияю, это вам не на кукурузнике рассекать! Америкосы на такое не решились бы никогда!

Примерно через полчаса садится восьмерка (вертолет Ми-8) с характерным «щух-щух-щух» работающего ротора. Уже все в курсе: почта тоже на борту. Напряженный момент, письма приходят раз в месяц. Настроение повышается независимо от текущих проблем. Одним словом, праздник.

Только не в этот раз! Два письма – одно из дома, другое от Юльки. Странно, но адрес на конверте написан не ее рукой. Что-то меня сразу сковало, нехорошее предчувствие полезло под комбинезон. Вскрыл тут же. «Вас очень ждут, все плохо! Поторопитесь! Номер больницы, номер палаты». Мгновенно перехватило дыхание, мир замер… опять началось «вращение». Вокруг все поплыло рывками в правую сторону. Не прекращается, затягивает. Встаю на колени, беру охапку снега, растираю лицо. Все, я вернулся.

Командир эскадрильи, прочитав письмо, по моим глазам сразу понял – без вариантов. И хотя сейчас самый разгар работы, отказывать не стал. Только десять дней, не считая дороги. Через шесть часов документы были согласованы и подписаны. На сборы – пара минут, и этой же вертушкой улетел на Диксон. На полтора часа отложили вылет из-за меня – мужики! Там еще четыре томительных часа пришлось ждать вылета. До Красноярска была промежуточная посадка в Подкаменной Тунгуске. Пока дозаправлялись, привезли больного на носилках. В самый раз для моего состояния!

В Красноярске в конторе получил расчет за год с небольшим, и сразу в аэропорт за билетом. Там два аэропорта, Северный и Южный. Первый в городе, второй далековато от него. Мне туда, где далеко. Последний рейс через два с половиной часа, следующий – на другой день к вечеру. Мест, естественно, нет, вся «тушка» (Ту-154) под завязку. Но я свой, и на меня распространяется бронь. Перекинулся с дежурным по аэропорту парой наших летных фраз – и я на борту.

Взлетели, набрали высоту, я провалился в сон, в полную отключку. Когда подлетали, снега за иллюминатором уже не было.

Кроме дипломата, у меня ничего с собой нет. Первые мысли о том, чтобы меня никто из знакомых случайно не увидел и не доложил моим. Домой мне сейчас нельзя, совсем никак. Только после больницы и прояснения ситуации. Понятия не имею, что стряслось, весь на измене, только что не вибрирую.

Такси брать не стал, приметная машина, договорился с частником до утра, денег не жалел, не до них. Попался старичок на «копейке», вернее, я сам его выбрал.

Поехали в больницу наугад, не зная, где она находится. Нашли, встали подальше от ворот. Я вышел, а дед взял в руки газету.

Я долго присматривался к окружающей обстановке, подозвал к себе совсем молоденькую сестричку. Объяснил, что мне надо выяснить, и положил в карман ее халата приличную сумму.

Минут через пятнадцать сестра вернулась. Нужная палата на втором этаже. Травматология. В палате три женщины, одна из них моя Юленька. В тяжелом состоянии, вся в гипсе, но в сознании. Сбила машина, водила скрылся. У меня подкосились ноги…

Нет таких слов, которыми можно было бы описать мою реакцию на страшное известие. Меня постоянно трясло, сигареты, которые курил без перерыва, прыгали в руках, знобило, как при температуре, в голове бессмысленная каша. Дядя Сема, водитель, о чем-то говорил со мной, пытаясь привести в чувство. Я не помню. Потом он вышел и принес несколько бутылок газировки. Выпив половину бутылки, я начал потихоньку приходить в себя.

Как только стемнело, стал действовать по заготовленному плану: нашел дежурного врача, и, как говорится, «вступил с ним в преступный сговор» – то есть попросту дал взятку, пообещав еще столько же по окончании дела. Товарищ медик сразу преисполнился внимания. Моя просьба заключалась в следующем: мне нужна эта ночь наедине с ней, только наедине! Нужно остальных перевести в другую палату до утра. Ее не трогать – и проследить, чтобы в палату никто не входил. Никто! И Юлю о моем появлении не предупреждать, это все.

Доктор спокойно меня выслушал, крепкий такой мужичок лет сорока, и сказал: после двенадцати часов он выйдет на улицу покурить, я должен буду подойти, он меня проведет. На том и порешили.

Первый шаг был сделан, как-то даже капельку отпустило, теперь нужно было купить фруктов и разных вкусностей. На Востоке можно найти все, независимо от времени суток и года. Мы поехали на самый ближайший базар в старом городе. Я выбирал самое дорогое и лучшее, обойдя весь базар. В руках уже было четыре полных пакета. Тогда еще подумалось, что утром врач, скорее всего, тех двух женщин из Юлиной палаты вернет обратно, пусть все вместе полакомятся. Ну, что-то вроде компенсации за причиненное неудобство. И докупил еще девять плиток шоколада – по три на каждую.

Время – начало первого. Сторож куплен с потрохами, сижу у него в каморке, пьем чай, жду. Дядя Сема спит в машине на стоянке. Все под контролем. Когда-то услышал такое выражение – «деньги не Бог, но милуют» – так и есть! До сих пор этот способ еще ни разу не подводил. С ранних лет как-то само собой так повелось, и первым, кого я купил за рубль, был гаишник: когда проскочил на красный свет.

Доктор вышел на улицу, осмотрелся и хотел прикурить, но не успел. Я уже подходил. Мы зашли внутрь. Специфический запах больницы, коридор освещен лампами дневного света. Поднялись на второй этаж, повернули налево, пошли по коридору. Наконец доктор остановился и показал – вот эта палата.

Если бы не ребра, мое сердце точно выпрыгнуло бы наружу. Я вошел. Все пакеты плюхнулись на пол. Что я увидел, того не забуду до конца своих дней. На койке справа от окна лежала мумия! Кроме части сине-бордового лица и половины такого же цвета кистей рук, все было в гипсе и бинтах. Будь у меня мой табельный ПМ, расстрелял бы эту гниду, которая сотворила такое, и рука бы не дрогнула. Я никогда в жизни не чувствовал такого гнева.

– Я знала! – еле слышно прошептала моя Юлечка.

Я подошел, встал на колени, боясь до нее дотронуться, нагнулся и даже не поцеловал, а только прикоснулся губами к ее губам. Слезы готовы были хлынуть из моих глаз, а у нее уже потекли… Я осторожно сцеловывал их с ее обезображенного лица.

– Я ждала только тебя! Я знала, я чувствовала!

Я буквально онемел, не мог произнести ни слова. Не дотрагивался до нее руками, боясь причинить боль, только целовал каждый пальчик, каждый ноготок…

– Юленька, милая моя девочка, я тебя люблю! Все будет хорошо! Я найду лучших врачей, я подниму тебя. Теперь я тебя не отпущу! И не отдам никому!

Она пыталась улыбнуться, но выглядело это не очень.

– Ты уже подарил мне жизнь! Любовь! Настоящую любовь! Я счастлива! Знаешь, не каждой женщине выпадает такой шанс…

Она медленно произносила слова, а я лихорадочно перебирал варианты – так, надо срочно искать самых лучших специалистов, обеспечить Юле отдельную палату, сиделку и прочее. Лекарства не проблема – батя с машиной подождет. Денег у меня на руках прилично, двое «Жигулей» можно купить. На первое время хватит, а если что, займу у своих.

Мы всю ночь говорили и говорили. Я все время ее целовал, как никогда раньше – нежнее нежного, даже чуть не поругались. Но я взял себя в руки и все, что она просила, пообещал! Думал, потом получит за свои глупости, а сейчас не время. Во что бы то ни стало надо ее поднять. Разложил пакеты на тумбочке, сказал, принесу что угодно, любой каприз. Юленька душой отошла, даже шутила. Приближалось время уходить, мы с врачом договорились на пять утра, а слово надо держать. Прощальный, самый нежно-долгий поцелуй. Все, ухожу окрыленный. Доктор сияет, все довольны.

Разбудил дядю Сему, тот спрашивает, как все прошло. Что-то отвечаю, не до него, называю свой адрес. Выезжаем со стоянки на дорогу, машин ни одной. Я весь в своих мыслях. Сейчас приедем, приму душ, переоденусь и поговорю серьезно с матерью, наверняка она знает, где можно найти хорошего врача.

А моей Юленьки уже НЕТ! Она ушла навсегда…

Хоронили Юлю всем нашим двором. Когда все закончилось, и народ потянулся на поминки, я взял такси и вернулся на кладбище. Не знаю, сколько просидел там, темнело уже. Подошла женщина, которая ухаживала за могилками, остановилась, молча взяла меня за руку, вывела на аллею и сказала: «Надо отпустить!» Я медленно побрел к воротам, твердо понимая, что вместе с Юлей ушел и я…

Проснулся я другим человеком, мне было не двадцать восемь, а двести восемьдесят лет. Желание осталось только одно – скорее улететь отсюда, оставаться было невыносимо. До конца отпуска еще пять суток, но они мне уже не нужны. Мне вообще уже ничего не нужно…

Наступил апрель, в Арктике полярная ночь медленно превращалась в полярный день длиной в полгода. К нам повадилась приходить семейка белых медвежат во главе с мамашей, мы специально оставляли им за столовой хлеб и банки сгущенного молока с маленькими дырочками – для запаха. Было забавно наблюдать, как банки превращаются в их лапах в лепешки, а разбрызганное молоко они слизывают друг с друга.

Читая книгу, я незаметно уснул – и тут пришла Юлька! Отчетливо, как живая! Мы смотрели в глаза друг другу, не произнося ни слова. Она о чем-то меня умоляла, а я не мог понять, о чем…

Проснувшись, я в тревоге начал перебирать разные варианты, но так ничего и не надумал. С этого момента я потерял покой, а она всё приходила и смотрела в мои глаза. Изводила не на шутку. Я чувствовал: ее «там» что-то сильно беспокоит, и помочь могу только я!

В июне был в отпуске, сразу сходил на кладбище; до сих пор хожу только по вечерам, чтобы ни на кого не нарваться. На могиле поставили памятник из черного мрамора. Посидел, выкурил пару сигарет. С Богом не в ладах, поэтому никаких свечек не ставлю и следов от своих посещений не оставляю. Всегда говорю ей: «Пришел твой цветок (называю), знаю, что ждешь, знаю».

В ту же ночь она пришла, показала на памятник и рукой обхватила свое горло. Я сразу все понял! Через пару дней памятник исчез, неважно как. Появилась, смотрит, молчит и улыбается. И у меня камень с души…

Выполнил данное ей в больнице обещание – против воли: женился на ее племяннице, той самой, из-за которой чуть не врезал Юльке пощечину. Купили трехкомнатную квартиру, жили… никак. Я холоден к ней, но не обижаю ни в коем случае. Погиб мой младший братишка, остался двухлетний ребенок. Жена брата от горя спилась и ушла за мужем. Мы забрали ребенка и воспитывали как своего. Он знает свою историю, но для него моя жена мамуля, а я папуля, и он нам родней родного, и мы для него… такое бывает. Когда я не смог больше так жить, поговорил с женой. Оставил ей квартиру и все барахло, налегке ушел на свободу! Она вышла замуж (надеюсь, по любви), сейчас воспитывают дочь, иногда с мужем заглядывают в гости – повидать сынулю. С ее мужиком мы в хороших отношениях, да и вообще она молодец. Меня послушалась, разошлись без шума, по-человечески. И как только мы освободились друг от друга, моя Юлька снова стала ко мне приходить.

Как только у меня появлялась женщина, Юльчик мгновенно реагировала: по ночам глядит в глаза так злобно, что я не могу уснуть. Был прецедент, после которого я к женщинам боюсь даже приближаться. (Об этом не расскажу, это мой скелет в шкафу.) Можно предположить, что у меня с головой не все в порядке. Но то, что происходит наяву – уже из области запредельного, и это останется со мной до конца.

Я знаю, она меня ждет, но не зовет. Скажу больше, несколько раз спасала от опасности (оберегает своего единственного). И, наверное, я один из немногих людей, для которых выражение «любовь до гроба» – не преувеличение.

Еву по-настоящему тронул рассказ Сереги, только через неделю смогла ответить:

– Какая печальная повесть! А как ты думаешь, Юля бывает там, в вашем дворе? Ищет своего мальчика? Мне почему-то кажется, да. Не знаю, в каком виде, может быть, бабочкой или перышком пролетает по вашим местам, или лучиком солнца, упавшим на тот самый балкон? Я думаю, наши любимые с нами всегда: в дождях, запахах, сбоях сердечного ритма… любовь – это космос, а наши истории уже на золотых скрижалях вечности, прости за пафос.

– Знаешь, Ева, мне много лет снится сон – один и тот же: огромный циферблат, я повис на часовой стрелке слева и пытаюсь развернуть время вспять, а внизу стоит Юльчик и смеется. Я прошу: «Помоги мне», а она убегает…

Прости, расстроил я тебя. С меня причитается – расскажу тебе смешную и глупую историю о моем первом опыте общения с противоположным полом. Не суди строго, давно это было.

Представь себе: Ростовская область, казачий хутор, лето, речка, степи, грушевые сады. Мы с семьёй отдыхаем в гостях у деда с бабкой. У родителей отпуск, у меня каникулы, сестрёнка ещё в школу не ходит – всё просто класс! С пацанами ходим по 2–3 раза на речку, они ловят раков и кидают на берег, а я плоскогубцами их собираю и кладу в ведра – я городской, мне скидка! Руками трогать таких огромных раков категорически нельзя! Отсекут пальцы не хрен делать! Я мальчик осторожный, вот и не трогал, применял специнструмент.

И вот в один из жарких дней, когда я носился по берегу, собирая этих зелёных монстров, появилась девочка! Такая вся сбитенькая на сметане, в синеньком платьице (смотри – запомнил цвет) и с крупноватой оттопыренной попкой! Мы ещё совсем мелкие, но внутри так цепляюще ёкнуло. Она смеялась, что-то визжала о моей трусости, собирая раков своими ручками. Было весело и беззаботно. В очередной раз, когда она нагнулась к земле за добычей, её попочка и маленький треугольничек трусиков так сильно меня впечатлили, что я замер. Конечно, я всё понимал, уже знал, как на свет появляются дети, чем по ночам занимаются дяденьки с тётеньками, но в этот момент не мог понять – почему этот вид меня так тревожит! Что это! Почему?

С этого времени мной завладела навязчивая мысль: во что бы то ни стало я должен ЭТО потрогать! Нет, нет, не через платье и трусики, а по-настоящему…! Той ночью, что со мной творилось внутри и снаружи, зацикливаться не буду, скажу только, что мои фантазии зашкаливали. Так и уснул, не очнувшись.

Девочка оказалась соседкой (странно – не могу вспомнить имя) – дом через забор, и как я раньше её не замечал? Наверно, всему своё время. Каждый вечер на хуторе все собирались в кино, перед фильмом возле летнего открытого кинотеатра толпа людей, шум, кто-то куда-то ходит, кучка народу там, кучка здесь, смех, разговоры и, конечно же, семечки – самая настоящая деревенская тусовка.

Стою в сторонке, к пацанам не иду – её жду, знаю, сейчас должна с подружками подойти – идут! Подхожу, выдёргиваю из рук подружек на минуточку и «предлагаю дружбу». Ну что? Вспомнили, как это было в школе, а? Томительное волнение, и мы друзья! Фильм меня не интересовал. Мы сидели на одной из длинных лавочек, я держал её руку в своей. Чувства, которые меня поглотили от прикосновения, словами не высказать – но они были более чем.

Потом мы играли с ней в «дочки-матери» (я готов был играть во что угодно!), ходили по вечерам в кино за ручки. Я батю всеми правдами и неправдами уговорил починить дедовский велосипед, упорно помогал и, намотав на багажник чего-то мягкого, целыми днями катал её (и её попу) по хутору. Довольно скоро на нас был наложен штамп «жених и невеста» – на этой почве сошлись и наши родители, как-то к вечеру пришли взглянуть на жениха (в шутку, конечно), и два отца до самого отъезда уничтожали горилку каждый вечер до утра. Наверное, готовились к свадьбе (и смех и грех), а я не терял надежды потрогать ТО, о чём так мечтал по ночам.

Наступил последний день, завтра уезжаем домой, пакуются чемоданы, мать с бабкой чего-то всё собирают, разбирают, завязывают, батя с дядей Николаем (её отец – помню! – а её так и не вытаскиваю из памяти) усиленно работают стаканами, а я от отчаяния плюю на всё и зову её в грушевый сад, погулять на «прощанье». Наверное, поэтому женщины говорят – «все мужики сволочи!». Поверьте, это не мы виноваты – это из-за ВАС мы теряем контроль над собой! Она долго собирается, выходит, и мы, держась за руки, уходим в глубину зарослей. Деревья так густо усеяны грушами, что некоторые ветки касаются земли. Остановились, я ей что-то говорю, что буду писать письма, и ещё много всякой глупости. Она молча слушает. Ну, и меня прорывает:

– Давай поцелуемся на прощанье, как взрослые?

– Давай (смущённо)!

Беру её за талию и прижимаю к себе, первый (такой неуклюжий) поцелуй в губы, замерли! Ещё раз целуемся (уже лучше!). Руки сами задрали платье сзади и нежная кожа попочки – моя!!! И тут происходит то, что называется неожиданностью! – для нас обоих! Она испуганно вырывается и убегает. Я, облокотившись спиной к дереву, медленно опускаюсь на корточки: стыдно-то кааааак….!

На следующий день рано утром мы уезжаем – хорошо, что рано.

– Ай-я-яй, Серега, как тебе не стыдно?! Я бы не убежала, а дала бы тебе по мордасам. Надеюсь, с тех пор ты стал более галантным кавалером. А у тебя была школьная любовь? Такая, чтобы по-настоящему?

– Была… Безответная. Ни пить, ни есть, ни учиться не мог. Рассказать?

– Ещё спрашиваешь!

– Это будет грустный рассказ.

– Ну и что, «любовь никогда не бывает без грусти…».

– «А это приятней, чем грусть без любви»!

– Здорово! Ты тоже помнишь эту песню.

Часа через два Ева получила «повесть о первой любви»:

– В 10-м классе к нам пришла новенькая, Наташка. Отец военный, перевелись из севера. Вообще, они переезжали не первый раз, наверное, поэтому у девчонки выработался иммунитет – не теряться, не смущаться, легко вливаться в новый коллектив, вести себя независимо.

Она была не похожа на наших, и я влюбился сразу. В таком возрасте, наверное, по-другому и не бывает. Во всяком случае, у меня было так. Как только я к ней ни подкатывал, все напрасно. Исхудал, стал хамить, про учёбу уже упоминал, короче, «смотрю в книгу – вижу фигу». С этим нужно было что-то делать, и я (сейчас будешь смеяться) пошёл к соседке – гадалке. Почему-то её звали шаманка, к ней женщины ходили с деликатными вопросами, моя мать в том числе. Она и составила мне протекцию – вручила пирожки с вишней и сопроводительную записку. Слушала меня ведунья (вполне ещё молодая женщина) внимательно, а потом выдала: «Выбрось её из головы, не по судьбе она тебе». Подозреваю, именно этот текст был в материнской сопроводиловке. Тогда не прочитал, не до того было.