Текст книги "Девушка с Рублёвки. История о любви в забавных обстоятельствах"

Глава 19

– Мама, а ты точно заберёшь меня в Москву?

– Точно, если ничего не помешает.

Мои, мама с Никиткой, провожали меня на поезд. То, что я хочу забрать его в Москву, чтобы он там закончил школу, а потом поступил в какой-нибудь столичный вуз – за три года выберет, в какой – сын принял «на ура». А мама перепугалась, решив, что если уж я оказалась столице не по зубам, то на моём сыне Москва точно отыграется. И все четыре дня, начиная со вторника, пыталась меня отговорить. Мол, пусть ребёнок тут спокойно доучиться, да и ты за три года в Москве получше укоренишься… Но мне, после визита в Никиткину школу и после недели жизни с моим ребёнком, стало ясно: сына из Челябинска нужно увозить. Он сейчас в такую пору вступает, что должен жить рядом с матерью. (А по-хорошему, и рядом с отцом, да только откуда взять-то?) У Никитки накопилась уйма вопросов, которые бабушке задавать было нельзя, и секретов, которыми с бабушкой нельзя было делиться. А со мной – можно, и мы с ним обговорили столько всего – и про девчонок, и про несправедливость, и про взрослых, которые на каждом шагу норовят тебе напомнить, что ты ничто, пустое место. И про мир, который вдруг перестал быть простым и понятным… В общем, у моего ребёнка явно назревал кризис переходного возраста и оставлять его со всем этим смятением чувств под бабушкиным присмотром, с её-то тревожностью, было бы жестокостью к ним обоим.

Поезд отходил в шесть вечера, мама, как всегда, перестраховавшись, заставила нас выехать загодя, на вокзал мы добрались в начале шестого, и теперь стояли, наблюдая, как подают состав. Серый электровоз медленно тянул мимо платформы такие же серые вагоны, а потом остановился, оставив мой одиннадцатый где-то позади нас.

– Пошли, – скомандовала мама и попыталась подхватить сумку, в которую она наложила для меня всяческих домашних варений-солений. Но Никитка опередил, сам сцапал довольно увесистую, килограммов на семь, поклажу и заспешил к вагону.

Наконец, после посадки, проводов и окончательных разговоров на перроне («Мама, ну ты правда приедешь за мной через месяц?» «Правда-правда, я же сказала» «Ох, Лариса, не зарекайся, мало ли что случиться может!» «Ну, бабушка, хватит уже!»), прощальных поцелуев и маханий в окошко, пока поезд позволял Никитке идти рядом с вагоном, я забралась на свою полку и расслабилась. Вот он, девушка, момент истины. Ты, прежде всего, мать. И думать тебе нужно о ребёнке. А не о мужике, с которым провела, пусть восхитительную, но случайную ночь. Так что, всю лирику из головы вон, лучше думай, как жизнь свою распланировать, чтобы Никитка в неё удачно вписался на ближайшие минимум три года, а лучше – на восемь лет, пока не окончит институт.

Планы в моей голове складывались весьма смутные – что-то о добавке к зарплате, которую надо будет со временем выпросить у Пенкина, и о том, что Никитка, пока учится, сможет подрабатывать в Москве тем же промоутером. Вон, бегают же другие девочки и мальчики по супермаркетам, то листовки раздают, то сосиски предлагают продегустировать. Для Никитки, с его бойким характером и уже богатырским ростом, самое подходящее занятие. Планировать что-то более конкретное я не стала: жизнь за последнее время слишком наглядно мне показала, насколько зряшное это занятие, строить планы. Планируй, не планируй, – всё равно она всё сделает по-своему. И поэтому от всех моих планов у меня осталось только представление, как мне нужно, чтобы всё у нас с Никиткой сложилось: чтобы мы были вместе, чтобы сын мой благополучно перевалил свой переходный возраст, и чтобы нам с ним было хорошо.

Весь следующий день пути я оставалась в уверенности, что всё идёт, как надо, и всё будет хорошо. Из этого состояния меня не смогли вывести даже беспокойные соседи: дед с бабкой и гиперактивный внучок лет так шести-семи. Внук обезьяной лазал с полки на полку в нашей плацкарте и бегал по вагону, разглядывая других пассажиров. Бабка то и дело пыталась его ловить и кормить, а дед, прикрикивая, добиться, чтобы ребёнок, если уж ему смирно не сидится, хотя бы держался поблизости. Ночью дед храпел громче перестука колёс, а внук описался, и бабка, ругаясь на него шёпотом, меняла описанный матрас на сухой со свободных боковых полок. Утром они вышли в Бугульме, и какое-то время я ехала одна, пока в Челне не подсели двое мужиков, которые тут же принялись скрашивать дорогу, как водится, водочкой под варёную картошку, курицу и огурцы, поначалу пытаясь и меня вовлечь в процесс. Я отказалась, они не настаивали.

В Ульяновске на станции мне вдруг попался наш журнал, я его купила, открыла и ахнула. Страницы с моими снимками в журнале выглядели совсем не так, как в мониторе компьютера, были более осязаемыми и оттого – более основательными. Тунис на них выглядел праздничным и волшебным. Хорошая ведь была поездка! Несмотря ни на что – хорошая! И я окончательно отдалась на волю судьбы. Всё хорошо в твоей жизни, девушка, всё хорошо. Всё идет, как должно.

На Казанский вокзал поезд прибыл без опозданий, в начале двенадцатого. Один из мужичков-попутчиков – кажется, Юра, они поначалу представлялись, но я не запомнила, кто из них Юра, а кто Костя – помог донести до метро сумку с мамиными гостинцами. О том, что поддалась маме и столько всего нагрузила я пожалела лишь однажды, когда переползала по переходу, волоча по ступенькам семь кило припасов, да три кило барахла. Но когда дошла-таки до квартиры и стала выгружать банки с мёдом, малиновым вареньем, домашним лечо и маринованными огурчиками, в кухне будто бы потеплело и запахло домом.

Может быть, Алёнку зазвать почаёвничать? Заодно узнаю, как там у них дела. Я взяла телефон в руки, но номер набрать не успела – трубка запрыгала в ладони, вибрируя и издавая трели. Номер я не узнала.

– Алло, слушаю вас, – сказала я, внутренне подбираясь.

– Лариса, я запрещаю вам подходить к моему сыну, – сказала мне Эмма Валерьевна. – После такого позора на всю страну ему стоит серьёзно задуматься не то, что о браке с вами – о вашем соответствии занимаемой должности!

– Эмма Валерьевна, а в чём дело? – опешила я, перебирая в уме, что могло так разъярить маму моего бывшего жениха. Статья в журнале ей, что ли, не понравилась? Догадалась, что это я писала, а не он?

– И вы ещё спрашиваете? В вас дело, в вашем нездоровом желании обнажаться перед камерой! Это же уму непостижимо: быть невестой уважаемого, солидного человека и у всех на виду раздеваться до нижнего белья!

Ах, вот оно что!

– Эмма Валерьевна, а что вам больше не понравилось, моё бельё, или моя фигура? – поинтересовалась я.

– Вы… вы… Держись подальше от моего сына, потаскуха!!! – рявкнула она в трубку и отключилась.

Да, с последним вопросом я погорячилась. Во-первых, не ожидала атаки, во-вторых (ладно уж, себе-то не ври), ждала, что в трубке зазвучит не склочный женский, а заинтересованный мужской голос. А в третьих, давненько меня не учили жить. А Пенкин, похоже, так и не сообщил мамочке о нашем разрыве. Интересно, а Алёнке сообщил? Я набрала её номер.

– Алён, привет, это Лариса. Говорить можешь?

– Ну, как тебе сказать… Могу, если отвлечься от очень приятного занятия, – промурлыкала та в трубку и сказала кому-то:

– Это Лариска, приехала уже.

– Ты с кем там?

– Отгадай с трёх раз! Ты его знаешь.

– С Виктором? Так он с тобой поговорил!

– Дождёшься от него! Это я с ним поговорила, – довольно протянула в трубке Алёнка. – Слушай, давай, я тебе перезвоню чуть погодя, а то сейчас неудобно.

Перезвонила она минут через двадцать: чайник уже успел вскипеть, а наскоро почищенная картошка – забулькать в кастрюльке.

– Лариска, это я. Как съездила?

– Нормально. Слушай, я так поняла, у вас с Виктором всё сладилось?

– Ага. Этот поросёнок мне только в пятницу признался, что вы с ним передумали жениться, и что я – женщина его мечты.

– Ну и молодец, что решился. Надо же, неделю с духом собирался, – засмеялась я.

– Зато когда собрался… Слушай он – это нечто, просто самец! Машина любви! И это у него шрам ещё не очень зажил, он осторожничает!

– Но-но, без подробностей! – засмеялась я. – Я, всё-таки, у твоего самца помощником работаю, зачем мне лишние интимные подробности. Ты лучше напомни ему, чтобы он маме о переменах в своей личной жизни сообщил, а то она уже успела мне позвонить и обозвать потаскухой.

– Ну нифига себе! С какой это радости?

– Говорит, нельзя мне было перед камерой раздеваться. Это что, в моё отсутствие передача на СТВ, что ли, вышла?

– Ага, вчера был эфир. У них готовая передача слетела по каким-то там техническим причинам, пришлось срочно выпуск с тобой ставить. Крестовская мне звонила, хотела, чтобы я тебя нашла и предупредила. А я сразу не дозвонилась, а потом, прости, увлеклась.

– Жаль, пропустила, – мне действительно, было жаль. – Хорошо хоть получилось-то?

– Получилось – просто супер, реальное превращение тётки в женщину. Ольга пообещала тебе копию на диск согнать, заберу – посмотришь.

– Ладно. Надо же, сплошные новости. По дороге, в Ульяновске, журнал купила со своими снимками, тут, оказывается, передача вышла.

– О, хорошо, что напомнила! – оживилась Алёнка. – Твои фотки безумно понравились Арине, моей начальнице. Спрашивает, за сколько продашь.

– В смысле? – не поняла я.

– Ну, она каталог хочет издавать про Тунис, и Саид тоже хочет. Им обоим твои фотографии нужны. По триста рэ за штуку устроит?

– Сколько?! – я не верила своим ушам.

– Ларис, ну не борзей, для первого раза – хорошая цена. Профессиональные фотографы берут дороже, так то профессиональные! Ну хорошо, по пятьсот.

Я поняла, что Алёнка не шутит.

– Алёна, у меня шестьдесят две фотографии. Вы все хотите?

– Да не знаю… Давай, ты завтра в офис подъедешь, мы выберем, ладно?

– Ладно.

– Да, совсем забыла. Настя из «Зверя» твой номер телефона спрашивала, я дала. Ничего, что без спросу?

– Пусть звонит, – согласилась я. И не удержалась:

– Если и она не передумает.

Алёнка помолчала, а потом сказала, будто что-то для себя решив:

– Знаешь, подруга, во-первых, я хочу перед тобой извиниться. А во-вторых, у меня есть план.

– За что извиниться, и что за план? – не поняла я.

– Про извиниться потом объясню, а план такой: давайте мы все, впятером, ты, я, Витька и Танька с Иркой, соберёмся где-нибудь посидеть! Отметим твою передачу, выход первого номера журнала и вообще!

– Вообще – это ваш союз с Виктором, да? – засмеялась я. – Ладно, согласна. Только вы всё-таки маму его предупредите, что я больше не невеста, ладно?

– Ладно! До вечера, я позвоню, скажу, где собираемся! – попрощалась Алёнка.

А я достала журнал и раскрыла на страницах со своими снимками. Вот это да! Кажется я, нежданно-негаданно, начала пользоваться спросом как фотограф. Пятьсот… да ладно, пусть триста, если всё возьмут. Триста рублей да на шестьдесят снимков, это сколько получается? Восемнадцать тысяч? Не хило!

Алёнкины новости разогнали досаду, в которую меня вверг звонок Эммы Валерьевны (потому что ждала я, оказывается, совсем другого звонка). Пообедав, я затеяла уборку в квартире, пока не позвонила Алёнка и не сказала, когда и где мы собираемся: в восемнадцать ноль-ноль, кафе «Плюмаж» в Романовом переулке, возле библиотеки имени Ленина.

Кафе оказалась одним и пяти, собравшихся между старыми домами в общий ресторанный дворик. И «Плюмаж» был не самым экзотичным местом, так, уютный клуб. То ли дело кафе напротив, с выставленными окнами и стенами, разрисованными портретами рокеров! Или грузинское заведение в глубине двора, трёхэтажное, с фонтанчиком и стенами, увитыми пока искусственной, но, судя по набирающим силу росткам, вскоре – живой, зеленью!

Я пришла в «Плюмаж» третьей – Ира с Татьяной уже сидели за столиком у окна и радостно замахали, увидев меня:

– Лариса, привет, мы здесь!

– Привет, девчонки. Алёнка что, опаздывает? Говорила, в восемнадцать ноль-ноль, а сейчас уже начало седьмого.

– Почему-то это меня совсем не удивляет, – философски заметила Татьяна. – Мы тут пока коктейльчики заказали для разгону. Рекомендую «Маргариту», занятная вещь!

– Пока «Маргариту», потом видно будет, – сообщила я подскочившему официанту.

– Слушай, Лариска, мы тебя поздравить хотели, – сказала Ира, когда официант отошёл. – Видели статью в вашем журнале, снимки – просто супер! Я даже позавидовала, что наша газета не глянец! А то мы бы Танькины снимки напечатали и с твоими сравнили!

– Вот ещё, соревнования устраивать, – фыркнула Татьяна. – У Ларисы свой взгляд, у меня свой. А снимки у тебя, действительно, что надо. Ты кадр хорошо выстраиваешь и видишь некие изюминки, просто притягиваешь своими снимками внимание. У меня такого нет.

– Спасибо, – сказала я, заглядывая в принесённый официантом конический бокал, наполненный прозрачной жидкостью и мелко крошенным льдом. Девчонки меня смутили. Не привыкла я, чтобы меня хвалили за то, что я делала для собственного удовольствия. Не трудилась же в поте лица! И поэтому похвалы, да и Алёнкино предложение купить снимки, казались мне не совсем заслуженными.

Я попробовала «Маргариту» и сказала, чтобы не молчать:

– Странный вкус, не пойму, что за привкус. Лимоном отдаёт и чем-то ещё.

– Лимоном, текилой и ликёром «Куантро», – объяснила Татьяна. – А текилу знаешь, из чего делают?

– Из кактусов?

– Ага, – кивнула Ирина, – из таких, какие в Тунисе растут! Так что коктейли у нас со смыслом! Кстати, у меня в понедельник тоже материал про Тунис выходит, я про сафари на верблюдах написала. Страстей всяких напустила!

– Каких страстей? – не поняла я. – Там ведь всё спокойно было.

– В том-то и дело. А главный редактор требует, чтобы материал захватывал. Поэтому пришлось и бурю в пустыне подпустить, и то, как мы её пережидали в бедуинских шатрах…

– Ир, ты что? Это же всё неправда! Ты же очерк в газету пишешь, а не художественный рассказ! – удивилась я.

– Да ладно, правда-неправда, кому от этого хуже, что люди с удовольствием нашу газету почитают. Я ведь там никого не оговариваю, так, фантазирую чуток.

Я пожала плечами – кто их разберёт, этих журналистов, не мне судить. Сама, вон, тоже приврала, написав статью и подписав её фамилией Пенкина.

И тут Пенкин, лёгок на помине, возник в дверях клуба с Алёнкой под ручку.

– Всем салют! – сверкнула нам голливудской улыбкой Алёнка, и они прошествовали к столику. Пенкин вежливо отодвинул стул, подождал, пока дама сядет, сам уселся и спросил:

– Ну, девочки, что заказываем?

Официант принёс нам всем меню, и Виктор с Алёнкой стали выбирать, заглядывая в общую папку. Мы с Ирой тоже листали одно меню на двоих.

– Слушай, у них, что, роман? – спросила она меня негромко.

– Да, – шепнула в ответ я, – они хотят пожениться.

– С ума сойти! А я думала, он на тебя глаз положил.

«Как положил, так и снял», – подумала я, улыбаясь оттого, что разгадала Алёнкину хитрость. Специально ведь припозднилась, чтобы вот так эффектно войти и удивить девчонок. Кстати об эффектах. Алёнка, в своей трикотажной кофточке с декольте и шифоновой цветастой юбке была, как всегда, неподражаемо роскошна. Но шеф-то, шеф как преобразился! Серый джемпер, сиреневого оттенка рубашка, тёмно-синие микровельветовые штаны. И причёску сменил: не вечный чубчик набекрень, с которым он похож на зиц-председателя, а зачёсанные кверху волосы, открывающие высокий лоб. Да он красавец, наш Виктор Алексеевич!

– Виктор, как твоё здоровье? – спросила Ира, когда мы все выбрали, что заказать, а официант принес бутылку красного вина и разлил его по бокалам.

– Всё отлично, заживает, как на собаке. Хирурги в больнице устали удивляться, как быстро у меня рана заросла.

– Хорошо, – кивнула Татьяна, – а то мы прям расстроились, когда узнали, что тебя чуть ли не с самолёта на «скорой» отвезли. В чём причина была, врачи сказали?

– Говорят, застудился в холодной воде, и резкая смена климата сказалась. Что-то типа иммунного сбоя в организме, – охотно делился информацией Пенкин. Потом поднял свой бокал и провозгласил:

– Девушки, хочу вам сказать, по какому поводу мы здесь собрались. У нас с Алёной есть приятное известие: я сделал ей предложение, и она согласилась стать моей женой!

– Обалдеть, – сказала Ира, – ну, ребята, вы даёте!

– Тогда пьём за любовь, – сказала Таня, и мы выпили.

Мне стало грустно от слова «любовь». И поэтому, когда зазвонил мобильник, я даже на какие-то секунды поверила, что звонит… Не важно кто. В любом случае, не Настя из «Зверя».

– Лариса, привет, это Настя из журнала «Зверь». Мне твой номер Алёна дала. Ничего, что я звоню? Говорить можешь?

– Могу, Настя, могу, – сказала я, справляясь с невольной досадой.

– Музыка у вас там… Я точно не мешаю?

– Всё нормально, Настя, мы тут в кафе сидим, говори.

– Я хотела узнать, ты нас с девчонками в Тунисе на пляже щёлкала, снимки получились?

– Да, всё получилось. Вы там такие цыпочки в бикини, прямо как с рекламного плаката. Тебе выслать?

– Вышли, пожалуйста! – обрадовалась Настя. – А они у тебя большие? Ну, по весу?

– Примерно в полтора мегабайта.

– Здорово! Можно на полосу давать! – теперь Настя просто ликовала.

– Куда давать? – не поняла я.

– На полосу. И на обложку, если получится. Мы с девчонками опус сочинили про наши сексуальные похождения в Тунисе, иллюстрации нужны.

– Ты хочешь моими снимками иллюстрировать материал про сексуальные похождения? – переспросила я, не уверенная, что всё поняла правильно.

– Ну да. Да ты не волнуйся, мы тебе гонорар заплатим! У нас расценки хорошие: пятьдесят долларов за фото в журнале, сотня за обложку! Давай, я высылаю тебе «эсэмэску» с моим адресом, завтра вышлешь мне снимки. Договорились?

– Договорились, – согласилась я. Мама дорогая, что же это твориться! Я со своими фотками просто нарасхват. Кстати, а что там за сексуальные похождения у них были в Тунисе? Я что-то пропустила, пока от Пенкина бегала? Или они потом оторвались, когда мы улетели?

– Кто звонил? – спросила Алёнка.

– Настя. Просит выслать фотографии, чтобы проиллюстрировать в журнале свои сексуальные похождения. Слушай, а про что их журнал?

– «Зверь»? Как раз про это. Специальный журнал для мужчин. Интересно, что там у них были за похождения? Что-то я ничего такого не заметила. Насочиняли, наверное.

Рядом со мной завистливо вздохнула Ира. Похоже, завидовала буйству чужой фантазии – своей-то едва хватило на бурю с бедуинами.

– Надо было и мне подпустить что-нибудь про бедуинский гарем, – подтвердила она мою догадку. – Слушай, Лариска, я так рада, что журналы тебя публикуют. Кстати, Виктор, хотела сделать комплимент твоему материалу: классный текст, с юмором и Ларискины снимки ему подстать.

– Ещё бы не подстать, – метнул на меня взгляд Пенкин, и я обмерла. – Один автор. Лариска, признавайся, раз уж разговор зашёл, почему свой материал моим именем подписала?

– Он не совсем мой, – попробовала оправдаться я, – я просто твои мысли отредактировала. Ты же в больнице писал, тебе, наверное, тяжело было.

– Отредактировала она. Не было там особых мыслей, писал, потому что сроки уже поджимали. Думаешь, не заметил, что материал другой, когда мне Сан Саныч журнал на подпись принёс?

– А почему тогда подписал, если заметил? – озвучила мой вопрос Таня.

– А потому что не заметил! – захохотал, довольный розыгрышем, Пенкин. – Я тогда всё не глядя подмахнул, голова сильно болела. А подмену потом обнаружил, когда номер из типографии привезли. Лариска, твоё счастье, что хороший материал получился, иначе оштрафовал бы за самоуправство, честное слово. А так – гонорар тебе выпишу. Но больше не смей приписывать мне свои опусы, я и сам писать умею!

– Слушайте, народ, по-моему, нам пора пить за Ларискины профессиональные успехи, – сказала Алёнка. – И фотографии её пригодились, и пишет она у нас, оказывается. Так что давайте пить за успех в её делах!

«Лучше бы – за счастье в личной жизни», – думала я, отпивая из своего бокала. Официант принёс, наконец, нашу еду, и я принялась за куриное филе, думая, как в очередной раз чудит моя Фортуна. Вот уж не гадала, не ждала, что в одночасье превращусь в фотографа, журналиста и, хм, практически телезвезду, если вспомнить утренние вопли Эммы Валерьевны по поводу моего появления в «Образе бабочки». И что деньги начнут капать в мой карман. Вон, гонорары так и посыпались. А то, что на душе маятно от вида чужой любви… Нет, не потому, что я, фактически, отдала Пенкина Алёнке. Просто до сих пор осталось послевкусие нечаянного абсолютного счастья от той моей ночи с Петром. Оно и будоражит, но что тут поделать, такова «се ля ви». Не может ведь везти одновременно сразу на всех фронтах.

Я допила вино, мысленно смиряясь, что Бог с ней, с любовью. И так судьба щедро отмеряет большой лопатой. И тут же зажмурилась, решив, что у меня галлюцинации.

В дверях кафешки стоял, озираясь, Пётр.