Текст книги "Девушка с Рублёвки. История о любви в забавных обстоятельствах"

Глава 20

– Привет! Я не помешаю? – Пётр подошёл к нашему столику, и я едва удержалась, чтобы не затрясти головой, прогоняя наваждение.

– Конечно, садись! – радушно предложила Алёнка. – Девочки, знакомьтесь, это Пётр, мой хороший знакомый.

– Очень приятно, – состроила ему глазки Ира.

– Это Ира, – сообщила Алёна, – там, вон, Таня, а с Ларисой вы, кажется, знакомы.

– Кажется, да, – согласился Пётр, усаживаясь на свободный стул рядом с Таней. А я поняла, что мне срочно нужно куда-нибудь деться. Хотя бы в туалет.

– Эй, Лариска, ты куда? – попыталась пресечь мою попытку к бегству Алёнка.

– Туда, – мотнула я головой в сторону лестницы, ведущий в подвал. Судя по указателям, туалет был там.

– Я с тобой.

Мы спустились вниз, но в туалет не пошли, а сели на один из диванчиков, расставленных по нишам вдоль стен. Стены подвала были отделаны камнем, имитирующим грубую кладку. Свет – синим, видимо, для пущей интимности. Глядя на Алёнкино мертвенно-голубое лицо, я подумала что мы – словно два приведения в старом замке. Я, по крайней мере, чувствовала, что я не совсем в этой реальности, и всё никак не могла прийти в себя.

– Ну, давай, колись, партизанка, – велела Алёнка уличающим тоном.

– Алёна, откуда он здесь взялся?

– Оттуда. Я пригласила. Сказала, что его разлюбезная Ларочка будет здесь сегодня, пусть приходит к семи, забирает. Между прочим, ты дура.

– Почему? – совсем не обиделась я.

– Потому что сразу мне не сказала, что у тебя с Петькой роман. Я бы тогда дала ему твой телефон без разговоров. Хотя нет, вру. Всё равно бы не дала.

– Почему? – меня будто заклинило.

– Потому. А потом, когда Витька мне в любви объяснился и сказал, что это ты ему мозги прочистила, я себя такой стервой почувствовала! Ты, можно сказать, ради меня своим шансом выти замуж пожертвовала, а я…

– Алён, ничем я не жертвовала…

– Не перебивай. Короче, вот тебе Смагин, делай с ним что хочешь. Только, чур, потом на меня не обижаться, если он тебе жизнь поломает.

– А он может? Мне он показался вполне вменяемым человеком.

– Поживёшь – увидишь. Эх, Лариска, не завидую я тебе, сложного мужика ты отхватила!

– Я никого не отхватывала.

– Да ладно! Что я, Петьку не знаю! Чтобы он, впервые за почти два года, что мы расстались, так мне телефон обрывал! Зацепила ты его. Правда, я не понимаю, чем. Потом расскажешь?

– Может быть. А ты расскажешь, как Витькину маму укрощать будешь, – улыбнулась я.

– А чего её укрощать! – беспечно махнула рукой Алёнка. – Витька ко мне переезжает, а эта старая клюшка пусть себе одна живёт.

– А если за сердце начнёт хвататься и умирать? – напомнила я наш с Аленкой недавний разговор.

– Тогда отправлю её в какие-нибудь Карловы Вары, пусть лечится. Ну, возвращаемся к столу? А то неудобно, Петька ждёт.

Мы вернулись. За столом произошла дислокация: Ира пересела к Тане, освободив место для Петра по соседству с моим.

– А мы тут пьём за прекрасных дам, – сообщил Пенкин, – присутствующих и отсутствующих. И за любовь.

– Отличный тост, присоединяюсь, – сказала Алёнка и многозначительно подмигнула Петру. Я заревновала.

– Ребята, я был рад с вами познакомиться, – сказал Пётр, – но мне пора, я забегал на минутку.

Я увидела, как меняется выражение Алёнкиного лица, и почувствовала, что и с моим лицом что-то происходит. Это – всё? Он уходит?

– И я должен забрать с собой Ларису, – продолжал он, – с вашего позволения. Идём?

Пётр протянул мне руку. Я вцепилась в горячую ладонь и пошла на ватных ногах к выходу.

Первое, что мы сделали, добравшись до его машины – стали целоваться, как сумасшедшие. По крайней мере, мою крышу снесло окончательно, я превратилась в точку, которая перемещалась под его губами. И, закрыв глаза, была то в ложбинке возле уха, то на шее под подбородком, то в ямке между ключицами, то…

– Хватит, остановись, нас оштрафуют за непристойное поведение! – очнулась я и стала застёгивать распотрошённую Петром блузку. – Стоим в центре города посреди улицы, нас ведь видно отовсюду!

– Сама виновата! – выдохнул он, выравнивая дыхание. – Сначала сбежала, потом исчезла. Я подумал, ты не хочешь со мной больше видеться.

– Я хочу с тобой видеться, – я положила ладонь поверх его кисти. – Только я не хочу, чтобы наши отношения комментировали всякие… красотули.

– Я не встречаюсь с Нэлли, – Пётр завёл мотор и аккуратно выезжал с тротуара, где была припаркована его машина. – Девушка взяла на себя лишнего. Я тогда хотел тебя остановить, но пришлось с ней объясняться.

– Куда мы едем? – спросила я.

– Куда захочешь. Можем в ресторан какой-нибудь заскочить. А потом – ко мне.

– Я не хочу есть… А ты обещаешь, что к тебе не ворвётся ещё какая-нибудь Нэля и не начнёт удивляться, что рядом с тобой не слишком роскошная девушка?

– Обещаю. С прошлой пятницы я совершенно свободен, – блеснул он в мою сторону улыбкой и прибавил скорость.

Машина ехала по Новому Арбату, потом по Кутузовскому проспекту, а я сидела, смотрела на мелькающие за окном дома и чувствовала, как меняется моё настроение. Оторопь от внезапного явления Петра начала проходить, плоть угомонилась со своими либидо-сигналами, туман в голове начал рассеиваться, и на смену ему пришла мысль: что же я творю? Где моя голова? Почему я позволила себе так втрескаться в этого, на самом деле, малознакомого человека?

Я поглядела на профиль мужчины за рулём. Ведь я его совершенно не знаю! Не знаю его привычек, его отношения к жизни, даже возраста его не знаю. Могу только судить по внешности: что-то около сорока. А из того, что знаю, выводы могу делать самые неутешительные: богатенький плейбой, которому, видимо, наскучили пустоголовые красотки. И он решил заняться мною, тем более, что знакомство получилось таким романтичным. Ну, позанимается, в лучшем случае, недельку-другую. А потом что? Наткнусь в его постели на другую женщину, наверняка моложе и красивее меня, и пойму, что притяжение, которое я ощутила на ночном тунисском пляже, а потом – во время потрясающего секса – мои личные придумки. А для него это – просто очередное приключение. А потом, в который раз, мне придётся собирать себя из руин. Эй, оно тебе надо?

– Лариса, что-то случилось? – повернулся ко мне Пётр, и я вздрогнула от неожиданности.

– Нет. Почему ты спросил?

– Мне показалось, что твоё настроение изменилось.

– Если честно, то да. Знаешь, на меня столько всего навалилось в последнее время… Я, наверное, к тебе не поеду. Я поеду домой.

Он помолчал, внимательно посмотрев мне в лицо, и кивнул.

– Хорошо, я тебя отвезу. Куда ехать?

– Недалеко, – хмыкнула я, – мы, в некотором роде, соседи. Я живу в длинном сером доме на левой стороне Рублёвского шоссе.

– Да, я вспомнил, ты говорила. Тогда поедем не по Рублёвке.

Пётр поехал известным ему маршрутом, и после череды поворотов по незнакомым мне улицам выехал на знакомую и попал в наш длиннющий двор. Мы медленно продвигались мимо подъездов. Какая-то старуха с сумкой-тележкой, посторонилась, еле найдя себе место между нашей машиной и другими, плотно уставившими неширокий тротуарчик вдоль дома, и шевелила губами, явно ругаясь в наш адрес. Я её понимала: сама терпеть не могу идти по этому двору, просачиваясь между проезжающими и припаркованными с обеих обочин машинами.

Я показала, где остановиться. Пётр, затормозив возле фонарного столба, спросил:

– Если ты ко мне в гости ехать не хочешь, может быть, к себе пригласишь?

– Ко мне? – изумилась я. Он что, действительно, после своего дворца, хочет подняться в мою хрущёбину? Ну, пусть идёт. По крайней мере, на своей территории мне будет спокойнее – голову не потеряю. Да и у него прыти не будет – это не его дворец с джакузи и сексодромом.

– А пошли. Угощу тебя маминым вареньем.

В лифте опять была лужа.

– Чья-то собачка не доехала, – предположил Пётр.

– Алкоголик с верхнего этажа мстит обществу, – объяснила я. – Гадит в лифте из чувства протеста. Придётся ехать в соседнем вагоне.

Я открыла дверки тесного лифта-шкафчика. Пётр весело хмыкнул, вошёл первым в маленькое пространство, я пошла следом, закрыла лифт, нажала кнопку. И тут он обнял сзади, прижав к себе всю меня, от бёдер до макушки, и моя броня из глупой рассудочности, которую я старательно воздвигала всю дорогу, рассыпалась вдребезги. Осколки ссыпались к ногам, их звон отдавался в ушах и был золотистым.

– Лариска, что с нами происходит, а? – спросил он меня, спустя Вселенную, в которую вместился наш подъём до этажа, торопливое открывание двери, лихорадочное освобождение от одёжек и полёт на стареньком диване, который трясся и поскрипывал от наших виражей. Про тряску, скрип и всё остальное я вспомнила только сейчас, когда мы приземлились и теперь лежали, прижавшись друг к другу и приходя в себя. Голова моя, оказывается, всё слышала и отмечала. Нашла себе занятие, пока тело плавилось, и растворялось, и сливалось, и превращалось в музыкальный инструмент, да что там, в целый оркестр, ведущий потрясающе многоголосую мелодию.

– Не знаю, – хрипло сказала я пересохшим горлом, – у меня такого ещё не было.

Отголоски мелодии нашего оркестра ещё держались в воздухе. Я вспомнила страхи, терзавшие меня в машине, и улыбнулась. Плейбой, две недели… Да хоть бы и две недели такого вот счастья – и уже достаточно. И даже если у нас с Петром ничего не сложится, уже вот этой вот мелодии, того, что я смогла её услышать – достаточно, чтобы чувствовать себя счастливой.

– О чём ты думаешь? – он провел пальцем по моему плечу, было приятно.

– О том, что даже если через неделю тебя опять потянет на молоденьких моделек, я всё равно рада, что мыс тобой встретились.

– Дурочка, – теперь он провёл пальцем по моей шее, и по ней побежали мурашки. – Я, кажется, впервые в жизни занимаюсь любовью, а не постельной гимнастикой. И впервые в жизни встретил женщину, которая чувствует, а не изображает.

– Изображает? Ты о чём? – не поняла я.

– О том самом. Ты – это ты. Ты даже в этой дебильной передаче про бабочек умудрилась не превратиться в осчастливленную дуру. С тебя просто будто стёрли слой пыли, и ты засветилась.

– Ты видел «Образ бабочки»? – мне стало неловко.

– Ага. Ты там такая секси получилась, – он шутливо пихнул меня плечом. – И я пообещал Алёнке, что замучаю её своими звонками, если она не даст твой телефон.

– Так она тебя и испугалась, – засмеялась я.

– Не испугалась, конечно.

Он помолчал, а потом сказал, будто сам себе удивляясь:

– Слушай, до меня вдруг дошло. Я хочу на тебе жениться.

– Ты мне делаешь предложение? – спросила я, поудобнее устраиваясь на его плече.

– Да, наверное, – проговорил он озабоченно. – Я не знаю, как его делают, я ещё никогда никого не звал замуж. Тебя – первую.

– Ты тоже у меня первый, я ещё ни разу не была замужем, – созналась я, и тут мы посмотрели друг на друга и стали хохотать, как сумасшедшие.

– Лишили друг друга девственности, – сумел выговорить Пётр, когда смех немного стих, и мы опять зашлись от хохота.

**

Ресторан назывался «Царский терем» и был выдержан в русском стиле: бревенчатый терем с четырёхскатной крышей и башенкой, увенчанной куполом-луковкой. По двору были расставлены деревянные фигуры, изображающие скоморохов.

– Ух ты, мам, как в сказке! – Никитка восторженно глазел на это великолепие, застыв у открытой двери машины.

Да, восторгов и впечатлений в последнее время моему ребёнку досталось – хоть отбавляй. Во-первых, путешествие в поезде, первое, кстати, в его жизни. Спальный вагон предполагал спецобслуживание, и мой сын пришёл в неистовый восторг, выяснив, что шоколад, печенье, орехи, сок и йогурты, которые лежали на столике нашего купе, дают просто так, бесплатно. И тут же подарил один из наборов бабушке, провожавшей нас в дальнюю дорогу и счастливой, что в моей жизни всё налаживается. Говорить, сколько стоят билеты, в которые входит и этот «бесплатный» набор, я не стала ни ему, ни маме – незачем пугать их ценами, ни к чему.

Во-вторых, знакомство с Петром. Никитка несколько настороженно принял его, хотя за полтора суток пути мы с сыном обсуждали перемены в моей личной жизни. И я старалась дать ему понять, что хотя и вошёл в мою жизнь новый мужчина, его, Никитку, я меньше любить не стала. А Пётр – настоящий человек, сильный, цельный, честный. И дом у него достаточно просторный, чтобы выделить для Никиты отдельную спальню. А ещё в этом доме есть тренажёрный зал, сауна, и большая ванна-джакузи. А Анна Георгиевна, тётка Петра, которая присматривает за хозяйством, очень добрая, совсем невредная и ждёт не дождётся, когда Никитка поселится в их доме, потому что любит детей и хочет с ним познакомиться. И, тем не менее, мой сын весь подобрался и напрягся, когда Пётр вошёл к нам в вагон и поцеловал меня в щёку. И, пожимая протянутую Петром руку, Никитка отчего-то представился басом. Однако, уже в машине, чью марку мой сын опознал с ходу – «Лексус» – он, усевшись на переднее сидение, расслабился и, задавая по пути вопросы про лошадиные силы, объём двигателя и какие-то там форсажи, настолько завладел вниманием Петра, что ревновать начала уже я.

И, в-третьих, этот вот ресторан. Его открыли недавно, до Петра дошли слухи, что место очень приличное, и он в пути предложил съездить, посмотреть, что за заведение. Никитка, разумеется, с восторгом согласился.

– Милости просим, гости дорогие! – вышедшие к нам навстречу добрый молодец в кафтане и красна девица в сарафане и кокошнике кланялись в пояс, приглашая войти. Мы пошли вслед за девицей, а молодец, приняв ключи у Петра, поехал парковать машину. Место было стильным и дорогим. Ничего лишнего, всё строго выдержанно в рамках темы, от дубовых столов с лавками до пятачка, на котором бряцало на гуслях трио бородачей в косоворотках.

– В этом зале остаться желаете, или в верхние горницы пройдёте? – спросил нас ряженый в царевича администратор, которому нас передала красна девица.

– Никита, что скажешь? Здесь останемся, или на второй этаж пойдём? – Пётр показал на деревянную лестницу, ведущую наверх.

– На второй этаж пойдём, – выбрал сын, которому не терпелось посмотреть все здешние диковины.

Верхними горницами оказались три зала, над входами в которые были прибиты доски с надписями: «Золотое царство», «Серебряное царство», «Медное царство». Попасть в любое из «царств» можно было с площадки, на которую приводила деревянная лестница.

– Ух ты, как в сказке! Мам, помнишь, ты мне читала в детстве! – восхитился Никитка и выбрал «Медное царство». В зале пахло хвоей, хотя деревце, стоявшее в правом углу горницы было не хвойным: стволик, свитый из медной проволоки, расходился ветвями, на которых торчали медные листочки и висели медные яблоки. Медными так же были рамы вырезанных из дерева барельефов, развешанных по стенам и изображавшим сцены из русских сказок, и чеканные украшения на спинках тяжёлых стульев возле деревянных столов.

– Интересно, а в Золотом и Серебряном царстве у них всё из настоящего золота и серебра? – подумала я вслух, усаживаясь на отодвинутый Петром стул.

– Сейчас выясню! – пообещал Никитка и выбежал за дверь.

– Ф-фу, – уселся Пётр на свой стул. – Я как будто экзамен сдаю, честное слово!

– Тебя так напрягает Никита? – посочувствовала я. – Он сейчас в трудном возрасте…

– Он у тебя классный парень, – не согласился Пётр. – Просто я пока не очень понимаю, как мне себя с ним вести. По виду – детинушка выше меня ростом, а по сути – ребёнок ещё, вон как всему этому антуражу радуется.

– Ты просто дружи с ним, и всё, – посоветовала я. – Только на голову себе не давай садиться, а то он парень шустрый.

– Ну, голова у меня скользкая, сядешь – не удержишься, – хмыкнул он, почесав в затылке и принимая меню от официанта в косоворотке.

– Мама, дядя Петя, я всё узнал, – громко сказал Никитка, возвращаясь к столу. – Там всё такое же, только деревья покрашены золотистой и серебряной краской, а на стульях эти штуки тоже серебристые и золотистые. Я у официанта спросил, он сказал, что не золото и не серебро, просто металл такого цвета.

– В общем, обман зрения, – резюмировал Пётр, – надеюсь, кормят тут по-настоящему. Давай, выбирай, что хочешь попробовать.

– Нифига себе, – перевёл дух несколько минут спустя мой сын, видимо, зачитавшись меню, как сказкой.

Я была с ним солидарна: «Пара румяных рябчиков с аппетитным соусом из белых грибов», «Спинка пятнистого оленя, жареного на решетке под взваром с брусникой», «Расстегаи с рыжиками и мясом серой куропатки», «Осетрина под медовой глазурью», «Медовуха с добавлением пряных трав», «Овсяный кисель с клюквенным вареньем».

– Я всё хочу попробовать, кроме киселя! – заявил он.

– Никита, ты что, лопнешь! – засмеялась я. – Глазки завидущие, ручки загребущие!

– Не лопнет, – Пётр легко коснулся насупившегося Никитки, – мы сделаем шведский стол. Молодой человек, будьте любезны, всё меню, отсюда, досюда, и ещё вот этот пунктик, по одной порции к нам на столик. И чистые приборы отдельно принесите.

– Класс, – счастливо выдохнул мой сын, спустя полчаса, обозревая изобилие, которое еле поместилось на нашем столе.

– Кстати, за границей «шведский стол» называют «русским столом» – сообщил Пётр. – Это иностранцы в древности подсмотрели, как в Московии на столы сразу по многу закусок подают и переняли. Так что и тут мы со своим заказом вписались в стиль ресторана!

Никитка слушал его вполуха, он был занят. Переложил к себе на тарелку зажаренного на манер цыплёнка-табака рябчика, расстегай, оказавшийся пирожком с дыркой, из которой выглядывала начинка, кусок осетрины в желтоватом соусе и полностью отдался процессу еды.

– Мне это напомнило шведские столы в Тунисе, – сказала я Петру, попробовав «спинку оленя». Мясо по вкусу напоминало баранину.

– Ага, – кивнул он. – Кстати, о Тунисе. Есть идея провести там в октябре фестиваль этномузыки, я вхожу в оргкомитет. Поедешь со мной? Заодно репортаж сделаешь о фестивале, Пенкина своего порадуешь.

– А Никитка?

– А Никитка останется с Анной Георгиевной. Думаю, до октября он освоится.

– Ладно, – согласилась я. – Только обещай, что мы поживём несколько дней…

– В отеле «ультра плюс всё включено»? – не дослушал он меня. – Без вопросов!

– Нет, в оазисе, в одном милом трёхзвёздочном отельчике. Там так красиво, тебе понравится, я обещаю.

– Ладно, Золушка ты моя неисправимая, – вздохнул Пётр. – Хочешь три звезды, будут они тебе.

– Кстати, о Золушке, – спохватилась я, – чуть не забыла. Когда тебе принесут счёт за вот этот вот праздник живота, не показывай его Никитке, ладно? Подозреваю, что насчитают нам долларов пятьсот, я им с бабушкой в Челябинск меньше посылала. Не хочу, чтобы у Никитки появились преждевременные денежные сопоставления. Ладно?

– Ладно, – согласился Пётр.

Когда мы наелись и развлеклись под перестук появившихся в зале ложечников, и официант принёс нам счёт, Пётр мельком взглянул в коричневую папочку и молча прокатал свою пластиковую карту в услужливо подставленном терминале. Я не утерпела, заглянула в чек и вздохнула. Интересно, когда я привыкну к таким суммам? Мы здесь проели гораздо, гораздо больше пятисот долларов. Но, – я посмотрела на сытое и счастливое лицо Никитки – честное слово, оно того стоило!

И мы поехали домой, на Рублёвку.

Москва, май 2006 – март 2007 г.

http://www.nbaklina.umi.ru