Текст книги "Другой Париж: изнанка города"

– А лозунг-то тухловат! – сказал я, показав на транспарант. – Вообще-то это называется плагиатом.

– В смысле? – впал в ступор куратор.

– С красноярских времен его помню. Подстава была такая против Лебедя на выборах. Во время марша бомжей.

– А… ты об этом! – облегченно махнул рукой куратор. – А кому какое дело? Лозунг, как и новость, живет пять минут. Но потом можно и повторить. Если он хорошо сработал.

– Так с креативом хреново?

– А чё напрягаться-то не по делу? А ты, парень, вообще кто такой? – подозрительно посмотрел на меня куратор. – Смотрящий, что ли?

– Скорее, наблюдающий. Клошар я парижский, просто помню кое-что из российских реалий. Так что не парься! Работай! – подмигнул я ему.

Тот шарахнулся от меня и побежал дальше.

Между рядами тем временем торжественно, вразвалочку, прошел какой-то одутловатый невысокий человек. От остальных присутствующих он отличался только необычайно пафосным выражением лица и футбольным мячом, который он нес на вытянутых руках, как хрустальную вазу.

– Это он… – пронеслось по рядам.

– Кто «он»? – шепотом спросил я одного из соседей.

– Это местная достопримечательность, – ответил мне тот вполголоса, – его Сева зовут. Он из команды победителей чемпионата мира по футболу-2006… среди бомжей, естественно, когда русские в Кейптауне всех порвали. Сева потом оказался во Франции, его тут все знают. Даже продукты в магазинах бесплатно дают. Только гонора у него много, не любят его наши местные, хоть и уважают за былые заслуги…

– Дайте возможность русским бомжам тренироваться на европейских стадионах! – между тем провозгласил Сева в микрофон. – И мы всех сделаем! И в Европе, и в Америке! Мы покажем миру наш русский кулак!

Сирые зааплодировали по команде, а Сева еще долго тряс в камеру футбольным мячом.

Слово за слово, я разговорился с моими соседями, бомжами из Страсбурга, выходцами из дружественной Белоруссии. С ними как-то затесались и два француза, уже сильно пьяненькие. Страсбургские сидели кучно и поначалу вели себя довольно холодно, с презрением поглядывая на остальных участников митинга, приехавших из Парижа.

– Ненавижу этих парижских уродов! – наконец сказал один из французов, смачно икнув. – Позор. Грязные вонючие ублюдки.

– А вы кто же? – спросил я. – Есть существенные отличия?

– Мы клошары. Вымирающие животные, – с гордостью пояснил француз. – В Париже наших уже не осталось. Там в основном русские и африканские бомжи все оккупировали. Они настоящие бандиты! А клошары только в провинции сохранились. Мерд! Столица испортила нашего брата. Там все теперь только деньги решают.

– Но в чем же все-таки разница? – продолжал интересоваться я.

Француз начал бормотать что-то невразумительное и наконец сладко задремал, прислонившись к плечу своего соседа.

– Да не слушай ты их! – махнув рукой, пробасил рослый кудрявый мужик, представившийся Сеней. – Какой он клошар? Ивронь, натуральный, пьянчуга. Они просто парижским бомжам завидуют. У вас там столица, место более хлебное. А клошар – это звучит красиво, не то что бомж. Вот и гнут пальцы…

– Я тоже Париж не люблю! – встрял в разговор худенький верткий мужичок с седой бороденкой. – Нам всей семьей из Парижа уехать пришлось. Мафия там, натуральные кланы: или ты свой, или чужой. Работают только законы стаи. Все как у волков, жить нормально невозможно. Свои же, русские, других русских жестоко бьют, гоняют. Не пускают к себе. К тому же арабчата прохода не давали. Мы вот в Страсбург приехали, с Сеней и его друзьями познакомились. Стали вместе крутиться. Совсем другая жизнь пошла!

– Мерд! Мы честные клошары! – между тем, очнувшись, продолжал настаивать пьяненький француз. – Живем себе на реке Иль под мостом в коробке, никого не трогаем…

– Ага! – язвительно сказал Сеня. – Ангелочки просто! В коробке они живут! Слушай больше эти байки для туристов! Прибились к нам два французских юродивых, как будто своих мало. Страшные лентяи. Им по закону можно и медстраховку оформить, и какое-то социальное жилье получить, а они ни черта делать не хотят! Вот с нами барахтаются. И что с ними делать? У нас в деревне все сердобольные, вот мы их и не гоним, в палатку пускаем, кормим. С нами им жить легче и веселее. И деньжата перепадают, и жрачка всегда есть. Опять же, под охраной. У нас три собаки. Тут социализм – за собак деньги платят.

– Да, слышал об этом в Париже. Там тоже все бомжи с собаками.

– К тому же псы от чужих хорошо защищают. Увидят наших собачек всякие левые отморозки издалека – и не суются. Тут кого только не бывает! И чеченцы, и армяне.

Но чеченцы в основном по политической линии, они под мостами редко живут. Приезжают, уезжают. Хотя набег устроить могут. А в основном Восточная Европа тут бомжует, те еще бандюганы…

– Да и подают тем попрошайкам лучше, у кого собаки есть, – радостно сказал товарищ Сени Николай. – Один сидишь-сидишь, а получаешь шиш. Возьмешь псинку, напишешь на картонке крупными буквами «На пропитание собаке» – и сразу подают лучше: жалостливые до животных они. Даже можно просто оставить на улице одну собаку привязанную и блюдце для денег, а самому уйти, не маячить. Придешь – уже мелочишки на еду накидали. Жалеют они собачек. Нас бы кто так пожалел!

– Мы тут даже бизнес придумали, – с гордостью сказал Сеня. – Песиков наших по городу рассаживаем, а потом ходим, барыш собираем. Неплохо получается.

– Да уж. А вот в России бомжи собак и кошек едят, – сказал я, припомнив свои наблюдения. – Ловят на улицах или крадут у хозяев. А потом на шашлык пускают. Гавгавинкой называют. Причем даже в общепите такое случается. Никогда нельзя быть уверенным, какое мясо в чебуреке.

– Да знаем мы, сами из тех мест будем, – с брезгливостью ответил Николай, – это все от безысходности и депресняка. Жрать захочешь – не только псину съешь! Жалко животину, конечно, но что делать? Закон Дарвина: выживает сильнейший. А вот кто животину на чебуреки пускает – их самих расстреливать надо. Нелюди они, чикатилы.

– А эти гады, – Сеня показал на французских товарищей, – такого себе даже представить не могут! Они просто лентяи законченные, не знают, как в России бомжам живется, как там собак жрут. Полеживают себе на травке, покуривают и рассуждают, что жизнь – дерьмо, мерд по-ихнему. Ни черта делать не хотят, только жалуются. Вот бы их на «Комсомольскую» в Москву зимой отправить!

– Лентяи, лентяи… – смешно коверкая русские слова, задумчиво и немного по-попугайски повторил страсбургский клошар. – Сенья! Водка?

– Да угомонитесь вы, алконавты драные! Сколько пить можно? С утра уже трижды наливали. Организмы никудышные, закалки никакой, потом опять тащи вас под мост километр на загривке. И полный ноль благодарности!

– Так вы, правда, тут под мостом живете? – спросил я.

– Да, а что поделаешь? Жилья-то нам не дают, хотя мы бы на любое согласны были, даже на самое плохонькое. Уж довели бы до ума! Вон, приезжие нам рассказывали, что в Медоне нищим отдали полуразрушенные теплицы. Так они их в порядок привели, теперь себе сами еду выращивают. И с жильем также можно было бы поступить.

– А палатки-то у вас есть? В Париже на набережных все бомжи в палатках живут.

– Сначала ничего у нас не было, пара спальников. Маялись, конечно. Разобрали несколько ящиков, покрыли их тряпьем, вроде ничего получилось. На случай дождя полиэтилен раздобыли. Потом «Врачи без границ» приехали, дали огромную палатку… правда, одну на всех, тогда нас еще несколько человек было. А сейчас нас уже незаметно так человек двадцать собралось.

– И что, больше палаток не дали?

– Приехали тут недавно чиновники в костюмах, такие из себя важные, дали нам дурацкие анкеты заполнить. Типа, на учет поставили. Как SDF. Сказали, что должны скоро еще палаток подвезти. А пока тоже вроде ничего, перебиваемся, по очереди ночуем. В тесноте, да не в обиде. Нам костры жечь дают, греемся вот. Кончилась наша летняя лафа – до следующей весны!

– А тут недавно проездом ребята из Амстердама были, у меня как раз день рожденья был. Отдохнули, попраздновали! Развесили шарики на деревьях, палатку украсили, крепко выпили, потанцевали под музыку из мобилы. Славно погуляли, в общем, – сказал Николай. – Короче, не знаю уж, гонят эти братки или нет, но они вообще обалденную байку рассказали. Они в Амстердаме жили на улицах. Так вот, там можно получить бесплатно картонный гроб от администрации города!

– Гроб? – изумился я. – Откуда такой трагизм?

– Да ничего трагичного, наоборот, весело! Это такой специальный гроб, в нем ночевать можно. Набить его теплыми шмотками, газетами – и готов ночлег! Классно, мне понравилось. Я бы не отказался от такого подарка.

– А вот я не в восторге от такой идеи, – поморщился Сеня. – Что-то в ней есть нездоровое. Я лично живым в домовину не лягу! Лучше уж под мостом, на ящиках!

– Я тоже, пожалуй, хотя… Не замерзаете вы под мостом-то? Осень на дворе как-никак. А у вас тут явно не Ницца!

– Бывает, конечно, холодрыга. Пару раз ночами ледяная корка уже нарастала. Но пока держимся. Главное, побольше тряпья разложить, одеялами накрыться, одеться потеплее, выпить перед сном, понятное дело. Но тут в крайнем случае пропасть не дадут: ночлежки есть. Зимой в церкви пускают, одеяла дают, одежду зимнюю. Машина с горячим питанием на набережную приезжает. Можно еду и на вечер брать. Проблема другая – туристов меньше будет, жить тяжелее… Придется в Баден-Баден мотаться: там круглый год богатеев полно. Но там конкуренция и работать сложнее. Айн-цвай полицай гоняет.

– Конкуренция – в смысле, немецких бомжей много?

– Да если бы! – усмехнулся Сеня. – Поляков много. И других отвязных из Восточной Европы. А немцам-то что, их пеннеры как сыр в масле катаются. Получают очень хорошие пособия.

– А еще, говорят, им даже деньги на водку выдают, чтобы не страдали! – встрял Николай, тяжело вздохнув. – Вот это коммунизм!

– Про водку не знаю, – со скепсисом сказал Сеня, – но живут они точно припеваючи. На зиму вообще многие в теплые страны подаются, и хватает же денег паразитам! В Испанию, например. Хотя там попасть в бесплатную столовку, жидкого супчика похлебать, – большая удача, приходится подрабатывать. Зато не мерзнут!

– Пеннеры? – переспросил я, услышав незнакомое словцо. – Это кто?

– Да это вроде их бомжи, но на самом деле – нет. По нашим меркам весьма обеспеченные люди, не то что пенсионеры российские. Обзавидуешься просто. Даже французам до них далеко. Да и работенку им государство еще подкидывает. Газетками они на улицах торгуют, все доход.

– А еще у них ночлежек полно! – вздохнул Николай. – Можно жить, просто передвигаясь из города в город. Там остановился, помылся, поел-поспал как человек. Добрался автостопом до другого города. Переночевал – и дальше. Чем не жизнь? Малина!

– Кстати, тут, во Франции, я встречал странных людей. Это наши, – он кивнул в сторону двух кимарящих французов, – кричат везде, что они клошары, а на самом деле просто алкаши конченые. А я видел одного, он в пьесе Горького «На дне» одну из главных ролей играл. Представь, тут целые бомжовые театры есть!

– Что-то слышал об этом…

– Так вот, этот тип классно сыграл, талантливо, ему зарплату предлагали, звали в другие представления. А он гордый, взял все бросил и ушел дальше бродяжничать. Вот это настоящий клошар, я понимаю! Живая легенда!

В это время на площади произошло оживление. Один из организаторов митинга подвел и усадил рядышком с нами небольшую группу ярко раскрашенных вульгарных девиц в туфлях на платформах, умопомрачающих мини-юбках и чулках в крупную сетку. Сеня с Николаем уставились на них с неподдельным интересом. Вокруг сразу стало шумно и жарко, запахло приторно-сладкими дешевыми духами.

Девицам выдали плакат «Проститутки и бомжи: ДА – Россия в Евросоюзе!» То же самое, по замыслу организаторов, они должны были скандировать по условному сигналу.

Проститутки уже были немного поддатые, слишком громко говорили, много шутили и смеялись, строили мне глазки. Я тоже немного развеселился, глядя на этот паноптикум.

– А вы тут какими судьбами? – спросил я, обращаясь к самой веселой и разбитной из них, Аллочке.

– Мы тут не просто так загораем, мы – группа эротической поддержки митинга! – со смехом сказала она, не выпуская изо рта сигарету. – Пикет проституток в поддержку вступления России в Евросоюз. Мы в таких мероприятиях уже не в первый раз участвуем. Профессионалки!

– Это как? – удивился я.

– Очень просто. Хорошо знаем Андрея, одного из организаторов таких сборищ! – рассмеялись девчонки. – Он всегда учудит – так учудит! То мы против войны в Чечне выступали и беженцев поддерживали, то за одно из российских демократических движений телом голосовали, голыми тут ходили… А теперь вот за вступление России в Евросоюз ратуем. Нам в принципе все равно, за что плакаты держать. Лишь бы нормально оплатили…

– Круче всего, конечно, было на чемпионате мира по футболу в Германии, – мечтательно сказала одна из девиц. – Нас всех туда вывезли, заработали мы хорошо. Но мы любой работой не брезгуем. Жить-то надо.

– А как вас эти деятели находят? Ваших фамилий, наверно, нет в телефонных справочниках? – спросил я, имея в виду организаторов митинга.

– Очень просто. Андрей обычно звонит Милане – вон она там стоит смеется, в рыжем парике. Она у нас главная. Они договариваются, а потом Милана уже остальных девочек мобилизует, получает деньги и расплачивается с нами. Мы вроде на подряде.

– А вы в Страсбурге работаете? Или в окрестностях?

– Обычно в пределах Страсбурга. Не в «квартале пятнадцать», конечно! На берегу реки Иль своих жриц любви полно – квартал-то крутой, фешенебельный. Да и проблем потом с властями не оберешься. Там вроде как официально работать нельзя – прихватить могут. Да и жители какие-то сумасшедшие: клиентам прохода не дают, номера их авто фотографируют, стучат в полицию. Мы скромные, в дорогие кварталы обычно не лезем, стоим на мосту. Это недорого, а от клиентов обычно отбоя нет. Вот в этом году еще на Страсбургской ярмарке поработали – гостей много было…

– А проститутки-француженки в Страсбурге есть? Или в основном наши девочки работают?

– Француженок мало! – радостно сообщила Аллочка. – Они в основном элитными клиентами занимаются, разборчивые, дорогие. А так кого только нет: болгарки, румынки, хорватки, полячки, африканки есть, албанки, ну и русские, украинки, молдаванки. Говорят, наших в Страсбурге больше, чем в Париже, не знаю, так ли это.

– А власти как к вам относятся?

– Да с каждым годом все хуже, – вздохнула девушка. – Публичных домов во Франции нет, работаем как придется. Иногда с полицией стычки бывают. Тех, кого без документов ловят, через границу перевозят и на территории Германии, за мостом, высаживают. А нам куда деваться? Возвращаемся обратно. Работаем… Тут такая загруженная международная трасса, дела неплохо идут. Иногда даже русские дипломаты приезжают, такие интеллигентные. Есть с кем пообщаться культурно, хотя у них с деньгами всегда проблемы…

– А еще мы по Интернету работать стали, – вступила в беседу другая девушка, Оля, молоденькая, но уже с серым, уставшим и неухоженным лицом. – Так безопаснее. С клиентами сами напрямую через сеть договариваемся. Так надежнее, хотя, конечно, всякие извращенцы и кидалы попадаются. Никто не застрахован!

– Саркози, как стал презиком, так нам стало тяжелее, он просто руки выкручивает, это настоящая дискриминация! – пожаловалась Аллочка. – Как будто он всерьез думает, что во Франции можно запретить древнейшую профессию! Но мы просто так не сдадимся. Будем бороться!

В этот момент прозвучал голос из мегафона:

– По моему сигналу начинаем хором скандировать лозунги!

Две камеры со знакомыми телевизионщиками нацелились в нашу сторону. По команде нескольких «дирижеров», остающихся за кадром, толпа бомжей начала полупьяными голосами, кто в лес, кто по дрова, выкрикивать лозунги, написанные на плакатах, и стучать ложками по пустым кастрюлям. Я заметил, что телевизионщики сделали несколько дублей с разных ракурсов. Один из телеканалов вел прямую трансляцию, в кадре металась тощая истеричная журналистка.

Организаторы митинга переговаривались между собой по мобильным. Они явно были довольны происходящим.

После сеанса телесъемки всех участников митинга угостили водкой, и мероприятие продолжилось. Некий бомж Вася обращался с импровизированной трибуны к депутатам Европарламента с просьбой принять петицию от митингующих о скорейшем вступлении России в ЕС.

Обстановка на площади тем временем становилась все более неприглядной: некоторые бомжи уже изрядно напились и лежали, накрывшись картонными плакатами. Другие, совершенно потеряв интерес к происходящему, базарили и переругивались между собой. Апофеозом митинга стало шествие еще стоящих на ногах участников митинга через площадь к зданию Европарламента. Малейшие детали происходящего по-преж нему фиксировали, перемещаясь в пространстве, два оператора. Полицейские наблюдали за действом издалека, но не вмешивались в процесс.

Перед камерами с особым усердием крутились несколько молодых, довольно респектабельных мужиков в костюмах с галстуками. Я узнал несколько лиц из газетки «Французский бомж-ок!». Политики радостно позировали на фоне митинга, делали умные лица и давали интервью.

– Интересно, а это кто? – риторически спросил я.

– А это руководители партии! – с готовностью отозвалась Аллочка. – Мы с ними еще вчера познакомились. У них вечеринка была, а потом афтерпати до утра. Нормальные ребята.

Для проституток был организован отдельный сюжет с постановкой. Один из руководящей компании, изображающий корреспондента, подошел с микрофоном к группе девушек и начал задавать вопросы. По команде они довольно стройно проскандировали нужные лозунги. После чего Милана, ослепительно улыбаясь, поведала о том, как проститутки из России мечтают, чтобы их родина наконец вошла в Евросоюз и с их деятельности были сняты все возможные ограничения.

– Свободу проституткам и публичным домам во Франции! Даешь Россию в ЕС! – провозгласила она.

Наконец режиссер события сделал знак кураторам.

– Отлично! Все записано! Картинка получилась – зашибись! Как будто этих уродов тут несколько тысяч. Монтируем, завтра будем давать в эфир.

Политики испарились, рассевшись по нескольким джипам. Кураторы засуетились, начали собирать бомжей по автобусам, привлекая уже уставших от митинга разливанным морем водки. Со страсбургскими участниками рассчитывались чуть поодаль, выдавая одинаковые конверты с деньгами и водку «на посошок».

Отчего-то мне расхотелось возвращаться в Париж в компании пьяных бомжей. Я забрал причитающиеся мне деньги и паек, хлебнул немного водки и, незаметно перейдя за ограждение, растворился в толпе любопытных прохожих.

* * *

До вечера я бродил по Страсбургу, столице Эльзаса. Мне очень понравился этот городок. Он совсем не похож на Париж, французского в нем ровно столько же, сколько и немецкого. В этой причудливой смеси культур есть особое очарование. Немецкая часть Страсбурга, с роскошными дворцами и зданиями, показалась мне чересчур имперской и помпезной, зато во французскую я влюбился с первого взгляда.

Особенно привлек меня Гранд-Иль, остров, на котором сохранился древний Страсбург – старые постройки, деревянные дома с высокой кровлей и тремя рядами слуховых окон, как будто время тут давным-давно остановилось. Я прогулялся по площади Гутенберга: основателю европейского книгопечатания здесь установлен памятник.

Следуя указателям, я прошелся и по «маленькой Франции» – живописному кварталу, в котором сохранилось много удивительно красивых домиков с деревянными каркасами. Полюбовался квадратными крышами бывших оборонительных сооружений, которые когда-то были соединены между собой деревянными мостами.

Вдоволь набродившись по окрестностям, немного уставший от впечатлений дня, я вернулся в центр и присел на площади перед кафедральным собором. В лучах осеннего заката этот шедевр готики переливался десятком различных оттенков. Единственная его башня как будто прорезала окружающее пространство, поражая своей высотой и устремленностью в небо.

Я невольно залюбовался этим грандиозным зрелищем. На фоне бешеного ритма Парижа в страсбургском центре было что-то уютное, успокаивающее. Неожиданно сзади ко мне подошла цыганка.

– Хочешь, погадаю? Расскажу всю судьбу? – спросила она на французском с сильным акцентом.

Я вздрогнул и обернулся. Первым моим желанием было сразу послать ее куда подальше. Но когда я открыл было рот, чтобы отправить цыганку на все четыре стороны света, что-то помешало мне это сделать. Передо мной стояла юная девица ослепительной южной красоты: грива вьющихся черных волос, точеный профиль, хрупкая фигура в пышной цветастой юбке.

– Ну, погадай! – усмехнулся я и протянул ладонь, благо в кармане было достаточно денег, чтобы оплатить эту маленькую прихоть.

Девушка взглянула на меня и отчего-то замолчала. От ее первоначального задора вдруг не осталось и следа.

– Так что же? – через пару минут нарушил я молчание.

– Извини, я ошиблась! – быстро сказала она и собралась уходить.

– Нет уж, теперь не отвертишься! – рассмеялся я и поймал кончик ее длинной юбки. – Давай рассказывай всю правду.

– Твоя судьба скоро изменится, – сказала она, мучительно подбирая слова. – Ты даже не представляешь себе как.

– Всегда что-то меняется! – ответил я и достал из-под своей хламиды бумажку достоинством в десять евро.

– Нет, я не возьму! – вдруг сказала цыганка и, высвободив юбку, быстро сделала шаг в сторону.

– Эй, не уходи! Мы еще и не поговорили толком! – сказал я, пытаясь взять ее за руку. – Присядь. Смотри, как красив этот собор! Я недавно из Парижа. Собор Парижской Богоматери великолепен, но этот впечатляет не меньше…

– Нет-нет, мне надо идти, – смутившись и покраснев, прошептала она. – Мне не стоило к тебе подходить. Сначала показалось, что ты турист.

– Не совсем! – улыбнулся я. – Но точно не насильник и не маньяк. Может, пойдем выпьем по чашечке кофе?

Отчего-то мне совершенно не хотелось отпускать от себя эту чудную девушку с миндалевидными жгучими глазами.

– Хорошо! – резко сказала она, точно приняв какое-то решение. – Жди меня в кафе на улочке за собором, вон там, неподалеку от дома, похожего на шкатулку. Я скоро приду.

– Ладно! – ответил я без особой надежды, глядя, как ее стройная фигурка растворяется в вечерних сумерках.

Вряд ли цыганка вернется, но сегодня я честно заслужил нормальный ужин. Был тяжелый рабочий день. Впервые в жизни я зарабатывал на хлеб, принимая участие в митинге бомжей! Имею право нормально поесть. Успокоенный этим, я отправился в кафе и уселся за свободный столик. Мне принесли меню. Приятный сюрприз: страсбургское меню кардинально отличалось от парижского. Чего в нем только не было! Мясо, птица, лепешки! И цены нормальные.

Мне сразу пришлось по душе это старенькое кафе: то ли французское, то ли немецкое. Клетчатые скатерки на столах, стаканы для вина, на стенах – старые черно-белые фотографии. Сидишь, смотришь на это все со стороны, и непонятно, где ты, в каком времени, в какой стране. Очень уютно, почти по-домашнему.

Я заказал для начала бутылку местного белого вина и небольшую закуску. Неожиданно кто-то подошел ко мне и робко сказал:

– Привет!

Я обернулся. Передо мной стояла моя новая знакомая. Она немного утеплилась, накинув на плечи цветастую шаль. Мне показалось еще, что девушка подвела глаза темными тенями, отчего они казались просто невероятно огромными на ее узком бледном лице.

– Рад тебя видеть! Садись. Я думал, ты не придешь.

– Я тоже так думала. К тому же мне показалось, что ты слишком беден, чтобы пригласить меня в такое кафе. Я не знаю, кто ты.

– Первое впечатление обманчиво, хотя я и не богатенький турист. Просто сегодня удалось немного подзаработать.

Я налил девушке вина. Мы выпили, чокнувшись. Я подвинул ей меню:

– Выбирай все, что понравится! Как тебя зовут?

– Моника, – удивленно сказала цыганка, перелистывая страницы. – А тебя?

– Тимофей.

– Ты русский? – удивилась она.

– Да. А что?

– Не похож… – Она задумчиво хлебнула вина. – Я подумала, ты вагабонд, откуда-то из Дании. Светловолосый, светлоглазый – абсолютно скандинавский тип.

– А кто такие вагабонды?

– Кочевники, герои бесконечной дороги. Они всю жизнь куда-то идут. Я общалась с несколькими из них. Они рассказали мне, что каждый год на острове Фюн собираются вагабонды со всей страны и выбирают своего короля. Странники – они все немного рыцари, у них свой бродячий орден. Ты, конечно, не одет в форму и не носишь медали, как они. Но тебе бы пошло быть королем вагабондов и носить скандинавское имя. Например, Эрик Воин…

– Неплохая мысль, – удивился я. – Я на самом деле немного похож на вагабонда. Все время иду, иду, куда – и сам не знаю. А ты откуда будешь?

– Я родом из Румынии, из маленького приморского городка неподалеку от Констанцы.

К нам подошел официант – совсем не такой чопорный и надменный, как те, которых мне доводилось видеть в Париже. Моника заказала зеленый салат и луковый пирог.

– Пироги в Эльзасе отменные, рекомендую, не пожалеешь! – сказала она. – Они немного похожи на итальянскую пиццу. Их пекут в дровяных печах или в сковородках с высокими бортиками. А начинка у пирогов разная бывает – и шпик, и овощи, и мясо, и сметана. Есть еще гусиный паштет в тесте. Очень добротная еда.

– Да-да, припоминаю смутно! – сказал я. – В «Евгении Онегине», это такой роман в стихах, русского поэта Алекса Пушкина, было что-то про «страсбургский пирог». Здорово, попробуем, оценим! А ты давно во Франции?

– Четыре года.

– Чем занимаешься, кроме как судьбу туристам предсказываешь?

– Да ничем особенно. У нас большая семья – пятнадцать человек. И еще друзья, дальние родственники, знакомые. Настоящий табор! Моя мама умерла очень давно, отца я тоже не помню. Меня забрали во Францию родственники. Мой дядя – цыганский барон. Он здесь давно.

– Как интересно! Живешь в Страсбурге?

– Нет, – рассмеялась она. – Живу – везде. Как настоящие бродяги.

– Это как?

– Очень просто. В складчину братья отца, как многие цыгане, купили мини-вэн и фургоны. Жилья своего нет, кочуем по Франции, пытаемся зарабатывать. А когда надоедает, уезжаем в другое место. Мы – цыганское племя, бродяги. Нас нигде не любят. Сейчас в некоторых французских городах на улицах запретили просить милостыню, стало совсем тяжко. Ведь многие цыгане как раз этим и жили…

Мы помолчали, выпивая вино. Вскоре принесли закуски.

– Сколько ты уже в Эльзасе? – спросил я.

– Два месяца. Страсбург – красивый город. Хотя рядом есть Мюлуз, которая тоже очень красива, и Кольмар. Ты знаешь, что означает «Страсбург»?

– Нет, – опешил я. – Даже никогда не задумывался.

– Так получалось, что я часто бывала рядом с туристическими группами… – Моника покраснела. – Слышала многое из того, что экскурсоводы говорили. Страсбург – это «город дорог». Римляне назвали его Аргенторатум. Потом Атилла разрушил город. На его руинах поселились франки…

– Город дорог? Неожиданно. А впрочем, справедливо. Этакий перекресток Европы. Ты интересуешься историей?

– Да. Мне вообще интересно все, что я вижу вокруг. Мне хочется знать больше… мы народ кочевой, много видим людей и разных мест. Как нас только в древности не называли – и египтянами, и богемцами. Говорят, мы – первая богема, – Моника улыбнулась. – Я кочую, как и мои предки, но мне хочется сохранить для других впечатления. Пусть я не заканчивала университетов, но много общалась с людьми. Это школа не хуже, поверь! Может быть, когда-нибудь и книгу напишу. Столько людей, кто всю жизнь проживает у себя в деревне или маленьком городке, ничего не видит, не знает… А у меня перед глазами – весь мир.

Удивлению моему не было предела. Эта юная красавица звучала совсем иначе, чем я мог предположить. Чем быстрее опустошалась бутылка с вином, тем оживленнее и разговорчивее она становилась.

– А какие у тебя дальше планы на вечер? – поинтересовалась она.

– А что, есть предложения? – удивился я в свою очередь.

– Есть, – сказала она и снова покраснела. – Мы можем пойти к нам в табор. Я покажу тебе, как мы живем, если тебе интересно. Думаю, я смогу договориться с дядей.

– Отличная мысль! – обрадовался я. – Сейчас только расплатимся…

Я подозвал официанта, попросил счет. Он смотрел на меня довольно подозрительно, но, когда я решительно достал из кармана своей хламиды смятые купюры и вложил в кожаную книжечку, не забыв про приличные чаевые, его лицо про сияло.

– Приходите еще, мсье, мадмуазель…

– Спасибо! – ухмыльнулся я.

Мы с Моникой вышли на улицу. Было весьма свежо, она куталась в расшитую пеструю шаль. Мы пошли по извилистым улицам, на которых зажглись фонари. Ощущение почему-то было почти нереальное.

– А ты не похож на других мужчин! – вдруг задумчиво сказала моя спутница.

– Почему? – искренне удивился я.

– У тебя глаза умные и хорошие. А еще ты за ужин заплатил. Французские мужчины никогда не платят. Они говорят «пополам»!

– Да ладно, ерунда все это. За женщин надо платить! Особен но за таких красивых! В России так принято, – улыбнулся я.

– Ты знаешь, обычно мы не говорим, что мы цыгане, – призналась мне чуть позже Моника.

– Почему?

– Цыганам во Франции всегда подают меньше. Если я скажу, что я из Румынии, могу за день вообще ничего не заработать. Французам надоели беженцы из Румынии. Они предпочитают других попрошаек.

– Кем же ты представляешься?

– По обстоятельствам. Чаще всего – украинкой. Или афганкой на худой конец, но это когда уж совсем дела плохо идут. Не люблю в чужую одежду одеваться, особенно в черную. Хотя тогда получается к вечеру сто – двести евро собрать. Я, в отличие от многих других, чаще хожу так, как мне нравится! – Моника с гордостью продемонстрировала пышную юбку и яркую шаль.

– А что другие? Разве они иначе одеваются?

– Конечно! У нас в последнее время много женщин в черном. Платки и даже настоящие хиджабы надевают – для правдоподобности. Рассказывают, как они от талибов пострадали. Таким женщинам всегда охотно подают, особенно если они с детьми грудными на руках. Обидно мне, что к цыганам во Франции такое отношение. Ведь мы принесли сюда слово «богема», одно из самых модных французских слов!

– А какое, прости, цыгане имеют отношение к богеме? – полюбопытствовал я.

– Самое прямое! Сами истоки этого слова – в свободолюбивом и кочевом цыганском мифе. Так сначала называли авантюристов, искателей приключений, воров, клошаров, карточных шулеров, десятки которых обитали тогда на улицах Парижа. Только потом появились оперы, стихи, прославлявшие богему. После чего богемой стали называть поэтов, художников, разных творческих людей…