Текст книги "Нежная ночь Ривьеры"

Полин уезжает

(Ривьера, 1925–1928 годы)

Да, наверное, сейчас самое время исчезнуть.

Полин подошла к шкафу, посмотрела на аккуратно развешанные вещи – каждая была маленьким шедевром. Она не знала: радоваться ей или горевать. Хэдли наконец решилась объясниться с Эрнестом. Завтра утром, пока еще все спят, Полин наконец уедет.

На три месяца.

Невозможно было и дальше терпеть это унижение. Она, известная журналистка, богатая и самостоятельная женщина, звезда модных журналов и королева аристократических салонов, уже полгода ходит с супружеской парой Хемингуэев третьей лишней. И вся эта светская накипь, которая мизинца ее не стоит, насмешливо смотрит вслед и гадает: отобьет она мужа у рохли Хэдли или нет.

Она не собиралась никого отбивать. Хемингуэй для нее – не такая уж лакомая добыча. Небогат и пока еще малоизвестен. Но чертовски талантлив – уж она знает в этом толк.

Просто Полин в него влюбилась – в его животный магнетизм, бешеную энергию, бронебойное обаяние. И абсолютно схожее чувство юмора. Разве могли между ними не залетать яркие искры? И потом, они из журналистской среды, в обоих бьется гремучая смесь цинизма, стремления к свободе и страсть к словесной игре даже в самые интимные моменты. Они созданы друг для друга – никогда не думала, что хотя бы про себя произнесет эту банальную фразу.

Но на Хэма нельзя давить, она сразу это поняла. И он очень привязан к Хэдли. Измучился от чувства вины. Ведь это благодаря поддержке жены – в том числе и финансовой – он смог писать, не сильно думая о заработке.

Три месяца разлуки – не приведут ли они к тому, что это чувство вины и привычка к жене возобладают над их любовью?

Полин захлопнула шкаф, так и не достав из него ни одной своей модной вещички. Подошла к окну, уставилась в темный сад.

У нее был живой практический ум, она не умела тихо страдать. Зато умела искать выход. Он есть в любой ситуации.

Итак.

Да, они не будут видеться. Но Хэдли ничего не сказала о письмах!

Она будет писать Эрнесту каждый день. О, она отлично умеет писать! Шутить, льстить, жаловаться на тоску, разжигать в нем любовное томление. Через три месяца такой горячей любовной переписки он сам первый потащит ее в церковь.

В церковь… Тут ждала еще одна трудность. Ее глубоко верующие родители-католики явно не одобрят брак с разведенным мужчиной. Да еще и протестантом. Что тут можно сделать?

Рассказать родителям, как они с Эрнестом друг друга любят. Так сильно, что Эрнест ради нее перешел в католичество! Хэм не такой уж истово верующий. Перейдет. Тогда родителям придется с этим смириться.

А чувство вины перед Хэдли…

Полин задумалась.

Она знала, что Эрнест очень серьезно относится к деньгам. Они для него – свидетельство силы. Значит, он должен дать Хэдли денег. Своих. Откуда их взять? Его роман «И восходит солнце» очень хорош. Он явно будет иметь успех. Пусть передаст Хэдли на него права, и весь гонорар пойдет бывшей жене и Бамби.

Внушительная жертва. Достаточная, чтобы заглушить чувство вины. Но если подумать, не такая большая. Ведь у нее много денег. Очень много. Хватит на двоих.

Полин подошла к шкафу, стала быстро доставать из него свои легкие блузы, невесомые платья. И усмехнулась. На работе ее прозвали «решительным терьером». Если вцепится – не выпустит. Ну что ж.

Она всегда добивается всего, чего захочет.

Недолгое прощание

Два главных кавалера Сары явились к ним перед отъездом один за другим. И оба говорили о своих женах.

– Она велела нам с Полин не видеться! – Хемингуэй был вне себя: пожалуй, таким Сара его еще не видела. Весь флер их невинного кокетства слетел, похоже, сейчас он искал лишь дружеского участия у нее и у Джеральда.

– Зачем, зачем она вообще это затеяла? Вся эта отвратительная ситуация – целиком ее вина! – горячечно говорил он, расхаживая по гостиной, где уже теснились в углу коробки: хозяева готовились к отъезду.

Джеральд посмотрел на Хэма с удивлением. При всем сочувствии к таланту винить в своей измене преданную жену…

А тот продолжал:

– Теперь все разрушится. Полин сегодня утром уже уехала. А я? Что делать мне? Мы возвращаемся в Париж, но разве могу я теперь жить с Хэдли под одной крышей? Я обещал Полин, да и… Черт! Идиотская ситуация!

Он вопросительно посмотрел на Джеральда.

– У нас есть свободная студия в Париже. Я дам тебе ключи. А потом… Решим что-нибудь. Хэдли не хочет принять правду, но ты не сможешь нормально работать и жить, если не перерубишь этот узел. Мы целиком на твоей стороне. О деньгах для Бамби не волнуйся, – как всегда, бросился на помощь Джеральд.

– Хэдли не стоило выставлять тебя виноватым. Ты просто остаешься сам собой – тебе всегда нужно лучшее, – мягко улыбнулась Сара, отставляя на столик чашечку с кофе. – Позавтракаешь с нами?

Ответная улыбка Эрнеста напомнила гримасу. Он все же не был готов признать свой выбор жены не лучшим. И не очень хотел обсуждать с Сарой отношения с другими женщинами. Тем более на какую-то секунду ему показалось, что Мэрфи имеют в виду и то, что Полин, в отличие от него и Хэдли, богата. В последнее время они сами приучили его ко всему лучшему: оплачивали ему и друзьям поездки по миру, билеты на поезда, хорошие отели в Испании и на зимних горных курортах, места на корриде, лучшие лыжи и лучшие удочки для рыбалки… Хэдли с ее старомодностью явно выбивалась из этой блестящей компании.

Но в его отношениях с Полин дело не в деньгах!

Хемингуэй тряхнул головой, вежливо ответил Саре:

– Нет, спасибо, мне надо идти.

И обернулся к Джеральду:

– Ты уверен… Насчет студии? Я вас не стесню?

– Не говори чепухи! Конечно, нет. Сейчас принесу ключ. Он в кабинете.

Все время, пока тот отсутствовал, Хэм молчал. Сара чувствовала неловкость: Эрнест вышел из привычного образа мужественного, отважного, циничного рубахи-парня, а новый образ – несчастного мужа и любовника – ему не нравился.

Наконец Джеральд спустился. Хэм взял у него ключи: про себя он уже решил, что с вокзала в Париже они с Хэдли разъедутся в разные стороны. Надо начинать новую жизнь.

Совсем как прежде, с ласковой силой заглянул Саре в глаза. Коротко сказал, прощаясь:

– Спасибо, друзья. Я не забуду вашей поддержки.

И не обманул…

* * *

Скотт на следующий день тоже пришел один, хотя еще вчера они уговаривались все вместе поужинать где-нибудь в Ницце. После неудачной пляжной вечеринки Сара не хотела больше с ними видеться. Но на Зельду нельзя долго злиться – уже назавтра она снова стала мягкой, нежной, излучающей светлое тепло. Сара подумала, что та похожа на породистую красивую кошку: что бы она ни вытворила, ее невозможно разлюбить. И они с Джеральдом оттаяли. Особенно он.

– Дорогие, спасибо вам за все! Вы так много для нас сделали и так много от нас вытерпели! Но, боюсь, ужин отменяется, – сказал он. – Зельде что-то нездоровится. Мы решили вернуться в Париж.

И, натолкнувшись на вопросительный взгляд Сары, неохотно кивнул:

– Да, у нее вчера был очередной приступ. Теперь она решила, что должна стать балериной и войти в труппу Дягилева. В ее-то годы начать танцевальную карьеру? Безумие! Но она нашла какую-то репетиторшу, купила огромное зеркало и занимается перед ним, пока не упадет от усталости. В прямом смысле. Вчера я нашел ее лежащей без сознания, а ее балетки были все в крови.

– Ты помнишь наш разговор? – серьезно спросила Сара.

– Да. В сентябре мы поедем в швейцарскую клинику, я им уже написал. Покажу Зельду врачам, они подлечат ей нервы. Надеюсь, на следующий год мы все здесь будем счастливее! Я бы очень этого хотел. – Скотт посмотрел на Сару.

– Да-да. Ты знаешь – мы всегда рады вас видеть. – Джеральд был само радушие.

– Я тоже думаю – мы должны стать счастливее на следующий год! – воскликнула Сара.

Впереди у нее были изысканнейшие приемы в Париже, вечеринки с самыми яркими талантами Европы, путешествия с веселыми компаниями писателей и художников на лучшие курорты мира. Ну и дружба с Хемингуэем, ее надежным плечом, несмотря на всю его семейную неразбериху. Все-таки их отношения – особые. Она помнит, как он смотрел на нее, когда уходил с виллы…

Жизнь и правда обещала быть прекрасной! И, конечно, да. Следующий год будет лучше этого. Обязательно лучше.

Куда пропала Лиза

(Лазурка, 2013 год)

Какое-то время Лиза прикидывала, через кого лучше выйти на Влада: сын или племянник? Выбрала племянника. А оказалось – и Поль не понадобился. На неудачной вечеринке у Ирусика Влад подошел к ней сам. Сказал, что приметил ее еще на яхте. И пригласил на коктейль. В приватной обстановке.

Отомстить Владу Лиза решила в 15 лет.

Это был ее день рождения. Каждый год 28 апреля отец устраивал на их вилле – той самой, что арендовала для вечеринки Ирусик – феерический праздник. Всегда разный. В пять лет она проснулась – а под окнами шумит шапито: карусель с лошадками, дрессированные пумы, медвежата на великах. В шесть лет это была водная феерия с фонтанами, бассейнами с золотыми рыбками и настоящим дельфином. В восемь лет сад превратился в джунгли с веревками для лазанья и пещерами с сокровищами, в десять – в замок принцессы. Одна и та же фирма выполняла заказы отца, и только он знал, каким будет ее праздник. Даже мать была не в курсе. Впрочем, мать вообще была не в курсе Лизиной жизни. Все ее интересы сосредоточились на порошке в тумбочке и личном шофере.

В ее пятнадцатилетие сад превратился в киностудию. Настоящие гримеры делали ей макияж, костюмеры наряжали в платья, юные актеры разыгрывали с ней сценки, режиссер командовал, а оператор снимал пробы на камеру.

Снял он случайно и то, как к дому подошли трое мужчин: Влад Дюбуа и двое его телохранителей. Лиза потом много раз пересматривала эти кадры.

Они зашли внутрь. Потом послышался шум возбужденных голосов из раскрытого окна.

Тут режиссер прикрикнул:

– Стоп! Ты работаешь или нет?

А в доме раздался выстрел.

Когда они забежали в кабинет отца, его голова лежала на письменном столе, из огромной дырки в виске лилась кровь, на полу валялся пистолет.

Ни записки, ничего.

Мать, которая спустилась на шум, осоловело водила бессмысленными глазами. Горничная рыдала в голос. А Лиза заплакать не могла.

Вся ее жизнь разрушилась в один миг.

– Это они, они убили! – твердила Лиза полицейским, которые вскоре появились в доме.

Но те не слушали: охрана утверждала, что Дюбуа с телохранителями вышел из дома до выстрела.

Лиза не верила. Наверняка кто-то из его людей остался в доме и застрелил отца. Не мог он вот так ее бросить и даже письма не оставить! В день рождения!

После похорон выяснилось, что отец был весь в долгах. И праздник этот идиотский тоже устроил в долг. А задолжал он как раз Владу Дюбуа.

Пришлось переезжать из роскошной виллы в крохотную комнатушку на окраине Ниццы, из элитной школы переходить в школу для бедных.

Такое не прощается. И Лиза поклялась отомстить.

После школы уехала в Париж, потусовалась среди музыкантов, стала петь в кафешках, менять богатых любовников. Пока не накопила достаточно денег. И вот – вернулась.

План был такой – сначала Дюбуа следовало разорить. Как это сделать, она уже решила. Шантаж. Отмывал денежки Влад через Ирусика. Ирусик, конечно, его бы не сдала. А вот ее жиголо за хорошее вознаграждение – легко. Залез к Ирусику в комп, скачал кое-что, передал ей в баре «Негреско» флешку. Для начала хватит.

На встречу Лиза пришла во всеоружии. То есть в шелковом черном до пола платье – только разрез приоткрывал ее длинные бледные ноги. И в макияже утопленницы – так смеялся Поль, когда она подводила зелеными тенями глаза. Лиза решила, что олигарху бледная немочь понравится больше пышногрудых красоток в мини-юбках, на них он насмотрелся.

Сначала показалось, что она угадала.

Влад оглядел ее взглядом сытого кота, пригласил сесть за стол в обитой красным бархатом гостиной на верхней палубе, спросил, что она будет пить. И услышав:

– Водку! – понимающе кивнул.

А вот дальше пошло не по плану.

Он вальяжно откинулся на спинку дивана и неожиданно усмехнулся:

– Девочка, ты сильно не старайся. Я тут справочки о тебе навел. Ты дочь Семы Волжского. Что уставилась? Не мстить ли ты мне пришла? Если так, то зря. Я папашу твоего не убивал. Он сам во всем виноват.

Думала, папочка твой чем занимался? Зарабатывал денежки честным трудом? Нет, дорогуша, немного нефти, много наркотиков. А потом всех подставил. То ли и правда у него груз сперли. То ли сам он его… Занял у меня и других серьезных людей много денег. И не отдал. Так приличные люди не поступают.

Да, когда мы пришли и я увидел твой детский праздник, хотя ты была уже здоровая кобылка, я его слегка пугнул. Сказал, что с тобой могут сделать мои парни, если он долг не отдаст. Но так все кредиторы говорят. Кто ж знал, что он у тебя такой впечатлительный.

Так что вопрос о мести я бы с повестки дня снял. Если есть другая программа пребывания – велкам. Если нет – гуд бай. Денис тебя проводит.

Влад кивнул на дверь каюты, за которой, очевидно, дежурил какой-то Денис.

Лиза застыла, как змея на камне. Непонятно, что делать дальше. А главное, за последние несколько месяцев тут, на Лазурке, она сама вдруг поняла, что папашка, скорее всего, выстрелил в себя сам. Глупо было киллерам делать это на виду у кучи народа. Нет, раздавили его не физически. Психологически. А за это и месть должна быть другой. Долгой.

Лиза залпом выпила водку, поставила рюмку на стол.

– Ну, что решила? Уходишь или остаешься?

Она вскинула на Влада глаза, в которых была такая же темнота, как в тенях на веках. Беспросветная.

– Я остаюсь, – сказала тихо. И усмехнулась. – Это лучший способ отравить вам жизнь.

– Согласен, – хохотнул Влад. Ему давно уже не было так интересно ни с одной женщиной.

Он открыл дверь каюты и скомандовал кому-то:

– Заводи мотор.

– Куда мы? – спросила Лиза.

– Так, походим.

И добавил:

– Выбирай маршрут. Перед нами весь мир.

Спешный отъезд

Мы с Машкой еще не дослушали жалобы Мари, как дверь в гостиную распахнулась и вошел Борис. На его лбу выступили капли пота, под мышками на футболке расплылись влажные круги – солнце за окном пекло так, будто решило испепелить все живое. Но физиономия сияла.

– Ну? – Мари аж подпрыгнула на стуле. – Нашел?! Где записная книжка?

– У меня, – еще шире улыбнулся Борис. – Идиот бармен бросил ее в ящик и забыл. Пришлось убедительно просить вспомнить.

– Ты его бил? – возмутилась я.

– Бармена?! Я дал ему 50 евро. Поверь, это посильнее любого нокаута.

– Давай ее сюда! – перебила Мари. Но Борис вдруг перестал улыбаться.

– Нет. Я вас, конечно, уважаю. Но верю только себе. Книжку я спрятал. Здесь, рядом. Но без меня не найдете. Сейчас мы с девушками отсюда уедем. И когда будем достаточно далеко, я позвоню, назову вам место. Уж извините.

– Не боишься, что мои ребята… – Мари не договорила.

– Зачем? Пантеры никого не пытают и не убивают – это ведь ваше правило?

– Мой сын учит меня, что все меняется…

– И сильно он преуспел?

Мари усмехнулась.

– Хорошо. Я бы и так вас отпустила. Все, ухожу на покой. Надоело. Кругом одни безмозглые идиоты. Вроде тебя, – кивнула она Борису. – Алиску упустил, камешки профукал!

Борис смутился:

– Не представляю, как этот Бернар Пети нас раскусил. Я его просканировал – не мог он до такого додуматься.

Машка горделиво вскинулась и уже открыла было рот, чтобы каркнуть во все воронье горло: «Это я! Я вас раскусила!»

Но я вовремя пихнула ее ногой.

Мари перевела на Машку по-орлиному пронзительный взгляд:

– Девочка. Ты же понимаешь: если напишешь хоть строчку о том, что здесь видела… О чем я тебе рассказала…Не проживешь и дня. Как и твои родные. Учти, на предателей наше правило не распространяется. Кивни, если поняла.

– Я не самоубийца, – быстро кивнула Машка.

– Забирай своих девок и сваливай, – пробурчала Мари. – Я жду твоего звонка 15 минут. Если его не будет – вы все покойники.

– Пошли! – скомандовал нам Борис.

Мы были уже у самой двери, когда Мари вдруг окликнула:

– Ты! Как там тебя… журналисточка! Если я передумаю, Катерина черкнет тебе весточку. Тогда можешь что-то написать. Роман. Без настоящих имен. Не хочу портить Полю жизнь. Хоть одного уберечь от этой дряни.

– Как же вы так решились? Умереть. Исчезнуть. Сжечь столько старинных вещей, все эти картины… – спросила напоследок Машка: она не любила, когда что-то остается непонятым.

– И правда думаешь, что я сожгла оригиналы? Ты еще глупее, чем кажешься! – хмыкнула Мари. – Да там сгорело-то несколько комнат. Больше дыму. А насчет исчезнуть… У нас есть правило: если возникает опасность, надо сбрасывать хвост и уходить. Чутье не совсем пропало. Розовым пантерам конец. Значит, и мне. Восстану из пепла кем-то другим. Больше перемен – длиннее жизнь. Потом поймете.

– Значит, вот почему нож был с птицей Феникс! – не выдержала я.

– А-а! Догадалась! Молодец! – прищурилась Мари. – Уходить надо красиво!

Она, всю жизнь ставившая театральные представления краж, просто не выдержала искушения: поставить яркий спектакль собственной смерти. И самой его наблюдать.

– Поля жалко. Он же так вас любит! Да и вы теперь никогда его не увидите. – Машка все еще не могла смириться, что Поль уже не ее забота.

– Полю сейчас деньги нужнее, чем я. Пусть считает меня жертвой бандитов, а не их главой. Хотя… кто меня знает. Может, через несколько лет я и воскресну. Тем более, если удастся раскрыть секрет вечной молодости…Идите уже, я хочу поскорей увидеть эту тетрадь!

* * *

В багажнике машины Бориса лежали наши чемоданы – я даже не стала спрашивать, как ему удалось вытащить их из отеля. Каким-то чудом он еще и купил нам два билета до Москвы. Самолет вылетал через четыре часа.

– Подбросьте меня к Гусыне! – подскочила к машине Катя, прижимая к себе вечного Буника.

Мы переглянулись. Может, это был хитрый план Мари покончить с нами в дороге?

Но Борис уже сказал:

– Залазь на заднее сиденье.

А мне кивнул на место рядом с собой. Интересно, это что-то значило?

Лучший вор Лазурки

Мы уже подъезжали к дому Кати, когда Машка к ней повернулась:

– Обидно, если алмаз так и не найдут. Все же музейная редкость! И судя по всему, он должен быть где-то в доме. Как учил Шерлок Холмс, на самом виду. Но чтоб никто не догадался. Ты была у Гусыни и как? Ни одной зацепки?

– Ни фига! – вздохнула Катя. – Говорит, муж в их последнюю встречу совсем пьяный был.

– Так это хорошо. Пьяные больше болтают. Что именно он сказал?

– Ничего особенного. Чувствовал, что его скоро кокнут. Потому и колье отдал. Вроде хотел что-то еще отдать. А потом передумал.

– Вот с этого места поподробнее… Как передумал, что именно говорил?

– Господи, чего ты привязалась? Я уже Мари все доложила. Надрался, колье Гусыне по пьяни принес. А потом они сидели за столом, выпивали уже вдвоем. Он глаза так к небу задрал, в потолок уставился: «Нет, говорит, пока не отдам. Дай бог, все утрясется. Еще не время».

Не знал, что боженька его молитвы не услышит и скоро приберет.

– Куда, говоришь, уставился? В потолок? – переспросила Машка. И вдруг закричала Борису: – Поворачивай! Едем к Гусыне!

– Но у нас самолет, – запротестовала я.

– Успеем!

Когда Машку обуревает очередная идея, она сама, как реактивный двигатель.

…Гусыня не хотела открывать нам ворота.

– Голова болит. Не готова вас принять, – бормотала она в домофон.

– Открывайте, это срочно! Мы приехали вам помочь! – запальчиво кричала Машка.

Наконец железные ворота плавно разъехались.

Причина неготовности Гусыни к визиту гостей стала понятна сразу. Хозяйка, встретившая нас в прихожей, была нечёсана, в дорогом, но замызганном халате, и, если к ее рту поднести спичку, выдыхаемый воздух превратился бы в огонь. На столе в гостиной стояла ополовиненная бутылка виски – ее явно открыли недавно. Рядом со стулом валялась еще одна – пустая.

– Девчонки! – нетвердо сказала Гусыня, игнорируя нашего сопровождающего. – Мне тут ссстрашно. А уехать не на что. Денежки все – тю-тю. Я нищая! – Она театрально развела руками.

– Возможно, прямо сейчас вы разбогатеете, – деловито сказала Машка. – В какой комнате вы выпивали с Георгом в последний день?

– На к-кухне! А ч-ч-что? – запинаясь, удивилась Гусыня.

– Идем туда.

Мы зашли в просторную хайтековскую кухню, похожую на картинки из модных мебельных журналов: холодную и безликую. Только забитая грязной посудой раковина придавала ей жилой вид.

Машка вскинула глаза. Я уже поняла, о чем она думает. Над столом висела круглая люстра, похожая на модель Вселенной – с кучей мелких и крупных хрустальных шариков и страз.

– Лупа у тебя дома есть? – спросила Машка Гусыню, решив отставить церемонное «вы».

Та стояла столбом.

– А ну тебя! Борис, снимай люстру, под потолком мы ничего не разглядим!

Тот, на удивление, не стал спорить, а, скинув сандалии, резво вскочил на стол.

– Вы…. Вы это чччего? – пьяно удивилась Гусыня, глядя, как незваный гость ловко отстегнул светильник от крюка.

– Минутку терпения! – сосредоточенно пробурчала Машка, разглядывая уложенные на стол сверкающие капельки и шары.

Мы нашли его только через десять минут. Георг закрепил камень, подклеив его на крошечной скобке между другими шариками на одной из сверкающих гирлянд. Он был совсем не глуп.

– Это редкий алмаз. Зеркало Португалии. Ваш муж его украл. Но, думаю, одна женщина все же вам хорошо за него заплатит, – сказала Машка Гусыне, мельком заглянув в мерцающую поверхность камня. Кто знает, может, он и правда приносит несчастья. – На вашем месте я бы сейчас приняла холодный душ. И позвонила – есть тут такая… коллекционерша. Вон она знает ее номер, – кивнула Машка на застывшую столбом Катю – та все никак не могла поверить, что миллионы долларов только что висели прямо над ее головой. – Сами вы этот камень не продадите. А с ней, может, столкуетесь. Сколько там времени? Нам пора на самолет.

…Мы стояли в аэропорту у стойки регистрации. С одной стороны, я чувствовала неимоверное облегчение. Наконец этот кошмар закончится. А с другой…

Борис стоял рядом. Но мне казалось, его сердце тоже подсасывает противная тоска.

– Куда ты сейчас? – спросила я, просто чтобы не молчать.

– Тебе лучше не знать. Но я тебя найду! Ну, пока?

Он неожиданно притянул меня к себе, заглянул в глаза, осторожно коснулся губ. Мое тело размякло, я будто выпала из времени и пространства.

– Стойте! – вдруг вскрикнула Машка. Борис отпрянул. Потом все же снова нашел мои губы…

– Да хватит целоваться! – Глаза подруги лихорадочно блестели. – Вы поняли? Нет, вы поняли, кто выиграл этот спор? Получается, Лучший вор Лазурки – это я!