Текст книги "Моё сводное наваждение"

Глава 22. Любовь

– Мир… – выдыхаю я взволновано, – а как же мы будем её искать?.. Я… я об этом совсем не подумала…

А теперь мы уже въезжаем в чужой город, и я всерьёз начинаю паниковать. Как же так вышло?.. И что делать?

– Фенек, – усмехнувшись, коротко смотрит на меня Мирон. – Мы живём в современном мире, на секундочку. Не волнуйся, – ложится на моё колено его тёплая ладонь. – Всё под контролем.

Смотрю на его улыбающийся профиль и медленно выдыхаю. Не знаю, что он придумал, но мгновенно успокаиваюсь, потому что безоговорочно ему доверяю. После вчерашнего разговора доверять ему стало, как дышать – совершенно естественно.

Я и представить не могла, какое прошлое было у Мирона, какой на самом деле у него отец. И с содроганием думаю о том, каким бы он мог стать, если бы в его жизни не появился мой папа… Отец не имел возможности влиять на моё воспитание, и, конечно же, винит себя за это, но он замечательный человек, потому что благополучно повлиял на воспитание Мирона. Если бы появилась возможность всё переиграть в мою пользу – не раздумывая, отказалась бы. В то время Мирону он был нужней.

А что касается матери Мирона… И её предостережения… Нет. Не хочу об этом думать сейчас. Слишком больно осознавать, что она категорически против наших отношений.

– Предлагаю перекусить для начала. В животе урчит, – смеётся Мир, когда мы едем вдоль улицы с разными вывесками магазинов и прочих мест для проведения досуга.

Я, улыбнувшись, согласно киваю – из дома мы уехали ещё до начала завтрака, выпив лишь по кружке кофе.

Когда с едой было покончено, Мирон достал телефон и начал в нём что-то набирать, я же, откинувшись на мягкую спинку диванчика, уставилась в окно. По улице бродили люди, видимо тоже решившие сходить на обед. Почти у всех есть работа. Любимая или нет. Заботы. Ошибки, которые они совершали в юности. Свои страхи и сомнения. И, как вариант, один из пяти, проходящих мимо окна людей точно знал, или знает сейчас, то, что хочет от своей жизни. Я же всё чаще начала приходить к мысли, что не знаю этого. Папа, Ксения и, конечно, Мирон дали мне понять, что мамины планы на мою жизнь – не абсолют. В первую очередь, потому что я сама не вижу себя в намеченном мамой будущем.

А ещё…

– Я совершенно не знаю, что буду говорить Марте, – вздохнув, шепчу я вслух.

Мирон поднимает глаза от телефона и несколько секунд всматривается в меня задумчивым взглядом.

– Думаю, слова сами найдутся, когда ты её увидишь, – предполагает он через мгновение.

– Надеюсь, ты прав, – горько улыбаюсь я. – Будет не удобно, если я подойду к ней и буду долго молчать.

– Всё будет хорошо, фенек, – ласково улыбается он. – Просто помни, что я рядом.

– Спасибо, Мир. Для меня это очень важно.

Мирон отвлекается на пискнувший в его руках телефон и начинает широко улыбаться:

– А вот и твоя подруга объявилась. Кстати, она сейчас буквально через дорогу.

– Откуда ты знаешь? – подаюсь я вперёд, желая заглянуть в экран девайса.

– Инстаграм, – поворачивает он телефон ко мне, показывая селфи сидящей за круглым столиком Марты. – Она отметила место на фото.

– И что же… Мне… мне нужно идти к ней?.. Сейчас?..

– Ну, мы, как бы, именно с этой целью встали сегодня ни свет-ни заря, – усмехается Мирон, а затем хмурится, потому что видит, что его шутка не спасла меня от накатывающего волнения. Встаёт с места и садится на мой диванчик, обняв мои плечи одной рукой: – Спокойно, Лю. Максимум, что может случится из плохого – она не захочет тебя выслушать. А мы уже пришли к выводу, что в таком случае она будет полной дурой. Но я уверен, что она обрадуется тебе. Слышишь? – поднимает он двумя пальцами мой подбородок. – Всё будет хорошо. Обещаю.

Ладонь полностью ложится на мою щеку, а губы Мирона приближаются к моим и согревают нутро своим теплом. В этот раз я не забываю дышать, но сердце уже по привычке набирает обороты, каждым ударом в груди отдаваясь сладким эхо. И как же мне нравятся поцелуи Мирона! Так волнительно приятно, что даже пальцы ног поджимаются от удовольствия.

– Пойдём, пока она одна и не ушла, – улыбается Мирон, следом поднимая меня с диванчика.

Мы за несколько минут преодолеваем улицу и входим в другое кафе. Мирон, шепотом пожелав мне удачи, подталкивает меня в глубь зала, а сам идёт к другому столику. Обтираю вспотевшие ладошки о джинсы и иду к Марте, сидящей ко мне спиной. При этом кусаю губы, даже не чувствуя боли – до того волнуюсь.

– Привет, Марта, – выдыхаю едва слышно, остановившись сбоку от неё и пытаюсь растянуть в улыбке губы.

– Лю… Люба?..

– Да… Можно… я присяду?

– Да… наверное, – тоже выглядит она растерянной. – Да, садись.

– Спасибо.

– Что… что ты здесь делаешь, Люб? – выдыхает она со смешком. – Очень неожиданная встреча…

– Я приехала к тебе, Марта, – решаю я обойтись без лжи. – Чтобы попросить прощения.

– Эм… За что?

– За… за тот случай три года назад, – поднимаю я глаза на неё.

– Ты не шутишь? – хмурится она. – Специально приехала напомнить мне о том, о чём я всеми силами пытаюсь забыть?

– Прости! – начинаю я паниковать. – Просто… Просто это мучало меня все эти годы. Я не хотела, чтобы так вышло. Не хотела, чтобы ты пострадала. Но сделать ничего не могла. Мы были ужасно пьяны, я почти ничего не помню. Марта, мне очень жаль, что так вышло… Прости меня, пожалуйста. Прости, что не смогла тебе помочь…

– Не шутишь, – скривившись, выразительно ведёт она бровями. Отвернувшись, молчит некоторое время и, наконец, смотрит на меня: – То, что случилось со мной с такой же вероятностью могло произойти и с тобой. Просто тебе повезло больше. Если забыла, то именно я предложила поехать на ту квартиру, так что… Если тебе и нужно извиняться, то не за это.

– А за что? – хватаюсь я за спасительную соломинку.

– За свою трусость, Люб, – пожимает она плечами, словно это, итак, очевидно.

– Трусость? – не понимаю я.

– Ну да. Я бы не отказалась общаться с тобой, если бы на моём месте оказалась ты. Соответственно, и не мучалась бы виной на протяжении нескольких лет, чтобы потом в один прекрасный день взять, да и напомнить тебе о кошмаре, который ты вспоминать не хочешь.

– Но… я не отказывалась… Это мама. Она запретила мне с тобой общаться.

– И ты, конечно же, как послушная собачонка, исполнила команду хозяина. Люб, не ври себе. Ты испытывала жалость ко мне и облегчение от того, что не с тобой… Противоречивые чувства, да? Конечно же, удобнее было пойти на поводу у матери, нежели, встретиться лицом к лицу со мной.

– Нет! Всё не так!

– Именно так, Люба, – облокачивается она на столешницу и склоняется в мою сторону. – Ответь мне, ты сейчас сама распоряжаешься своей жизнью? Бросила балет, как хотела? В какой институт поступила? В тот, который хотела или тот, что выбрали тебе твои бабушка и мама? О-о-о… А может ты и поёшь, не скрываясь ото всех? Должно быть, очень профессионально, если у тебя за плечами три года занятий вокалом. Это так, Люб?.. Трусость, – заключает она победно, пока я ошарашено молчу. – Ты боишься всего того, что угрожает спокойствию твоего собственного мирка. И ко мне ты не пришла именно поэтому.

Возможно, она права. Но далеко не во всём, верно? Я хотела её поддержать! Но винила себя в случившемся. Да, мне было сложно чувствовать всё то, что я чувствовала после того случая. Но это совсем не то, о чём думает она. Или… Или это одно и тоже?.. Разве, попыталась я воспротивиться маминому запрету? Нет. Покорно приняла его, жалея саму себя по причине, что не могу увидится с подругой и сказать ей о том, что мне очень жаль…

Я в принципе, стала ужасно покорной. Потому что, да, решила, что следовать маминым указаниям будет спокойнее. Проще. Удобнее…

Какая же я жалкая!

– Ты права, Марта, – частно киваю я. – Права… И мне жаль, что я такая. Жаль, что бросила тебя, когда была нужна. А сейчас… Сейчас мои извинения запоздали, да. Тебе пришлось справляться самой, и я рада, что ты смогла. Искренне рада, Марта. Извини, что напомнила обо всём этом… – поднимаюсь я с места. – Правда, извини. Я пойду. Спасибо за разговор.

– Люб, постой… – неуверенно просит она в мою спину.

Но я не могу остановится. Мне хочется убежать, как можно дальше. Отсюда. Ото всех. И в первую очередь – от себя.

Жаль, это невозможно.

Я не вижу дороги – в глазах стоят слёзы, не разбираю, куда бегу. Просто бегу, не способная остановиться. В ушах шумит кровь. А в крови бурлит ненависть к самой себе. Я просто прячусь за маминой строгостью. Всегда пряталась. Потому что ошибаться страшно. Страшно отстаивать своё мнение. Страшно стучать в двери, которые могут не открыться. Страшно терпеть неудачи и падения.

Удобнее запереть себя в четырёх стенах своей комнаты и тихонечко винить кого-то в том, что тебе не позволяют расправить крылья.

И тут меня хватают чьи-то руки. Не сразу соображаю, что это Мирон, пытаясь вырваться, сопротивляясь. Невыносимо вдруг осознать свою никчёмность.

– Эй, тише. Тише, фенек. Всё в порядке, – пытается достучаться до меня Мир.

– Не в порядке! – кричу я. – Я ужасный человек, Мирон!

– Не правда, – прижимает он меня к своей груди. – Поверь мне. Я видел ужасных людей. И ты на них совсем не похожа.

Рыдания прорываются наружу. Жмусь сильнее к теплу Мирона, обнимаю руками его талию. Никогда не чувствовала себя настолько плохо, потому что никогда не винила в своих бедах себя. И сейчас я не хочу закрываться в своей комнате. Хочу, чтобы Мирон разделил эти чувства со мной. Он нужен мне.

Сильнее, чем это было ещё утром.

Глава 23. Любовь

Мы возвращаемся в кафе, в котором ранее обедали, и я, согреваясь огромной чашкой свежесваренного кофе, рассказываю Мирону о нашем с Мартой разговоре и сделанных о себе выводах, в том числе. Он не переубеждает меня и не осуждает. Наверное, Мир даже согласен с некоторыми сделанными мной заключениями.

– Расстраиваться причин нет, Лю. Всё, что было в прошлом, останется в прошлом. Тут уже ничего не поделаешь. Подумай лучше вот о чём, – улыбнувшись, коротко касается он губами моего виска. – Ты уже давно не та девочка, что однажды переступила порог дома своего отца. Ты каждый день выходишь за рамки своего обычного поведения, верно? Иногда, чтобы стать самим собой нужны определённые условия. Ты их дождалась. И поправь меня, если я ошибаюсь, но тебе самой нравится новая ты, да?

– Ну… мне точно нравится больше не думать о балете, – робко улыбаюсь я.

– Вот. Главное понять свои ошибки и сделать выводы. Ты с этим справилась. А по поводу страха… Все мы чего-то боимся – это неизбежно. Но если смотреть страху прямо в глаза, можно даже самого себя убедить в собственном бесстрашии.

– Звучит классно, – вновь улыбаюсь я, глядя Мирону в глаза. – Постараюсь запомнить это высказывание.

– Я если что напомню, фенек, – подмигивает он и притягивает меня к себе для объятий. – Можешь на меня рассчитывать.

– Спасибо, Мир.

Мы молчим некоторое время, просто наслаждаясь теплом друг друга. Но тут я думаю о том, что в любой момент меня могут его лишить и признаюсь Мирону:

– Твоя… твоя мама пообещала мне, что не позволит быть тебе с такой, как я. Она меня за что-то ненавидит, Мир.

– Просто на просто – ревнивая мегера. И потом, кто её вообще спрашивать будет? – фыркает Мирон. – Но что правда, то правда – подстав от неё не избежать. Потому договоримся на берегу, ладно, фенек? Нам круто вместе, и мы никому не позволим этого испортить.

– А нам круто? – лукаво спрашиваю я.

– Хочешь с этим поспорить, фенек? – отстраняет он меня от себя, улыбаясь и …начинает щекотать! – Хочешь, спрашиваю?

– Нет! – чуть ли не визжу я, заливаясь хохотом и пытаюсь убрать от себя его руки. – Нет. Нет, пожалуйста!

В итоге, он прижимает мою спину к стене, его взгляд в миг темнеет, и ещё через мгновение он меня целует. Естественно, заполняя моё нутро сладким волнением. М-м-м…

– Ну так что? – оторвавшись от моих губ, улыбается Мирон. – По мороженному и домой?

– Да, давай. Я буду…

– Клубничное, – кивнув, перебивает он меня. – Я помню.

Я счастливо улыбаюсь – помнит.

Домой мы возвращаемся как раз к ужину. И меня ждёт "очень приятный" сюрприз в лице моей горячо-любимой бабушки…

Жаль, папа мне не рассказал, что она здесь, когда звонил и интересовался во сколько я буду дома. Так бы я попробовала уговорить Мирона увезти меня на край света, например.

– Что ж! – резко встаёт с дивана Галина, явно чем-то недовольная. – Вот и наши детки! Можно идти к столу.

Она, ни на кого не глядя, тут же срывается вон из зала. Следом за ней поднимается бабушка:

– Ну и манеры. Впрочем, о чём я говорю? Здравствуй, Люба. Мирон.

– Здравствуй, – выдыхаю я.

– Ирина Владимировна, прошу, – ведёт рукой папа, быстро подмигнув нам с Мироном.

– Другое дело, – снисходительно замечает бабушка и идёт вперёд.

Никита подбегает к нам после того, как папа и ба выходят из гостиной, берет в свои руки обе наши и тянет вслед за ними:

– А где вы весь день были? Мама злилась, что ты, Мир, не брал трубку. А потом в гости пришла твоя бабушка, Люб. Папа, как мог разряжал обстановку.

– А моя бабушка случайно не сказала зачем пришла в гости? – шепчу я ему.

– Не-а, но они с папой ходили в его кабинет, разговаривать.

– Ох… – несчастными глазами смотрю я на Мирона.

– Я с тобой, помнишь? – нагло ухмыляется он, вызывая у меня благодарную улыбку.

Начало ужина проходит более-менее спокойно. Папа пытается поддержать светскую беседу с моей бабушкой, которая изредка хвалит повара, кажется, на зло Галине. Та же просто молча ест. Складывается впечатление, что она недовольна каждым за этим столом. Мы же с Мироном переглядываемся: он иногда строит мне и Никите рожицы, а мы пытаемся не рассмеяться вслух.

Настаёт время десерта, и папа, наконец, интересуется, как прошёл наш с Мироном день. Он на каждом ужине этим интересуется, но именно сегодня отвечать на этот вопрос мне не сильно хочется.

– Мы снова провели урок вождения, – отвечает Мир. И это правда – на обратном пути, по пустынной трассе он дал мне порулить. – Хочу заметить, что Люба схватывает на лету. Думаю, она играючи сдаст на права.

– Отлично, – хвалит папа.

– Боже упаси! – возмущается одновременно с ним моя бабушка. – Ещё и это! Нет, Андрей, так продолжатся не может. Люба, твоя мама настаивает на том, чтобы я забрала тебя жить к себе. И я вынуждена с ней согласиться: у меня тебе будет гораздо лучше.

– Любе хорошо с нами! – восклицает Никита.

– Конечно, – с сарказмом замечает Мир.

– Ирина Владимировна, – предостерегающе произносит папа.

– Мальчики! – громче всех восклицает Галина, нарушив обед молчания. Её лицо вмиг светлеет, словно новости счастливее она и представить не могла. – Подумайте. Люба не привыкла жить в такой большой семье. Она плохо всех нас знает. Конечно же ей будет лучше жить со своей бабушкой! А нас она может навещать по выходным. Раз в месяц.

– Галина, – уже рычит папа.

– Довольно, – безапелляционно бросает бабушка. – Тут не о чем спорить. Люба, твоя задача собрать свои вещи к выходным. И обойдись без своих обновок, – недовольно морщит она свой нос в конце фразы.

Что папа, что Мирон отталкиваются от спинок стульев, чтобы что-то сказать, но замолкают и смотрят на меня смешанными взглядами, потому что я негромко, но твёрдо, как никогда в своей жизни, произношу одно-единственное слово:

– Нет.

– Что значит: нет, Любовь? – недобро сверкают глаза моей бабушки.

Мирон, смотря на меня восторженно-довольным взглядом, вновь расслабленно откидывается на спинку стула. А в глазах у отца я, кажется, вижу гордость.

– Это значит, что я останусь жить у папы.

– Лишнее подтверждение тому, что обстановка в этом доме плохо на тебя влияет, – заявляет она, словно не в первый раз, бросая недовольный взгляд на отца. – Ты пропустила урок балета, Люба! Учишься водить машину, как какая-нибудь плебейка! Да и выглядишь в последнее время не лучше! Мы с твоей матерью столько сил и времени вложили в тебя не для того, чтобы в один прекрасный день ты пустила все наши старания по ветру! Ясно тебе, неблагодарная девчонка? Сейчас же иди собирать вещи! Лишняя минута в этом доме грозит ещё худшими последствиями.

– Ирина Владимировна! – теряет терпение отец. – Я уже вам сказал и повторю вновь: этот якобы плохо влияющий на Любу дом, она покинет только в том случае, если захочет сама. Я её отец, в конце концов! И имею полное право запретить вам указывать моей дочери, где и как жить!

– Да что ты говоришь? – тоже выходит из себя бабушка, подскакивая на ноги и упирая ладони в столешницу. – Где же ты был, самый лучший в мире отец, когда твоя дочь пошла в первый класс? Когда она приносила двойки по геометрии? Когда у неё начался переходный возраст, делая её характер абсолютно несносным? Когда её чуть не из…

– Бабушка! – крикнула я, тоже подскочив со стула.

– Да, дорогая, – сузила она на меня глаза, – когда тебя чуть не изнасиловали, потому что ты напилась, как свинья! Где был твой отец? Я скажу тебе – где. Он в это время воспитывал чужого ребёнка!

– Я говорила тебе, Андрей, что твоя дочь не так мила, как хочет казаться, – усмехнулась Галина.

– Замолчи! – одёрнул её папа и вновь посмотрел на мою бабушку: – Я виноват лишь в том, что шёл у вас – двух змей – на поводу. И почему-то вы и словом не обмолвились, что у моей дочери проблемы, когда напоминали мне об очередном платеже на её воспитание. Но больше я это терпеть не намерен, слышите? Так и передайте Эвелине! Впредь она и копейки от меня не получит, потому что растить дочь я буду сам. И поверьте мне на слово, в моём доме ей дышится в сто крат легче, чем когда-либо дышалось в вашем! А теперь будьте добры нас покинуть. И в следующий раз настоятельно рекомендую приезжать в гости, предварительно предупредив, и конечно же, если по-настоящему будете желать увидеть внучку, а не для того, чтобы в очередной раз ткнуть её носом в то, что вы субъективно считаете неправильным. До свидания, Ирина Владимировна.

Бабушка смерила его надменным взглядом и, прежде чем уйти, глухо бросила:

– Я этого так не оставлю. Имейте ввиду.

– Непременно, – откликнулся отец и поднялся со своего места, чтобы подойти ко мне. – Солнышко… мне… Мне так жаль.

В его глазах блестят такой глубины вина и сожаление, что я, не раздумывая, бросаюсь в его объятия. Прижимаюсь крепко-крепко, до глубины души благодарная за то, что он меня отстоял и намерен отстаивать в будущем. Наверное, мне сегодня не стоит отвечать на звонки мамы…

– Люба никуда не уедет! Ура! – разрядил обстановку восторженный голос Никиты.

Мы с папой одновременно рассмеялись, отстраняясь друг от друга, и тут же на моё плечо легла тёплая ладонь Мирона.

– Мы пойдём наверх, Андрей. Будем в комнате Любы, если захочешь с ней поговорить.

– Не сегодня, да, солнышко? – улыбнулся папа. – Но ты знаешь, что я всегда готов тебя выслушать, верно?

– Знаю, спасибо, пап.

– Приятного вечера, – целует он меня в лоб. – Вам обоим, – выразительно смотрит на Мирона.

– Я с вами! – не даёт забыть о себе Никита.

И когда мы втроём покидаем столовую, я слышу напряжённый голос отца:

– А вот с тобой, женушка, мы поговорим обязательно.

Что отвечает Галина мне не известно, так как Ник громко предлагает:

– А может, посмотрим кино?

– Лю? – вопросительно улыбается мне Мир.

– С удовольствием, если честно, – отвечаю я искренне.

Когда мы размещаемся в кинозале: Ник в одном кресло-мешке, а мы с Мироном в другом, я достаю телефон, чтобы поставить его на беззвучку и вижу на экране значок входящего сообщения от одной из социальных сетей. Пишет мне …Ежова Марта:

"Люба, извини меня. Я не должна была говорить то, что сказала. На самом деле, я просто разозлилась. Мне очень стыдно."

 Марта была сейчас онлайн и потому я быстро написала ей в ответ:

"Ты очень многое сказала верно. Мне давно нужно было услышать это от кого-нибудь. Ещё раз извини, что напомнила тебе о том, о чём напоминать не следовало. Мне тоже очень стыдно."

"Люб… Кажется, я очень скучала по тебе. Может, попробуем восстановить наше старое и доброе общение?"

"С огромным удовольствием, Марта!"

"Супер! Отличного вечера, рыжик)))"

"И тебе, ёжик)))"

Я счастливо улыбаюсь и откидываюсь головой на плечо Мира, тут же замирая от его горячего шепота у моего уха:

– Так держать, фенек. Ты со своим "нет" была просто великолепна!

Глава 24. Любовь

Мне приходится ответить на звонок мамы, я, итак, игнорировала её весь день.

– Да, мам?

– Любовь! – звучит строго и немного облегчённо. – И как прикажешь мне это понимать? Ты нарочно не брала трубку весь день?

– Да… – выдыхаю я честно. – Извини, мама.

Мирон, который сидит в кресле и что-то читает в своём телефоне, поднимает лицо на меня и смотрит с интересом.

– И что же послужило причиной такого хамского поведения, позволь узнать? – очень холодно интересуется мама. Я её явно расстроила своей честностью.

– Я догадывалась с какой целью ты звонишь и не была готова к разговору.

– А сейчас готова?

– Да. Вроде бы.

Мир начинает улыбаться и встаёт с кресла, нарочито медленно и по-своему хищно двигаясь в мою сторону. Что-то задумал, не иначе!

– Превосходно! Я жду объяснений.

Я набираю воздуха в грудь, пока Мир садится позади моей спины. Жду от него каких-либо действий, но он не шевелится. Выдыхаю и со всей на какую способна твёрдостью говорю маме:

– Мне нравится жить у папы. Мне нравится не заниматься балетом, я его вообще никогда не любила. Мне нравится петь, и я намерена возобновить уроки вокала. Фортеп… – тут я запинаюсь, потому что Мир касается своими тёплыми пальцами обнажённой полоски кожи на пояснице. Не глядя за спину, легонько бью его по руке, чтобы не отвлекал и продолжаю: – Фортепиано не брошу, как и уроки английского языка. И… и я… мне кажется… я не готова тратить пять лет жизни обучению бизнесом.

С Мироном мы уже успели это обсудить, и сегодня вечером я собираюсь рассказать об этом папе. Что касается мамы… Она возмущённо втягивает воздух и язвительно выдыхает:

– Ах, ей кажется! Любовь, мы, помнится, всё обсудили и решили! Ты отлично сдала вступительные экзамены, тебя уже зачислили на курс! Занятия балетом – это очень престижно! А становиться певичкой – вульгарно! Я…

– Мама, – слегка дрожащим голосом перебиваю я её, – так считаешь ты. Я считаю немного по-другому. И это нормально, что мы можем быть не согласны во мнениях, верно?

– Не согласны?! Это твой отец, да? Твой отец надоумил тебя пустить все мои старания по ветру! Как знала, что не стоит тебя оставлять у него! Как же я жалею, что не надавила на свою мать как следует. Но теперь и она понимает, что жить с ней тебе будет лучше! Любовь, я настаиваю на том, чтобы ты как можно скорей переехала к ней. Слышишь? Настаиваю!

– Я не поменяю своего решения.

– Что он тебе наговорил? Каким образом сумел настроить тебя против меня?!

Я сильно вздрагиваю, когда мои плечи сжимают пальцы Мирона, а сам он шепчет мне на ухо:

– Ты вся дрожишь, фенек. Помни, что ты права.

Я киваю, закрываю глаза и делаю глубокий вздох, пытаясь расслабиться. Я подозревала, что разговор с мамой не будет лёгким, но не думала, что буду нервничать настолько сильно. Представляю, что было бы со мной, сиди она напротив!

– Не в нём дело, мама. Дело во мне. Я хочу самостоятельно принимать решения.

– Чтобы разочаровывать меня снова и снова?!

Она бьёт по самому уязвимому месту: с того дня три года назад самым большим моим страхом было вновь разочаровать её или бабушку… И она прекрасно это знает, вновь пытается мной манипулировать. Только вот я чувствую, как губы Мирона лаково касаются моего плеча и скользят ниже по руке и мгновенно расслаблюсь. Я не одна. Уже нет. В этот раз у меня есть поддержка.

– Очень жаль, мама, что моё желание заниматься тем, что мне по-настоящему нравится тебя разочаровывает. Но знаешь, мне кажется, я способна с этим жить. Хорошего вечера, мама.

Я сбрасываю вызов и, не успев облегчённо выдохнуть, оказываюсь опрокинутой спиной на матрас, а Мир нависает надо мной и смотрит мне в глаза с восторгом:

– Смелый фенек! Горжусь тобой.

– Спасибо, – улыбаюсь я.

– Жаль, конечно, что мы не будем учится вместе, но я всё равно рад за тебя. К разговору с Андреем готова?

– После разговора с мамой-то? Да я теперь горы способна свернуть! – смеюсь я, правда, немного нервно. Всё ещё жду, что она может вновь позвонить. Я никогда не заканчивала наши разговоры первой, да ещё и в подобном ключе.

Но всё же как же это здорово – чувствовать, что отстоял свои интересы!

Мирон склоняется ко мне, чтобы коснуться губами моего носа, и я тут же обхватываю руками его шею и тянусь к нему для поцелуя. В последнее время я ужасно смелая. Плюс, мы взяли за правило закрывать дверь в мою спальню на замок.

Мирон в мгновение ока перемещается по кровати и вот уже лежит параллельно мне, прижимается сильней, углубляет поцелуй. Дыхание уже очень скоро утяжеляется, воздух вокруг, словно электризуется, прошивает острыми разрядами кожу, обжигает грудь изнутри.

Мирон почему-то рычит мне в губы и, словно голодный зверь, впивается долгим поцелуем мне в шею, вынуждая меня шумно выдохнуть. Разум буквально испаряется под натиском его жадности. Просто невероятно… Так сладко и умопомрачительно…

И тут сквозь шум в ушах я слышу сначала тревожный стук в дверь, а затем и возбуждённый голос младшего братика:

– Люба! Папа вернулся и уже в своём кабинете. Сообщаю, как ты и просила.

– Спасиб-бо, Ник! – выдыхаю я сквозь сухость в горле. – Уже иду.

– Сворачивать горы? – широко улыбается Мир и откидывается на спину. Его голос тоже следка охрипший. – Удачи, фенек.

– Подождёшь меня здесь?

– Эм… – выдохнув, садится он. – На самом деле, мне надо кое с кем встретиться. Приду к тебе, как обычно, после одиннадцати. Будешь ждать? – хитро улыбается в конце.

– Конечно, но… с кем тебе нужно увидеться, если не секрет?

– Секрет, фенек, – подмигивает он и, поднявшись, направляется к двери. – Не волнуйся, расскажу, когда придёт время. Обещаю.

– Хорошо, – неуверенно киваю я сама себе и тоже встаю, следом пальцами расчёсывая волосы, чтобы выглядеть прилично, когда войду в кабинет отца.

А что касается таинственной встречи Мирона… Очень надеюсь, что ему понадобилось скрыть от меня не визит к своему отцу.

А что касается таинственной встречи Мирона… Очень надеюсь, что ему понадобилось скрыть от меня не визит к своему отцу. Потому что я сама стала свидетельницей того, как часто он ему звонил, а Мир не брал трубку…

Я продолжаю беспокойно размышлять обо всём этом, вышагивая по коридору к кабинету отца, когда до меня доносятся крики из него. Замираю в паре метров от двери, как раз, когда она открывается и в коридор выходит Галина, крича себе на плечо:

– Я не намеренна это выслушивать! Моё мнение ты знаешь!

Она с громким хлопком закрывает за собой дверь и ещё пару секунд возмущённо дышит, пока, наконец, не замечает меня.

– А, – чуть склоняет она голову вбок и направляется ко мне. На лице гримаса презрения. – Наша невинная девочка… Наверное, стоит рассказать твоему отцу, что ты не брезгуешь подслушивать чужие разговоры, как считаешь?

– Я… нет, я не подслушивала, – тихо оправдываюсь я, опуская глаза. – Я просто…

– Что это?! – достаточно грубо хватает она меня за подбородок и тянет его вверх и вбок, уперев взгляд на мою шею. Кажется, туда, куда меня целовал Мирон… – Засос? Отвечай, дрянная девчонка! Откуда у тебя на шее взялся засос?!

Я вырываю из её хватки свой подбородок и пальцами пытаюсь прикрыть недоразумение, соображая, что сказать:

– Это… это не засос… это… ожог! Да, ожог! Я обожглась утюжком для волос.

– Ты мне врёшь! Маленькая, лживая.... Где Мирон?! – неожиданно спрашивает она.

– Я… я не знаю. Я его сегодня не видела.

– Снова врёшь, – шипит она, сузив глаза. – Ну ничего… Даже не думай, что я это оставлю просто так. На твоём месте, я бы уже собрала вещи и уехала к бабке. Поверь мне, там тебе будет гораздо спокойнее.

Она смеется абсолютно сумасшедшим смехом и уходит. А я ещё некоторое время стою на месте, не зная, как реагировать на её угрозу и реагировать ли вообще. Что ещё ужасного она может сделать?

Встряхиваю головой, решая подумать об этом позже или ещё лучше – обсудить с Мироном и, переместив пряди волос на грудь, чтобы папа тоже случайно не заметил то, из-за чего мне ужасно стыдно, я аккуратно стучу в дверь, следом её открывая.

Папа сидит за столом и трёт пальцами вúски, лицо усталое и обеспокоенное одновременно, словно он опасается, что сдерживать то, что он сдерживает, его не хватит надолго. Я тоже начинаю волноваться и переживать о том, что зашла не вовремя.

– Мне… мне зайти в другой раз, пап?

– Что? – поднимает он лицо на меня, которое в миг светлеет, словно у него внутри переключили тумблер. – Нет. Проходи, солнышко. Мне и самому не терпелось пообщаться с тобой наедине.

А вот это неожиданно, потому я смущённо закусываю нижнюю губу, пытаясь представить о чём он хочет со мной поговорить. Но идей нет. Вообще. Если только… О том, что вчера сказала бабушка? Правда, я боюсь, что не готова с ним это обсуждать…

Папа поднимается из-за стола и, протянув одну руку ко мне, второй указывает на диван:

– Давай присядем, солнышко.

Я обхватываю его пальцы и сажусь вслед за ним, он поворачивается ко мне боком и накрывает мою ладонь в его руке второй.

– Выходит, Высшей Школе Бизнеса бой? – улыбается он.

– Что… как… Мама, – киваю я, сообразив.

– Звонила мне буквально несколько минут назад. Из её истеричного крика получилось заключить только то, что ты передумала учится менеджменту.

– Ты не сердишься? Наверняка, предоплату можно забрать обратно, верно?

– Это мелочи, солнышко. Лучше расскажи, где ты на самом деле хочешь учиться. У тебя же есть другой вариант, правильно я понимаю?

– Есть, – робко улыбаюсь я. – Я бы хотела попробовать поступить в Высшую Школу Искусств. На факультет эстрадного пения.

– Забавное дело, – вновь улыбается папа, словно самому себе. – Я слышал о твоём чудесном пении от Эльвиры Львовны, от тебя, что ты любишь петь, даже от твоей матери, что это занятие непростительно вульгарно, но услышать самому твой вокал возможности не было. Почему ты игнорируешь караоке-установку в нашей гостиной? – шутит он.

– Я… я стеснялась. – А затем вспоминаю и быстро добавляю: – Хотя, однажды, пела. На той вечеринке, помнишь её?

– Жаль, что я заперся в кабинете, чтобы не мешать молодежи, – удрученно, но с улыбкой в глазах, качает он головой. – Так ты говоришь: стеснялась. В прошедшем времени. Что-то изменилось?

– Всё, – выдыхаю я. – В первую очередь, я сама.

– Рад это слышать, – чуть сильнее сжимает он мою ладонь в своих руках. – Значит, Школа Искусств. Дай подумать. Кажется, я лично знаком с нынешним директором… – Папа размышляет какое-то время, а я не мешаю, затем он выдыхает и вновь смотрит на меня: – Поступим вот как. Завтра у тебя урок по фортепиано, правильно? Ты решила не бросать эти занятия, верно?