Текст книги "Моё сводное наваждение"

Глава 33. Любовь

Мама присаживается на край кровати, на которой я лежу и осторожно обхватывает своими пальцами мою ладонь. Спустя секунду я высвобождаю руку и кладу её на живот. Мама вздыхает, убирает свою ладонь на бедро и сообщает деревянным голосом:

– Любовь, завтра у тебя собеседование в колледже экономики и финансов. Роберт с трудом, но договорился о нём. Ты обязана пойти, чтобы не подвести ни его, ни меня.

Я несколько секунд смотрю на маму и усмехаюсь, отводя взгляд.

Спустя неделю моего непослушания, безразличия к её указаниям и ругани она всё ещё верит, что в один миг я снова стану той, кем она на протяжении семнадцати лет помыкала?

Не думала, что моя мать настолько глупа.

– Мне плевать и на тебя, и на Роберта, – спокойно замечаю я через полминуты.

Мне теперь на всё плевать.

Первые три дня я пыталась бороться с обстоятельствами: криком и руганью доказывала меме, что она не права, игнорировала Роберта, приёмы пищи, да и вообще какой-либо распорядок дня, искала свой паспорт. Как бы я улетела обратно без денег, я не знала, но на тот момент я ещё хотела хоть как-то сопротивляться. А затем я нашла сейф в комнате мамы, код которого мне был неизвестен и сломалась. В тот день я впервые портила чужое имущество. Вернувшись в спальню, которую выделили мне, я начала рвать простыни, разрывать подушки, срывать шторы, вместе с карнизом. Я выломала створки шкафа и при помощи ножниц разрезала на мелкие кусочки каждую вещь, обладающую розовым цветом. Всю эту одежду купила мама. Для меня. Но мне не нужна была одежда. Как и мама.

Последняя, увидев разгром, пригласила горничных, и мне стало невыносимо стыдно перед ними. Я совсем не думала в тот момент о том, что кому-то придётся убирать за мной.

После этого случая я стала равнодушной ко всему.

Я почти не ела, много спала и ни с кем не разговаривала. Даже в душ не ходила. По нескольку часов подряд я лежала на кровати и смотрела в одну точку, думая о том, чего меня лишили. О Мироне, папе и Никите. О кастинге в Школу Искусств, который должен состояться сегодня или завтра – я потеряла счёт дням. Всё вокруг стало одинаковым и бессмысленным.

И мама никак не может этого понять.

– Пожалуйста, дорогая, прекрати так себя вести. Ты же всегда была такой доброй и милой. Воспитанной. Я понимаю, что тебе тяжело привыкать к новой стране, новому дому, что ты тоскуешь по родине, по всему привычному… Но стоит тебе лишь вдохнуть полной грудью этот морской воздух – и полегчает! Открой глаза, осмотрись! Мы с тобой находимся в совершенно чудесном месте, милая. Хватит сопротивляться, ты должна понять, что я поступила правильно, забрав тебя с собой.

– Убеждай в этом себя, не меня. Может однажды получится. Я же всю оставшуюся жизнь проведу на этой чудной кровати. Жить той жизнью, что ты мне приготовила, не собираюсь. Может, и это ты однажды поймёшь. Впрочем, плевать.

Я спускаюсь ниже по матрасу и переворачиваюсь набок, спиной к маме.

– Не вежливо поворачиваться спиной к собеседнику, – терпеливо поучает она меня.

– Серьёзно хочешь поговорить о вежливости? – усмехаюсь я.

– Это выходит за всякие рамки, Любовь! – восклицает она, подскакивая с кровати, судя по моим ощущениям. Затем я слышу, как она начинает расхаживать из стороны в сторону. Представляю, как она заламывает руки, стискивает челюсти от злости, и не чувствую ничего, кроме равнодушия. – Я из-за тебя вчера впервые повздорила с Робертом! Ты предстала перед ним с отвратительной стороны! Я делаю всё возможное и невозможное, чтобы ты была здесь счастлива! Ношусь с тобой, как курица-наседка! Обновила испорченный гардероб, бегаю в твою комнату с завтраками, обедами и ужинами, терпеливо сношу все твои выходки! Пойди мне навстречу и ты! Сделай над собой усилие, ради Бога! Чего тебе не хватает? Твоих друзей? Заведи новых! Хочешь встречаться с парнем? Я познакомлю тебя с достойным молодым человеком! Уроки вокала? Хорошо, я готова уступить и нанять для тебя учителя! Только, пожалуйста, прекрати страдать по тому, что тебе и вовсе не было нужно!

– Я не рассчитываю на твоё понимание, и не жди понимания от меня, – вновь спокойно замечаю я. – Всё наши разговоры бессмысленны, потому что ты не желаешь слушать то, что я говорю. Так может, просто оставишь меня в покое?

– Оставить её в покое! – возмущается она. – Ты хоть представляешь, что стоило Роберту договориться о собеседовании? Ты всерьёз намерена пустить все наши старания по ветру? Опозорить нас перед достопочтенными людьми?

– Вы сами себя позорите.

– Прекрати! Прекрати немедленно вести себя так, словно я твой личный монстр, а не родная мать, которая знает, как будет лучше для тебя!

– Ничего ты не знаешь. Возраст не показатель ума, вспомни Галину, жену папы. Вы обе две глупые женщины, однажды решившие, что всё вокруг должно быть по-вашему. Жаль отца – ему не повезло два раза подряд.

– Это!.. – возмущённо втягивает она воздух. – Уму не постижимо! Ты… жестокая, неблагодарная девчонка, Любовь! Ты вынуждаешь меня принять меры!

– Какие? Запрёшь меня в комнате? Так я и так из неё не собираюсь выходить. Вновь поднимешь на меня руку? Хорошо – всыпь мне ремня. Кажется, у вас, сердобольных матерей, такой метод – лучшее проявление любви? Если допустить, что ты меня любишь, конечно.

– Господи, конечно, я тебя люблю! Почему ты не хочешь этого понять? Всё! Всё, что я делаю по отношению к тебе – проявление моих заботы и любви!

– Обманываешься. Мне только восемнадцать, а я уже понимаю, что любовь – это умение прислушиваться к чужим желанием. Тебя этому умению не научили, спасибо нашей дорогой бабушке.

– Это не справедливо! – злится она ещё сильней, должно быть, по большей части оттого, что я веду себя безэмоционально. – Не справедливо!

– Хм, теперь ты хочешь поговорить о справедливости? Уверена? – наконец, заглядываю я ей в лицо.

– Я…

Мама обречённо опускается на кровать, прячет лицо в ладонях и произносит глухо:

– Я… я не знаю, что с тобой делать…

– Отпустить, мам, – поддаюсь я сиюминутному всплеску чувств, касаясь ладонью её колена. – Позволить мне самой управлять своей жизнью.

– Чтобы ты её в конечном счёте загубила?! – выплёвывает она, вонзая в моё лицо блестящий негодованием взгляд.

Показалось. Я ошиблась, нечаянно решив, что она готова слушать.

– Тебе всё равно её не спасти, – бросаю я, одергивая руку и снова поворачиваюсь к ней спиной. – Хватит. Я больше не хочу с тобой разговаривать. Уйди.

– Что… Любовь! Я… Ты невыносима!

Я не реагирую, просто жду, когда она покинет комнату. Закрываю глаза и пытаюсь сдержать слёзы обиды, что сдавливают грудь. Неужели, я на самом деле больше никогда не увижу Мирона? Папу, Никиту? Ксю? Марту? Не верю! Не хочу верить! Слишком больно такое осознавать. Лучше вообще никогда и ничего не чувствовать.

Мама вновь поднимается с кровати. Слышу, как она возмущённо дышит. Ищет новые слова, чтобы убедить меня в своей правоте? Но даже по истечению нескольких минут она всё ещё молчит. А затем она рассерженно идёт к выходу, но на пороге вновь замирает. Пару минут снова молчит, словно не решается произнести то, что задумала, но в итоге, бросает сухо:

– Ладно! Я позвоню твоему отцу. Узнаю, нужна ли ты ему ещё.

Я ей не верю. Наверняка, меня ждёт очередная ложь о том, что я вовсе не нужна отцу. Что он наигрался, и теперь сосредоточился на своей настоящей семье. Но я-то знаю правду. Папа по нескольку раз на дню звонил маме, когда мы только-только прилетели сюда. Я видела его имя на дисплее её телефона. Два раза даже подслушивала их разговор, на третий – пыталась выхватить у неё трубку и сообщить отцу, что она всё врёт, что я совсем не хотела улетать с ней, что меня вынудили. В тот раз вышла одна из самых крупных наших с мамой ссор. Я ещё долго и очень громко кричала о том, как сильно ненавижу её.

Боль сдавливает грудь ещё сильней, и я перестаю сдерживать слёзы.

Не знаю сколько времени я плачу, но в конечном счёте забываюсь беспокойными сном. Сон для меня теперь самое желанное состояние. Бег от реальности в мир грёз, где всё хорошо и так, как и должно быть. Особенно я любила, когда мне снился Мирон, правда, после таких снов мне становилось ещё хуже.

Вот и сейчас я сижу в его тёплых объятиях на нашем обрыве, наслаждаясь видом бесшумной реки и не сразу реагирую на то, что он теребит меня за плечо, уговаривая проснуться. Потому что я не хочу возвращаться в ту реальность – знаю, что будет невыносимо больно…

– Любовь. Прекрати притворяться, я знаю, что ты не спишь.

Мама. Ну почему она не оставит меня в покое?

– Эвелина, в тебе нежности, как в слоне, прущему к водопою.

Папа?… Это всё ещё сон?

– Я бы попросила, – холодно возмущается мама.

Я распахиваю глаза – сон, как ветром сдуло, и резко сажусь на кровати. Смотрю на сидящую рядом маму: она хмурится, а затем перевожу взгляд в сторону выхода…

– Папа… – выдыхаю я.

– Как ты, солнышко? – ласково улыбается он, раскрывая для меня объятия.

– Папа! – восклицаю я и срываюсь с места. Бросаюсь ему на шею, прижимаюсь к нему как можно крепче и начинаю реветь навзрыд. – Па-па… Я… я т-та-а-ак… ра-да, ч-что т-ты зде-е-е-есь… Т-ты же заб-берёшь м-меня отсю-юу-у-да?..

– Тише, малышка, тише. Всё хорошо, – гладит он меня по волосам, попеременно целуя в макушку. – Хорошо. Конечно, я приехал за тобой. Т-ш-ш, солнышко, всё хорошо.

Меня накрывает такой невероятной силы облегчение, что я еле держусь на ногах, и то, по большей части, потому что меня удерживает отец. Господи, я так рада, что он здесь, что заберёт меня обратно, что не бросил, не оставил, не забыл… Я никогда не чувствовала ничего подобного! Как же сильно я его люблю! Какой же он у меня замечательный, хороший, лучший!

И тут, сквозь собственный вой, я слышу чужие завывания…

Я замолкаю на очередном всхлипе, и мы с папой одновременно смотрим на сползшую на пол маму…

– Я и правда монстр, да? – смотрит она на нас со слезами в глазах. – Ты… ты никогда мне так не радовалась! Что такого он для тебя сделал, а? Я семнадцать лет тебя оберегала от несчастий, а взамен получила лишь ненависть! А он? Несколько недель поиграл в папочку и получил безграничную любовь?! Не справедливо-о-о-о… Я… я же… старалась из-за все-ех си-и-ил б-быть хороше-ей мат-терью!

Она обнимает себя за плечи и начинает раскачиваться из стороны в сторону, глядя в одну точку ворсистого ковра. Я не верю глазам, вытираю ладошками слёзы с щёк, шмыгаю носом, смотрю на папу, чтобы убедиться, что и он это видит. Он видит. Его взгляд смягчается:

– Сегодня ты поступила, как хорошая мать, Эвелина. – Папа переводит взгляд на меня и объясняет: – Я уже пару дней здесь – пытался выяснить ваш адрес, твоя мама позвонила мне час назад и сообщила его. Ещё она сказала, что по всей видимости, не сможет сделать тебя здесь счастливой, потому готова отпустить, раз счастлива ты можешь быть только в тех ужасных условиях, что предоставляю я.

У меня непроизвольно вырывается смешок, на что мама резко прекращает качаться и подскакивает на ноги. Вытирает слёзы с глаз и замечает холодно, словно и не позволяла себе минувшей слабости:

– Да, Любовь, я тоже человек. И я устала от твоего ужасного поведения. Не хочешь жить со мной, я не буду тебя заставлять! Хочешь стать ресторанной певичкой – пожалуйста. С этой минуты я умываю руки, живи, как тебе хочется.

В груди рвётся очередная струна. Она услышала! Смогла понять! Решила отпустить… Моё сердце просто не выдержит такое количество эмоций за один короткий миг!

Теперь я кидаюсь на шею мамы и снова реву. Она пару секунд не шевелится, но вскоре обнимает меня в ответ и тоже начинает плакать. Мы обе дрожим, обе жмёмся друг к другу, словно настоящие мать и дочь, только теперь осознавшие эту связь и, возможно, все свои ошибки…

– Спасибо, мам, – шепчу я через некоторое время. – Спасибо… У нас всё ещё может наладится… Мы не потеряем друг друга, потому что будем слушать…

– Прости меня, дочка, хорошо? – отстранившись, обхватывает она ладонями мои скулы, большими пальцами вытирает слёзы с моих глаз. –  Прости… я думала… Господи! Это не важно! – вновь прижимает она меня к себе. – Прости… я так тебя люблю, Люба… Всем сердцем, родная… Всем сердцем…

– И ты меня прости, мам… Я вовсе тебя не ненавижу.

– Спасибо, милая, – смеётся она сквозь слёзы. – Ты самое дорогое… я так ошибалась… А теперь… А теперь немедленно иди в душ! Я не допущу, чтобы моя дочь села в самолёт в таком виде.

Я смеюсь. Мама всё равно остаётся собой. Но на то они и родители, что их не выбирают. Мы принимаем их такими, какие они есть, ожидая в ответ того же самого. Я дождалась.

Глава 34. Любовь

Полёт проходит благополучно, и я ощущаю невероятную радость оттого, что вновь нахожусь в родных местах. Мы с папой, не теряя времени, спешим к ожидающей нас машине – оказывается, я успеваю на кастинг в Школу Искусств. Потому времени у нас лишь на то, чтобы освежится после самолёта и отправится прямиком в школу.

Ближе к дому я начинаю ощутимо волноваться. Не из-за кастинга, нет. Я переживаю о том, как встретит меня Мирон. Я специально не заговаривала с отцом о нём. Потому и не знала ждёт ли он нашей встречи так же сильно, как я. Скучал ли. Вдруг, за это время что-то изменилось? Вдруг, наше расставание дало ему понять, что он вовсе меня не любит? А если он зол на меня за то, что я улетела? Не знает всех подробностей и решил, что я сама захотела улететь? А когда я расскажу ему правду о том, что во всем была замешана его мама, не захочет ли он встать на её сторону? Поверит ли? В общем в голову лезут всякие глупости, заставляя меня нервничать.

– Люба, – ближе к дому произносит папа. – Мы с тобой ещё не говорили о том, что тогда произошло. Галина… Она пыталась выдать всё так, словно ты сама решила улететь с мамой. Написала нам с твоего телефона об этом…

Нам? Ему и Мирону?

– …Но правда раскрылась в тот же вечер. К сожалению, остановить этих безумных женщин мы не успели – ты уже находилась в самолёте. В общем, я к тому, что сейчас нас с Галиной связывает только бракоразводный процесс…

– Что? Вы разводитесь? А как же Никита? М-мирон? – пугаюсь я.

– Переживать не о чём, солнышко, – тепло улыбается папа. – Ты и сама должна понимать, что после того, что выкинула Галя, я больше не мог жить с ней под одной крышей. Если откровенно, у нас с ней уже давно не ладилась семейная жизнь… Я хочу сказать, – опоминается папа, – что за время твоего отсутствия обстановка в нашем доме изменилась. Теперь тебе не будет ничего угрожать. Галина сейчас живёт в городе, мальчики временно живут с ней.

Что?.. Как?.. Никита и Мирон живут с этой ужасной женщиной? Почему папа это допустил? Я смотрю на него во все глаза, он немного хмурится, словно и сам не рад, что так произошло, но сделать ничего не может. Правда, не может? И правда ли, что не может лишь временно?

Я вдруг всерьёз начинаю злится на Галину. Невыносимая женщина! Мало того, что выгнала из дома меня, так ещё, когда выгнали её, забрала у отца Никиту и… Но… Мирон уже взрослый. Почему он решил жить с ней? Неужели, мои страхи правдивы?

– Ясно, – только и выдыхаю я.

– Никита обязательно к нам вернётся, – обещает папа, словно самому себе. – Встреча с адвокатами назначена на сегодняшний вечер.

А Мирон? Он не… не вернётся?

Вдруг вся радость от возвращения испаряется, словно ясное небо в миг заволокли тяжёлые тучи. Я, как будто вновь оказалась в комнате в доме мамы без надежды вернуться к своей прежней жизни. Кажется, я обманывала саму себя, думая, что всё может быть по-старому. Не может. После всего случившегося изменения должны были случиться. Их нельзя избежать. Думать, что папа останется с Галиной, а вместе с ней останутся Никита и Мирон – было глупо.

И я рада за папу! Да! Обязана радоваться, ведь теперь он свободен от безумий своей жены.

Вот только непонятная печаль, не смотря на всё доводы, продолжает отравлять сознание.

Мы с папой заходим в пустой дом. Я так мечтала обнять Никиту, увидеть… Мирона, даже готовилась к встрече с Галиной, но меня встречает лишь едва слышное бормотание включенного телевизора… Стоп. Телевизор? Но кто его может смотреть, когда в доме никого не должно быть? Прислуга? Но они никогда себе не позволяли что-то подобное. Неужели это?..

Я спешу в гостиную, надеясь увидеть в ней Мирона, но вижу… Эльвиру Львовну?.. От удивления я даже расстроится забываю.

Моя учительница смущается и неловко поднимается с дивана, а рядом со мной вырастает папа.

– Да, Люб, – коротко смотрит он на Эльвиру Львовну. – У твоей учительницы некоторые сложности с жильём, скажем так. А у нас большой и совершенно пустой дом… Добрый день, Эльвира.

– Здравствуй, Андрей. Люба. Твой отец рассказал мне о том, что с тобой случилось. Очень рада, что всё разрешилось и ты смогла вернуться.

– Спасибо, – обескураженно выдыхаю я.

– Ну что ж, – немного нервничает папа. – У нас не так много времени перед кастингом. Пойдём, я тебя провожу в комнату.

– Люба, я не сомневаюсь, что у тебя всё получится, – напоследок говорит Эльвира Львовна.

– Спасибо, – вновь благодарю я и обеспокоенно смотрю на папу, пока мы идём к лестнице. – У неё… случилось что-то серьёзное?

– Беспокоится не о чём, – успокаивает меня он. – Но ей лучше некоторое время побыть вдали от своей прежней жизни. Небольшие разногласия с женихом. Не переживай, солнышко, лучше сосредоточься на будущем кастинге.

Через час мы с отцом входим в здание школы, и я взволнованно интересуюсь:

– Пап, а ты точно успеешь на встречу с адвокатами?

– Уверен в этом, – улыбается он. – И рад, что не пропущу твоё выступление.

– А можно мне поехать с тобой?

– Если хочешь.

Мы входим в актовый зал, где кроме приёмной комиссии, на креслах сидят другие претенденты на поступление и те, кто пришёл их поддержать. На нас оборачивается несколько лиц, и среди них я вижу радостную улыбку Ксении. Невероятно! Она пришла поддержать меня? Подруга поднимается с места и спешит навстречу ко мне, а папа в это время трогает меня за локать и кивком головы указывает на места, где будет ждать меня.

– Привет! – крепко обнимает меня Ксю. – Я обо всём знаю. Представляю, чего тебе пришлось натерпеться!

– Легко не было, – улыбаюсь я. – Но всё позади.

– Классно, что тебя вернули, и ты успела на кастинг.

– Очень. Но откуда ты обо всём знаешь, Ксюш?

– Мирон рассказал, – смотрит она на меня, как на неразумного ребёнка. – Ты себе и представить не можешь, как он был зол! Клялся, что они с твоим папой обязательно тебя вернут. И вот ты здесь! Об этом тоже он мне рассказал пару часов назад, и я мигом помчала сюда.

– Значит… Значит он в курсе, что я вернулась?..

– Вы ещё не виделись, разве? – хмурится Ксю.

– Видимо, ему не до меня, – говорю я поникшим голосом.

Ксюша хочет что-то ответить, но её перебивает раздавшийся усиленный микрофоном голос:

– Итак, дорогие наши претенденты позднего урожая, – шутит мужчина на сцене. – Немного о правилах кастинга… Рассаживайтесь, дорогие, по местам, рассаживайтесь. Итак, сейчас я оглашу список очерёдности, просьба запомнить фамилию выступающего перед вами и пройти за кулисы, когда объявят его очередь, чтобы не пропустить свою. Итак, откроет наш импровизированный концерт Арбузова Виталина, какое красивое имя…

Мы с Ксю садимся рядом с папой и слушаем фамилии. Я стараюсь сосредоточится на голосе ведущего, чтобы не думать о том, что помешало Мирону тоже прийти и поддержать меня, как он и обещал. Но в голову настойчиво лезут слова из сообщения, отправленного ему Галиной, якобы от меня – да, я нашла свой телефон в комнате. Неужели, он не поверил, что его отправляла не я? А если не поверил, отчего тогда злился, по словам Ксюши?

Ужас, как хочется увидеть его, поговорить!

Даже больше, чем пройти кастинг! Может всё же стоило ему позвонить? Почему я ему не позвонила?! Может, сейчас пойти позвонить?

И что мне ему сказать? Обвинить в том, что он не хочет меня видеть? Глупости. Нужно успокоится. Нужно хорошо спеть, чтобы исполнить свою мечту. Да.

Я выступаю третьей по счёту, и когда на сцену выходит парень, выступавший передо мной, я иду закулисы. Ксю отправляется со мной, а папа шёпотом желает удачи.

– Ксюш, – шепчу я, когда мы останавливаемся у шторок. Я смотрю на поющего парня и понимаю… – Я… я не смогу спеть… Горло…

На самом деле, слёзы сдавливают его уже давно, но я только сейчас осознаю, что готова расплакаться от обиды на Мирона. Он же обещал прийти! Обещал меня поддержать! Я же говорила ему, насколько это важно для меня!

– Люба, – беспокоится Ксю.

– Нет. Я не смогу. Я хочу уйти, – я пытаюсь обойти подругу, но она неожиданно крепко сдавливает пальцами мои плечи, не давая сдвинуться с места.

– Напомню, что ты очень хотела поступить в школу, – напряжённо говорит она. – Если ты сейчас уйдёшь, то вернуться сможешь только через год. А с Мироном… С ним ты можешь разобраться сразу после песни. Пять минут и целый год, Люб. Что ты выберешь? Потрясающе выступить или лишиться своей мечты, возможно, из-за пустяка? Я уверена, что у вас с Мироном будет всё в порядке, и потом ты будешь жалеть, что упустила свой шанс за шаг до него. Ты сильнее обстоятельств, помни об этом. Ты преодолела столько преград, чтобы стоять здесь и сейчас, Люба.

– Да… – поражённо произношу я. – Да, ты права. Спасибо, Ксюш. Да, я обязана выступить. Ради себя. Да.

Я порывисто обнимаю подругу. Уму не постижимо: я столько времени боролась, отстаивая саму себя, и сейчас чуть не изменила себе же. Нет, этого допустить нельзя. Я поступлю в Высшую Школу Искусств!

И тут…

– Успел? – тяжело дышит… Мирон, взволнованно глядя мне в глаза. – Я не пропустил твоё выступление, фенек? Кое-как вырвался от маман. Ник же тоже хотел быть здесь, а она вцепилась в него, как клещ… Лю… – надтреснуто произносит он, а по лицу проходит тень, словно ему невыносимо больно, – я жесть, как скучал. Мне так жаль…

Не замечаю, как меня отпускает Ксю, потому что сознание никак не может поверить в реальность происходящего. Он здесь. Пришёл.

– Мир… – выдыхаю я и бросаюсь ему на шею.

Тепло. Уютно. Восхитительно!

Вот теперь я точно вернулась. Я дома.