Текст книги "Моё сводное наваждение"

Глава 27. Любовь

– Люба, я тебе такое расскажу… – загадочно улыбаясь, говорит Ксю, когда распрямляется после приветственного объятия со мной.

– Мне тоже есть что тебе рассказать, – улыбаюсь и я.

Мирон поднимается на ноги, уступая место Ксении, и я вижу, как он в упор смотрит на незнакомого мне парня, а затем, поцеловав меня в макушку, идёт к нему. Видимо, это ещё один его друг, с которым он решил пообщаться, пока я общаюсь с Ксюшей.

– Представляешь, папа собирается к нам в гости! – переключает моё внимание Ксю. – Да-да, он вчера мне позвонил! Разговор, конечно, вышел немного неловким, но у него скоро отпуск, и они с мамой приедут к нам. Думаю, он собственными глазами хочет убедиться в том, что живу я не на помойке и не голодаю, – закатывает она глаза, пока я улыбаюсь, радуясь за неё. – Ещё он хочет побывать в Школе Искусств, поглядеть на что я променяла Экономический институт. Здорово, правда?

– Ещё бы! Я так рада за тебя!

– Так. А что у тебя? Какие новости?

– Я тоже буду поступать в Школу Искусств! – жмурюсь я от счастья. – Сегодня папа всё устроил: поговорил с директором, записал меня на уроки вокала. Кастинг через две недели!

– Боже! Это круто, Люб! Очень-очень круто! – кидается она ко мне с объятиями. – Чудесные новости! Будем видеться с тобой на переменах! О, а может даже и на общие занятия ходить!

– Да, только для начала нужно всё же поступить, – чуть умиряю я пыл.

– Поступишь, – беззаботно взмахивает Ксю рукой. – Я слышала, как ты поёшь. Считай, ты уже прошла кастинг.

– Благодарю за веру в меня, но волнение тоже может сыграть свою роль.

– Возьми с собой на кастинг Мирона, – лукаво сужает она глаза, – и представь, что поёшь для него. Я смотрю, у вас всё хорошо, да?

– Да, – непроизвольно начинаю я искать его глазами и вижу его в компании Марины. – Вроде бы.

Она сидит напротив него в кресле и что-то говорит. Выглядит она при этом очень несчастной. У неё что-то случилось? Ей нужна помощь Мирона? Или это новая тактика, чтобы нас разлучить?

И вдруг Марина издаёт какой-то странный звук и прячет лицо в ладонях. Я встречаюсь глазами с Мироном, и он качает головой с намёком, что всё в порядке.

Но я же вижу, что не всё!

Теперь, слушая подругу в пол-уха, я не перестаю наблюдать за Миром и Мариной. Вскоре он оставляет её и подходит к парню, к которому изначально уходил. Что-то говорит ему сквозь зубы, – я буквально вижу волны ярости, что исходят от тела Мирона, – а тот, наоборот, начинает широко улыбаться. Кивает и, осушив одним большим глотком стакан, что держит в руке, ставит его на стол и уходит.

Я начинаю не на шутку переживать.

К Мирону тут же бросается Марина, цепляясь пальцами за его локоть, но он отмахивается от неё, как от назойливой мухи и идёт ко мне. Ксю, похоже, тоже обращает внимание на изменившееся настроение моего парня и быстро говорит:

– Пойду к Роме, а то он, наверное, заскучал без меня.

Я в это время смотрю на Марину, которая провожает спину Мирона затравленным взглядом. У неё точно что-то случилось.

– Что… что происходит? – спрашиваю я, как только Мирон садится рядом.

– Дома расскажу, – выдыхает он и крепко-крепко меня обнимает.

Обнимаю его в ответ и строюсь сдержать любопытство, потому что чувствую, что сейчас Мирону нужно другое. И мне придётся потерпеть.

– Ну что, похвасталась подруге о поступлении? – через пять минут интересуется Мир, отстранившись.

– Конечно, – стараюсь я улыбнуться. Но похоже скрыть волнение мне не удаётся, потому что Мирон криво улыбается и вздыхает:

– Никакой катастрофы, Лю. Всё под контролем. Лучше… Да, – озаряется его лицо. – Лучше пойдём потанцуем. Да, танец с тобой – это то, что мне сейчас необходимо.

– Ты шутишь? – недоверчиво поднимаю я брови.

– Нет, фенек, – приближает он своё лицо к моему, почти касаясь своими губами моих, – Очень хочу с тобой потанцевать.

– Ну если очень… – выдыхаю я, чувствуя, как в животе запорхали крыльями бабочки.

Мирон лукаво улыбается и берёт меня за руку, следом поднимая с дивана. Мы выходим из ВИП-зоны, проходим мимо танцующих людей и останавливаемся близко к огромной колонке. Теперь музыка играет в самой груди, ощутимо ударяя в рёбра. Мелодия с оглушительными басами, но при этом плавная и тягучая. Потому Мирон мгновенно разворачивает меня с себе спиной и прижимает к груди, носом зарываясь в мои волосы в изгибе шеи.

Это невероятно, но я, словно перестаю слышать внешние звуки и начинаю ощущать дыхание Мирона. Оно играет на моей коже, чувствуется в воздухе вокруг нас, смешивается с моим в самих легких… И стук его сердца… Он, словно бьёт мне в спину, чтобы эхом отразиться в моём собственном сердцебиении.

Мы танцуем под свою музыку. Нашу. Мелодия только для нас двоих.

Вскоре мне становится невыносимо жарко от тепла тела Мирона, которое, словно окутало меня со всех сторон в волнующий кровь кокон, и я разворачиваюсь к нему лицом, потому что только его поцелуй способен утолить ту жажду, что разрывает моё горло.

Мы целуемся так, словно весь мир вокруг исчез. Жадно и неистово. До сбившегося дыхания. До желания забраться друг другу под кожу. Раствориться один в другом.

Я теряю счёт времени. Я, наверное, даже теряю саму себя…

И мне начинает казаться, что поцелуй не способен утолить ту жажду, что бушует внутри… Его становится до обидного мало.

И Мирон заканчивает эту пытку. Разрывает поцелуй и прижимается своим лбом к моему. Мы оба тяжело дышим, но улыбаемся друг другу. Через пару минут он склоняется к моему уху:

– Домой?

Я киваю.

***

В дом мы заходим по очереди, я на своём пути никого не встречаю и без препятствий вхожу в свою комнату, оставляя дверь открытой. Я почему-то ужасно волнуюсь, пока жду Мирона. То, что было в клубе… Хочу ли я, чтобы сейчас всё продолжилось? До самого конца?

Не знаю… Мне страшно.

Но как только Мир входит в комнату, как только я слышу щелчок закрывшейся на замок двери, я сама бросаюсь ему на шею и врезаюсь в его губы своими.

Мир так же жадно отвечает на мой поцелуй, подхватывает руками мои бедра, отрывает мои ноги от пола и через несколько шагов опрокидывает нас на кровать. Его горячие ладони обжигают мою кожу, а поцелуй вновь сбивает дыхание. Сердце стучит неистово, и так же неистово откликается на его зов сердце Мирона. Мы, словно вновь отключаемся от всего мира. А вернее он сужается до нашего смешенного дыхания и горячего ощущения кожи к коже.

И, как гром среди ясного неба, в наш мир врывается стук в дверь.

Мирон мгновенно отстраняется, повернув лицо в сторону звука, а я же очень медленно пытаюсь сообразить, что происходит. Кажется, тело уже почуяло опасность: напряглось, нервы натянулись, как струны, но сознание всё никак не хочет вынырнуть из омута той сладкой неги, в которой тонуло каких-то тридцать секунд назад.

– Люба, ты ещё не спишь?

Папа!

– Видел, как вы с Мироном вернулись. Я хотел… хотел поговорить с тобой.

– Ванна! – шиплю я Мирону, наконец, способная трезво мыслить.

Мирон беззвучно смеется и просто перекатывается по кровати, следом ныряя за неё. Закатываю глаза на его выходку и, наспех причесав волосы пальцами, иду открывать дверь. Ужас, наверное, я сейчас выгляжу не самым лучшим образом!

Открываю дверь и смотрю на начищенные ботинки отца, боясь поднять лицо:

– Ещё не сплю.

– Здорово… – делает он шаг вперёд, опираясь плечом на косяк. – Но уже ложилась, да? Ты прости, я же так и подумал – свет не горит, значит, сразу легла спать. В общем… Не знаю. Это, скорее всего, не моё дело… – Папа усмехается саму себе: – Глупо и тебя втягивать. Но всё же…

Он ещё некоторое время молчит, и я невольно поднимаю на него глаза. Папа смотрит в сторону коридора и, словно не может решится задать интересующий его вопрос. При этом он выглядит совсем, как мальчишка, и я каким-то образом догадываюсь о ком пойдёт речь. И потому начинаю ощущать тревогу – Мирон тоже услышит этот разговор, а соответственно, ещё сильнее уверится в том, что я ему врала. Я и сама не знаю, почему решила с ним спорить. Наверное, хотела оставить чувства папы ему самому.

Тут он, словно что-то припоминает и глаза его на секунду вспыхивают огнём ярости, челюсти сжимаются, но он быстро берёт себя в руки и, наконец, выдыхает:

– Скажи, солнышко… Твоя… Эльвира Львовна… Ты не замечала, чтобы она приходила на уроки подавленной? Или следы побоев у неё не видела?

– Что? – пугаюсь я. – Побоев?

– Значит, не видела, – кивает отец самому себе. – В принципе, я так и думал…

– Пап? Но… Но почему ты об этом спрашиваешь?

Он секунду молчит, а затем делает шаг ко мне и целует меня в лоб:

– Переживать не о чем, солнышко. Ложись спать. Прости за беспокойство и спокойной ночи.

И он просто на просто берёт и, стремительно развернувшись, уходит! А я даже думать не знаю что!

– Всё интереснее и интереснее, – замечает Мирон, и я вздрагиваю от неожиданности.

Затем быстро закрываю дверь и поворачиваюсь к Мирону, виновато опустив плечи и глаза:

– Мир… Мне… мне жаль, что я с тобой спорила сегодня на эту тему. Прости. Просто… мне не хотелось, чтобы мы лезли не в своё дело. Но… Но что значит его вопрос? – поднимаю я глаза.

Мирон пожимает плечами и хлопает ладонью по месту рядом с собой:

– Иди ко мне? – Когда я сажусь, он продолжает: – Рад, что ты не стала настаивать на своём. И ты права, не стоит лезть не в своё дело. Андрей уже, видимо, и так залез. Теперь, что касается событий в клубе… Мне нужно кое-что тебе рассказать.

– Про Марину, – киваю я, вновь ощущая то любопытство, что снедало меня несколько часов назад и о котором в последствии я напрочь забыла.

– И про неё. И про меня.

Тревога нарастает с каждой секундой, что Мирон молчит. Но я его не тороплю. Держусь, как могу.

– В общем, мой отец снял на неё компромат и теперь шантажирует меня тем, что выложит фото и видео в сеть, если я откажусь учувствовать в деле. Я согласился, Лю.

– Что? Как? Какой компромат? – не понимаю я ничего.

– Под тип того, что однажды сняли на твою подругу. Я вынужден согласиться. Не могу так подставить Марину, как и всю её семью.

– Боже…

Сердце лихорадочно стучит, мысли тоже скачут от одной к другой. Сначала его называют слабаком, чтобы сыграть на его чувстве собственного достоинства, и когда это не срабатывает его отец каким-то образом снимает компрометирующий Марину материал, уже рассчитывая сыграть на его чувстве благородства. Так, выходит? Но…

– Мир, расскажи мне, пожалуйста, всё-всё.

И он рассказывает.

Про то, как Марина напивается, употребляет наркотики и мстит Мирону, переспав с его отцом. Про то, как это всё снимают на камеру. Про то, как Мирону предлагают, либо стать спасителем подруги, а заодно соучастником преступления, либо остаться чистым, но уничтожить репутацию семьи Остужевых, загубить будущее Марины и её жизнь в целом, как это когда-то сделали с мой подругой Мартой.

Жизнь циклична, верно? Что-то происходит, чтобы потом повториться вновь.

И нас ставят перед выбором: поступить так же или попытаться этого не допустить.

– Ты не должен идти на поводу у своего отца, Мир, – говорю я твёрдо.

– И забить на Маринку? – усмехается он, а затем рычит: – Ты не понимаешь, что это мой отец её использовал? Что часть вины за то, что с ней произошло висит на мне? Хорош я буду, если закрою на всё глаза!

– Но… Мир, наверняка, есть выход! – подскакиваю я на ноги. – Ты не должен совершать преступление! Это может плохо обернуться уже на твоём будущем!

– Думаешь, я не понимаю? Не понимаю, чем это может обернуться для всех нас? Но и Марину бросить не могу! Ты будешь выглядеть лицемеркой, Лю, если сделаешь вид, что тебе не лучше прочих известно, как это всё скажется на судьбе Марины, какой идиоткой бы она не была!

– Я и не отрицаю, что хорошо это понимаю! Я прекрасно понимаю! Как и то, что на одном преступлении ничего не закончится! Если они отыскали способ, как на тебя давить, то не откажутся от него и будут шантажировать тебя снова и снова! Мы… – резко перестаю я ходить из стороны в сторону и, словно прирастаю к полу. – Мы должны рассказать об этом моему папе.

– Нет, – отрезает Мир.

– Да, Мирон! Он поможет!

– Полагаю, ему и с твой учительницей проблем хватает, – саркастично замечает он. – И если там всё настолько серьёзно, как я предполагаю, то ему точно не будет дела до сына его жены.

– Что? – обмираю я. – Ты… ты думаешь, что папе есть дело до тебя только, потому что ты сын его жены? И если это изменится, – пусть об этом ещё очень рано говорить, а возможно, и вообще не стоит, – то ему будет всё равно на то, что происходит в твоей жизни? Нет, не верю, что ты так о нём думаешь! Он любит тебя, Мир! Совершенно отдельно от твоей матери!

– Расскажи-ка, почему ты так в этом уверена?

– Ты шутишь, Мир? – начинаю я злиться. – Он установил тебе целую площадку для твоих занятий на скейтборде! Он с десяти лет воспитывал тебя, как родного сына! Он каждый, дурацкий ужин интересуется, как прошёл твой день, в конце концов! И ты сомневаешься в его любви к тебе? Он был рядом, когда твой собственный отец подстрекал тебя на преступления, разве нет? Защищал тебя! Спасал! В том, каким ты стал, каким сейчас сидишь передо мной, есть и его заслуга. Потому что он знал, видел в тебе много хорошего! Что смогла увидеть и я!

Мирон молчит, сжав зубы и смотрит на спинку кровати. Он явно зол и пытается сдержать эту злость в себе. Я делаю шаг к нему и говорю едва слышно:

– Он любит тебя, Мир, потому что ты – это ты. За это тебя любит и Никита. И я, Мирон. И я тебя люблю за самого себя, понимаешь?

Мирон тяжело выдыхает и резко подаётся ко мне, обхватывает мою талию руками, тянет на себя и утыкается щекой в мой живот. Я зарываюсь пальцами ему волосы и осторожно поглаживаю кожу.

– Нам всего лишь нужно уничтожить материалы. И кто, как не папа, нам сможет в этом помочь?

Глава 28. Мирон

– Завтра у Любы День Рождения, не знаешь, как она хотела бы провести его?

Мы сидим в машине Андрея и наблюдаем за подъездом. Его вопрос говорит о том, что наши с ней отношения от него не укрылись. Впрочем, не мудрено. Когда вчера мы с Любой пришли в его кабинет, фенек ни на секунду не выпускала моей руки, словно боялась, что я передумаю и сбегу. Но я бы не сбежал. Не после её слов.

– Мы не разговаривали об этом, но не думаю, что она хочет чего-то грандиозного.

– Под тип сегодняшнего торжества твоего друга? Да, тоже так думаю. Что подаришь?

– Есть одна идея. А ты? Стой, угадаю, – ухмыляюсь я. – Машину?

– Да. Не плохая традиция, как думаешь? – улыбается он.

– Не знаю нужна ли она ей…

– Ну, когда вы оба начнёте учиться, ты уже не сможешь быть её личным водителем.

Я, смеясь, киваю, затем мы некоторое время молчим.

– Мир… Я знаю, что тебе можно доверять. Знаю, что ты хороший человек. Но должен спросить, чтобы услышать… Ты же не обидишь мою дочь? Не сделаешь ей больно?

– Не по своей воле.

– Хорошо. И ещё… Ты же не позволяешь себе с ней ничего лишнего?

– Это теперь так называется? – усмехаюсь я. – Нет, Андрей. Я себя контролирую.

Как могу, – добавляю уже про себя.

– Она невероятная, да? – говорит он, словно самому себе, но я всё же решаю ответить:

– Абсолютно. Почему так вышло? – неожиданно для самого себя спрашиваю я. – Почему Никита с ней не был знаком столько времени? Почему ты не познакомил нас раньше?

– Я был дураком, – горько усмехается Андрей. – Долгое время шёл на поводу у женщин: твой и Любы матерей. Они обе одинаково не хотели, чтобы я с ней общался. Обе не хотели, чтобы она познакомилась с моей семьёй. С её семьёй. С нашей. Я всё ещё не простил самого себя за слабость, за предпочтение оставлять всё, как есть, за неправильное решение пустить всё на самотёк. Ошибочно считал, что Эвелина стравляется со своей ролью, что Любе с ней хорошо… Ты даже не представляешь, как я рад, что всё же настоял на переезде Любы к нам. То, что с ней сотворили Эвелина и её мать… Настолько подавить в ней саму себя… Смею надеяться, что те изменения, которые сейчас происходят с Любой, благодаря моему решению в конечном итоге загладят мою вину.

– Ты хороший отец, Андрей, – искренне говорю я.

– Очень верю, Мирон. Очень верю. По крайней мере, я стараюсь им быть, – улыбается он.

– Она тебя любит. Всегда любила.

– Спасибо, Мирон, – протягивает он ко мне руку и пальцами крепко сжимает моё плечо. – И да, я очень рад, что Люба разглядела в тебе то, что всегда видел я. Не знаю, смог бы я доверить её кому-то кроме тебя.

В груди разрастается какое-то горячее чувство, от которого становится как-то не по себе. Заставляю себя кивнуть, потому что ответить сил не нахожу. И тут вижу его.

– Идёт, – говорю я очевидное.

– Как зайдёт, звони бабушке, – серьёзно кивнув, подбирается Андрей и уже через тридцать секунд спрашивает в трубку: – Как у вас?.. Отлично. Заходим одновременно по моей команде.

– Ба? – в свою очередь говорю в трубку я.

– Мироша, пришёл твой папка, ага, – отвечает она с улыбкой в голосе. – Дать ему трубочку?

– Нет, ба. Ты можешь выйти прямо сейчас? Только отцу не говори, что я тебя позвал.

– Та что ж вы не помиритесь-то никак, Мирош? – начинает она волноваться.

– Выйди, и я тебе всё объясню, – обещаю я.

– Ну хорошо-хорошо. Сейчас.

Бабушка спускается примерно минут через десять, и мы с Андреем тут же выходим из машины, которая стоит за пару подъездов от нужного нам, надёжно прикрытая кустарниками сирени. Позади нас хлопают дверцы второй машины.

Третья машина с парнями из охранной компании, услугами которой пользуется Андрей, по нашему плану стоит у дома Михи. Заходить мы будем одновременно, чтобы отец и Миха не смогли предупредить друг друга об устроенной на них облаве.

Бабушка встречает меня, Андрея и трёх бугаев позади нас взволнованным взглядом.

– Мирош, Андрюш, а чего случилось?

– Людмила Михайловна, – говорит Андрей, – беспокоится не о чем. Скажите, вы заперли дверь?

– Открыта она, – ещё больше волнуется ба. – Олег? Натворил чего опять?

– Мирон вам всё расскажет, – кивает Андрей на меня и заходит в подъезд, а за ним и остальные.

Он не хотел, чтобы я шёл с ними. Просил, чтобы я остался с бабушкой. Но сейчас я понимаю, что просто не в силах остаться здесь.

– Ба, ты давно навещала свою соседку? Посидишь у неё пока?

– Мирош… Что он сделал, а? Куда опять залез?

– Прошу тебя, не переживай. С отцом всё будет нормально, мы как раз пришли ему помешать натворить глупостей, но тебе лучше в этом не учувствовать. Иди к Никифоровне, ладно? Я потом за тобой зайду.

– Мирош… Вы уж поаккуратнее с ним… Господи, это ж я виновата… Не воспитала нормально…

– Ты ни в чём не виновата. Он сам выбрал такой путь. А ты невероятная женщина, поверь мне. Иди, ба.

– Ну хорошо-хорошо…

Ба ещё несколько раз взволнованно оборачивается на меня, пока шагает к следующему подъезду, и когда она, наконец, заходит в него, я со всех ног бросаюсь на второй этаж.

Когда я открываю дверь из звуков до меня доносится только негромкое копошение. Видимо, парни аккуратно обыскивают квартиру в поисках съёмных носителей, если таковые есть.

Прохожу в зал и вижу отца. Он сидит на диване, уперев локти в колени, а пальцы рук сжимают пряди волос опущенной головы. Андрей стоит у окна, а на столе рядом с ним лежат ноутбук и телефон. Телефон тот самый, на котором Миха показывал мне фото.

– Мир… – укоризненно глянув на меня, вздыхает Андрей.

Отец мигом вскидывает голову и прожигает меня свирепым взглядом. Я же в ответ не чувствую ничего, кроме жалости и призрения к человеку, которого ещё пацаном боготворил. И как я мог не видеть то, что он настолько жалок? Как я мог не замечать, что ради того, чтобы добиться желаемого он способен пойти на любую низость?

Теперь к моим чувствам прибавляется ещё и отвращение.

Я никогда не был ему сыном. Я был для него дополнительной опцией к достижению своей цели.

– Ну так что, Олег? – переключает внимание отца на себя Андрей. – Будешь говорить по своей воле или…

– Что? Свои белы рученьки замараешь об меня? – выплывает тот, а затем вновь смотрит на меня: – А ты, щенок, будешь смотреть, как бьют твоего отца?

– Если придётся, – сквозь зубы отвечаю я.

– Никто тебя бить не будет, Олег. Думаю, пары сломанных пальцев будет достаточно.

– Нету больше ни хрена! – выкрикивает отец. – Вы всё забрали!

– Ты уверен, Олег? Может быть, флешку где припрятал? Или всерьёз думал, что Мирон настолько глуп и пойдёт у тебя на поводу?

– О чём я думал, так это о том, что мой сын не окажется настолько труслив, что побежит, как собачонка, к своему хозяину! Ты, что же, Мирон, думаешь, всю жизнь кормиться с руки этого благодетеля? Да, как только ты рявкнешь ему что-нибудь не так, он мигом кормушку-то и прикроет! Будешь, как дворняжка, обивать его пороги! Потому что сам по себе ни на что не способен! – Тут он вскакивает на ноги и гневно тычет в меня пальцем: – Ты ничтожный слабак! Трусливый выродок! Не мужчина, а маменькин…

В мгновение ока рядом с ним оказывает Андрей и впечатывает в его челюсть кулак. Отец с шумом валится на пол, после одной рукой хватаясь за скулу.

– Ты… – рычит он с пола.

– Ещё одно гнилое слово в сторону Мирона, и ты пожалеешь, что родился на свет, – спокойным голосом замечает Андрей, но я вижу, как пылает от гнева его лицо.

– Кто ты такой, чтобы мне указывать, что говорить собственному сыну?!

Андрей резко опускает на корточки и хватает того за грудки, чтобы в следующую секунду яростно прорычать у его лица:

– Ты никогда не имел права называться его отцом, потому что и понятия не имеешь, что значит им быть! Ты конченый мерзавец, не заслуживающий такого сына, как Мирон. Думаешь, он до сих пор не понял, что ты из себя представляешь? Думаешь, он не повзрослел? Не стал самодостаточным мужчиной? Стал, Олег. И отец этого мужчины – я! И я не позволю тебе так разговаривать со своим сыном! Не позволю использовать его в своих махинациях. Не позволю манипулировать им. Да он и сам не позволит! Ты больше не имеешь над ним власти, уясни это своей тупой башкой раз и навсегда. Тебе и раньше-то не удавалось сделать из него свою копию, не удастся и теперь. Этому никогда не бывать. А знаешь почему, Олег? Потому что он умнее и гораздо смелее такого выродка, как ты.

На последних словах Андрей с силой пихает отца в пол и распрямляется:

– И запомни. С этого момента я поставлю за тобой слежку. Дай мне хоть малейший повод, и я засажу тебя на такой срок, что ты не скоро увидишь белый свет, ясно? Приблизишься к моему сыну без его ответного желания хоть на метр – станешь инвалидом, обещаю. Ещё хоть раз попробуешь ему угрожать – обязательно пожалеешь. Ты за свою ничтожную жизнь, Олег, разочаровал всех своих близких. Потому прими мой совет и вспомни о своей матери. Людмила Михайловна путь и не заслуживает такого сына, но всё ещё в него верит. Найди нормальную работу и хотя бы ради эксперимента попробуй чего-то добиться честным, а не лёгким, – достойным, кстати, того самого слабака, о котором ты тут кричал, – путём. У меня всё. Пошли, Мирон.

Андрей сжимает пальцами моё плечо и тянет на выход. Бросив последний взгляд на это ничтожество, которое и правда никогда не имело право зваться моим отцом, я ухожу вместе с Андреем. С человеком, который действительно всегда относился ко мене, как к родному сыну. Но я этого, конечно, не ценил. Противился. Брыкался. Но он всё равно оставался рядом.

В груди что-то больно сжимается, и от этого начинает резать глаза.

Мы выходим на улицу, и Андрей вновь сжимает пальцами моё плечо:

– Ты как, Мир? Мне жаль, что тебе пришлось это выслушивать…

Внутри что-то обрывается, эхом звенит в ушах, душит, словно требуя какого-то действия.

И я бросаюсь к Андрею, чтобы крепко обнять своего настоящего отца.