Текст книги "Моё сводное наваждение"

Глава 31. Любовь

Как только машина трогается с места, я сквозь пелену слёз в глазах и рыдания, что сотрясают всё моё тело, бросаюсь на ощупь искать рычаг, открывающий дверцу. Они меня не увезут! Я выпрыгну из машины! Но меня ловят руки мамы и отдёргивают назад.

– Включите блокировку! – приказывает она водителю. – Любовь, прекрати истерику!

– Нет! Отпусти меня! Я не хочу-у-у… – вою я.

– Сейчас же успокойся! Такое поведение не приемлемо!

– А мне плевать! Я не хочу никуда уезжа-а-ать…

– Пусть ревёт, – холодно замечает бабушка. – Оставь её. Это пройдёт.

Руки мамы меня отпускают, но я больше не пытаюсь вырваться з салона – знаю, что не получится.

Меня увезут, посадят на самолёт, и я улечу навсегда… Больше никогда не увижу папу, Ника и Мирона… Никогда…

Господи, как же больно! Как не справедливо! Неправильно! Ужасно!

Почему мама решает всё за меня? Почему она не хочет понять, что я сама способна распоряжаться своей судьбой? Как можно быть такой жестокой? Забирать у меня то, что я полюбила всем сердцем? Лишать меня жизни?!

Не знаю сколько ещё проходит времени, когда я более-менее успокаиваюсь. Хотя нет, это не спокойствие. Это поглощающая пустота. Бездна безразличия. Которая топит сознание, лишая всех чувств.

И сквозь эту темноту до меня начинает доносится голос мамы:

– …вот увидишь, тебе понравится дом Роберта. Он огромный, дорогая, стоит на берегу моря. Слух круглосуточно ласкает шум прибоя – чудесно! Всегда ощущаешь себя поистине умиротворённой… И сам Роберт. О, он потрясающий мужчина. Умный, добрый, заботливый. Как только я ему сказала, что на тебя дурно влияет обстановка в доме твоего отца, он сразу же предложил забрать тебя к нам! Он уже давно мечтал с тобой познакомится… Вот только я сомневаюсь, что ему понравится твоё нынешнее состояние. Уроки вокала? Ты отказалась поступать в Высшую Школу Бизнеса, чтобы учится тому, как стать ресторанной певичкой, Любовь! Уму не постижимо! Об этом никто не должен знать. Всё дети друзей Роберта закончили или учатся в престижных заведениях. У них высокие должности, высокое положение в глазах родителей! А ты? Хотела, чтобы я сгорала от стыда всю свою оставшуюся жизнь? Кто тебя надоумил, Любовь? Отец? Тот мальчик, сын этой несносной дамочки, жены твоего отца? Плохая компания. Тебе никогда и не стоило начинать с ним общаться…

Сердце замирает, и я хрипло выдыхаю:

– Я его люблю!

– Глупости, дорогая. В любом случае, всё поправимо. Как только мы окажемся на другом конце света, ты начнёшь думать по-другому. Вся эта ненужная шелуха отпадёт. Ты вновь станешь собой, дорогая.

– Безвольной куклой в руках кукловода? В твоих руках, мам. Будешь вновь указывать мне, что носить и чем заниматься? Должно быть, ты всё это время ужасно по мне скучала. Да, мам? Как хозяин по своей дрессированной собачонке, так?

– Ты как разговариваешь с матерью? – тут же возмущается бабушка.

– Так, как она никогда не позволяла себе разговаривать с тобой? – интересуюсь я. – Поэтому она отыгрывается на мне? А, мам? – смотрю я теперь на маму. – Ты же всегда была послушной, да? Настолько, что в семнадцать лет попыталась через постель окрутить моего папу? Когда бабушка науськивала тебя на этот шаг, ты знала, что влюбишься? Или это чистая случайность? Впрочем, тебе и беременность не помогла, потому что папа видел, что ты и твоя мать из себя представляете!

Щеку обжигает звенящая боль. Мама впервые в жизни подняла на меня руку.

– Не смей! Я не узнаю собственную дочь! Было ужасной ошибкой оставлять тебя у отца!

– Твоей ошибкой стала я! – прижав ладонь к щеке, не собираюсь я успокаиваться. – Ребёнок ещё во младенчестве, не оправдавший твоих надежд! Ты за это мне мстишь, да? За это ты мстила отцу, не позволяя нам видится? Но я больше не собираюсь отвечать за твои собственные действия. Вот во что ты меня превратила, мама, своими поступками, своей слепой местью – в человека, ненавидящего свою мать! Тебе придётся держать меня за семью замками, потому что я никогда не брошу попыток вырваться от тебя, никогда больше я не буду послушной собачонкой! Ты стыдишься меня уже сейчас? Уверяю, дальше будет ещё хуже!

В салоне повисает звенящая тишина. Что мама, что бабушка смотрят на меня во все глаза, словно впервые в жизни видят. Вряд ли, кто-нибудь осмеливался говорить им в лицо то, что о них думает. Бабушка считает себя воспитанной аристократкой? П-ф-ф… Мама мнит себя светской леди? Ага. А по факту кто они обе? Две юные девушки с разбитыми сердцами или две взрослые меркантильные женщины с холодной расчётливостью вместо души? Впрочем, из одного следует другое. И помочь им никто не сможет, кроме них самих.

Ещё секунда, и бабушка брезгливо отворачивается в сторону, мама же, сглотнув ком обиды, смотрит на меня с жалостью.

– Всё образуется, – выдыхает она самой себе и кивает. – Скоро ты поймёшь, что я поступаю так во благо тебе, дорогая.

– Никогда этого не будет, – глухо отвечаю я и отворачиваюсь к окну.

Бессмысленно. Мне никогда её не переубедить. Мне придётся улететь с ней, чтобы прожить ту жизнь, которой я не хочу.

Боль вновь пронзает сердце. Словно ножом прокручивает внутренности. Душит. Терзает и мучает. Это невыносимо! Я не заслуживаю такого обращения. Мне уже восемнадцать лет, в конце концов! Никто не имеет права решать за меня!

А затем я вижу ангар и частный самолёт в его тёмном жерле…

Никто меня не будет слушать. Никому нет дела, что я не хочу куда-либо лететь.

Машина останавливается, но я продолжаю сидеть на месте. Им вновь придётся применить ко мне силу, потому что по своей воле я не сдвинусь и на миллиметр.

– Любовь, выйди из машины, – просит мама.

– Почему ты меня так назвала? Чтобы напоминать самой себе, что своего ребёнка нужно любить? Вот только не сработало, верно? Не помогло. Ты никогда меня не любила. Ты и себя, наверное, не любишь, да?

– Дорогая, хватит упрямиться, умоляю.

– Мне восемнадцать лет. Ты уже, как день, не имеешь права решать за меня.

– Ты останешься моей малышкой до тех пор, пока я не увижу то, что ты готова к самостоятельной жизни, – отрезает она.

– Я бы предпочла, чтобы за этим следил мой папа. Разве, ты не понимаешь, что с ним мне лучше? Он меня любит в отличии от тебя.

– Ты для него всего лишь игрушка! – выходит она из себя. – Всегда была игрушкой! Ему стало скучно со своей женой, и он вспомнил о тебе! И что из этого вышло? Ты совершенно отбилась от рук!

– Лучше быть игрушкой в любящих руках, чем послушной собачкой в руках у бесчувственного дрессировщика!

– Прекрати! Лишь моя любовь и не позволяет тебе скатиться на самое дно! Если бы я тебя не любила, то со спокойной душой оставила бы тебя и дальше портить себе жизнь! Ты ещё слишком молода, чтобы это понять! Впрочем, я и не рассчитываю на твоё понимание. Выходи из машины! Иначе, сесть в самолёт тебя заставят силой!

– Пусть! Но я никогда тебе этого не прощу, слышишь?!

Мама ещё некоторое время, тяжело дыша, сверлит меня возмущённым взглядом, а затем, кивнув, выходит из машины. Подходит к бабушке, что-то ей говорит, та бросает на меня раздражённый взгляд и гладит маму ладонью по плечу. Затем уже она что-то говорит водителю.

Вскоре дверца с моей стороны открывается, и я сразу же отпрыгиваю по сидению от тянущейся ко мне руки. Мужчина наклоняется, лезет в салон, а я нащупываю рычаг и быстро выбираюсь из машины. Запинаюсь об что-то, падаю. Но не почувствовав боли, сразу же поднимаюсь и бегу. Куда? Не знаю. Подальше от этого самолёта. Подальше от людей, которым плевать на мои желания.

Меня, конечно же, вскоре нагоняют, захватывают в плен сильных и жестоких рук. Отрывают мои ноги от земли. Несут обратно, не обращая внимания на моё сопротивление. На вновь разрывающие грудь рыдания. На крики несогласия. Паника снова топит моё сознание. У меня нет не единого шанса спастись. Уже никто не успеет за мной приехать. Не успеет забрать меня у мамы. Потому что она, бабушка и Галина заранее всё спланировали. Выбрали время, когда папа на роботе, сплавили из дома Мирона. А Ник? Понял ли он, что меня забрали силой? Что ответила ему Галина? Наверняка, соврала, и мой маленький братик даже не догадывается о том, что мы с ним никогда больше не увидимся…

А Мирон?

Что он подумает, когда я не выйду после урока вокала? Наверняка, будет переживать, звонить. Но я не смогу ответить – телефон остался на тумбочке в доме, которого меня лишили.

Папа… Как Галина объяснит моё отсутствие? Поверит ли он ей? Или всё же попытается со мной связаться?

Невыносимо думать, что мне хотя бы попрощаться с ними не позволили! Не оставили ничего от той жизни, в которой я была по-настоящему счастлива…

Я с ужасом слышу, как самолёт начинает движение. Всё это время на месте меня удерживает мама. Ей плевать, что мне страшно и больно. Ей в принципе плевать на меня! Ей важна лишь мысль о послушной дочери, которой я не стала, но она почему-то не теряет надежды вылепить её из того, чего нет и никогда не было.

– Всё наладится, дорогая. Всё наладится, – нашёптывает она самой себе.

Ты ошибаешься, мам. Ты сломала то последнее, что ещё теплилось в моей душе по отношению к тебе. Сейчас оторвался от земли не только самолёт, но и у меня из груди вырвали сердце. И этого я тебе не прощу никогда и не за что.

– Я ненавижу тебя.

Глава 32. Мирон

Оказывается, крыша в доме деда протекла ещё на прошлой неделе, и он сам её очень удачно залатал, без чьей-либо помощи. Последнее он настойчиво подчеркнул. После этого взять и просто уехать я не смог. Пусть и в сознание закралась тревожная мысль, что мать отправила меня к деду не просто так. Впрочем, она вполне могла не знать, что дед справился сам.

В любом случае, я стараюсь помочь деду с хозяйством, как можно быстрей и после обеда, состоявшего исключительно из собственноручно взращенных продуктов питания, срываюсь домой. К фенеку. Кажется, я успею сам отвезти её на урок вокала, и даже напрошусь присутствовать на нём – обожаю слушать, как она поёт.

Но на середине пути я получаю ещё один тревожный звонок. Точнее СМС. Сперва не могу сообразить, что значат слова Лю и, отложив телефон, останавливаю машину на обочине.

"Мирон, мама неожиданно прилетела ко мне и предложила уехать с ней заграницу. Я согласилась. Мне кажется, там меня ждёт большое будущее, а здесь я получила всё, что хотела. Спасибо, что был рядом, и прощай."

Перечитываю текст несколько раз и не могу поверить в его реальность. Фенек не могла написать эти слова по собственной воле. Нет. Вынудили? Но что это значит? Её заставляют уехать из страны? Такое возможно?

Тревога в груди нарастает с каждой секундой сильней, сдавливает сердце. Нет. Её мать не может просто взять и забрать у меня моего фенека. Я не позволю.

Набираю её номер, но она не отвечает. Звоню снова и снова, но слышу лишь чёртовы длинные гудки! А затем вновь проходит сообщение:

"Не нужно звонить, Мирон. Мне тяжело даются прощания, прости."

Жесть. Не может этого быть!

Набираю её номер снова, и в этот раз механический голос сообщает мне, что абонент не доступен.

Со злостью бросаю телефон на соседнее сидение и завожу мотор, мгновенно утапливая педаль газа в пол.

Я мчу на бешенной скорости, наплевав на возможные штрафы. Никто не заберёт у меня фенека. Никто! Не позволю. Лишь бы успеть.

Пожалуйста, Лю, попробуй себя отстоять! Не поддавайся чужим указаниям. Твоя мать больше не имеет права указывать тебе, как жить, помнишь? Ты должна сопротивляться, любимая, должна!

До дома я доезжаю в короткие сроки, видимо, по чистой случайности, не нарвавшись на гаишников. Меня встречает тишина холла, которая пугает сильнее непонятных СМС. Неужели, я не успел? Бегу на второй этаж, врываюсь в комнату фенека…

И вновь тишина…

На первый взгляд комната без изменений: кровать заправлена, чистота и уют, но затем мне бросаются в глаза распахнутые створки шкафа. Зияющего пустотой… Она бьёт в самое сердце ледяным шипом, проносится холодной волной по позвоночнику, вонзается острыми иглами в сознание. Не может быть… Нет.

– Лю?.. Люба? – задаю я бессмысленный вопрос в пустоту и, не желая мирится с действительностью, иду проверять ванную комнату. – Ты здесь?

Ванная тоже пуста. Причём девственно пуста. Словно моя девочка никогда и не пользовалась ею.

Не верю. Она не могла уехать. Не могла…

Вновь набираю её номер – абонент всё так же не доступен.

Чёрт! Пинаю кресло, на котором мы частенько сидели вместе и читали книгу под свет торшера. Чёрт! Неужели, её серьёзно забрали у меня? Как? Как такое возможно? Как такое вообще могло произойти? Кто это допустил?!

Мама.

Бегу в её комнату, но не нахожу её там. Спускаюсь вниз. Гостиная, библиотека, бильярдная – открываю подряд все попадающиеся двери. Но нахожу её на кухне. Она, как ни в чём небывало, даёт указания по поводу ужина:

– …а на десерт, мороженное. У нас же есть мороженное? О, Мироша, – замечает она меня. – Как ты быстро справился. Как дела у дедушки?

– Где Люба? – рычу я.

– О, дорогой… – строит она печальную мину. – Наша дорогая Любочка решила уехать с мамой заграницу.

– Добровольно?

– А как же ещё? – удивляется она, вполне правдиво. Только я знаю свою мать.

– Что ты сделала? – ору я, выходя из себя. – Как давно её забрали?!

– Мирон, тише. Ты пугаешь персонал.

Но тут меня перекрикивает другой голос:

– Мирон?! Галина?! Где Люба?

В кухню врывается обеспокоенный Андрей, смотрит то на меня, то на мать, в глазах – обескураженность и неверие.

– Галя, что произошло? Здесь была Эвелина? Она забрала Любу?

– Никто её не забирал, – фыркает мама. – Она с большим удовольствием побежала собирать свои вещи, как только ей предложили покинуть этот дом.

– Ты врёшь! – вновь ору я.

– Перестать кричать, Мирон, – досадливо кривится мама. – Это не красиво.

– Все в гостиную. Сейчас же, – бросает Андрей и первым выходит из кухни.

Мама не рискует ослушаться и идёт вслед за ним, в лице полное спокойствие, в глазах непоколебимость и торжество. Догадываюсь, она будет стоять на своём до последнего. Что же произошло? И можно ли это исправить?

– Она звонила тебе? – спрашиваю я у Андрея, как только вхожу в гостиную.

– Нет. Написала сообщение. О том, что улетает с матерью.

– И мне.

– Где ты был? Мне казалось, вы с Любой с некоторых пор неразлучны.

– Мама заставила съездить к деду, – перевожу я на неё злой взгляд. – Помочь починить крышу, которую он починил сам ещё на прошлой неделе.

– Неужели? – наигранно удивляется мама. – Странно, что он не сказал мне об этом.

– Не сомневаюсь, что сказал, но тебе же нужно было как-то сплавить меня из дома, верно?

– Мирон, я не понимаю все эти твои намёки.

– Галя, – глухо произносит Андрей, – расскажи о том, что сегодня произошло.

– Я не понимаю вашей паники, – вздыхает она, усаживаясь в одно из кресел. – Девочка уже взрослая, решила уехать с матерью. О чём переживать?

– Почему ты мне не сообщила о том, что здесь была Эвелина?

– Мать приехала поздравить своего ребёнка с днём рождения. Что в этом необычного?

– Она приказала Любе ехать с ней? Вынудила её?

– Говорю же: они мило побеседовали, а затем Любочка побежала собирать свои вещи, предупредив меня о том, что сама сообщит о своём решении тебе, Андрей. Я всё время тебе твердила, дорогой мой, что Люба не то, что она из себя строит. Она искала выгоду. Полагаю, заграницей у неё больше шансов устроить себе хорошую жизнь, чем здесь, на родине.

– Хватит наговаривать на неё! – вновь срываюсь я. – Она не такая, какой ты её вбила себе в голову! Говори правду! Что здесь произошло? Куда делась Люба?

– Прекрати на меня кричать! – сквозь зубы шипит она. – Что она тебе пообещала? Любовь до гроба? Что ж, мой мальчик, тебя обманули! Ты не нужен ей. Она легко променяла тебя на другую жизнь при первой же возможности! Смирись с этим.

– Мирон, – останавливает меня Андрей от очередного гневного высказывания. – Подожди. Нужно позвонить Эвелине, раз она на прямую в этом замешана.

Я со злостью сжимаю кулаки. Мы теряем время. Вдруг, уже поздно? Вдруг, фенек уже совсем далеко от меня?

– Куда они поехали, ты знаешь? – спрашиваю у матери, пока Андрей звонит Эвелине.

– В аэропорт, – равнодушно пожимает она плечами. – Должно быть, они сейчас уже в воздухе.

– Абонент не доступен, – глухо говорит Андрей, с силой сжимая в руке телефон. – У обоих.

– Позвони примилейшей Ирине Владимировне, – предлагает мама. – Она подтвердит мои слова, потому что тоже присутствовала здесь.

– Вы… вы сговорились, чтобы избавится от Любы? – выдыхаю я, как от удара.

– Прекрати нести чушь, Мирон!

– Ирина Владимировна, вы не в курсе, где моя дочь? – рычит в трубку Андрей, я тут же прислушиваюсь к разговору. – И где же?.. Что?.. Вы вынудили её сесть в самолёт?.. Сама… Я не верю, что Люба добровольно села в самолёт. У неё были большие планы, чтобы запросто от всего отказаться… Не нужно лжи, Ирина Владимировна! Я обещаю вам, что выясню, как всё было! И все, кто замешан в исчезновении моей дочери заплатят по счетам!

– Что она сказала? – накидываюсь я на Андрея.

Он сжимает пальцами переносицу, отбрасывает телефон на подушки дивана и следом садится сам. Смотрит на меня со смесью горечи и сочувствия:

– Люба сейчас летит в самолёте.

– Нет… – выдыхаю я, сажусь рядом с Андреем и обхватываю руками голову.

Нет… Они всё-таки забрали её у меня. Не верю.

– Что будем делать? – смотрю я на Андрея. – Мы должны её вернуть!

– Разумеется…

– Вернуть?! – восклицает мама. – В вас и капли гордости нет? Девчонка бросила вас, ясно вам? Она больше не хотела жить в этом доме! Она и секунды не раздумывала, когда её мамаша предложила ей улететь с ней! Как вы не поймёте, что она не стоит вашего внимания?

– Мам, пап, почему вы кричите? – тихо спрашивает Никита, осторожно выглядывая из-за прохода в гостиную. – Из-за Любы?

– Марш в свою комнату! – взвинчивается мать, слегка бледнея. – Или ты забыл, что наказан?

– За что ты его наказала? – хмурится Андрей, а мне становится всё ясно, как день.

– Ник всё видел, да? – усмехаюсь я. – Никит, иди сюда, не слушай её.

– Да как ты смеешь?! Никита может лишь подтвердить, что Люба ушла с матерью, да, сынок?

Ник бросает на неё опасливый взгляд и неуверенно кивает.

– Вот! – торжествует мать.

Я смотрю на своего брата, который вцепился пальцами в свой телефон, и понимаю, что мать его каким-то образом запугала. Каким? Если она напрямую замешена в том, что случилось с Любой, а я в этом не сомневаюсь, то Андрей этого не стерпит. Значит, угрожала ему, как и мне однажды, тем, что мы окажемся на улице? И почему я думал, что эта женщина способна по-другому относится к своему второму сыну? Что она его любит, в отличии от меня, и никогда не решится использовать в своих целях? Ей же уже ничем не помочь! Расчётливая женщина, сама себе на уме.

И тут я замечаю, как указательный пальчик брата постукивает по окошечку камеры на телефоне, при этом он в упор смотрит на меня. Какой смышлёный!

Я подскакиваю с места и бросаю на ходу Андрею:

– Камеры видеонаблюдения.

– Что? – слышу за спиной испуганный голос матери. – Зачем? Никита же подтвердил, что она ушла добровольно! Как вы смеете сомневаться в моих словах! Андрей, это ни в какие ворота не лезет! Ты унижаешь меня при наших детях! Не смейте! Не смейте туда ходить!

Не всё учла, мам? Потому что слепая ненависть к невинной девочке затопила разум?

Она обгоняет нас, и кидается грудью на дверь, за которой находится пункт охраны:

– Прекратите! Вы не имеете права не верить мне! Это унизительно!

– Мам, – усмехаюсь я. – Ты сейчас как раз подтверждаешь то, что верить тебе нельзя от слова совсем.

– Галина, отойди от двери, – холодно произносит Андрей. – Немедленно.

– Нет… Пожалуйста, нет…

– Отойди!

Мама в миг начинает выглядеть абсолютно потерянной и на нетвердых ногах отходит чуть в сторону. У меня сжимается сердце. Нет, не из-за состояния матери, а из-за предположений того, что нам предстоит увидеть на мониторах, раз мама так реагирует.

И предположения меня не обманывают…

То, что мы с Андреем видим – ужасно. Любу у нас забрали силой, а моя собственная мать являлась главным помощником. У меня разрывается сердце от вида напуганной и заплаканной Лю… От того, как она не желает садиться в машину, но её вынуждают это сделать… А она извивается, сопротивляется, но оказывается намного слабей того бугая. В самолёт её тоже садили силой?

Уроды!

А моя мать?

О чём она думала? Неужели и мысли не допустила, что всё станет явным? Что такое нереально скрыть? Несчастная дура!

Андрей молча останавливает запись и сжимает кулаки. Моей матери не поздоровится, и я не чувствую к ней и толики сочувствия. Даже позлорадствую, если она и впрямь окажется на улице.

Мы выходим из комнаты, и я вижу, что мама стоит на том же месте: бледное лицо, дрожащие губы, испуганный взгляд.

– Ей не место в нашем доме! Не место! – визжит она.

– Нет. В этом доме нет места тебе, Галина, – сухо замечает Андрей. – С меня хватит, Галь. Ты перешла черту. Ты поступила мерзко. И я не желаю более иметь что-то общее с человеком, как ты. Завтра я подам на развод, а сегодня ты соберёшь свои вещи и навсегда исчезнешь из этого дома. У меня всё.

– Ты не посмеешь! Я никуда не уйду! Это она! Она была здесь лишней! Я всё сделала правильно!

– ПОШЛА ВОН! – взрывается Андрей. – Ты выгнала мою дочь из моего же дома! Я не позволяю себе бить женщин, но клянусь, ещё минута и я могу не сдержаться! ВОН! СОБИРАЙ СВОИ МОНАТКИ И ПРОВАЛИВАЙ!

Мама по-настоящему пугается и начинает пятиться:

– Хорошо! Я уйду… Но я заберу с собой своих детей! Ты останешься один! Совсем один, никому не нужный! Думаешь, они тебя любят? Не-е-ет, они любят твои деньги! Как и твоя паршивая доченька!

– ЗАМОЛЧИ!

Я смотрю на тяжело дышащего Андрея, который сдерживает себя из последних сил, и ощущаю тоже самое – дикую ярость на собственную мать. И в тоже время пытаюсь осознать, что с этого момента всё изменится. Андрей действительно разведётся с моей мамой. Что станет со мной и Никитой? Не знаю.

Впрочем, сейчас меня куда больше волнует то, как вернуть обратно Любу.