Текст книги "Моё сводное наваждение"

Глава 13. Любовь

Меня поцеловал Мирон.

Мирон меня поцеловал…

Мирон. Поцеловал. Меня!

С ума сойти!

Вот уже третий день подряд реальность произошедшего не укладывается в моём сознании. Я хорошо запомнила жар его губ на своих, но он длился ужасно не долго… И вот тут я боюсь, что придумала поцелуй сама. Впрочем, последовавший за поцелуем побег Мирона – лишнее доказательство того, что всё было наяву. Он мгновенно пожалел о своём поступке и, чтобы не объясняться, сбежал. Потому что – эгоист.

Ему в который раз было плевать на мои чувства.

Я перечитала все наши сообщения, с тем осознанием, что их писал до невозможности лживый Мирон. Теперь я видела, как аккуратно он обходил мои вопросы, задавая свои. Выведывал обо мне. Да так осторожно, что не догадаешься о том, что им двигало, если не будешь об этом знать.

Какая же я глупая!

И как же мне обидно, что всё было ложью…

Очень удачно, что Мирон все эти дни не пытается со мной заговорить, потому что я и сама не желаю с ним общаться. Вот только сердце каждый раз волнительно замирает, когда я вижу его или встречаюсь с ним глазами. Впрочем, я себя мгновенно одёргиваю и заставляю вспоминать тот стыд, что испытала, когда выяснилась вся правда.

Кажется, Галина замечает, что мои отношения с её сыном похолодели и вчера за ужином интересуется: не поругались ли мы. Ситуацию спасает папа, заметив, что, если мы и поругались, то сами со всем разберёмся, тем более нам обоим есть о чём переживать, кроме этого. При этом он бросает странный взгляд на Мирона, на что тот недовольно кривится, но молчит. Зато я замечаю довольную ухмылку Галины. Догадываюсь, что о нашей дружбе она говорила не всерьёз.

Из-за папиного взгляда на Мирона я как-то упускаю из виду, что он и мне намекнул о каких-то других переживаниях. И сейчас, сразу после завтрака, мы направляемся в его кабинет, потому что он хочет со мной о чём-то поговорить. Я волнуюсь. Из головы совсем вылетело, что он должен был встретиться с моим преподавателем по фортепиано. Возможно, речь пойдёт именно об этом?

– Люба, как ты уже должно быть догадалась, я общался с Эльвирой Львовной. Поэтому хочу у тебя спросить: тебе нравятся уроки по фортепиано?

– Конечно, – выдыхаю я, присаживаясь на небольшой диванчик.

– Точно? Я к тому, что Эльвира сообщила мне о том, что какое-то время ты ходила на вокал, а затем твоя мать захотела, чтобы ты перевелась на фортепиано. Так же, твоя учительница заметила то, что ты по этому поводу огромной радости не испытывала. А вот, когда училась петь… Люба, Эльвира настаивает на том, что ты учишься совсем не тому делу. Настаивает на том, что у тебя от природы прекрасный голос и талант к пению. Поэтому я спрошу по-другому: тебе нравится играть на фортепиано, потому что так решила твоя мать?

Сердце бьётся так быстро, что я с трудом могу дышать. Если я скажу ему правду, он наверняка прекратит финансирование моих занятий, а это в свою очередь расстроит мою маму. Она убеждена, что я должна заниматься всем тем, чем занимаюсь, и как она отреагирует, если я прекращу?

– Я… Понимаешь пап… мама, она…

– Дочка, – останавливает он мои бессвязные объяснения и садится рядом, обхватывая своими пальцами мои наверняка холодные ладони. – Забудь о маме и её желаниях, забудь обо мне. Обо всех. Загляни в себя и ответь, опять же самой себе, ответь честно, чем ты любишь заниматься больше всего на свете, чему бы хотела посвятить своё время, себя?

– Пению, – выдыхаю я, даже не задумавшись как следует. Наверное, потому что уже давно ответила себе самой на этот вопрос.

– Хорошо, – ласково улыбается папа, чуть крепче сжимая мои руки. Его тепло успокаивает моё сердце, выравнивает дыхание. Неужели, папа не видит ничего дурного в таком занятии? Неужели, поддержит меня? Как же боязно и одновременно соблазнительно в это поверить. – Знаешь, солнышко, – продолжает папа, но быстро оговаривается: – Простишь мне мою фамильярность? Я так тебя называл, когда ты была совсем маленькой. Наверное, ты и не помнишь…

– Не помню, – смущённо улыбаюсь я, опуская глаза.

– Люба, мне очень жаль, что я однажды решил, что проще будет оставить твоё воспитание твоей маме, чем отстаивать тебя. Я был молод и глуп, у меня самого были родители не лучше твоей матери. Нет, я не хочу её как-то оскорбить, она вырастила замечательного человека. Очень добрую, нежную и скромную девочку. Так вот. Согласись, у нас у каждого своя голова на плечах. Согласна?

– Да.

– Я жалею, что пошёл на поводу у родителей, жалею, что слабовольно отгородился от возможных проблем. А знаешь, почему? Потому что обрёк так же в будущем жалеть о чём-то свою собственную дочь. Прости, солнышко, что меня не было рядом всё прошлое время, прости, что не отстаивал твои интересы, прости, что вовремя не объяснил, что самое главное в жизни быть самим собой, а уже потом всё остальное. Я вижу, как прочно в тебе сидит воспитание Эвелины. Как оно иногда душит тебя. Не позволяет выражать собственное мнение, сковывает… Но я уже не в силах что-либо исправить, к сожалению, свой шанс я упустил. Но я знаю того, кто может…

– Кто? – сиплю я, потому что горло сковал спазм.

– Ты.

Мне ужасно приятно слышать то, что он в меня верит. Мне нравится идея управлять своей жизнью самой, но это так же и пугает. Потому что я не могу заранее знать к каким последствиям приведёт меня то или иное решение…

И я осмеливаюсь сказать об этом отцу, на что он мне тепло улыбается и говорит:

– Этого, солнышко, никто знать не может. И твоя мать ошибочно считает, что это так. Не знаю, обманывает она только тебя или себя тоже. По мне, это выглядит, как принудительное воплощение своих грёз в ребёнке. Но давай сосредоточимся на тебе. Ответь мне честно, какими, из тех занятий, что ты посещаешь, ты бы хотела продолжать заниматься?

– Я…

– Прости, – вновь улыбается он. – Кажется, я не осознано тоже начал на тебя давить. Давай поступим так: ты всё обдумаешь, рассмотришь с разных сторон – никакой спешки, солнышко, – а затем и решишь, на что ты хочешь тратить своё время. Я поддержу любое твоё решение, обещаю.

– А… а как же мама? Боюсь, она будет против любых изменений…

– Пусть, – легко пожимает он плечами. – Это твоя жизнь, Люба, не её. И потом, теперь у тебя есть я. Хоть и не своевременно, но я более, чем готов отстаивать настоящие интересы своей дочери. Даже против такого соперника, как твоя мама. Не думай о ней. Не думай ни о ком, кроме себя. Договорились?

– Да, – выдыхаю я.

– Отлично, – улыбается папа и касается губами моего лба. – Люблю тебя. А теперь иди, начинай обдумывать, – широко улыбается он в конце.

– Спасибо, – искренне благодарю я.

– И тебе спасибо.

Я выхожу из кабинета отца, прибывая в некотором замешательстве и в то же время, чувствую некое предвкушение. Неужели, я в самом деле, могу посвятить себя вокалу и только ему? А в свободное от занятий время – сочинять? С ума сойти! Хотя, фортепиано мне нравится. Нравится мне и Эльвира Львовна. Надо же! Не представляла, что она так не равнодушна к моей судьбе… Не верится. Просто не верится, что я могу изменить жизнь так, как хочу сама…

И тут я чувствую чей-то взгляд… Поднимаю глаза выше по лестнице и вижу сидящего на одной из ступенек Мирона. Моё сердце уже привычно совершает прыжок с переворотом, а в ушах начинает звенеть кровь. Я по-прежнему не имею желания с ним общаться, ну то есть, я всеми силами убеждаю себя в этом, а он, похоже, настроен на разговор. Поднимается на ноги и преграждает мне дорогу:

– Фенек…

– Я просила тебя не называть меня так, – говорю я не так уверенно, как хотелось бы, но затем напоминаю себе, что он эгоист и поднимаю подбородок повыше: – Но очевидно, ты по-прежнему думаешь лишь о своих желаниях. Так что…

Пытаюсь быстро проскочить в просвет между ним и перилами, но он выставляет руку, обхватывая пальцами отполированный деревянный поручень, и тут же проделывает второй рукой тоже самое, захватывая меня в плен. Его тёплое дыхание так близко, что я чувствую, как от него шевелятся мои волосы у виска. Боюсь повернуться к нему лицом, потому что обязательно утону в синеве его глаз, и тогда… Тогда я точно не смогу думать связно. У меня уже не очень выходит, потому что его близость слишком волнует…

– Мирон, – требовательно выдыхаю я, но голос предательски дрожит.

– Лю. Так можно тебя называть?

– Наверное, да. Что тебе нужно, Мирон?

– Поговорить.

– О чём? Неужели, раскаялся в содеянном?

– Я не жалею, что обманывал тебя, Люб. И не пожалею, не жди. Это помогло мне тебя узнать, и я этому рад.

– Тогда нам не о чём говорить, – толкаю я его руку своими двумя в попытке вырваться из плена, но он тут же обхватывает пальцами мои плечи, поворачивая меня лицом к себе и прислоняя мою спину к перилам.

– Но я жалею, что ты узнала об обмане вот так. Я честно планировал тебе обо всём рассказать, просто ждал подходящего момента.

– Дождался. Поздравляю. Теперь твои друзья знают, какая я дура.

– Да плевать на них! – скрепит он зубами, кажется, начиная выходить из себя. И тут…

– Мирон! Что ты делаешь? – звучит со второго этажа взволнованный голос Никиты. – Люба, тебе больно?

– Исчезни, Ник, – бросает Мирон, не глядя на брата.

– Отпусти её! Иначе, я…

– Я сказал: исчезни! – громче рявкает Мирон.

Никита замирает на секунду, как от удара: личико бледнеет, губы обиженно поджимаются, но он упрямо спускается к нам.

– Вот! – не выдерживаю и я, начиная шипеть в лицо Мирону. – Тебе плевать на всех вокруг! Ты переживал, что я обижу нашего брата, а сам раз за разом его расстраиваешь! Он тянется к тебе, а ты отталкиваешь его снова и снова! Отпусти меня и попробуй для разнообразия подумать о ком-то, кроме себя!

Я вырываюсь из его рук, обхватываю протянутую ладонь подошедшего Никиты, и мы вместе бежим по лестнице вверх. Сердце грохочет в ушах, как сумасшедшее, руки и ноги дрожат. Ужасно хочется, как можно скорей оказаться в комнате, чтобы нервное напряжение отпустило. Главное, чтобы Мирон не вздумал пойти вслед за нами.

У своей комнаты торможу и смотрю на брата. Он выглядит подавленным. Мирона я не вижу, потому опускаюсь на корточки, сжимая обе руки Ника в своих и заглядываю ему в глаза:

– Пожалуйста, не принимай его слова на свой счёт, просто мы немного поспорили, и он сорвался на тебе. На самом деле, он тебя очень любит, я знаю.

– Папа говорит так же, – не смело улыбается он.

– Потому что это правда, – тоже улыбаюсь я и выпрямляюсь: – Хочешь зайти ко мне?

Никита кивает, кажется, решая дать своему старшему брату очередной шанс проявить себя иначе. А может, просто верит нам с папой, верит в него. Я почему-то тоже в него верю.

Когда подходит время ехать на урок балета, а Никита уже давно убежал играть во двор, я решаю позвонить Ксении и предупредить, что меня сегодня не будет, да и не только сегодня. Она радуется моему решению вместе со мной и предлагает сходить куда-нибудь, после того как она освободится. Я соглашаюсь. Откладываю телефон на тумбочку, растягиваюсь во весь рост на кровати и закрываю глаза.

Как же хорошо.

Глава 14. Любовь

Я предупреждаю отца о том, что еду гулять с подругой и по его настоянию беру семейную машину. Хорошо, что Галина не в курсе моих планов, и водитель абсолютно свободен. На обратном пути на такси уже настаиваю я. Так же я сообщаю папе, что точно решила завязать с балетом – он мне никогда особо не нравился, особенно те травмы, что к нему прилагались. Папа явно гордится тем, что я так скоро начала принимать самостоятельные решения, а я всё не верю, что мне с ним так сильно повезло. Потрясающий человек, мой отец.

Ксению мы с Игорем забираем прямо у здания, где проходят уроки балета, и сразу едем, по настоянию моей подруги, на пляж. Как она объясняет мне по дороге: у её парня, Ромы*, в пляжном кафе должна была состояться встреча с человеком, который владеет студией звукозаписи. Она мне с таким азартом и блеском в глазах рассказывает о том, что этот молодой человек случайно услышал, как поёт и играет на гитаре Рома, – он подрабатывает таким образом на одном из проспектов, – когда проходил мимо, и в тот же миг заинтересовался им. Дал визитку, а затем и пригласил на встречу. Рома и сам поступил в Высшую Школу Искусств, чтобы в будущем стать иллюстратором, но он так же любил гитару и пение. И я его прекрасно понимала. Как предполагает Ксения, мы как раз застанем конец их встречи, а там и отпразднуем любой её исход.

– Ксень… а я… я точно не буду лишней? – тихо интересуюсь я.

– Нет, конечно! – восклицает она. – Мы с Ромой столько времени проводим вместе, что общение с кем-то ещё точно пойдёт нам на пользу. Я тебе говорила, что мы с ним иногородние? Так вот, в прошлом году он позвал меня с собой в приключение, и я согласилась. Не пожалела ни разу. Теперь мы обосновались здесь, снимаем уютную квартирку, не далеко от моря и, как ты уже знаешь, намерены учится. Нам уже давно пора обзавестись друзьями. А с тобой общаться – одно удовольствие.

– Как и мне с тобой, – смущённо улыбаюсь я. – Но постой, вы вот так просто уехали из дома?

– Не просто, конечно, – меняется её взгляд, становясь немного печальным. – Папа до сих пор не желает со мной общаться, он строил на меня совершенно другие планы, а я их разрушила. И вновь – я не жалею. Ты даже не представляешь, как я благодарна Роме за то, что он объяснил мне, что это моя жизнь и только мне решать, как её проживать. – Тут она вновь улыбается и звонко сообщает: – Но мама в последний наш разговор сказала мне, что буквально на днях он хотел мне позвонить. Не решился. Но я в него верю.

– Ты смелая, Ксень, – восхищаюсь я ей. – И знаешь, сегодня мой папа сказал мне тоже самое, что говорил тебе Рома. Что жизнь моя, и мне решать, чем в ней заниматься.

– И что ты думаешь по этому поводу? – весело прищуривается подруга.

– Начинаю понимать, что они правы.

– Именно так, – улыбается Ксения и обнимает меня одной рукой за плечи. – Я тебе уже говорила, так что повторю: я очень рада, что ты решила бросить балет. Заниматься чем-то без любви, по необходимости, никого не делает счастливым.

– Верно.

Вскоре, мы прощаемся с Игорем и направляемся в открытое кафе. Кóжи и обоняния приятно касается лёгкий морской ветерок, солнце обжигает открытые плечи. Я вдруг понимаю, что уже очень давно не была на пляже – мама настаивала, что ультрафиолет вредит коже. И как же хорошо теперь: дышу полной грудью, улыбаюсь безоблачному небу, наслаждаюсь компанией Ксении – просто чудесно!

Девушка созванивается со своим парнем, а затем и говорит мне, что они закончили официальною часть разговора и теперь просто общаются и с удовольствием ждут, когда их компанию разбавит женское общество. Меня радует, что не я одна чувствую некое смущение от новых знакомств – Ксения тоже заметно стесняется. Но мы обе твёрдо преодолеваем оставшееся расстояние и останавливаемся перед необходимым столиком.

Парень Ксении – это я понимаю по дальнейшим событиям – поднимается с места и целует её в висок, а затем представляет нам парня, немногим старше нас. Ксюша в ответ представляет меня. И когда мы садимся за столик, молодой человек предупреждает нас:

– Надеюсь, вы не против, что через минуту к нам присоединится и мой друг тоже. Бедолага не нашёл себе другой компании на сегодняшний день.

Мы улыбаемся, потому что про бедолагу явно звучало шуткой, и киваем.

– О! Даже меньше минуты, – широко улыбаясь, продолжает парень, увидев кого-то позади моей спины.

Я по инерции оборачиваюсь и вижу… Мирона! Сердце мгновенно заходится в истерике, а ладони потеют. Как такое могло выйти? Нарочно не придумаешь!

Неужели, город так мал для нас двоих?!

Мирон на секунду прищуривает глаза, но быстро делает вид, что ничего сверхъестественного не случилось. И это действительно так, только вот сердце моё не верит, продолжая барабанить в ушах. Я быстро отворачиваюсь и вижу, как с места поднимается Савва, чтобы пожать руку друга, который остановился ровнёхонько возле меня.

– Привет. Это Рома, Ксения и…

– Любовь, – ложится на моё плечо обжигающая ладонь Мирона. – Моя сводная сестра.

– Оу, – медленно опускается Савва в плетёное кресло, вглядываясь в меня пристальней, а затем начинает как-то загадочно улыбаться: – Тот самый фенек… – и уже громче добавляет: – Ребят, а это Мирон.

Коротко смотрю на подругу и так и читаю в её взгляде вопрос: тот самый Мирон? Конечно, я ей рассказала о нём всё – иногда приятно выговориться тому, кто не против выслушать. По всей видимости, и Мирон выговорился Савве на мой счёт.

– Она запретила так её называть, – усмехается Мирон и протягивает Роме ладонь для рукопожатия. – Всем привет, рад знакомству.

Лицо невыносимо горит, до хруста костей хочется превратиться в невидимку, чтобы на меня никто не обращал внимания, потому что создаётся впечатление, что все взгляды устремлены на меня. Оно ложное, конечно, но вот только смелости поднять голову, чтобы убедится в этом, я не нахожу.

Зато Мирон не только смел, но и до невозможности нагл. Свободное место находится между Ромой и Саввой, почти напротив меня, но Мирон, подхватив за спинку кресло, бросает своему другу:

– Меняемся.

И все четыре ножки сидения коротко скрепят о деревянный пол рядом со мной… Следом на него опускается сам Мирон, вальяжно растекаясь по креслу.

– Ну-с? Приступим? – разбивает молчание за столом голос Саввы. – Кому что заказать?

Через полчаса и огромную порцию молочно-клубничного коктейля со сливками я чувствую себя значительно лучше. Разговор Саввы и Ромы о музыке очень занимает. Молчание Мирона, почти позволяет забыть о его присутствии. Короткие улыбки Ксюши дают знать, что я не одна против всего мира, если он вдруг решит ополчится против меня. А точнее, против всего одного Мира. В общем, я наивно расслабляюсь и, как оказывается, зря.

Тема музыки, вдруг, исчерпывает себя, и Савва решает обратиться к самым молчаливым. То есть, к нам с Мироном:

– Ну, ребят, рассказывайте, как вы ладите друг с другом? – И поясняет для тех, кто может быть не в курсе: – Люба недавно переехала к отцу, который является отчимом Мирона.

Я бросаю короткий взгляд на последнего и вижу, как он приложил подушечку указательного пальца к своим губам и выжидательно поднял брови, давая тем самым понять, что предоставляет слово мне.

Смотрю на Савву и вижу в его глазах неподдельный интерес, который разбавляют нотки лукавства. Набираю воздуха в грудь и отвечаю предельно честно:

– Мы… ладим. Из всех сил.

Мирон весело усмехается, Савва начинает смеяться:

– Мир у нас крепкий орешек. Не всем и не сразу показывает свою прекрасную сторону.

– Иди ты, – улыбается Мирон и, опустив руку, обхватывает большим и указательным пальцами подушечку моего мизинца, словно сам не осознаёт, что делает. Но я-то осознаю! Ещё как! И не могу понять хочу я убрать руку подальше или нет. А Мирон тем временем продолжает: – У нас сейчас некоторое недопонимание в отношениях, но я знаю, что мы со всем разберёмся. Без твоего длинного носа, Сав.

Савва хмыкает, а пальцы Мирона неожиданно скользят под мою ладонь на бедре и сжимают её, сплетаясь с моими пальцами. Моё сердце ухает вниз, рождая в груди сладкое чувство, от которого в миг кружится голова, а затем оно вновь начинает стучать с бешенной скоростью. Напоминаю себе дышать, пока, сквозь шум в ушах, пытаюсь сообразить, как мне с этим поступить.

Но… Это что же Мирон задумал?..

_________

* Герой романа «Моё тайное увлечение»

Глава 15. Мирон

– Ты что задумал, Мирон? – шипит фенек, пытаясь высвободить свою руку. Ага, решила возмущаться только спустя несколько минут. Которых мне вполне хватило, чтобы понять, что сейчас сопротивление ложное. Искусственное. На самом деле, ей приятно, что я держу её за руку. Её волнует любое моё прикосновение. Её волнуют даже мои взгляды. Наверное, раньше я просто не хотел этого замечать.

Но определённо… Я. Ей. Нравлюсь.

И она, чёрт возьми, мне нравится. Особенно, когда злится.

Подаюсь чуть ближе к ней и тихо говорю:

– Я тут понял, что задолжал тебе свидание. Пошли?

Глаза фенека мгновенно округляются, щеки румянятся ещё сильней, а пальцы в моей руке вздрагивают. Я непроизвольно улыбаюсь – невозможно милая в проявлении своих чувств. Совершенно не умеет их прятать. Как я только мог не заметить этого сразу? Не иначе, как был дураком, ведясь на россказни своей матери о ней.

Люба необычная, не такая, как остальные. Невинная и чистая, как та горная река, у которой мы сидели на обрыве. И её эмоции – это абсолютная схожесть с течением вод. В основном, она находится в спокойствии и плавно движется по пологому склону, но стоит на её пути появится обрыву – она ураганом обрушивается вниз, унося в свой водоворот всё на своём пути. В том числе и меня.

Конечно, она имеет полное право на меня злиться, так же как кинуть мне в лицо обвинения в пренебрежении братом. Я и правда привык думать по большей части лишь о себе… Вот только после нашего поцелуя я почему-то думал исключительно о том, как вернуть её доверие. Это, жесть как, раздражало, – ещё мама со своей влюблённостью! – пока до меня не дошло то, что в моей тяге к Лю нет ничего катастрофичного.

– Сейчас? – тем временем еле слышно выдыхает фенек.

– А почему нет? – хмыкаю я и поднимаюсь, следом и её потянув за собой. – Ребят, извините, что уходим, но Люба пару дней назад выиграла свидание со мной и решила забрать свой приз прямо сейчас.

– Мирон! – ошарашенно и глухо восклицает фенек тут же, нещадно краснея.

Как же прикольно её смущать! И немного злить.

– Ладно-ладно, – смеюсь я, обнимая её за плечи, так как свою руку из моей она-таки вырывает. – На свидании настоял я. – Сильнее прижимаю её к своему телу и заставляю идти, бросив напоследок остальным: – Потому что знал, что она невыносимо жаждет провести время со мной наедине. Если вы на пляже надолго, то ещё увидимся.

– Отлично вам провести время! – со смешком желает Савва нам в спины. – Люб, дай ему шанс, он не всегда такой самоуверенный баран, верь мне!

Идиот, блин, – усмехаюсь я про себя.

– Мирон, – шипит фенек, двигая ногами, только потому что я её подталкиваю. – Ты… Опять за своё! Опять делаешь то, что хочешь только ты!

Неужели?

Резко торможу, обхватывая её плечи пальцами и чуть склоняюсь к её лицу, в выражении которого смесь праведного возмущения и тревоги. Какие у неё всё-таки невероятные глаза. И её губы… Вновь слегка маняще приоткрытые. И самое убийственное в коктейле, носящим имя Любовь – она не старается быть соблазнительной, у неё это выходит естественным образом. И она даже не осознаёт этого.

Чёрт! Беру себя в руки и, посмотрев ей в глаза, серьёзно говорю:

– Давай так, Лю. Отбрось всю эту внешнюю мишуру: вроде, обид, вежливости и прочее и, глядя мне в глаза, честно скажи, что не хочешь никуда со мной идти. Не хочешь узнать меня лучше. Не хочешь посмотреть на то, смогу ли я тебя удивить. В приятном смысле. Давай, Лю.

– Я… – шевелит она губами, не решаясь. Во взгляде проскальзывают страх, недоверие, сомнения. А ещё, совершенно однозначно, интерес. Ну же, фенек…

– Честно, Лю, – предупреждаю я, на всякий случай.

Она отводит глаза в сторону, переминается с ноги на ногу, закусывает нижнюю губу… Последнее обжигает сознание желанием вот как же самому зубами проверить упругость её губ и заставляет меня с силой сжать челюсть и пальцы на её плечах, на что фенек незамедлительно охает.

– Прости, – мгновенно прихожу я в себя, одёргивая руки.

Люба секунду вглядывается в мои глаза, затем смотрит на ребят. Тоже бросаю быстрый взгляд: Савва подкатывает к официантке, которую взял под свой прицел ещё при первом заказе; Рома поднимает руку, сплетённую с рукой Ксении и, улыбнувшись, касается губами тыльной стороны её ладони.

Фенек тут же смотрит на меня и смущённо выдыхает:

– Я хочу узнать тебя, Мирон, но ты…

– Показал себя не с лучших сторон? – подсказываю я. – Да. Мой косяк, который я постараюсь загладить. Обещаю, Лю. Помнишь, там, на обрыве… Мы хотели попробовать быть честными друг с другом? Я всё ещё хочу. И больше ничего от тебя не скрываю. Давай начнём с чистого листа и просто прокатимся на колесе обозрения? М-м? – протягиваю я к ней ладонь.

Люба несмело улыбается и через мгновение вкладывает свою руку в мою. Я неожиданно чувствую, как по позвоночнику прокатывается тепло – так сильно, оказывается, мне было необходимо её согласие.

Широко ей улыбаюсь и, крепче сжав её руку своими пальцами, начинаю движение к парку аттракционов.

Люба молчит всю дорогу. Молчит, когда я покупаю билеты на колесо обозрения. Молчит и тогда, когда мы дожидаемся свободную кабинку, а затем проходим внутрь. Я тоже ничего пока не говорю, потому что мне нравится наблюдать за её волнением. Она реально, словно переключилась и начала с чистого листа. Словно отпустила все обиды и осталась со мной наедине впервые.

Чёрт, невозможно милая.

Мы занимаем места напротив друг друга, Люба сразу же начинает смотреть в сторону, а я изучаю её профиль. Чёрт, и невозможно красивая…

Забавно, как меняется восприятие внешности человека, когда узнаешь его получше.

– Я обратил внимание, что ты сегодня не поехала на урок балета. Что случилось?

Люба переводит взгляд на меня и, робко улыбнувшись, пожимает плечами:

– Ничего. Просто я решила больше им не заниматься.

– Неожиданно, – беззлобно усмехаюсь я. – И как так вышло?

– Папа, – говорит она тихо, словно одно это слово обязано мне всё объяснить. – Мы с ним утром поговорили, и он убедил меня в том, что я не обязана заниматься тем, чем заниматься не хочу.

– Почему он тебе раньше этого не объяснил? – удивляюсь я. – И вообще, как вышло так, что мы с тобой за столько лет ни разу не виделись? Что ты до сих пор не была знакома с Ником?

– Мама, – следует очередное слово-объяснение, прозвучавшее удручённо. – Она у меня…

– Тиранша? – подсказываю я весело. – Под стать той "приятной" любительницы чая?

– Ага, – смущённо улыбается фенек. – Они обе не плохие, просто…

– Любят, чтобы всё было так, как нужно им. Знакомо. Теперь понимаю, почему на мне твоё терпение окончательно лопнуло, – смеюсь я.

– Ты в принципе как-то странно на меня действуешь… – тихо признаётся она, мгновенно закусывая нижнюю губу, словно пожалела о произнесённых словах.

– То есть? – не собираюсь я пропускать её фразу мимо ушей и подаюсь вперёд, ставя локти на колени.

– Ну… – стискивает она пальцы в замок, обдумывая ответ. – Кажется, я ни разу в жизни ни на кого так не злилась, как на тебя. И тем более, я не позволяла себе на кого-то кричать… Я вообще редко решаюсь высказывать кому-либо своё мнение…

– Почему так вышло? Неужели, тебе ни разу не хотелось послать маму или бабушку куда подальше с их строгими правилами? Они же даже указывают тебе, во что одеваться!

На лицо Любы находит тень, она поджимает губы и вновь отворачивается в сторону. Пытаюсь сообразить, что сказал не так и быстро пересаживаюсь к ней:

– Извини, Лю… Я не думал тебя расстраивать.

– Дело не в тебе, – едва слышно выдыхает она.

– А в ком? – накрываю ладонью её сцепленные руки. – Или в чём? – Пальцами другой руки касаюсь её нежной щеки и вынуждаю её повернуть лицо ко мне: – Расскажи мне. Пожалуйста.

Люба на протяжении минуты всматривается мне в глаза, и я ей не мешаю, не собираюсь торопить. Я и сам всматриваюсь в эту насыщенную синеву, в которой кроются самые разнообразные грани чувств. Наконец, она опускает глаза и глухо говорит:

– Раньше я пыталась спорить с мамой, пока один случай не доказал мне, что она была во всем права…

– Что за случай? – и мне реально интересно. Жесть, как интересно понять по какой причине она однажды решила прекратить отстаивать саму себя. Ведь, она умеет, я на своей шкуре уже не раз в этом убедился.

Люба вновь поднимает глаза на меня. Мгновенно понимаю, что она не особо хочет откровенничать настолько сильно, но вдруг её взгляд меняется, словно в моём она увидела что-то особенное. Она прерывисто выдыхает и тихо рассказывает, впервые не прерывая зрительного контакта:

– Нам с Мартой было по пятнадцать лет. Как раз на её день рождение мы решили попробовать спиртное – она стащила бутылку виски из бара отца. Уже у меня в холодильнике мы раздобыли колу, моя мама как раз предупредила меня, что её не будет допоздна, потому мы решили экспериментировать у меня дома… О, нам было ужасно весело. Колы в стакане, конечно, всегда было значительно больше, чем алкоголя – мы и не заметили, как выпили всю бутылку. А затем Марта вспомнила, что у её знакомого проходит что-то вроде вечеринки. Нам обеим не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался, мы чувствовали себя ужасно смелыми и свободными. Вот мы и поехали на ту квартиру…

– Продолжай. Не бойся.

– Я почти ничего не помню из того, что там происходило, Мирон, – увлажняются её глаза. И я не произвольно стискиваю зубы – неужели, какой-то урод позволил себе её обидеть? Придушил бы на месте! – Знаю, что Марту увели в другую комнату… А я была в таком состоянии… Я… я ей не могла помочь… А потом появилась моя мама. Оказывается, она установила на моём телефоне отслеживающее приложение. Если бы не она… На следующий день она несколько часов подряд выговаривала мне лекцию о том, как себя не нужно вести, чтобы с тобой не произошло то, что случилось с Мартой. Её…

– Не нужно. Не мучай себя, – порывисто прижимаю я её к своей груди. – Я понял, Лю. Понял.

– Мама запретила мне общаться с Мартой, – всхлипывает фенек мне в футболку, стискивая пальцы на моём бедре. – Запретила извиниться перед ней. Я не хотела, чтобы так вышло… А потом в сети появилось видео… И родители Марты решили уехать из нашего города. А я так и не попросила прощения…

– Ты ни в чём не виновата, фенек, – касаюсь я губами её волос. – Виноваты эти уроды. Не ты.

– Но…

– Без всяких "но", Лю, – немного отстраняю я её от себя, чтобы заглянуть в глаза. – В том, что произошло нет твоей вины.

Люба вновь отводит глаза:

– Да, возможно, ты прав… Спасибо, что выслушал, Мирон. И прости, если своими откровениями испортила тебе настроение.

– Глупости, – вновь прижимаю я её к себе. Я, наоборот, чувствую нереальное облегчение, что самое плохое случилось не с ней. Да, мне жаль ту девчонку, но всё же хорошо, что на её месте не оказалась Люба. – Спасибо, что рассказала.

Мы ещё долго сидим, обнявшись, пока в кабинку не проникают лучи садящегося солнца. Фенек, словно просыпается и, встрепенувшись, бросается к окну.

– Как красиво, – тихо выдыхает она.

А я сморю, как окрашивается золотом её восхищённое лицо, как блестят, переливаясь на свету, её волосы, как её глаза приобретают оттенок светлее на тон, словно светятся изнутри и глухо соглашаюсь:

– Да, очень…