Текст книги "Жизнь и судьба Михаила Ходорковского"

31 августа допрашивали Владимира Переверзина. Он был осужден вместе с Малаховским. За то же самое. За хищение всей нефти добывающих компаний «ЮКОСа». Той же самой. Дали 11 лет. Потом срок сократили до 8,5.

В апреле 99-го он был командирован на Кипр в качестве одного из директоров дочерних компаний «ЮКОСа» «Руттенхолд» и «Пронет», которые занимались торговлей нефтью и нефтепродуктами. На Кипре он организовывал работу офиса. На эту должность его пригласил финансовый директор «ЮКОСа» Мишель Сублен. Михаила Ходорковского он тоже увидел в Хамовническом суде.

Счетами компании «Руттенхолд» управляла компания «Петроваль», она же проводила все расчеты.

«А вы сами распоряжались денежными средствами?» – спросил адвокат Мирошниченко.

«Я сам распоряжался только счетом «Руттенхолд» на хозяйственные расходы на Кипре. Я счетами не распоряжался вообще. Счетами распоряжалась «Петроваль». Но это не помешало вкатать мне 174 статью! Человеку, который не распоряжался счетами вообще, который не сделал ни одного платежа!»

«На вас не оказывалось какое-либо давление с целью оговора Михаила Борисовича Ходорковского и Платона Леонидовича Лебедева?» – спросил адвокат Клювгант.

«Во время следствия на меня оказывалось давление сотрудниками прокуратуры. Мне предлагали оговорить Ходорковского с Лебедевым. Взамен на условный срок. Потому что невиновность моя была очевидна для прокуратуры. Поэтому они, прекрасно зная, что сажают невиновного человека, предлагали мне сказать, что я знаю Ходорковского и получал от него указания, что вся моя работа контролировалась…».

И я живо вспомнила процесс по делу Невзлина.

И историю Василия Алексаняна.

И Светланы Бахминой.

Все, как под копирку…

У прокуроров вопросов к Владимиру Переверзину не нашлось.

И милиционеры вывели его из зала под аплодисменты публики.

Вскоре в суде должен был рассматриваться вопрос о его условно-досрочном освобождении. Ему не суждено было выйти по УДО.

Еще одного фигуранта дела Малаховского – Переверзина, испанского гражданина Антонио Вальдес-Гарсиа, бывшего гендиректора еще одной торговой компании «ЮКОСа» ООО «Фаргойл», допросить так и не удалось.

Свою историю он изложил сам в заявлении о преступлении, отправленном на имя генпрокурора Чайки.

Уже из Испании.

К этому заявлению почти нечего добавить. Красноречивее некуда. Разве что романтическую деталь: в России у Вальдес-Гарсия осталась любимая девушка.

И потому он вернулся.

«18 ноября 2003 г я уехал из России, так как против «ЮКОСа» началась масштабная кампания – были арестованы Лебедев П. Л. и Ходорковский М. Б., в офисах происходили обыски и выемки, сотрудники «ЮКОСа» и сотрудничающих с «ЮКОСом» компаний вызывались на допросы, людей запугивали, работать стало невозможно», – писал он в заявлении.

«В период нахождения, в Испании я неоднократно общался по телефону с представителями российский властей – в частности, с Козловским Виктором Анатольевичем из Оперативно-розыскного бюро Министерства внутренних дел РФ. Мне было сообщено, что в России мне предъявлено уголовное обвинение, однако если я добровольно вернусь в Россию и отвечу на вопросы следователей, то мой статус будет изменен на статус свидетеля. Козловский В. А. неоднократно заверял меня, что в случае возвращения в Россию я не буду арестован, что следственные органы знают, что я невиновен.

Я хотел восстановить свое доброе имя и репутацию, так как никаких преступных действий я не совершал и ни в чем не считал себя виноватым, рассчитывал, что могу добиться справедливости, и поэтому, после длительных переговоров, согласился вернуться в Россию.

Я вернулся в Россию из Испании 08 июня 2005 г. Непосредственно у самолета меня встретили представители российских властей, в том числе Козловский В.А. и Юрченко Василий Николаевич (как я узнал позже, у него было звание генерала), и доставили в Генеральную прокуратуру РФ.

В здании прокуратуры я написал заявление, которое содержится в материалах уголовного дела (т. 4, л. д. 57). В этом заявлении я подтвердил, что не считаю себя виновным и добровольно приехал в Россию с целью восстановить свое доброе имя.

Потом меня привели в кабинет к следователю Алышеву В. Н., потом – к следователю Хатыпову Р. А., и затем – к следователю Стрыгину В. А.

В ходе беседы на меня следователями Алышевым, Хатыповым и Стрыгиным оказывалось психологическое давление с целью вынудить меня признать свою вину в хищении денежных средств.

Следователь Стрыгин показал мне постановление от 03 февраля 2005 г. об избрании в отношении меня меры пресечения в виде заключения под стражу, которое было вынесено судом. Мне было сказано, что если я не признаю вину хотя бы частично, на основании уже принятого судебного решения меня отправят в тюрьму.

Мне объяснили, что я должен признать вину в том, что подписывал в период работы компаний, связанных с НК «ЮКОС», документы, не понимая их сути и не вникая в содержание.

Мне также сказали, для того чтобы остаться на свободе, я обязан написать заявление о применении ко мне мер государственной защиты.

Я был шокирован тем, что меня обманули, обещая во всем разобраться, но в действительности, как оказалось, следствию нужно было от меня только «признание вины». Я согласился под психологическим давлением и угрозой лишения свободы признать частично вину и написать требуемое заявление о применении мер государственной защиты. Как потом оказалось, «государственная защита» означала, что я круглосуточно находился под контролем вооруженных охранников и был почти полностью лишен свободы передвижения. <…>

В период с 08 июня 2005 г. и по 05 августа 2005 г. на меня систематически оказывалось психологическое давление и <были>прямые угрозы со стороны Козловского В. А., Юрченко В. Л. и следователя Стрыгина.

Эти лица требовали, чтобы я оговорил руководителей компании «ЮКОС», в частности Лебедева П. Л., Ходорковского М. Б., Невзлина Л. Б. и Брудно М. Л., в том, что мне якобы было известно, что руководители «ЮКОСа» разрабатывали преступные схемы хищения денежных средств нефтедобывающих компаний, и что юридические лица, руководителем которых я являлся в период 2000—2003 годов, были частью таких схем.

Принуждение к даче ложных показаний оказывалось на меня как в здании Генеральной прокуратуры РФ, так и на охраняемой территории в Истринском районе Московской области, недалеко от поселка Новопетровское, где я содержался «под государственной защитой» в условиях почти полной изоляции. Козловский В. А. и Юрченко В. Н., каждый по отдельности, периодически приезжали в место моего содержания в Истринском районе и оказывали на меня прямое психологическое давление.

Так, в частности, Козловский В. А. в ответ на мои отказы дать ложные показания против руководителей «ЮКОСа» выражался в мой адрес нецензурной бранью и обещал «сгноить» меня в тюрьме. Юрченко В. Н., в свою очередь, обещал освободить меня от уголовной ответственности, если я дам нужные следствию показания, угрожал, в противном случае, длительным сроком тюремного заключения.

У меня не осталось никаких иллюзий относительно намерений следствия. Было ясно, что следственные органы просто хотят меня использовать против руководителей компании «ЮКОС».

05 августа 2005 г. я сообщил следователю Стрыгину, что если давление на меня не прекратится, то через своего адвоката я сделаю заявление для журналистов о том, что меня фактически лишили свободы, содержат в изоляции, заставили оговорить себя, постоянно угрожают и оказывают давление с целью оговорить руководителей «ЮКОСа».

Через некоторое время после этого разговора со следователем Стрыгиным, на следующий день или через день, на охраняемой территории в Истринском районе Московской области, недалеко от поселка Новопетровское, где я содержался «под государственной зашитой», то есть под постоянным надзором вооруженных сотрудников правоохранительных органов, приехал Козловский В. А. и стал в очередной раз склонять меня дать показания на Ходорковского и других управленцев НК «ЮКОС». Козловский был сильно раздражен, говорил мне, что такие показания дать необходимо, что моя судьба во многом зависит от этих показаний, если я буду упрямиться, то уже никто не сможет мне помочь. Козловский говорил очень громко, почти кричал, видя, что ничего не может от меня добиться, стал угрожать физической расправой.

Глядя на Козловского и видя его агрессивное поведение, я действительно почувствовал страх, но при этом я ничего не мог сказать про тех людей, в отношении которых от меня требовали дать показания, я старался отвечать односложно и не смотреть на Козловского, чтобы не вызвать еще большую агрессию с его стороны. Козловский постоянно ходил по комнате, то приближаясь ко мне, то отдаляясь, при этом резко жестикулируя руками, он говорил, что все равно я подпишу нужные ему показания, потому что и не таких, как я, обламывали. Я не выдержал и сказал ему, что при первой возможности расскажу обо всем через своего адвоката журналистам. Тут Козловский буквально взбесился и закричал, что я неблагодарная скотина, не понимающая хорошего отношения, неожиданно я получил сильный удар в лицо, было ощущение яркой вспышки перед глазами, после чего мое восприятие действительности стало расплывчатым, я потерял сознание, что происходило со мной дальше, я не знаю.

Вследствие тяжелейших травм головного мозга мне очень сложно восстанавливать обстоятельства избиения и пыток.

В сознание я пришел только в палате Истринской городской больницы, под охраной вооруженных людей из «государственной защиты».

Вскоре ко мне в палату пришел Козловский В. А. и сказал, что жалеет, что я не умер.

Как позже я узнал из своей истории болезни, мне были нанесены следующие телесные повреждения: закрытая черепно-мозговая травма, сотрясение головного мозга, закрытый перелом правой бедренной кости с отрывом большого вертела, открытый двусторонний перелом нижней челюсти: центральной и суставного отростка со смещением, перелом альвеолярного отростка верхней челюсти слева, закрытый оскольчатый внутрисуставный перелом основания ногтевой фаланги 1 пальца левой стопы, множественные ушибленные раны лица, правого коленного сустава, левой стопы. Так же у меня было выбито несколько зубов, а другие были сломаны.

19 августа 2005 г. я безуспешно попытался письменно отказаться от «государственной защиты» и круглосуточного контроля вооруженными людьми, так как опасался, что меня вновь подвергнут пыткам или просто убьют. Мое заявление нашло отражение в протоколе допроса от 19 августа 2005 г., где указано (т. 49, л. д. 138—141):

«Сегодня, 19 августа 2005 г., я заявляю следствию о моем отказе от государственной защиты. Этот отказ обусловлен целью сохранить свою жизнь для моей еще живой престарелой матери».

Приблизительно в сентябре 2005 г. – через месяц после того, как мне были нанесены указанные травмы, в палату Центральной клинической больницы г. Москвы, куда меня перевели, ко мне опять пришел Козловский В. А. Он предложил мне составить письменное заявление о том, что травмы я получив случайно, при падении из окна. Сказал мне, что им от меня больше ничего не нужно, в обмен на подпись он гарантирует мою безопасность.

Я подписал документ, предложенный мне Козловским В. А. У меня не было другого выхода, я понимал, что, так как «государственная защита» не была отменена по моему заявлению, то моя жизнь и здоровье подвергаются постоянной угрозе. Я не помню, просил ли Козловский В. А. написать документ собственноручно, либо принес уже составленный документ и сказал мне подписать.

Также из-за опасений за свою жизнь я не стал публично заявлять о принуждении к даче показаний и пытках.

После произошедшего со мной, я мог думать только о том, как в целях собственной безопасности покинуть Россию.

Присутствуя в зале суда на всем протяжении процесса по моему делу в течение 9 месяцев, слушая выступления обвинения и свидетелей, оценки и мнения адвокатов, я окончательно убедился, что справедливое решение суда в отношении меня невозможно.

Всем, за исключением прокурора, было ясно, что никакого хищения нефти и отмывания денежных средств ни я, ни кто другой из обвиняемых не совершал. Не было приведено ни одного доказательства обратного. Однако по завершении рассмотрения доказательств, в конце декабря 2006 года, прокурор попросил приговорить всех троих обвиняемых, Переверзина, Малаховского и меня, к 11—12 годам лишения свободы в колонии строгого режима. Не веря, что судья примет решение, сильно отличающееся от того, что попросил прокурор (в 99% случаев в России иное не происходит – в итоге это и произошло: суд приговорил Переверзина к 11, а Малаховского к 12 годам лишения свободы), я решил уехать, понимая, что не могу больше рассчитывать на справедливый и беспристрастный приговор суда.

Мне удалось осуществить свое намерение 2 января 2007 г..[262]262
  Подробности его побега сообщала газета «Коммерсант» в статье «Проворный инвалид»: «Но слушания были сорваны, так как подсудимый Вальдес-Гарсиа на них не явился, а охранявшие его милиционеры сообщили Генпрокуратуре, что он запер их на ключ в собственной квартире и исчез» (Газета «Коммерсантъ» № 2 (3578) от 16.01.2007: http://www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=734216).


[Закрыть]

Я обратился с таким заявлением о преступлении в отношении меня только сейчас, так как на протяжении всего этого времени я думал, что лица, совершившие в отношении меня преступления, оставят меня в покое. Все что, было со мной в России, я старался забыть, как кошмар.

В январе 2009 г. мне стало известно, что в отношении меня в России начат заочный судебный процесс, из чего я сделал вывод, что лица, оказывавшие на меня давление и подвергавшие пыткам, не желают забыть о моем существовании.

Я готов на территории Испании дать более подробные показания и ответить на любые вопросы представителей российских компетентных органов.

На основании изложенного,

ПРОШУ:

Возбудить уголовное дело в отношении следователей Стрыгина В. А., Алышева В. Н., Хатыпова Р. А. и оперативного сотрудника Козловского В. А., Юрченко В. Н., а также установить других лиц, причастных к фактам принуждения меня как обвиняемого к даче ложных показаний против себя и руководителей компании «ЮКОС» Ходорковского М. Б., Невзлина Л. Б., Лебедева П. Л., Брудно М. Б. и др. с использованием насилия, издевательств и пытки».

Заявление Вальдес-Гарсиа так и осталось без ответа…

Как и все прочие подобные заявления.

26 июля допрашивали главу одной из компаний, признанных потерпевшими, – Павла Анисимова – бывшего управляющего «Самаранефтегаза».

«Как правило, цена на нефть, которая реализовывалась, была чуть выше себестоимости, – рассказывал он. – Ниже себестоимости цена продажи никогда не была, потому что тогда бы штрафовали налоговые инспекции. И плюс оставалась небольшая рентабельность. Остальные же (в большей степени) капитальные вложения приходили из компании «ЮКОС». Особенно в последние годы это были серьезные суммы. В основном они шли на развитие структуры – это разработка новых месторождений, обновление основных фондов».

«Правильно ли я понимаю, что «Самаранефтегаз» всегда получал за поставленную нефть фактически от «ЮКОС-РМ» полное покрытие затрат на производство и подготовку нефти и плюс некоторую прибыль?» – спрашивал адвокат Вадим Клювгант.

«Абсолютно правильно».

«И так было всегда?»

«Всегда».

«А вы можете привести соотношение капитальных затрат и операционных, на которые поступали деньги по договорам за нефть?» – интересовался адвокат.

«Здесь зависело все от периодов. 98, 99 годы были для «ЮКОСа» самыми тяжелыми периодами, когда стало 16—17 долларов за баррель, с ростом цены, естественно, и затраты на добычу нефти увеличивали и капитальные вложения. В 2002, 2003, 2004 годах мы получили больше 3 миллиардов рублей капитальных вложений. Почти в три раза больше, чем операционные затраты».

«Такая система отношений с управляющими компаниями в рамках ВИНК позволяла компании «Самаранефтегаз» развиваться и обеспечивать экономический прирост своей деятельности?»

«Я 35 лет отработал на этом предприятии. Пик у нас был в 84—85 годах – 35 миллионов добывал «Куйбышевнефть». И до входа в «ЮКОС» мы упали до 7,5 миллионов тонн добычи. В 2003 году мы добывали уже 12,5 миллионов тонн. Когда началось это уголовное преследование… мы были вынуждены остановить добычу на 3 миллионах тонн по «Самаранефтегаз», просто отключили скважины. В первые годы мы настороженно смотрели на «ЮКОС»… Но такого развития экономического и социального, как при «ЮКОСе», я не помню за все время существования «Куйбышевнефть»-»Самаранефтегаза»».

«Почти на 100 процентов наша нефть уходила на наши три НПЗ. У нас затраты на перекачку самые низкие, потому что заводы находились рядом. На экспорт нашу нефть из-за качества практически не использовали», – рассказывал Анисимов.

«Цены определяла компания «ЮКОС-РМ». А вам было известно, что это не та цена, которая есть на нефть марки Юралс в портах Роттердама и так далее?» – спрашивал адвокат.

«Естественно. Я хорошо узнал об этом, когда сам очутился на их месте, – Павел Анисимов кивнул в сторону «аквариума». – Нам насчитали дополнительные налоги после проверок, хотя за весь период были проверки как региональные, так и на федеральном уровне. Регулярные проверки. Но почему-то потом выяснилось, что мы недоплачивали…»

«А вам известно или было известно, кто-нибудь продает в России нефть в регионах добычи по европейским ценам Юралс?»

«Такого периода не было никогда, всегда цена на внутреннем рынке значительно ниже, чем цена на экспорт».

«А чем это объясняется?»

«Я думаю, в первую очередь это квоты. Никто не мог добывать сколько угодно, отправлять сколько угодно… На экспорт должна быть лицензия на конкретные объемы. Эти лицензии в лучшие времена не превышали 40 процентов объемов добычи».

«Вы сказали, что знаете Михаила Борисовича только с самой лучшей стороны. Что вы имели в виду?» – спросил адвокат.

«Чем открытей, тем он больше уважал людей. Это я знаю и по себе. Потому что были ситуации, когда руководство «ЮКОС-ЭП» отдавали абсолютно для нас непонятные распоряжения. И я прямо из кабинета президента «ЮКОС-ЭП» звонил лично Ходорковскому, и он говорил: «Если это не нужно, не делайте этого». А на праздники, на Новый год, мы собирались с женами, с семьями, я его видел с женой, с детьми, как хорошего семьянина. Он был скромный человек. Ему можно было открыто задавать любые вопросы. И доступный. Всегда можно было позвонить. А если пришел в приемную – сразу управляющих принимал Михаил Борисович…».

И кабинет у него был «в три раза скромнее», чем у руководителей «ЮКОСа» в регионах.

«Ходорковский и Лебедев обвиняются в том, что их организованная преступная группа в течение 1998—2003 годы похитила всю нефть, добытую всеми тремя нефтедобывающими компаниями. То есть и компанией «Самаранефтегаз», которую вы возглавляли…Что вы можете сказать по этому поводу?» – интересовался адвокат.

«Если бы я считал, что это действительно своровано, я бы сюда не приехал. Я приехал сюда по собственной инициативе, в надежде на то, чтобы справедливость восторжествовала, чтобы человек не понес наказания за то, чего он не делал!» – отвечал Павел Анисимов.

27 июля допрашивали еще одного бывшего президента «потерпевшей» компании – Леонида Филимонова, возглавлявшего ВНК. Помните бывшего советского министра и знакомого Евгения Рыбина?

«Те денежные средства, которые перечислялись добывающим предприятиям за проданную нефть, – покрывают ли они затраты на производство?» – спрашивал его адвокат.

«Если говорить про «Томскнефть», в 97—98 годах у нас были трудные времена, мы не сшивали практически затраты и доходы…но когда дела стали поправляться в нефтяной отрасли, стала расти цена на нефть, особенно за рубежом, мы стали достаточно обеспеченным объединением, окупаемым».

«То есть после 98 года объединение стало достаточно окупаемым?»

«Да».

«В 97—98 годах «Томскнефть» находилась в состоянии банкротства?» – спрашивал адвокат Сайкин.

«Попытки такие были <…> мы с руководством области искали пути выхода, и нас не обанкротили. Когда нас купили, я знаю, что «ЮКОС» помогла закрыть долги по налогам <…> такая помощь была. И банкротство было приостановлено».

Заговорили об обводненности нефти на месторождениях.

««Томскнефть» – 70—75 процентов, – отвечал свидетель. – Самая тяжелая по обводненности «Самаранефтегаз», там до 85 процентов, у «Юганскнефтегаза» порядка 45—50 процентов. Это было самое свежее у нас месторождение <…> Воду, которую поднимают с нефтью, – так называемая скважинная жидкость – ее надо обязательно обратно закачивать в те же пласты, чтобы нас бог потом не призвал к ответу. Грубейшее нарушение экологии, если эту воду сбрасываем на поверхность. Она уничтожает все живое. Вода обязательно закачивается обратно. Это дорогостоящие технологии».

«Вода, отделяемая от жидкости, проходила ли какую-то обработку, перед тем как закачаться в пласт?»

«Поднятая жидкость состоит из воды, нефти, газа, солей… газ, нефть отбираем, то есть нагреваем, происходит отделение, газ ушел, нефть внизу, вода с солями остается на нижнем этаже. Потом определяем минерализацию воды. И решаем, в какой пласт закачивать».

«Цену согласовывали со мной, когда контракты подписывали, – пояснял Филимонов прокурорам. – Цена была на уровне региона, в котором мы работали, так что никакого ущерба для «Томскнефти» мы не чувствовали».

«Вас самого устраивали те цены, по которым «Томскнефть» продавала продукцию в 98 – 2003 годах?» – спрашивал прокурор.

«Может, мне и не говорили, но я часто ездил по месторождениям. Встречался с людьми… но такого крика, чтобы «обобрали, отобрали» я не слышал. А вот заработала ли бы «Томскнефть» больше самостоятельно – в этом я сомневаюсь. Я понимал прекрасно, что одни мы – «Томскнефть» – не проживем. Рядом такой гигант – «ЛУКОЙЛ» – да он нас задавит! Так что хочешь быть живым – иди в большую компанию. Другого выхода нет».