Текст книги "Жизнь и судьба Михаила Ходорковского"

Он называл какие-то вещи. Например, магазин «Дон», компания «Дон». Я говорю: «Где, в Ростове-на-Дону?» Он говорит: «Может быть, может, нет». А откуда я знал, что компания женщины, которую убили в Москве, и в убийстве которой меня обвинили (Корнеева ее фамилия), называлась «Дон»? Вот на таком уровне допрос.[143]143
  На самом деле компания «Дон-Групп» принадлежала Сергею Горину, а не Корнеевой.


[Закрыть]

«Знаете вы Костину?» «Да». «Какие с ней отношения?» «Никаких». В общем, ни о чем.[144]144
  Леонида Невзлина обвинили в том, что он заказал убийство бывшей внештатной сотрудницы МЕНАТЕПа Ольги Костиной, причем уже после ее перехода на работу в московскую мэрию.


[Закрыть]

– А Михаил Борисович как-то делился своими впечатлениями?

– Я с ним не разговаривал. Но знаю хорошо его характер: если Михаил Борисович дал подписку о неразглашении, то бесполезно спрашивать.

Ходорковского допрашивали примерно четыре часа. Он вышел из Генпрокуратуры около полудня. По словам журналистов, был бледен, но улыбался. «Вопросы, которые мне здесь задавали, никакого отношения к хозяйственной деятельности компании не имеют и уже не раз излагались в прессе, – заявил он. – Больше я ничего не скажу из юридических соображений».[145]145
  Газета «Коммерсантъ», № 116 (2719) от 05.07.2003.


[Закрыть]

Леонида Невзлина допрашивали почти до половины шестого. Он поблагодарил журналистов за то, что его ждали почти шесть часов, но рассказывать ничего не стал, сославшись на подписку. «Ареста я не ожидал, – сказал он, – так как не вижу за собой какой-либо вины».

В тот же день Генпрокуратура провела обыски и выемки документов в «М-Реестре» и в АО «Апатит».

А акции «ЮКОСа» упали на бирже на несколько процентов.

Пятого июля Михаил Борисович действительно был в Томске. После заседания правления НК «ЮКОС2 он дал интервью томской телекомпании ТВ-2. «Коммерсант» перепечатал его полностью.[146]146
  Газета «Коммерсантъ», № 116/П (2719) от 07.07.2003.


[Закрыть]

«…я считаю, что все, что сейчас происходит, происходит, по моему мнению, за пределами правового поля», – сказал Ходорковский.

«…когда мы принимали решение о слиянии «ЮКОСа» с «Сибнефтью», я отдавал себе отчет, что это серьезная экономическая структура вполне мирового уровня. Она не может не вызвать определенной борьбы за себя между различными группировками, не как самоцель, естественно, а как один из факторов в последующей борьбе за власть».

И объяснил злоключения акционеров и сотрудников «ЮКОСа» борьбой между различными группировками в окружении Путина.

«Вопрос в том, что само наше независимое существование является вызовом. Мы самая крупная в стране компания, и мы независимая компания. И понимаем, что это неприятно, особенно людям, мыслящим в стилистике старых взглядов».

И очень благожелательно высказался в адрес знаменитой договоренности Кремля с олигархами о «равноудалении», в нарушении которой его потом обвиняли все кому не лень. «Я думаю, что именно такая общественная договоренность и позволила обществу достаточно стабильно развиваться на протяжении трех лет», – сказал он.

И заметил, что «есть силы, которые эту договоренность стремятся не признавать».

«Вы знаете, не надо преувеличивать реальное влияние нашей политической активности, – сказал он. – Все-таки, являясь достаточно весомой экономической структурой и существенным фактором, представляющим Россию на международной экономической арене, в области политики мы, естественно, не являемся столь существенной силой, как многие пытаются показать. Потому что в России экономические структуры, в общем-то, никогда не обладали даже такой политической властью, политическим влиянием, которым аналогичные структуры обладают, например, в США».

«…как предприниматель, я, конечно, не стал бы ссориться с президентом страны или, так сказать, с его администрацией, если бы мне было сказано, что та или иная форма не чисто коммерческой деятельности является неприемлемой для политического руководства».

«…если бы мое призвание было быть диссидентом, то, наверное, я бы сейчас занимался этим, а не бизнесом».

С Путиным отношения нормальные. В разговоре о коррупции не было ничего необычного. Встречались с ним и до, и после. Обсуждали различные вопросы. Просто одни встречи показывают по телевидению, а другие – нет.

«…стилистика общения по экономическим вопросам, которая сложилась между крупным бизнесом и президентом, является достаточно откровенной и доверительной. И мы общаемся часто достаточно жестко, на достаточно повышенных тонах отстаивая свои позиции. При этом, естественно, понимая, что окончательное решение остается за президентом. Но ничто мне не мешает отстаивать свою позицию до конца. И Владимир Владимирович в этом отношении как раз не является человеком, который относится к этому как-то негативно».

«…при всем его непростом характере Владимир Владимирович является человеком достаточно откровенным в таких вопросах. И если у него есть претензии, он их прямо высказывает. А мы уж стараемся, чтобы эти претензии не разрастались».

«Я готов к тому, что процесс будет идти по достаточно жесткому сценарию достаточно продолжительное время. Мы – компания прозрачная, да и как люди – тоже достаточно прозрачны и выдержали очень много проверок. Конечно, неправовым образом любого человека можно и обвинить, и осудить. И мы все превосходно знаем, как это бывает. Но я считаю, что у нас достаточно сил и возможностей для защиты правовой, политической. Считаю, что в обществе достаточно сил, которые не заинтересованы в том, чтобы люди в погонах сочли, что у них сегодня появился карт-бланш. Потому что если для олигарха нужен генерал или генерал-полковник, то для обычного человека будет достаточно лейтенанта».

«…я никогда не говорил, что я собираюсь уйти в политику».

«…был разговор, что в сорок пять я завершу свою работу в бизнесе, во всяком случае каждодневную, найду чем заниматься другим. А уж то, что это будет политика, это как раз рассуждения журналистов. Тут уместен пример моего партнера Невзлина: ушел из бизнеса и избрался ректором РГГУ».

«…есть общественная деятельность, есть просто жизнь, которой у меня, как и у многих людей моего поколения, не было. В то же время я не могу сказать, что меня напугали или от чего-то отвратили. Если бы меня напугали, если бы я был настолько психологически слаб, если бы я не верил в то, что в нашей стране можно построить нормальное общество при моей жизни, я бы, конечно, уехал. А я верю».

Шел 2003 год. Тогда я тоже в это верила.

11 июля начались обыски в архиве «ЮКОСа» на Дубининской улице. Искали якобы документы по «Апатиту». По «Апатиту» в «ЮКОСе».

В основном пришли люди в штатском, но было несколько человек в масках и с оружием.

К журналистам вышел заместитель начальника правового управления «ЮКОСа» Дмитрий Гололобов и сказал, что следователи «ведут себя по-хамски»: взламывают компьютеры, грубят сотрудникам архива, запрещают адвокатам компании, находящимся в здании, общаться между собой и по мобильным телефонам.[147]147
  Газета «Коммерсантъ», № 121 (2724) от 12.07.2003.


[Закрыть]

«Это было просто что-то ужасное, – вспоминает Елена Талан. – То, как происходило посещение компании нашими легендарными органами. Как эти люди, которые тоже считаются людьми, относились к простым сотрудникам «ЮКОСа». К тем, кто просто там работал. Как к заведомым преступникам! Женщина, которая до этого работала в мэрии, а в «ЮКОСе» занималась социальными программами. Ей было лет пятьдесят пять-шесть-десят. Пожилой больной человек. Ей выламывают руки и велят лечь на пол. Для меня это нонсенс».

Обыски продолжались до позднего вечера.

В том же день произошло еще два немаловажных события.

Во-первых, встреча Путина с представителями Российского союза промышленников и предпринимателей. От РСПП ждали выступления в защиту «ЮКОСа», чуть ли не ультиматума власти от бизнеса.

Но они не сказали об этом ни слова. Правда, передали Путину письмо о злоупотреблениях «бандитов в пагонах».

«Фамилии пока не названы, но в кулуарах олигархи прямо называли идеологов атаки на бизнес: Игоря Сечина, руководителя личного секретариата Владимира Путина и замглавы президентской администрации; Виктора Иванова, замглавы администрации по кадрам; Николая Патрушева, директора ФСБ», – писал «Коммерсант».

О деле Платона Лебедева заговорил Путин: «Разбираться через следственный изолятор – мера чрезмерная, но влияние бизнеса таково, что и такие меры тоже нужно иногда применять».

И Геннадий Селезнев заметил, что крупный бизнес увеличил влияние в Госдуме и в нижней палате слишком много его лоббистов.

Путин отреагировал вполне в духе Белковского: «Даже Селезнев обращает внимание на то, что бизнес усиливает влияние на власть».

Вторым немаловажным событием был отъезд Михаила Ходорковского на конференцию в США.

«В «ЮКОСе» уверены, что господин Ходорковский обязательно вернется», – писал «Коммерсант».

Ходорковский вернулся в Россию 16 июля и заявил журналистам, что «пока ситуация обратима». Генпрокуратура встретила его новыми обвинениями против «ЮКОСа». На этот раз в налоговых преступлениях. Поводом послужил еще один депутатский запрос. На этот раз «депутата Госдумы Михаила Бугеры, который посчитал, что «нефтяные компании, работающие примерно в одинаковых условиях, резко отличаются по объемам платежей в федеральный и региональные бюджеты». Особенно якобы отличается, причем в сторону недоплаты, «ЮКОС». Господин Бугера обосновал свой запрос докладом «Оценка налоговой нагрузки на российские нефтяные компании», подготовленным Институтом финансовых исследований Андрея Вавилова».

«Коммерсант» с выводами депутата не согласился: «Если пересчитать платежи в бюджет на тонну добытой нефти, то получается, что «ЮКОС» отчисляет налогов столько же, сколько его коллеги по цеху».

22 августа Генпрокуратура объявила об окончании расследования дела Платона Лебедева. Работали воистину ударно: за два месяца сшили 146 томов. Обвиняемый начал знакомиться с делом. Тогда и выяснилось, что расследование началось по крайней мере полгода назад. То есть до запроса Владимира Юдина, до компроматных статей, зато сразу после доклада Ходорковского о коррупции. По словам адвокатов, в деле упоминался не только Платон Леонидович, но и «организованная им преступная группа» из его подчиненных, но обвинение было предъявлено только Лебедеву.

За эти два месяца Платон Леонидович ни разу не дал показаний и подписывал только отводы следователям.

В начале сентября Ходорковский совершил еще один опрометчивый поступок: он (точнее, фонд «Открытая Россия») купил газету «Московские новости» и назначил главным редактором Евгения Киселева, ненавистного властям еще со времен НТВ Гусинского. Эта сенсация затмила даже проблемы «ЮКОСа» с Генпрокуратурой.

Пятого сентября Михаил Борисович прилетел в Нефтеюганск на День нефтяника и День города и дал там пресс-конференцию. Обсуждали в первую очередь именно покупку газеты.

«Господин Ходорковский выкрутился, заявив, что «компании «ЮКОС» это не касается», и сослался на то, что покупка осуществлялась не самим «ЮКОСом», а благотворительной организацией компании, которая выразила сожаление, если газета погибнет», – писал «Коммерсант».

И он снова повторил, что к 45 годам оставит пост председателя правления «ЮКОСа»: «Найду дело по душе, которое не будет связано с бизнесом. Дело и бизнес – это разные вещи. Вполне возможно, что Госдума станет таким престижным местом, что я приду к вам с просьбой поддержать меня. С возрастом я меняюсь».

До ареста оставалось два месяца.

В сентябре в деле «ЮКОСа» настало относительное затишье. Платон Лебедев знакомился с делом, адвокаты безуспешно хлопотали о его освобождении под залог, о новых обысках не сообщалось.

А Ходорковский снова улетел за границу.

– Он приехал в сентябре, в районе моего дня рождения, сюда, в Израиль, – вспоминает Леонид Невзлин. – Я тогда уже считал (и у меня было достаточно источников, в том числе за рубежом, которые меня в этом убеждали): если он не уедет, его арестуют. Мои американские друзья, включая покойного Тома Лантоса, мне говорили об этом и требовали на него надавить, чтобы он не возвращался к сентябрю в Россию.

Я думаю, что они или знали, или понимали, что это произойдет.

Он отшучивался, в общем, бесполезная история.

В 2008 году в интервью Борису Акунину Михаил Борисович сказал, что летом и осенью 2003 г. поехал в США, Великобританию и Израиль проститься с друзьями перед возможным арестом.

– Мне сложно сказать, насколько это было прощание, потому что я ездил вместе с ним, по крайней мере, в Израиль, – говорит Василий Шахновский. – Я не думаю, что Ходорковский в том момент был уверен, что его арестуют. Я думаю, что он полагал, что такой риск возможен, но не считал его стопроцентным. Если бы был уверен на сто процентов, что его посадят (на сто процентов!), он бы не вернулся.

– Значит, у него была надежда на благополучный исход?

– Надежда? У него были гарантии второго человека в государстве. И достаточно ответственного. Потому что Волошин всегда ответственно относился к своим словам. Хотя информация о том, что дана команда либо арестовать, либо выдавить из страны, у нас была в августе месяце. Но я думаю, что в конце сентября – начале октября Ходорковский уже понимал, что его арестуют. Вот тут он принял решение идти в тюрьму.

– Я не знаю, предупреждали ли его, что надо уезжать, – говорит Марина Филипповна. – Но то, что он перед арестом был в Америке, и ему там сказали, что не надо возвращаться – это совершенно точно. Но он говорил: «Если б я не вернулся, я не мог бы своим детям в глаза смотреть, потому что я бы признал, что я такой-сякой. А я невиновен».

Он вернулся.

В начале октября в Москве проходил Всемирный экономический форум, там Ходорковский узнал об обысках в интернате в Кораллово и в бизнес-центре в Жуковке.

В десять утра к воротам лицея подъехало около десяти автомобилей с людьми в штатском и вооруженными автоматами милиционерами.

И конфисковали… списанный сервер, подаренный лицею «МЕНАТЕПом» десять лет назад.

Завуч лицея Наталья Кобецкая потом рассказывала, как дети испуганно спрашивали учителей: «А что, нас закроют?» «Ведь у нас живут дети с тяжелыми судьбами. И тут – автоматчики. Потом ребята были в стрессе, мы были вынуждены пригласить психологов, которые с ними работали… Дай бог, чтобы не было последствий».[148]148
  Газета «Коммерсантъ», № 182 (2785) от 07.10.2003.


[Закрыть]

В бизнес-центре в Жуковке следователи показали бумаги со словом «Апатит». Адвокаты недоумевали, ведь следствие по делу Лебедева закончено, и он изучает его материалы. И никакие эпизоды из него не выделялись.

Потом выяснилось, что обыски проводились в рамках большого «материнского» дела «ЮКОСа», возбужденного еще в апреле 2003-го.

Кстати, адвокатов к «следственным действиям» допустили только после их телеграммы генпрокурору Устинову, а так держали под дверью, как и во время суда, где принималось решение об аресте Платона Лебедева.

Обыски в Жуковке шли до самого вечера.

Обыскали дома акционеров: Лебедева, Брудно, Дубова и школьного друга Ходорковского Владимира Моисеева. «На территорию поселка нагнали 80 человек следователей и людей с оружием, – рассказывал потом Ходорковский. – Документы не предъявлялись. А ворота просто разбили подогнанной пожарной машиной».

Шестого октября Ходорковский собрал пресс-конференцию, где рассказал об обысках в Жуковке. «Мой дом не обыскивали, зато зачем-то обыскали дома моих товарищей… Вообще для жителей поселка это был выдающийся обыск», – сказал он.

Это та самая пресс-конференция, на которой Ходорковский сделал знаменитое заявление о том, что предпочтет тюрьму эмиграции: «Ясно, что работа следствия в детском лицее в Коралове и в Жуковке – это не обыски, а запугивание. Оказывается беспрецедентное давление. Я не знаю, чего пытается добиться следствие своими действиями. Но заявляю: политэмигрантом я не стану. Так что если меня пытаются выгнать из страны, это не получится. Если стоит цель посадить меня в тюрьму – ну, при таком положении с нашими законами такое не исключено».

Он не винил Путина в своих злоключениях и сказал, что «не считает, что президент давал какие-то отмашки». «Видимо, во всем происходящем заинтересованы люди, которые не хотят, чтобы в стране было построено гражданское общество, а стремятся к тому, чтобы страна жила в психологической готовности к авторитаризму. Инвестиционный климат в стране ухудшается, и это результат правового беспредела».

До ареста оставалось 19 дней.

А спустя четыре дня 10 октября Ходорковский заявил, что «ЮкосСибнефть» собирается претендовать на участие в разработке нефтяных месторождений в Ираке.

Словно ничего не произошло.

Верил, что обойдется?

Или надеялся, что компанию не тронут?

Дело было в Вашингтоне, на пресс-конференции в штаб-квартире Фонда Карнеги.

Там же он сказал, что до сих пор не знает, в чем обвиняются его сотрудники: «Все судебные заседания были закрытыми. С адвокатов же взяли подписку о неразглашении… Я понимаю, что органы обещали президенту представить доказательства виновности «ЮКОСа». Но судя по тому, что они обыскивали детский дом, который компания спонсирует, ресторан, дом моего школьного друга, я понимаю, что у них ничего нет».[149]149
  Газета «Коммерсантъ», № 186/П (2789) от 13.10.2003.


[Закрыть]

Он снова вернулся.

В понедельник 13 октября он уже в Орле, беседует с губернатором.

– В чем была цель последней поездки Ходорковского с лекциями по стране? – спрашиваю я Шахновского. – Ожидал ли он, что будет арестован во время этого турне?

– Я узнал об этом в последний момент и был категорическим противником, я с ним поругался из-за этого, – рассказывает Василий Савельевич. – Я сказал, что это колоссальная ошибка, что его арестуют. Он даже обсуждать не стал. Думаю, это была его идея.

– То есть это был вызов власти?

– Да. Хотя я думаю, что арест был уже неизбежен. Раньше или позже. Машина покатилась, не поехал бы – это бы произошло через месяц. Нашли бы другой повод. Миша все равно бы не уехал.

– Если он принял решение, его трудно было переубедить?

– Невозможно. Я его лично отговаривал. Я ему сказал: «Этого нельзя делать! Потому что это выглядит, как предвыборная поездка. Это является просто стопроцентным доказательством тех обвинений в президентских и премьерских амбициях, которые ты сам отвергаешь. И тогда грош цена тому, что мы говорим. Будут считать, что мы врем, что нам нельзя доверять и так далее. Мы на всех углах пытаемся убеждать, что мы честные, и все, что обещаем, делаем. А тут обещали и не делаем».

– Какова была цель Вашей поездки по городам России накануне ареста? – спрашиваю я Ходорковского. – Ожидали ли Вы, что Вас арестуют во время этого турне?

– После ареста Платона, когда стало понятно, что Путин такой шаг одобрил, – обратного пути практически не было, – отвечает он. – Вернувшись из заграничной поездки, я знал и хорошо понимал, в отличие от многих своих партнеров и коллег, что меня арестуют, и хотел, чтобы люди понимали, какую позицию я отстаивал. Я первый раз говорил открыто, то, что действительно думал о политике.

Итак, 13 октября Михаил Ходорковский в Орле. Орловский губернатор Егор Строев попросил его взять под крыло какую-нибудь орловскую агроферму. Михаил Борисович обещал подумать и отбыл в Липецк.

Погода была нелетная, и принадлежащий «ЮКОСу» Т-134 не смог подняться в воздух. Но Ходорковский не хотел ждать. И в Липецк прибыли на автомобилях.

Там он отправился в Липецкий технологический университет, где прочел лекцию на тему «Нефть, экономика и общество». В середине лекции появился Липецкий губернатор Олег Королев, и они обнялись прямо на сцене.

«Затем Михаил Ходорковский ответил на вопросы студентов и объявил, что жертвует $1 млн. на развитие Липецкого техуниверситета.

Еще $1 млн. он подарил Липецкому педагогическому университету.

И третий миллион он обещал липецким предпринимателям во время встречи с ними», – писал «Коммерсант».[150]150
  Коммерсантъ (Воронеж), № 189 (2792) от 16.10.2003.


[Закрыть]

Тогда Ходорковский говорил, что цель его турне по регионам – рассказать в «зонах ответственности» компании «ЮКОС» о том, как будет работать объединенная компания. А участвовать в президентских выборах он не намерен.

Его цель – «сделать «ЮкосСибнефть» могучей транснациональной компанией».[151]151
  Там же.


[Закрыть]

Из Липецка он вылетел в Тамбов. Там встретился с губернатором Олегом Бетиным, пообещал денег, поговорил со студентами и бизнесменами.

После Тамбова был Белгород и Воронеж.

17 октября в прокуратуру вызвали Василия Шахновского и предъявили ему обвинение в неуплате налогов с физического лица. Отпустили под подписку.

В тот же день в качестве свидетелей вызвали на допрос в прокуратуру вице-президента «ЮКОСа» начальника правового управления адвоката Василия Алексаняна и адвоката Ходорковского и Лебедева Антона Дреля. Адвокатская палата запретила им давать показания, поскольку адвокат не имеет права давать показания по делу клиента. Вместо них в Генпрокуратуру приехал глава палаты Генри Резник.

А в «Коммерсанте» обсудили животрепещущий вопрос «Когда придут за Ходорковским?». Общее мнение: вообще не придут. То ли Генпрокуратура играет мускулами, то ли на бирже. На понижение акций «ЮКОСа».

До ареста оставалось меньше недели.

18 октября Ходорковский снова в Москве, открывает новые корпуса лицея в Кораллово. На празднике присутствует министр труда Александр Починок. Его появление сопровождает одобрительный шепот: «Не побоялся».

Губернатор Борис Громов был приглашен, но не приехал.

На церемонии Ходорковский выступает в защиту Василия Шахновского, который тоже присутствует, и говорит, что ему стыдно за Генпрокуратуру.

20 октября первый замгенпрокурора Юрий Бирюков заявил, что прокуратура планирует допросить Ходорковского еще раз. И что теперь речь пойдет не об «Апатите», а о налогах.

«В последнее время на сотрудников компании «ЮКОС» было заведено так много дел, что ко всем остальным сотрудникам, на которых дела не заведены, у Генпрокуратуры много вопросов», – отреагировал Ходорковский и пообещал с удовольствием ответить на все.

21 октября пресс-конференцию дает другой замгенпрокурора Владимир Колесников. «Есть серьезные претензии к ряду руководителей… Не скрою, некоторым из них будут предъявлены обвинения за ряд совершенных ранее преступлений», – сказал он и заметил, что не хотел бы видеть Ходорковского в тюрьме.

Да его предупреждают открытым текстом!

До ареста четыре дня.

Он бы еще успел.

Мне это напоминает историю Сократа, который отказался бежать накануне казни.

Но было ли это мудро?

– Я считаю, что он совершил ошибку, – говорит мне Леонид Невзлин. – Даже если он принял моральное решение не бросать компанию, не бросать арестованных ребят и показать всем, что это его страна и что он хочет быть полноценным гражданином: жить, работать и делать то, что считает нужным, в рамках закона.

Я думаю, что он совершил ошибку, по двум причинам. Во-первых, на свободе ему было бы проще воевать, в том числе и за арестованных.

И второе, я считаю (и не только я), что, когда у власти такие люди, как Путин and co, ГБшники среднего разлива, нет никакой предсказуемости в твоем будущем, если ты окажешься от них в полной зависимости, в заключении. И поэтому лучше туда не попадать.

Любая свобода лучше любой несвободы.

– Я тоже так считаю, – говорит Василий Шахновский. – Потому что Ходорковский в тюрьме… Понятие «ошибка» субъективно. Вот если говорить о сопротивлении, о борьбе, о сохранении компании. Конечно же, если бы Ходорковский остался, это бы был центр сопротивления. Ведь работа была дезорганизована абсолютно, были выбиты люди, и структура перестала существовать как единый механизм очень быстро. Степень ее живучести была достаточно высокой, но она боролась, как подлодка, каждый в своем отсеке. Потому что были профессиональные люди, порядочные в большинстве своем, сильные, толковые и т. д. Но единой системы не было. Потому что система была отстроена на Мишу. Вырубив его и отжав за границу еще несколько человек, они, конечно, очень дезорганизовали работу.

В этом смысле – ошибка.

Если он преследовал другие цели, как я могу оценивать, ошибка или нет? Ошибка то, что Иисус Христос фактически пошел на крест? Он же понимал, что его распнут. Это зависит от точки зрения и от цели, которую человек ставит. Я не знаю, какую задачу ставил Миша.

А с точки зрения компании, с точки зрения людей, которые в результате пострадали – это ошибка. Ведь пострадали сотни людей. Только в том или ином смысле преследуемых около сотни. Правоохранительными органами. У многих потенциальные, не формализованные риски. Таких людей в Лондоне 60%. А у скольких людей жизнь поломана, сколько потеряли работу! Выстраивали карьеру в течение 10—15 лет, и вдруг все сломалось.

21 октября, в тот же день, когда Владимир Колесников давал пресс-конференцию, начались обыски в банке «МЕНАТЕП СПБ». Искали доказательства налоговых нарушений.

22 октября предприниматели написали Путину очередное письмо о налоговом произволе властей, где просили о встрече. Подписал не только РСПП, но и предпринимательские объединения помельче: союз представителей среднего бизнеса «Деловая Россия» и объединение мелких предпринимателей ОПОРА. А также лично Михаил Фридман, Анатолий Чубайс, Владимир Потанин, исполнительный секретарь РСПП Игорь Юргенс и Михаил Ходорковский.

И сбор подписей продолжался.

Это была третья челобитная предпринимателей.

Если пишут челобитные, значит, нет в помине ни демократии, ни свободы.

Верный признак.

«Вместо борьбы со злостными неплательщиками правоохранительные органы взялись за тех, кто первым встал на путь открытого ведения бизнеса и раскрытия информации о своих доходах, – говорилось в письме. – Это приведет к обратному эффекту: сокрытию доходов и неуплате налогов. А аресты бизнесменов до суда дискредитируют бизнес».

В тот же день, 22 октября, Ходорковский уже в Самаре. Беседует и с губернатором, и с депутатами, но это не главное. Основное время (до пяти часов вечера) он тратит на общение со студентами и лекцию на тему «Как нам обустроить Россию».

На следующий день около десяти утра 25 человек в штатском явились в помещение Агентства стратегических коммуникаций (АСК), которое занималось предвыборной кампанией партии «Яблоко».

В ходе обыска изъяли серверы партии, документы партии и 700 тысяч долларов.

Представители Генпрокуратуры заявили, что обыск проводился в рамках дела ОАО «Апатит». В московском офисе на Кузнецком мосту по делу Мурманского Апатита.

Еще в конце сентября упрямый Ходорковский утверждал, что продолжит финансирование идейно близких «Яблока» и СПС.

Итак, Ходорковский в Самаре. Программа стандартная: встреча, объятия и беседа с губернатором Аяцковым, обещание денег, на этот раз на реконструкцию драмтеатра, лекция для студентов и вечером – фуршет с главными редакторами местных СМИ.

У него запланировано турне по восемнадцати городам России.

Действительно предвыборная поездка. Как в Америке, когда кандидат на пост президента ездит по штатам и завоевывает электорат.

Ничего не скажешь. Похоже.

Хотя декларируемая цель та же: презентация компании «ЮкосСибнефть».

Журналисты спрашивают, что он думает о словах замгенпрокурора Колесникова «я не хотел бы видеть Ходорковского в тюрьме». «Я бы тоже не хотел», – отшучивается Ходорковский.

До ареста остается два дня.

25 октября самолет компании «ЮКОС» приземлился для дозаправки в новосибирском аэропорту «Толмачево». Его тут же окружили грузовики с включенными фарами. В салон ворвались люди в камуфляже и сотрудники спецподразделения в черной форме. «ФСБ! – кричали они. – Оружие на пол, будем стрелять!».

«У нас приказ, пройдемте с нами», – объявили Ходорковскому.

«Хорошо, пошли», – ответил он.

Остальных пассажиров выпустили примерно через час.

Позже представители Генпрокуратуры объяснили, что он задержан из-за неявки на допрос, который должен был состояться в пятницу 24 октября.

Повестку принесли в офис «ЮКОСа» накануне в 14:30. Посетителям объяснили, что Ходорковский в служебной командировке. Возвращается 28 октября.

24-го он был в Нижнем Новгороде.

25-го его привезли в Москву.

В тот же день ему предъявили обвинения, большую часть которых мы уже разобрали.

В тот же день Басманный суд санкционировал его арест.

В тот же день словосочетание «Басманный суд» стало нарицательным.

Утро 26 октября Михаил Ходорковский встретил в следственном изоляторе «Матросская тишина». В пятиместной камере без телевизора и холодильника.

Он трижды мог не возвращаться.