Текст книги "Посторонним В."

в моем городе ночь…

1 апреля

00.15

Великолепно завершился вечерок, ага. Точно день дураков. Просто даже не знаю, с чего начать.

По порядку будет как-то искусственно.

В общем, у нас сошел с ума Сосед – муж Соседки из 2-й квартиры, которая насчет любовника, абсолютного нуля и почитать книжек.

Да, натурально свихнулся – неожиданно для всех перерезал вчера в подъезде телефонные провода и эти вот штуковины от кабельного телевидения. При этом он был неестественно, душераздирающе спокоен – уверена, что учинять такие акции надо с дикими криками «всех отмудошу!» или, по крайней мере, со зверским выражением лица, тогда это будет называться: погорячился, вспылил. А вот если ты, дружелюбно улыбаясь и приветливо раскланиваясь с жильцами, отрубаешь им телефон и ТВ, это уже – шизофрения (как и было сказано).

После своего непонятного деяния Разрезатель принялся наносить визиты: звонил в двери («Дверь может выбрать сама. Человек – нет») и отрывисто сообщал: «Так. Провода обрезаны. Дальше – как хотите».

Мы выползали на лестничные клетки (прикольно рассматривать, кто в чем ходит дома, вот Одна Соседка Напротив вышла в халате с поясом фасончика «Мы, хозяйки семидесятых», а Вторая Соседка Напротив – в длинном платье и ярких бусах – рядами), Разрезатель неспешно закрылся в собственной квартире, попросив его не беспокоить.

А в это время у меня случайно гостил Ше. Он просто незаменим в каких-то критических ситуациях. Типа, автобус врезается в троллейбус, плюс они оба – в колонну велосипедистов, на земле четыре залитых кровью тела, синеватая нога в слетевшем тапочке неловко подвернута, и виден несвежий педикюр, толпа зевак, и ее взрезает спокойный, аккуратно причесанный мужчина с чемоданчиком и говорит специальным голосом: «Пропустите, я врач».

Это просто звездные Пишичитаевы минуты, мне даже и поржать-то неудобно. Он совершенно шикарно вышел к взволнованным женщинам, простым движением руки (Ленин на броневичке) призвал к тишине.

Наверное, это выглядело со стороны действительно эротично: он задавал короткие вопросы по существу, адекватно реагировал, мгновенно действовал: снял с шеи фонендоскоп и… нет, вру, позвонил в Волгателеком и на Кабельное ТВ, успокоил Ряды Бус: «Уверяю вас, я не допущу, чтобы был причинен какой-то вред», искрометно пошутил с Халатом: «Ха-ха-ха, а ведь буйнопомешанный – не всегда плохо!..» – в общем, «Остапа несло».

Я решила незаметно смыться домой и в тиши выпить чаю, электричество пока наличествовало, и жутко хотелось чаю, но Пишичитай немного недовольно затребовал меня обратно на лестницу, потому что я уменьшила его аудиторию ровно на треть.

Соседки дружно дымили, они курят, как лошади, переговариваясь возбужденно:

– В моей голове не укладывается, Ольга Юрьевна, чтобы взрослый, образованный человек, более того – отец дочери-подростка, так мог манкировать своими обязанностями воспитателя, гражданина, забыть об элементарных правилах приличия…

– Да чо уш там, Евгень Анатольна, он давно уж того… ну, то есть этого…

– Не затруднитесь ли пояснить свои слова, Ольга Юрьевна?

– Да дюзнулся, значит! Разъебись моя малина. Крыша поехала у этого пидараса.

– Не слишком ли вы резки в своих суждениях, Ольга Юрьевна?

– Эт-то мне еще и ебаного слова не скажи? Эт-ттот гандон, извиняюсь, в рот ему кило печенья, будет здесь через жопу с подскоком выебываться, а я его мудаком не назови?!

Ше был неотразим, теперь он соседский кумир и культовая личность: мужественно дождался ремонтных бригад, произвел теплую встречу и даже смычку города и села, нам все быстро починили, а что с соседом – убийцей-кабеля произошло – никто не знает. Может, действительно с ума сошел?

Завтра назначено собрание Жильцов Нашего Дома, надеюсь, что хоть петь хором не заставят…

01.00

Купила вчера «Чтец», Бернхарда Шлинка, понятно, немецкого автора.

Этого «Чтеца» все уже в девяносто пятом году прочитали нормальные люди, кто не был идиотом и смог это сделать хоть на одном языке, кроме великого и могучего. А я, разумеется, ждала перевода, дождалась, теперь вот радуюсь жизни.

Начинается там с яркого описания романа между мальчиком пятнадцати лет из семьи профессора и тридцатишестилетней вагоновожатой; все пытаюсь примерить себя на вагоновожатское место, ннне могу, черт его знает почему, обычно во все книжки скромно вставляю себя, чтобы интереснее ☺.

Далее по ходу действия выясняется, что вагоновожатая мало того, что не умела читать, так еще и служила во время войны в концлагере, проходит много лет, мальчик уже юрист и встречает ее в зале суда. Сложным образом обвинение строится на том, что женщина читала какие-то страшные приказы и выполняла их. Герой понимает, что это невозможно чисто технически, и мучается дилеммой – сказать—не сказать, объявить правосудию-не объявить о своем знании, вроде бы надо, но это пойдет вразрез с волей самой подсудимой. Советуется с отцом. Получает определенный ответ: нет. Не тебе решать, что лучше для взрослого человека.

Спросила Олафа, как он бы поступил в ситуации Героя. «Разумеется, все сказал бы в суде, – поводит Олаф уверенно плечами, – люди часто норовят сделать какую-нибудь глупость, себе во вред. Задача сильного человека – от этого их удержать».

Спросить В. у меня возможности нет. Думаю, каждый день принимая решения в пользу беспомощных людей, спящих медицинским сном, он в рамках обыденной жизни поостерегся бы это делать. Впрочем, не знаю.

Отношения между мужчиной и женщиной можно неромантично сравнить с двухколесным велосипедом – он находится в равновесии только двигаясь, только двигаясь. Отношения между мужчиной и женщиной можно чуть более романтично сравнить с побегами бамбука – если те не вырастают за ночь в человеческий рост, значит, они уже мертвы, безнадежно мертвы. Отношения между мужчиной и женщиной можно максимально романтично сравнить с фазами бледноликой луны, деликатно регулирующими бризы, приливы, отливы, тайные процессы в темных грушевидных матках и праздники рыжеволосых развратных ведьм, целующих так нежно. А можно ни с чем не сравнивать отношения между мужчиной и женщиной, милый, подозреваю, что ты уже возненавидел вот это самое словосочетание «отношения между мужчиной и женщиной», я более не употреблю его ни разу, только все-таки замечу, что отношения между мужчиной и женщиной должны развиваться – прогрессировать или регрессировать – безразлично, главное – замысловато меняться, иначе они с высоты собственного роста, включая пресловутые крылья любви, милый, рухнут на равнодушную твердь разбитой грунтовой дороги с выгоревшей на солнце жухлой травой или в обширную лужу, подобную пяти Великим американским озерам, среди которых точно есть Онтарио.

2 апреля

00.00

Опять свободными оказались только эти места, мои нелюбимые. Передала купюру и три монеты за проезд и села у окна, плотно и с трудом притиснув свои колени к коленям напротив, неприятно горячим. Колени напротив были велики, продолжались удивительно толстыми икрами, широкими лодыжками и отекшими ступнями, студенисто выпиравшими из узких туфель. На коленях размещался немалый живот.

Подняла глаза: полная, очень полная кудрявая молодая женщина, яростно втиснутая в нелепый, неумелой ручной работы сарафан, мощные плечи экс-метательницы молота, потное лицо, щеки подушками, нос и подбородок трудноопределимы, даже лоб кажется толстым, хотя вроде бы так быть не должно. Вспомнила, что как-то читала детектив, где маньяк расчленял тела своих жертв, тщательно взвешивая отрубленные молочные железы: самые тяжелые, по его наблюдениям, не превышали трех килограммов. Неполиткорректно подумала, что груди у кудрявой вытянули бы минимум на пять кило каждая, представила себе пять кило чего-нибудь, например сахара, – нет, все-таки не на пять.

Еще я подумала, что В. бы непременно высказался в духе: Моби Дик с химической завивкой, улыбнулась.

Удачно, что есть наушники, можно подпевать про себя Чижу: «Оставь меня дома, захлопни дверь, отключи телефон, выключи свет…» и абсолютно не слышать, что говорит кудрявая гигантша, взволнованно жестикулируя, своему спутнику, молодому человеку в замшевых туфлях. Влажная подмышка с прилипшими завитками темных волос, толстые пальчики-колбаски. Бретелька сарафана некрасиво перепуталась с бретелькой лифчика. Молодой человек темноволос, быстроглаз, без особой надобности поправлял косую длинноватую челку и удивительно напоминал сироту Юру Шатунова в период детства.

«… с утра есть иллюзия, что все не так уж плохо, с утра есть сказка со счастливым концом…»

Мне представилось, что псевдо-Юра Шатунов сейчас, вот именно в эту минуту, говорит своей объемной собеседнице: «Ну что ты, что ты, девочка моя, успокойся, все будет хорошо, ты же знаешь», – мягким голосом, замшевым, как его ботинки.

Подумалось, что они – семейная пара, кудрявый кит и Белые Розы, что женщина, допустим, не так давно родила, два месяца назад, к примеру, в апреле, волшебное время – и ее полнота сразу сделалась чем-то невинным, как бы растворилась в чудном детском аромате молока, масла Джонсон'с и раскаленного утюга. Я даже порывисто втянула воздух ноздрями, но – нет, мои личные Noa и какой-то стыдный, болотный запах пушистой подмышки напротив.

«… иду в поход, два ангела вперед, один душу спасает, другой тело бережет…» – поправила наушник, очень хорошо, а следующий будет «Фантом», нет, надо пролистнуть, не то настроение.

Юра Шатунов еще больше развернулся к кудрявой, продолжая открывать и закрывать крупный, четко очерченный рот, никакой породы, конечно, но – ничего, ничего, подумала я, главное, что он сейчас говорит, ласково увещевает: «Да плевать мне на твои сто пятьдесят килограммов, ты для меня всегда моя девочка, моя хорошая, моя куколка, мне нравится твое тело, оно многое испытало, в этом животе жила наша маленькая дочка, а из этой груди она пила молоко…»

Замолчал. Заговорила женщина, нервно расстегивая и застегивая большую ярко-красную сумку.

Быстроглазый собеседник ее перебил, положив свою руку с плоскими ногтями вырожденца на ее, творожисто-белую: «Девочка моя, я же с тобой, я с тобой…» – женщина что-то быстро-быстро отвечала, странно маленькие на ее лице губы, выкрашенные розовым перламутром, забавно вытягивались в трубочку, будто бы в произносимых ею словах много звуков «УУУУ».

«Но вера осталась, и надежда живет, я знаю, что любовь никогда не умрет… лишь дай мне иллюзию, что все не так уж плохо, и расскажи мне сказку со счастливым концом…»

Собираются выходить? Юра Шатунов заперебирал джинсовыми ногами, настраиваясь на движение. Нет, похоже, выходит только он. А как же молодая мать, всполошилась я, оставит одну? Непорядок, он должен, по сценарию, сжимая потную любимую ладошку, доставить ее до места, да.

Стянула наушники.

– Ну что, Ритуль, договорились? Зачтешь мне три часа, ага? И больше не ставь меня, умо-ляааайууу, в смену с этим гнойным пидарасом Бабкиным, лады? С меня шоколадка, хаха! Ну пока-пока, я помчал… Командир, бля! просили же остановить на площади!..

Быстро надела наушники обратно. Опять не получилось.

Опять придется вернуть мысли в привычное русло.

Я скупо улыбнулась себе внутрь: хорошо бы сейчас маршрутка претерпела жутчайшую аварию, столкновение с бензовозом, авиалайнером, атомным ледоколом «Ленин», все бы умерли при взрыве мгновенно и, догорая в кустах, провожали бы свои души в рай, конечно, в рай, где я бы через девять? через сорок? дней, смогла, наконец, выплакаться.

Полная молодая женщина, прикусив перламутровую губу, небыстро набирала что-то на крохотном в ее пухлых ладонях мобильнике – или гениальный мессидж «я тебя люблю», или жалкий «давно не виделись», или просто ставила себе напоминание насчет гнойного пидараса Бабкина.

02.30

Все варианты одеяний В. помню прекрасно. Разумеется, на дежурствах он был в униформе – зеленая такая хирургическая, очень мне нравилась, а в какие-то присутственные места надевались: а) черные джинсы, б) голубые джинсы, в) синие джинсы.

Летом организовался случай, что Олаф ушел в свой поход, сплавляться по бурным рекам, взбираться на высокие горы, не Тибет, не Непал, где исчезает под удары шаманских бубнов твоя душа, не священная вершина Кайлаш, откуда спускались атланты в свое время и обход которой называется кора. Отпускает грехи паломнику. Если совершить кору тринадцать раз, то не попадешь в ад в течение пятисот последующих перерождений, но, тем не менее, – в поход.

Дети привольно жили в деревне с бабушкой Лэ, а я роскошествовала в пустой квартире одна; уж не знаю, тогда спросить не решилась, что В. наговорил жене, но он практически поселился тогда у меня.

Сначала меня это перепугало: вдруг, думала я, эта новейшая близость, обычная, бытовая, испортит имеющуюся волнительную радость, и радостное волнение – все же так уязвимо, чувства.

Иной раз и пошевелиться страшно, и с места встать, и сделать что-то такое, что угодно. Сидишь, потихоньку дышишь и хранишь, оберегаешь себя не как себя, Верочку-дурочку, а как специальную емкость для особо ценных предметов: его дыхания на твоей щеке, смешных щекочущих слов на ухо, поцелуев в нос, отсроченных прикосновений, твоя рука в перчатке, его руке в перчатке.

Не хочешь расплескать ни капли, нельзя расплескивать, надо хранить, это ценно.

Первый раз он появляется в моем доме, доме, где живет мой муж, мои дети – семья моя, я болтаю, не останавливаясь, как-то стараясь словами веселыми и пустыми замаскировать неловкость.

В. проходит сначала на кухню, и никуда далее. Я, наконец, закрываю рот.

«Не надо ничего говорить», – предлагает В. Протягивает руку, проводит пальцем по спине, между лопаток. Привычно встают дыбом все волоски на теле, я улетаю. («Встретимся на небесах», да. Встречались.)

Потом, конечно, все неловкости проходят, мы долго пытаемся уместиться вдвоем в ванне, не получается, это смешно, мы хохочем, купаем друг друга – по очереди, В. удивляется на каждый скраб для тела, с каким-то даже пугающим рвением себя ими натирает, и просит меня его натирать, и я натираю, а потом умасливаю маслом с ароматом герани.

А он меня – маслом с ароматом ванили, дразнится сдобной плюшкой, я обижаюсь за намеки на излишний вес.

Поедаем мною изготовленные с удовольствием (впервые за долгое время) еды, на вопросы «вкусно?» В. коротко отвечает «нормально», что тоже меня веселит безмерно. Извлекаю из памяти свои кулинарные изыски времен мечты сделаться идеальной домохозяйкой: пирожки с шампиньонами, самаркандский плов, картофель дофине еще какой-то…

Устраиваемся на ночь – всегда в детских комнатах, чтоб не на супружеском ложе, лицемерие, лицемерие и лицемерие, на самом деле, конечно, да, да, но вот так. Проснувшись как-то ночью, вижу, что он не спит. Лежит, уставившись в потолок, разрисованный отсветами фонарей и алых букв вывески ресторана «Правда жизни». Удивляюсь. «Чего это, – спрашиваю, – не спишь».

«Еще успею», – отвечает.

Ровно через три минуты он сонно задышит и пару раз всхрапнет, а я все трогаю его руку: здесь? еще здесь?

И смотрю в потолок уже сама, где полосы света складываются в буквы и слова, которые не произносят.

Мною заготовлен целый список акций, которые мы должны совершить вместе, пока имеется свободное «от семей» благословенное летнее время: столбик «эротический» и столбик «помимо секса».

Спускаемся пить пиво на Набережную и глумиться над прохожими, тихо, конечно, глумиться. Отправляемся в кино, не помню, на какой фильм, возможно, комедия? – но покупаем билеты на последний ряд, как сексуально озабоченные подростки с пирсингом языка, надеюсь, что у настоящих подростков оральный секс в программу просмотра кинофильма все-таки не входит.

У нас – вошел, по-моему, было классно, но по окончании сеанса В. вдруг мрачнеет, краснеет, немного синеет и напряженно молчит.

«Что кручинишься, В.?» – интересуюсь я.

«С кем ты еще ЭТО делала?» – довольно предсказуемо спрашивает он, но нам удалось не разговориться по образцу:

– Я? Я первый раз, а вот ты сам-то?

– У меня никогда не брали минет в кинотеатре, а вот ты, по-моему, руку себе набила о-го-го!

– Тогда уж не руку набила, а собаку съела!

– Не вижу причин для смеха!

– Знаешь что? Ты с идиотскими претензиями, пожалуйста, не ко мне обращайся!

– Интересно, к кому мне обратиться?

– К супруге своей несравненной, к кому ж еще. Вот ее и допрашивай, сколько раз и у кого она брала в рот в кино.

– Да нисколько! Да ни у кого!

– Ага, то есть вот у нас кто образец нравственности! Ну и мчи туда, что ты здесь вообще делаешь?

– Да я и сам себя спрашиваю, какого члена я здесь делаю, если ты сегодня меня сюда ведешь, завтра Васю, послезавтра Петю!.. И еще Борю, забыл про Борю! Собаку она съела!.. Оно и видно!..

Нет, не поругались.

…наверное, ты думал, что я лягу на темно-синий ковер с узором таджикским и древним, в своей вылизанной спальне, головой под кровать, ногами на север и северо-запад, чтобы задохнуться от боли? В окружении ночных ламп, фарфоровых статуэток, пушистых тапочек и семейных фотографий? Сцепив зубы, круша пломбы, глотая кровь, цементое крошево и редкие слезы, зажмурив глаза так сильно, что ни ресницы не выторчнет, что ни кванта или фотона? света не проникнет, потому что темнота теперь – это единственное, что мне осталось, ведь стоит приоткрыть один глаз, левый, как я увижу на своем бедре мокрицу, такую светло-коричневую, подвижную, со множеством ненужных ног, содрогнусь в тошнотворном спазме, раз, другой, третий…

3 апреля

22.30

О госссподи, только что (!) закончилось Незабываемое, Волшебное собрание Жильцов (Нашего Дома). Обычно их посещает не без удовольствия мой муж, его даже кем-то выбрали, председателем правления? Сразу вспоминаются суровые черно-белые советские фильмы, где все друг друга называют – колхозно-партийная привычка – по имени-отчеству и на «ты». «Здесь ты, Кузьма Григорьич, неправ!..»

Но Муж уехал на Дачу, об этом позже, а я потащилась на Собрание Жильцов. Чтобы меня добить совершенно, понадобилось присутствие каких-то приглашенных со стороны людей, представителей Жилищных Комитетов и всего такого. Слово взяла председатель ТСЖ госпожа Борищева. Это бравая дама лет пятидесяти, со странным пристрастием к парикам, в этот раз на ней было черное «каре» под Уму Турман в «Криминальном чтиве». Но выглядело чуть похуже. Говорила долго, слово «априори» употребила раз пятьдесят пять, мне даже показалось, что она познала его не так давно и хочет как следует насладиться его произношением.

Следующая выступала соседка Надя. Вытаращивая глазки и немного шевеля от усердия носом, она проговорила:

– От перерезанных проводов я в полном шоке, и это не первый случай. Когда я была в полном шоке от 2-й квартиры. Не найду я таких слов, чтоб сказать, что вот как может мужчина собакой натравливать на рабочих, которые пришли в наш дом, чтобы сделать его светлым, чистым и отремонтированным. Сантехники отказываются работать в таких условиях! Из-за этого правая сторона дома скоро будет без канализации! А я себе жизнь без канализации не представляю…

Я себе жизнь без канализации представляла тоже плохо. В день, когда нашей левой стороне дома как раз меняли стояки и не было ни водоснабжения, ни водоотведения, я, страдая именно из-за отсутствия водоотведения, бегала за три квартала (на площадь Революции) в платный туалет и чувствовала себя идиоткой.

Дом наш маленький, всего девять квартир. Но по части поговорить на собраниях любителями оказались все, кроме меня и соседа Витьки сверху.

Я писала смс подругам, а Витька, заметила, немного вздремнул.

00.05

Сегодня я была у Вас, доктор. Раскритиковали мой дневник… Что прячу от себя самой там что-то.

Наверное, я глупая и плохая непонятливая пациентка, раз не могу выполнить это Ваше задание.

Но зато спать-то я понемногу ночью начинаю. Вот дописываю историю за день, это часа два или три ночи, ложусь и засыпаю мгновенно. Это так хорошо и отлично, что, может быть, все равно, прячу я что-то от себя? Или нет.

Сегодня поссорились малой ссорой с Олафом. В «Поднятой целине» меня, помнится, просто завораживала фраза тамошнего колхозного кулака Якова Лукича: «Старое начиналось сызнова» – так вот и у нас каждую весну-лето встает ОГРОМНАЯ СТАРАЯ ПРОБЛЕМА, и называется она – дача. Дача олафовских родителей, и Олаф так ее обожает, как будто сам в муках родил. В чем-то это так и есть, коттедж в три этажа они с отцом выстроили сами, длилась стройка более десяти лет, да и сейчас отделочные работы закончены… не совсем. И вот помимо всего прочего моя обязанность и почетный долг, в понимании Олафа, – это проводить на даче ровно столько времени, как и он сам, то есть ровно миллиард часов в год, почему-то он настаивает именно на этой безумной цифре.

Я была бы абсолютно не против дачи в каком-нибудь старопомещичьем стиле, как в чеховских рассказах, чтобы вальяжно рассиживать в цветастом платье и шляпке за столом, наслаждаться покоем, пить чай пополам с коньяком и чтобы вокруг цветы, кавалеры, экзальтированные подружки и кони, кони…

Но жизнь диктует свои суровые законы, как повторяла нам преподавательница теории машин и механизмов, выдворяя с экзамена очередного попавшегося на списывании, на даче мне предлагается самой находить себе общественно полезное занятие, и никто не ожидает, что это будет созерцание стрекоз и бабочек. Как предпочла бы я.

00.30

Сейчас подумала, что все могло быть немного иначе, если бы во времена В. я тоже писала бы отчеты за день, как сейчас. Реализовалась бы потребность с кем-то обсудить, это дурацкое вечное желание поделиться, которое так мило меня и подвело. «Подвело»: самое умеренное выражение года. Записывала бы что-нибудь этакое:

– А помнишь ли ты, мон ами, что у тебя вскорости день рождения? – спрашивает В., уложивши лохматый затылок на мой живот, почти плоский.

– Как же не помнить, замечательно помню, – отвечаю я, рассматривая яркую ультрамариновую вазу муранского стекла в форме раковины.

Хозяин квартиры недавно наезжал из Италии, пополнил коллекцию, видимо.

Красивая вещица, я вообще очень люблю простое стекло. Хм, не знаю, можно ли муранское называть простым, ладно.

Аккуратно снимаю с себя двумя руками голову В., встаю, внимательно рассматриваю вазу.

– Слууушай, – возбуждается В., приподнимаясь на локте, – а давай я куплю у Пеки этот синий горшок, с которым ты сегодня так замечательно проводишь время, и подарю тебе, а? А то замучился уже…

Я мысленно представляю роскошную бесполезную штучку своей, а что, ощущение мне приятно, пожалуй, да.

– Замучился, говорю, страшно с этими подарками идиотскими, – искренне говорит В., – в прошлом году жене посудомоечную машину подарил, так она разревелась – типа я ее так подло упрекаю в недостаточно чистой посуде…

– Посудомоечных машин, значит, женам дарите? – Я хватаю В. за мягкое ухо. – Любите, значит, жен-то?..

– А как их не любить, таких чудесных? – отбивается В.

00.35

Встала. Пошла, навестила вазу цвета ультрамарин. Пека уступил ее тогда В., а себе в следующий раз привез почти такую же. Только красно-желтую. «На любителя», – говорят обычно худые нервные женщины, быстро облизывая пересохшие узкие губы.

00.45

Был полугодовой юбилей нашего «случайного знакомства», я – совершенная рабыня календаря. Цифры, круглое значение разности каких-то значимых дат меня завораживают, я догадываюсь, почему.

Точно известное количество времени назад – ты прежняя, неотремонтированная, подходишь к демаркационной линии, еще и не подозревая, что это – вообще какая-то линия, и плюхаешься, к примеру, на стул в больничном коридоре, и в общих чертах на следующий день ничего не меняется вроде бы. Меняется.

Поэтому и важно зафиксировать тот момент времени, когда ты уже в обнимку с гигантской розовой упаковкой клея Метилан лихорадочно, торопясь и криво (мой вариант) возьмешься за наклеивание новых обоев через себя, поверх и внутрь.

Ну, все это, конечно, здорово, и за шесть месяцев я не только обои, а перекрытия поменяла, вместе с кровлей. Не вполне уверенно оперирую строительными терминами, да и ладно. В конце концов, я инженер-механик, а не строитель.

Спокойно, Вера, что это тебя понесло.

Было лето. Как-то вечером мы отправились с детьми на Набережную, дышать воздухом, есть мороженое и любоваться видами.

Сын мой возлюбленный застрял в тире – да, он действительно очень меток, на удивление, учитывая наследственную слепошарость. Застрял в тире, дочь без остановки трепалась по мобильнику, нет, с остановками: это когда она чатилась с телефона в айсикью. Я праздно шаталась.

Вдруг откуда-то появилась деловитая Снежана Константиновна, она просто рухнула в мои объятия, простонав, что мечтает выпить пива и поболтать. Пива, ладно. Поболтать, хорошо. Мы купили пива, уютно устроились на детской площадке с бутылками, вызывая возмущенные мамашинские взгляды, которые насчет детей, ползающих в пыли неподалеку, здесь же.

Даже не знаю, какого черта лысого, но я личным дурацким языком разболтала, дура, подруге жизни про свой роман века, дура, ну вот убейте меня, убейте.

Снежана Константиновна, естественно, безумно напряглась и заинтересовалась, ее подрезало в основном то, что целых шесть месяцев она ничего не знала – новые новости! – Снежана Константиновна много лет считает себя хозяйкой меня, как и Олаф.

Она завалила меня вопросами, упреками, собственными воспоминаниями о том самом дне, когда она обрела здоровье, а я – ээээ, красиво было бы написать: любовь, но от такого пафоса меня стошнит.

Пусть так: она – здоровье, а я – Новое Увлечение.

Или вот так: она – здоровье, а я – Прекрасные Хлопоты (пустые?).

Или так: она – здоровье, а я – В.

Через еще примерно полгода она расскажет об этом моему мужу, он соберет носильные вещи в два желтых мешка от магазина «Магнит» и уйдет из дома. Я подумаю, что навсегда. Он тоже.

01.30

Почему-то пришел в голову («ты ей: здравствуйте, садитесь, пожалуйста! – ну и поставишь в дурацкое положение, как может сесть голова, когда она одна?») анекдот. Мой начальник его очень любит. Настоящий Полковник который.

Середина семидесятых годов. Приехал русский работяга с женой по профсоюзной путевке первый раз в жизни отдохнуть в Гагры. Море, пляж, все дела. В ходе экскурсионных мероприятий посещают они старинное грузинское кладбище. Прогуливаются между ухоженных могил. Читают надгробные эпитафии, довольно странного содержжания: «Гиви, родился 1935, умер 1970, жил 20 лет», «Мамука, родился в 1925, умер в 1974, жил 15 лет» и так далее. Удивлены. Спрашивают у кладбищенского смотрителя, что это за байда, какие-то непонятные цифры. Смотритель отвечает (тут надо с акцентом): «Э, дорогой, что же тут непонятного? Пока родился, пока учился, пока дом построил, пока жену хорошую взял, пока первые нормальные деньги заработал – вот и считай, сколько лет ЖИЗНИ нормальной у мужчины осталось…»

Выходят с кладбища. Работяга думал-думал, потом и говорит жене с горечью: «Знаешь, ты, когда я помру, на памятнике мне прям и напиши: РОДИЛСЯ МЕРТВЫМ!»

Это я к тому, что многие люди моего круга подобным образом считают годы как бы истинной своей жизни, вот критерии только очень разные.

Существует вариант (у девочек, ясное дело) учитывать только времена, когда они влюблены, «…вся душа в любви и по колено в крови…».

У так называемых творческих личностей в корзину «настоящая жизнь» складываются периоды вдохновения, удачных каких-то идей, замыслов, помыслов, промыслов.

Мой сын авторитетно заявляет, что полноценно живет исключительно на летних каникулах.

Ведьмы уважают полнолуния.

Вампиры – темное время суток.

А правильнее всего, наверное, не заморачиваться на всякую такую шнягу.

Но многие люди моего круга не могут без того, чтобы не заморочиться. Да все, господи, все.

02.00

Завтра планируется дружеская вечеринка.

По этому поводу сейчас я сижу в масочке из грязи Мертвого моря, она зеленая такая и пахнет приятно – грязью Мертвого моря, а волосы умотаны полосатым полотенчиком, под полотенчиком скрывается крайне необходимая мне масочка и для волос – с протеинами, блин, шелка, уверена, что производители даже близко не подошли к осознанию смысла слова ПРОТЕИНЫ (как и я, впрочем, как и я).

– Ты совсем меня не любишь, – говорит Дюймовочка Эльфийскому Принцу, обрабатывая грубой пемзой натруженные от взлетов и посадок пятки, – если б ты меня любил, ты кормил бы меня изо рта в рот пыльцой, не изображай, пожалуйста, рвотных спазмов, ты штопал бы мои крылья лунным светом, посвящал сонеты и убирал мое изголовье лепестками роз или иных многолетних растений… Ты целовал бы мне пальцы и поставил на мое имя в телефоне рингтон «стил лавин йуууу»…

– О чем ты, я не пойму, о чем? – рассеянно отвечает Эльфийский Принц, вкушая из сомкнутых лодочкой ладошек маковую росинку, она уже побывала у него во рту, побудет и еще, и он не любит, когда его отвлекают.