Текст книги "Стриптиз на гонках"

«Черт возьми, хорошо, что я не слишком расслабилась! Надо быть начеку!»

– Кстати, Рейдин говорила о детективе Нейлоре?

– Нет, – ответила я, глядя ему в глаза, – надо знать Рейдин, у нее в голове все путается. Рейдин общалась с детективом Нейлором прошлым летом, когда он расследовал убийство, возможно, она это имела в виду.

Я с ужасом почувствовала, что моя шея краснеет, как когда-то в католической школе, когда сестра Клод-Мари требовала домашнее задание, которого у меня не было.

– Кьяра, – миролюбиво произнес Уилинг, – я же вас ни в чем не подозреваю, просто пытаюсь собрать факты. Если у вас с Джоном есть личные отношения, меня это не касается.

Я услышала машину Рейдин еще до того, как увидела. Рев «плимута» шестьдесят второго года выпуска с не совсем исправным глушителем, несшегося на большой скорости, заставил и Уилинга поднять голову. Старушка спешила в сторону лавки – без сомнения, для того, чтобы спасти меня из лап инопланетного злодея. Я уже могла разглядеть ее лицо, выражавшее решимость, и съехавшую набок шляпу, закрывшую один глаз. Рейдин приближалась, причем очень быстро. Между ней, мной и бордюром было единственное препятствие: машина Уилинга, бежевый седан «таурус» без опознавательных знаков полиции.

Детектив осознал этот факт одновременно со мной и выскочил на середину улицы в тщетной попытке предотвратить неизбежное. Уилинг отчаянно замахал руками, закричал, чтобы она сворачивала, но Рейдин либо не слышала, либо не слушала. Переднее крыло «плимута» с пронзительным звуком прочертило тонкую ровную полосу по всей длине бежевого бока «тауруса». Рейдин, по-видимому, заметила свою ошибку, потому что сразу же дала задний ход. В результате второй попытки на левом боку машины Уилинга образовалась длинная вмятина.

– Господи, да что же это такое! – простонал он. Я посмотрела на «таурус».

– Ничего страшного, детектив, думаю, некоторое количество полирующей смазки поправит дело, и вы сможете спокойно ездить на нем.

Уилинг свирепо воззрился на меня.

– Полирующей смазки? Вы что, издеваетесь? Да у меня на боку вмятина глубиной в дюйм!

Рейдин нетерпеливо просигналила. По-видимому, она не видела ничего страшного в том, что произошло. Ей хотелось как можно быстрее уехать самой и увезти меня подальше от пришельца.

– Что ж, детектив, – продолжила я, – может, вы хотите, чтобы я объяснила ей…

– Нет, черт побери, не нужно. Бесполезно пытаться убедить ее, что я не инопланетянин. Просто поезжайте, я сам о себе позабочусь.

– Спасибо, детектив, – тихо сказала я, – считайте, что за мной должок.

– Должок? – Уилинг посмотрел на Рейдин, и на губах у него появилось некое подобие улыбки. – Вы мне не должны, но должок вовсе не один! Предлагаю объявить перемирие, сесть со мной за стол и спокойно поговорить без участия сумасшедших соседок или адвокатов.

– Согласна. Один на один. Встретимся в вашем кабинете завтра утром.

Уилинг кивнул и снова переключил внимание на свой пострадавший «таурус».

Двигатель «плимута» угрожающе заурчал – таким образом Рейдин напоминала мне, что мы зря тратим время. Я и сама не хотела мешкать, кто его знает, вдруг детектив передумает и решит осложнить нам жизнь? Я побежала к «пли-муту» и быстро забралась на пассажирское сиденье.

Рейдин дала задний ход и выехала на улицу, даже не подумав посмотреть в зеркало заднего вида. Со всех сторон слышался скрип тормозов и гудки автомобилей, но мы не оглядывались.

– Догадываюсь, он пытался тебе втолковать, что я сумасшедшая, – спокойно заметила соседка, когда мы оказались на улице.

– Ты сама отлично с этим справилась, – ответила я.

– Иногда ты поймаешь медведя, иногда медведь поймает тебя, – загадочно заметила Рейдин.

Глава 12

Родители Руби Даймонд жили на окраине Уевахитчки в маленьком белом сборном доме. Домик окружала аккуратно подстриженная изумрудно-зеленая лужайка размером с почтовую марку, обнесенная белой изгородью.

По обе стороны улицы стояли машины, некоторые даже заехали на траву, доходившую до самой обочины. Пока мы приближались к дому, подъехало еще несколько машин, они остановились, из них вышли люди и со скорбным видом направились к дому. Женщины несли кастрюльки или горшочки.

– Я не знала… – начала я.

– Зато я обо всем подумала, – ответила Рейдин. Она повернулась и достала с заднего сиденья форму для выпечки, накрытую фольгой. – На всякий случай я всегда держу парочку в морозилке.

Что у нее в этой форме под фольгой, я понятия не имела, да и спрашивать не хотела. Зная Рейдин, можно было ожидать чего угодно, вплоть до печеного аллигатора.

Мы вошли в дом. Нас тут же поглотила толпа друзей и родственников Даймондов, пришедших выразить свои соболезнования. Брата Эверита нигде не было видно, что, наверное, и к лучшему – я была настроена воинственно, а брат Эверит стал бы моей первой мишенью. Рейдин ушла в кухню со своим подношением, а меня оставила отражать атаки в одиночку.

Внутри дом оказался больше, чем выглядел снаружи, но в комнатах все-таки было тесно: казалось, сюда набилось все население городка. Родители Руби сели на диван в гостиной, и процедура выражения соболезнований началась. Женщины в наспех повязанных фартуках принялись быстро сновать в кухню и обратно, и стол в гостиной быстро заполнился едой.

– Кьяра, это вы? – раздался у меня за спиной низкий голос.

Я оглянулась и увидела Толстяка. Гонщик стоял рядом со мной и явно чувствовал себя неуютно в слишком тесных полиэстеровых брюках и белой рубашке с короткими рукавами.

– А ты, кажется, Толстяк? – спросила я. Здоровяк робко улыбнулся и подал мне руку. Он явно потрудился, оттирая пальцы, но они все равно были серыми от въевшейся автомобильной смазки.

– А где остальные ребята? Или ты здесь один?

Мне как-то не верилось, что Толстяку хватит смелости прийти на похороны одному. Я пыталась заглянуть за его спину, но он был такой большой, что совершенно заслонил мне весь обзор.

– Нет, я не один, ребята со мной. Я вас только что увидел, вы стояли одна, как цветок, и я подумал, надо пойти поздороваться.

Лицо Толстяка стало пунцовым. Кто бы мог подумать, что такой крупный парень может оказаться таким застенчивым с женщиной?

– Вот он где.

Я приподнялась на цыпочки и увидела позади Толстяка его приятеля Фрэнка. Этот не очень-то старался привести себя в порядок, на нем были темно-синие рабочие брюки механика, ботинки с носами, окантованными металлом, и светло-голубая рубашка с короткими рукавами, открывавшими на всеобщее обозрение татуировки. Единственной уступкой условностям можно было считать только не по размеру короткий пристегивающийся галстук.

Фрэнк сердито посмотрел на меня, наверное, еще не забыл, как непочтительно я обошлась с его кумиром, Роем Деллом Парксом.

– Пошли, – нетерпеливо сказал он Толстяку, – мистер Роудс сказал, что нам лучше не задерживаться.

Я снова огляделась и на этот раз заметила в углу самого Микки Роудса. Тот стоял с приличествующим случаю скорбным видом, держа в руках свою соломенную шляпу.

– А где Рой Делл? – спросила я, вдруг вспомнив инцидент на мосту.

– Снаружи, ждет в «кадиллаке» мистера Роудса. На кладбище он так убивался, что теперь боится войти в дом, – пояснил Толстяк.

Фрэнк пробурчал что-то в том духе, что Толстяку лучше придержать язык.

– В таком случае давайте выйдем, потому что мне нужно поговорить с ним.

Я пошла к двери, ребята с трека увязались за мной. Микки Роудс пытался вежливо поздороваться, но я в этот момент могла думать только об одном: о возмездии. У меня было к Рою Деллу неотложное дело, касавшееся колесных гаек.

– Не нравится мне ее взгляд, – пробасил у меня за спиной Фрэнк. – Точно так же она смотрела в прошлый раз.

Толстяк нервно захихикал.

«Кадиллак» Роудса при всем желании нельзя было не заметить. Он сиял ослепительной белизной в лучах полуденного солнца. Снаружи белый, изнутри – огненно-красный, на двери со стороны водителя прилеплена реклама гоночного трека «Дэд лейке». На заднем сиденье с несчастным видом сгорбился Рой Делл Парке.

Я распахнула заднюю дверь, забралась внутрь и быстро заперла за собой дверцу. От накаленной земли поднимался нагретый воздух, и из машины казалось, что все предметы дрожат и колеблются. Я видела, что Фрэнк и Толстяк засуетились: как же, их босс оказался на заднем сиденье запертого автомобиля наедине с сумасшедшей бабой.

Рой Делл в свою очередь поднял голову и посмотрел на меня, словно потерявшийся ребенок, который увидел свою спасительницу. Его лицо просветлело.

– Кьяра, милая… – Потом, явно подумав о Руби, он опустил взгляд. По его щеке сползла слеза. – Это ужасно, ужасно.

– Рой Делл, заткнись! – Он посмотрел на меня ошеломленно. – Ты и твоя жалкая команда механиков некрепко завернули на колесах моей машины гайки, и из-за вас я прошлой ночью чуть не погибла! Ты за это ответишь!

Рой Делл нахмурился.

– Кьяра, мы с ребятами к твоим гайкам и не притрагивались.

– Не надо мне зубы заговаривать, – отрезала я. – Кроме вас, моей машиной никто не занимался, а я тебе говорю, сегодня ночью на самом верху моста Хэтауэй у меня отва-лилось левое переднее колесо. Может, это была случайность, а может, ты пытался отомстить мне, не знаю за что; как бы то ни было, я тебя раскусила!

Вид у Роя Делла стал еще более озадаченный.

– Честное слово, Кьяра. Конечно, не могу сказать, что я или мистер Роудс не спускали с твой машины глаз и каждую секунду наблюдали за механиками, но я своих ребят знаю, могу поручиться за их работу.

– Вот как? И за Фрэнка тоже?

Я посмотрела в окно. Снаружи Фрэнк, отчаянно жестикулируя, разговаривал с Роудсом и, по-видимому, убеждал его поспешить к машине.

– Фрэнк на меня не работает, – покачал головой Парке, – он сам гонщик. Это я научил его всему. Но вот что я тебе скажу, Кьяра: этот парень волоска на твой белокурой головке не тронет.

Я снова взглянула в окно, посмотрела на череп и кости, вытатуированные на мясистой руке Фрэнка, и рассмеялась.

– Ну да, как же. Знаешь, Рой Делл, мне кажется, что ты был со мной не до конца откровенен. Видишь ли, сейчас я даже думаю, вынуждена думать, что ты мне врешь. Не знаю, почему копы до сих пор не схватили тебя за задницу, ведь ты был последним, кто виделся с Руби.

Здесь я должна признаться, что не наблюдала за Роем Деллом, а смотрела в окно на Фрэнка и Толстяка, которые чуть ли не силой тащили упиравшегося Микки Роудса к машине, чтобы он отпер замок, поэтому реакция Роя Делла застала меня врасплох. Он схватил меня за воротник и встряхнул с такой силой, что у меня зубы застучали.

– Ты хоть соображаешь, что говоришь? – прорычал он. – Будь я на твоем месте и если бы хотел сохранить в целости и сохранности свое красивое личико и все прочее, то закрыл бы рот и не открывал. Цыпочка, если бы кто-то хотел с тобой посчитаться, он бы дал тебе по голове монтировкой, и дело с концом – и я не мог бы его в этом упрекнуть. Так что кончай искать приключения на свою голову – они сами тебя найдут, это я гарантирую. В это время Микки Роудс отпер дверь машины и заглянул внутрь.

– Что здесь происходит? – спросил он.

– Ничего! – в один голос ответили мы. Обменявшись злобными взглядами с Роем Деллом, я вырвалась из его хватки.

– Смотри, ты сам это сказал, – прошипела я и выскочила из машины, думая о том, что поклонники Роя Делла Паркса плохо знают своего кумира. У короля трека есть кое-какие черты, о которых его фанаты и не подозревают. Интересно, насколько хорошо Руби успела с ним познакомиться? Вдруг самое страшное случилось из-за того, что Руби оказалась не такой покладистой, как хотелось Рою Деллу?

Я поправила воротник блузки, с достоинством миновала группу мужчин, застывших с открытыми ртами, и вернулась в дом. Я шла медленно, словно просто прогуливалась, но внутри у меня все дрожало, как желе.

Толпа посетителей заметно поредела, большая часть их перешла в гостиную, очередь желающих выразить соболезнования сократилась до нескольких человек. Рейдин увлеченно беседовала о чем-то с двумя пожилыми дамами, которых мы видели возле церкви. Подумав немного, я решила, что лучшее, что я могу сделать, – это выразить свои соболезнования родителям Руби и убраться из Уевахитчки подобру-поздорову.

Мать Руби взяла мою руку в свои и попыталась улыбнуться.

– Дорогая, я очень много о вас слышала, – тихо сказала она.

Мои глаза стали наполняться слезами, и я ничего не могла с этим поделать. Я высказала вслух то, что тяжким грузом лежало у меня на сердце:

– Это я виновата. Нужно было получше за ней присматривать.

– Нет, девочка, ты тут ни при чем. – Мистер Даймонд придвинулся ближе к жене.

– Ах, Кьяра, она была так счастлива! – вздохнула мать Руби. – Не могу сказать, что мы поддерживали дочку с самого начала, но в конце концов смирились с тем, что она хочет стать танцовщицей.

Мистер Даймонд кивнул и похлопал жену по колену.

– Я принесу вам воды, – сказал он, вставая с дивана. Миссис Даймонд проводила мужа глазами, подождала, пока тот скроется за дверью кухни, потом молча указала мне на три нетронутых стакана с водой, стоявших на кофейном столике.

– Он не может об этом говорить, – пояснила она, понизив голос, – но я должна, правда?

Не доверяя своему голосу, я молча кивнула. Миссис Даймонд теребила в руках смятую салфетку, истерзанная бумага оставляла на ее темно-синем платье белые катышки.

– Она была моей единственной доченькой. – Миссис Даймонд снова заплакала, слезы капали на ее морщинистые руки, сложенные на коленях. – Может, кто-то со мной не согласится, ведь мы удочерили Руби, когда ей было три годика, но для меня это не имело значения, я любила девочку так, как если бы сама родила ее на свет.

Я наклонилась к миссис Даймонд и положила руку на ее сцепленные руки. Она жестом предложила мне сесть рядом.

– Мне очень жаль, – прошептала я.

Сознавая, что ничем не могу помочь их горю, я чувствовала себя ужасно неловко.

– Знаете, Руби тоже относилась ко мне как к родной, – продолжала миссис Даймонд. Выпустив из рук салфетку, она стала теребить ткань платья. – Я все ждала, что однажды девочка спросит, кто ее настоящая мать, но она, – женщина повернулась и посмотрела мне в глаза, – так никогда и не спросила.

Мне вспомнилось грустное лицо Руби, когда та рассказывала, как ее дразнили за то, что она приемыш. Я отвела взгляд.

– Конечно, я могла бы сама ей рассказать, но не стала, – продолжала миссис Даймонд. – Может, просто боялась, но мне нравилось думать, что Руби не хочет ничего знать, что все это осталось в прошлом и она теперь наша дочь.

Миссис Даймонд, в сущности, говорила не со мной, ей просто нужно было выговориться, она с таким же успехом могла бы обращаться к стаканам с водой на кофейном столике.

– Уевахитчка – городок маленький, – продолжала она, – здесь все про всех все знают. Мне было нетрудно догадаться, чья Руби дочь. Знаете, сегодня утром я чуть было не позвонила ее матери. Я могла бы сказать: «Здравствуйте, Айрис, мы с вами не знакомы, может, вам даже безразлично, но наша девочка умерла и я подумала, что вам следует об этом знать». Но я, конечно, ничего подобного не сделала. Наверное, ей хочется все забыть… Может, она сделала бы вид, будто я ошиблась номером, или что-нибудь в этом роде. А еще я побоялась, что просто не выдержу.

– Миссис Даймонд, кто родная мать Руби?

Женщина посмотрела на меня с отсутствующим видом, словно находилась за тысячу миль отсюда.

– Что вы говорите, дорогая?

– Биологическая мать Руби, как ее имя?

– Ах, это… – Миссис Даймонд слабо улыбнулась. – Я не хочу причинять ей боль. У нее теперь другая жизнь, довольно благополучная, она содержит собачью парикмахерскую или что-то в этом роде. Давайте лучше будем думать только о Руби.

Вернулся мистер Даймонд с четвертым стаканом воды. Я встала с дивана, освобождая ему место, и присела на корточки рядом с миссис Даймонд.

– Ваш ангелочек любила танцевать, – сказала я, – теперь она танцует там, где никто больше не может причинить ей боль.

Я встала и обняла маленькую женщину за плечи. Довольно долго мы молчали, потом к дивану приблизились три новых посетителя – Толстяк, Фрэнк и Микки Роудс, – и я убрала руку с плеч миссис Даймонд. Из всех троих самый торжественный и скорбный вид был у Роудса. Он выступил вперед, чтобы занять мое место, миссис Даймонд отшатнулась и ахнула. Я увидела, как она опрокинула стакан воды, только что принесенный мистером Даймондом.

– Ничего страшного, – сказал Микки, подходя ближе и обнимая ее за плечи. – Ничего страшного.

– Но вы не понимаете, как вы можете понять? – пробормотала миссис Даймонд дрожащим голосом.

– Я вас понимаю.

Микки Роудс говорил тихо, с успокаивающими интонациями, но откуда он мог знать, что чувствует женщина, потерявшая дочь?

Слезы слепили меня, я повернулась, чтобы уйти, и чуть не налетела на маленького печального человечка, на которого еще раньше обратила внимание в церкви. Он вытирал красные от слез глаза шейным платком.

– Прошу прощения, – пробормотала я, пытаясь уйти с дороги, чтобы снова не наступить ему на ногу.

– Посигналь, если ты любишь Иисуса, – прошептал он. Потом добавил: – Боже, помолись за нас, грешных, и даруй нам спасение. Это моя епитимья. Она умерла, и мне предстоит жить без нее.

Не успела я и слова сказать, как незнакомец протиснулся мимо меня, распластавшись по стене, обогнул угол и скрылся в соседней комнате, чуть ли не сбежав от скорбящей матери и тех, кто пришел выразить соболезнования. Это стало для меня последней каплей. Я, наверное, заорала бы во все горло «Рейдин!», если бы соседка сама откуда ни возьмись не появилась передо мной в тот же миг.

– Вижу, ты познакомилась с Уоннамейкером Льюисом.

– Не совсем так, – уточнила я. – Он что-то лепетал, а я пыталась освободить ему дорогу. Мне показалось, ты не знаешь, кто этот человек.

– Кьяра, это было до того, как кто-то упомянул его имя. Разве ты не знаешь, кто такой Уоннамейкер Льюис? – Видя, что имя не вызвало у меня никакой реакции, она уточнила: – Знаменитый художник-примитивист. «Посигналь, если ты любишь Иисуса».

Тут до меня наконец дошло. Чудак Льюис, ставший миллионером – во всяком случае, все считали, что он им стал – помимо своей воли, когда его работы стали выставлять в самых модных галереях по всей стране.

– Сегодняшний писк моды – завтрашняя распродажа в гараже, – заметила я.

– Не думаю, Кьяра, – возразила Рейдин. – Я и сама вложила некоторую сумму в его работы. Конечно, – поспешила она добавить, – еще до того, как он прославился.

Рейдин панически боялась, как бы кто-то не узнал, что она после смерти мужа унаследовала кругленькую сумму.

– Пойдем-ка отсюда.

Рейдин оглядела комнату и кивнула.

– Что хорошо для гусака, то хорошо и для гусыни. Никогда не задерживайся на одном месте слишком долго. – С этими словами она двинулась к выходу. – А то мхом порастешь. Так мне однажды сказал психолог.

Глава 13

В ночь после похорон Руби я не работала. Я позвонила Винсенту и сказала, что «Тиффани» придется разок обойтись без меня и что он может обрадовать Марлу – позволить ей на одну ночь стать хозяйкой. Я ожидала возражений, но, как ни странно, босс не стал спорить, видно, рассудил, что от меня все равно будет мало толку.

Я закрыла все ставни, задернула занавески на окне в гостиной и стала зажигать свечи одну за другой. Я всегда так делаю, когда у меня бывает депрессия: зажигаю свечи, включаю грустную музыку и танцую. Я подошла к музыкальному центру и стала перебирать диски. Флафи прибежала в комнату и устроилась на диване – она любит смотреть, как я танцую.

– Не понимаю, Флафи, – сказала я, идя в кухню. – Руби больше нет, и, похоже, никто не знает, что случилось. Самое странное… – я достала из буфета бутылку домашнего вина папиного изготовления, – никто не может понять, почему ее убили.

Я плеснула себе в широкий низкий бокал щедрую порцию вина и открыла дверь, чтобы впустить в трейлер прохладный ночной воздух. Вернувшись в гостиную, я увидела, что моя собака по-настоящему слушает музыку, ее большие темные глаза стали грустными-грустными.

– Видно, этим делом придется заняться нам, – сказала я, сделав глоток. – Мы должны найти убийцу.

Флафи вздохнула. Она знала, что я права, знала и то, что нас ждут большие хлопоты и, возможно, неприятности. Флафи – натура тонкая, нежная, от переживаний она становится капризной. Слушая музыку и потягивая папино кьянти, я села рядом с Флафи и погладила ее маленькую головку. В это время в моей голове шла работа, я перебирала факты, связанные с убийством Руби. Я не просто налетела на мусоросборник, пока бежала к ней, меня определенно кто-то толкнул или ударил. Если покопаться в памяти как следует, наверняка найдется какое-то воспоминание, звук или запах, который поможет мне опознать убийцу.

– У меня идея, Флафи, – наконец сказала я. – Завтра я вернусь на трек, может, там смогу что-нибудь вспомнить. По крайней мере поговорю с людьми, расспрошу, с кем общалась Руби, видел ли кто-нибудь Джона Нейлора.

Флафи низко зарычала. Наверное, подумала, что разнюхивать что-то на месте преступления слишком опасно. Я пропустила ее рычание мимо ушей и допила остатки вина. Вино согревало меня, тепло растекалось по всему телу и снимало напряжение, накопившееся за день.

Я налила себе еще стаканчик, хотя и понимала, что лучше было бы ограничиться одним и что-нибудь поесть. Музыка звала меня. Медленно я вышла на середину гостиной. Сара Маклахан пела «Я буду тебя помнить». Я вынула заколки, которые удерживали аккуратный узел на затылке, тряхнула головой, и волосы рассыпались по плечам. Закрыв глаза, я начала двигаться под музыку.

Не останавливаясь, развязала пояс халата, сняла его и бросила на диван, оставшись в трусах и бюстгальтере. По моим щекам снова потекли слезы, но я не обращала на них внимания. В какой-то момент я подумала о Джоне, но в памяти засел не его поцелуй. Я вспомнила, как он обнимал ту брюнетку на треке, как нарочно поймал мой взгляд, прежде чем наклониться и поцеловать ее.

Я наклонилась, волосы белым водопадом упали, почти коснувшись пола. Пламя свечи заливало комнату золотистым светом, кроме музыки, голоса певицы да мягкого звука шагов моих босых ног, я ничего не слышала.

Я ставила одну и ту же песню снова и снова, пытаясь выразить в танце свои чувства, преодолеть боль через движение. Я вспотела, дыхание участилось. Передо мной все время стояло лицо Руби, и музыка плавно несла меня от одного образа к другому. Я медленно закружилась, раскинув руки, волосы разлетелись во все стороны. Песня кончилась, я остановилась и открыла глаза. В дверях кухни стоял, скрестив руки на груди, Джон Нейлор и наблюдал за мной.

Никто из нас не произнес ни слова, Джон молча преодолел разделявшее нас расстояние в несколько шагов и обнял меня. Рыдания, которые я так долго сдерживала, вырвались наружу. Не знаю, как долго мы простояли. В конце концов я перестала плакать, подняла голову и с благодарностью взяла носовой платок, который протянул мне Джон. Я была в одном нижнем белье, вся взмокшая, из носа текло, глаза покраснели и опухли.

– Вид у меня, наверное, кошмарный, – пробормотала я, освобождаясь из его объятий. Взяла с дивана халат и накинула на себя.

– Да нет, не очень, – сказал Джон. Размазавшаяся тушь для ресниц оставила на его белой рубашке пару черных пятен.

– Долго ты здесь стоял?

– В общем, да.

Он взял со стойки, отделявшей гостиную от кухни, мой стакан и допил остатки кьянти.

– Почему не постучал?

Я потуже затянула пояс халата и стала собирать влажные волосы в хвостик.

– Кьяра, тебе нечего стыдиться, любому человеку нужно иногда дать выход чувствам. Невозможно все время держать себя в узде.

Он подошел к дивану, сел и потянул меня за собой. На пару секунд я потеряла чувство реальности. Закружилась голова, мне захотелось, чтобы он снова ко мне прикоснулся, и одновременно я не хотела, чтобы он вообще когда-нибудь до меня дотрагивался. Я больше не желала чувствовать то, что чувствовала, когда он меня целовал и наши тела словно сплавлялись воедино.

Выпрямившись, я посмотрела Джону в глаза.

– Ладно, это нужно прекратить. Не знаю, что между нами происходит, но я не собираюсь это продолжать.

Джон улыбнулся и коснулся моей щеки, потом его пальцы скользнули вниз, лаская шею. Мне казалось, что они прожигают след на моей коже.

– Значит, не собираешься? – прошептал он.

Его лицо опасно приблизилось к моему, наверное, поэтому мой голос прозвучал неестественно тонко.

– Нет. Нет! – Я снова отпрянула. – Нейлор, у меня накопилось к тебе несколько вопросов. Во-первых, что ты делал тогда на гонках?

Джон покачал головой.

– Кьяра, я не могу обсуждать это с тобой, понимаешь, не могу.

– Если твое появление на треке было как-то связано с работой, – продолжала я, – Уилинг знал бы об этом. – Джон промолчал. – У тебя неприятности?

Он засмеялся, но я чувствовала, что на самом деле вопрос вовсе не показался ему смешным.

– Что ж, можно и так сказать.

– Тогда позволь мне тебе помочь.

– Кьяра, я сам с этим справлюсь. У меня нет проблем, которые я не мог бы решить сам. Я только хочу, чтобы ты держалась от этого дела подальше.

– Кто убил Руби? – не выдержала я.

– Кьяра, я же тебе говорил, что ничего об этом не знаю. Позволь Уилингу заниматься своим делом, ладно?

– Ну нет! В том-то и беда, что он не выполняет свою работу как следует.

– Ты не можешь об этом судить, – возразил Джон. – Полицейские же не бегают к тебе каждый день с докладами о том, чем они занимаются.

– Да уж, это точно, – съязвила я. – Если бы они хоть что-нибудь делали, ты бы мог мне сказать, но ведь вы, ребята, все из одной конторы, ты не расколешься, даже если…

– Даже если что, Кьяра? – перебил Джон. – Даже если нас с тобой связывает нечто личное? Это ты хотела сказать?

Он шагнул ко мне, захватил обе мои руки своими, притянул к себе, склонил голову и поцеловал, потом разжал одну руку, чтобы взять меня за подбородок.

Мое сердце ухало как молот, тело кричало: «Не упускай свой шанс, забудь все это дерьмо, ты ведь хочешь его!»

Джон погладил мою шею, провел рукой по отвороту халата, нежно коснулся груди. Я невольно застонала.

– Нет, черт побери, нет! Нейлор, ты не смеешь так со мной поступать! – Я оттолкнула его. – Ответь на мои вопросы!

Моя реакция привела его в ярость, но мне было все равно. Он приготовился что-то сказать, и тут зазвонил телефон. От неожиданности мы оба вздрогнули.

– Кто бы это мог быть? – пробормотала я, протягивая руку к телефону. – Алло, кто это? Побойтесь Бога, уже час ночи!

– Душечка… – услышала я в трубке хриплый шепот Рейдин. – У тебя гости.

Я не смогла скрыть раздражения.

– Рейдин, я знаю, что у меня гости.

– Нет, Кьяра, другой гость, на улице. – Что?

Джон стоял достаточно близко, чтобы слышать голос в трубке. Он подошел к окну и попытался осторожно выглянуть в щелку у края занавески.

– За углом, в трех трейлерах от твоего. Там уже довольно давно стоит машина, и в ней кто-то есть. Мне кажется, машина похожа на полицейскую.

– О черт! – Я готова была взорваться. – Ладно, Рейин, спасибо. Приму к сведению.

– Я просто подумала, что тебе лучше об этом знать, раз уж у тебя гость в доме.

– Рейдин, откуда ты узнала?

– Ночной патруль, – уклончиво ответила соседка. – Караюсь присматривать за вселенной.

Джон пытался рассмотреть машину, стоявшую где-то дальше по улице.

– Я почти уверен, что это наши, – сказал он – Не хочу, чтобы меня видели.

– Почему? Джон, что происходит? Думаешь, они не заметили, как ты вошел?

– Думаю, нет, – ответил он. – Я припарковался довольно далеко и прошел пешком. Когда шел, я не видел второй машины. Здесь есть другая дверь?

– Нет. Думаю, у тебя всего один выход: вылезти через окно ванной. Оно в середине трейлера, там темно, ты можешь выбраться во двор и вернуться к своей машине другой дорогой.

Джон кивнул и отошел от окна.

– Проклятие, этого мне только не хватало!

Он быстро двинулся по коридору. Когда я его догнала, он уже освобождал себе место на крышке туалетного столика, где была разложена композиция из сухих цветов. Медленно, стараясь не шуметь, Нейлор открыл маленькое окошко, потом снова подошел ко мне.

– Мы с тобой не закончили, – сказал он.

– Вот именно, ты так и не ответил на мои вопросы. Можешь начать с того, почему ты не хочешь, чтобы тебя видели у меня.

Джон тихо рассмеялся.

– А ты, оказывается, упорная. – Он снова поцеловал меня. – Это аванс в счет следующего раза.

Секунду спустя я уже смотрела на пустое окно, занавеска на котором слегка раздувалась от ветра.

Вернувшись в спальню, я выглянула в щель между занавесками. На обочине дороги все еще стоял коричневый седан. Интересно, с какой стати за мной следят? И что за неприятности у Джона, почему нельзя, чтобы кто-то видел, как он выходит из моего дома?